И вот однажды вечером я застал Свиридова совсем мрачным.
— Плохи дела, Лёнька, — сказал он глухо, сворачивая неизменную «козью ногу». — Очень плохи!
— Что случилось, Иван Евграфович? — спросил я, чувствуя, как все холодеет внутри. — С динамитом беда?
— И как это ты, Лёнька, угадал? — горько усмехнулся Свиридов. — Нема динамита! Схватили нашего курьера. Случайно раскрыли. Казаки остановили поезд — не досматривать, а просто ограбить. Ну, вырвали из рук у него мешок, а там… Ну и всё: прямо там, у вагона, и расстреляли. Так что, братец, положение наше — хуже губернаторского: взрывчатки не будет!
Я в этот момент чувствовал себя, будто мне на морозе плеснули в морду ушат холодной воды. Не будет динамита! Все наши планы, все наши надежды — все рухнуло! Бронепоезд уйдет на фронт, и мы ничего не сможем сделать. А я-то уже мысленно дырку для ордена себе крутил…
Свиридов, обычно такой сдержанный и уверенный, выглядел подавленным.
— Не знаю, Лёнька, не знаю, что теперь делать. Голыми руками этот бронепоезд не остановишь. А времени нет — скоро его угоняют. Так что другого шанса у нас, похоже, не будет!
Ночью я долго не мог уснуть. Ворочался на своей жесткой лежанке, снова и снова прокручивая в голове события последних дней. Провал с динамитом, скорая отправка бронепоезда, бессилие что-либо изменить… Чорт побери, как обидно!
Заснул я уже под утро. Мне снились взрывы. Мощные, выбрасывающие к небу высокие столбы чёрной курской земли взрывы Хаймарсов. Дробные, мелкие взрывы кассет. Раскатистые взрывы 6-ти дюймовых снарядов. И вдруг, сквозь дрему, перед моими глазами всплыла картина того дня, когда я едва не погиб на заводе во время обстрела. Яркая вспышка, грохот, летящие комья земли… И тот самый неразорвавшийся снаряд, что со свистом воткнулся в землю в нескольких шагах от меня.
Сон как рукой сняло. Я резко сел на лежанке, сердце бешено колотилось. Снаряд! Неразорвавшийся артиллерийский снаряд! В нем же… в нем же должен быть тротил, или какое-то другое взрывчатое вещество! Если его найти, если суметь его разобрать… Это же готовая взрывчатка! И ее там должно быть немало!
Эта мысль была такой неожиданной, что я сначала даже не поверил в нее. Но чем больше я думал, тем яснее понимал — это отличный вариант! И, возможно, последний шанс спасти дело.
Рано утром, едва забрезжил рассвет, я уже был у Свиридова. Он еще спал, но я разбудил его, немилосердно колотя в дребезжащее окно.
— Иван Евграфович! Иван Евграфович, проснитесь! Кажется, я придумал!
Свиридов недовольно открыл глаза, но, увидев мое возбужденное лицо, понял, что дело серьезное.
— Ты что, Ленька, гомонишь, як скаженный? Что ты опять удумал?
— Снаряд! — выпалил я. — Когда белые Каменское брали, я на заводе был. Они его обстреливали, и вот прям рядом со мною снаряд упал. И не разорвался. Шестидюймовый!
— Да ну? — изумленно протянул Свиридов, протирая глаза. — Повезло тебе тогда. Такой жахнет — и кишки вон!
— Да к бису кишки! — рассердился я непонятливости старого подпольщика. — В нем же взрывчатка должна быть! Тротил! Если его найти, этот снаряд… Из него же можно вытопить взрывчатку! Это же готовый заряд! И немаленький!
Свиридов смотрел на меня сначала с недоумением, потом в глазах его появился интерес, а затем — и азарт.
— Снаряд… неразорвавшийся… А ведь это мысль, Ленька! Это очень даже мысль! Только… где его теперь искать? Столько времени прошло… Да и опасно это — с неразорвавшимся снарядом возиться. Рванет — и костей не соберешь.
— Найти можно, Иван Евграфович, — сказал я уверенно. — Я то место на всю жизнь запомнил. А насчет опасности… так нам ли ее бояться? Главное — взрывчатка будет! И тогда наш план… он снова может сработать!
Свиридов встал, прошелся по комнате.
— Хорошо, Ленька, — сказал он наконец. — Давай попробуем. Если найдем этот твой снаряд, и если в нем действительно есть тротил… то мы еще повоюем! Только бы не взорвался он в руках…
Надежда, почти угасшая вчера, снова вспыхнула в наших сердцах. Идея с неразорвавшимся снарядом захватила нас целиком. Это был рискованный, почти безумный шанс, но он был единственным. Динамита от красных больше ждать не приходилось, а бронепоезд вот-вот должен был уйти на фронт.
Главная проблема заключалась в том, как попасть на завод и откопать снаряд. После диверсий на заводе и гибели диверсантов охрана была усилена, и на территорию просто так было не проникнуть. Мой старый пропуск на обеденное время уже не действовал. Мы сидели в сарае Свиридова, ломая головы. И тут Гнатка, который в последнее время часто околачивался возле завода, пытаясь подработать или просто из любопытства, сказал:
— А чего там сложного-то, на завод попасть? Охрана, конечно, стоит у ворот, да по периметру ходят. Но в заборе дыр — как в решете! Мужики металлолом таскают через них по ночам, никто и не видит.
— Дыры в заборе? — оживился я. — А где именно? Сможешь показать?
— Да легко! — с видом знатока пожал плечами Игнат. — Там, со стороны старых заброшенных складов, что к реке выходят, преотличная дыра есть, целая секция забора почти вывалена. И еще одна — у дальней свалки, где раньше шлак с доменных печей сбрасывали. Туда и патрули-то редко заглядывают, место гиблое.
Это была зацепка! Настоящая, реальная зацепка! Если есть дыры, через которые таскают металлолом, значит, через них можно и проникнуть, и вынести то, что нам нужно. Но в одиночку я, конечно же, шестидюймовый снаряд бы не упёр. Он мало того что весит, как чугунный мост, да еще и очень неудобной формы. Поэтому мне крайне нужен был помощник на самом заводе, кто-то, кто помог бы его откопать. И такой человек был…
Поздним вечером, когда город уже затих, мы втроем: я, Свиридов и Гнатка, отправились к заводскому забору. С собой мы прихватили пару крепких лопат и два кайла, добытые хозяйственным Свиридовым у кого-то из своих знакомых.
Игнат не обманул — дыра в заборе со стороны старых складов была действительно внушительной. Несколько досок были выломаны, и через образовавшийся лаз вполне мог пролезть не только мальчишка, но и взрослый мужчина. Я осторожно просунул голову в проем, огляделся — темно, тихо, только ветер шелестит в кустах. Тихонько свистнул условным сигналом — два коротких, один длинный. И тут же с другой стороны забора, из темноты, донесся ответный, чуть приглушенный свист. Пётр!
Мы с Гнаткой и Свиридовым быстро пролезли через дыру на территорию завода. Рабочий-подпольщик встретил нас у самого лаза. Он вышел сегодня в ночную смену, и мог подсобить со снарядом.
— Ну, здорово, орлы! — прошептал он, крепко пожимая мне руку. — Готовы к подвигам?
— Готовы, чего бы нет, — так же шепотом ответил я. — Только вот поискать придется, где точно тот снаряд упал.
— Что, не помнишь? — разочарованно протянул Гнатка.
— Да помню, помню! — раздраженно откликнулся я. — Помирать буду — и то вспомню, как он рядом жахнул. Только место придется поискать! Столько времени прошло, я сразу-то не сориентируюсь!
— Да уж, — жестко усмехнулся Пётр — Такое не забывается. Ну, хватит трепаться! Пойдем уже. Только, чур — тихо, как мыши! Охрана тут хоть и дремлет по ночам, но всяко может обернуться…
Мы крались по темной, пустынной территории завода, стараясь держаться в тени строений, обходя освещенные участки. Гул работающих где-то в глубине цехов механизмов и шипение пара немного заглушали наши шаги. Пётр вел нас уверенно, хорошо зная все закоулки. Наконец, мы добрались до того самого места между прокатным и кузнечным цехами, где когда-то, во время белогвардейского обстрела, прямо передо мною со свистом воткнулся в землю неразорвавшийся снаряд.
Пришлось походить по территории. Вспоминая, где именно я стоял, и как было дело. С тех пор прошло полгода, так что неудивительно, что обнаружил наш страшный гостинец не я, а Пётр.
— Вот здесь он, родимый, — сказал он, указывая на холмик взрытой земли. — Неглубоко должен лежать. Ну, за работу!
Место падения снаряда заросло бурьяном, но было еще заметно. Сверху его присыпало тонким слоем недавнего декабрьского снега.
— Так, хлопцы, — произнес Иван Евграфович, демонстративно поплевав на ладони, — ну-ка, отойдите в сторонку. Мы с Петро на свете пожили, а вам к небесному царю рано. Лучше на стреме постойте, у вас это добре выходит!
Мы с Гнаткой послушно разошлись по углам цеха, следить, не завернет ли сюда случайный мародер или, не дай Бог, охранник, а взрослые принялись разрыхлять слежавшуюся, подмерзшую землю. Работа оказалась тяжелой, но через четверть часа упорного труда лопатами Свиридов и Пётр извлекли-таки на свет божий продолговатый, покрытый ржавчиной и замерзшей грязью металлический цилиндр с тупым носом и медными ведущими поясками. Снаряд! Он был на месте!
— Вот он, красавец! — прошептал Михалыч, с удовлетворением оглядывая нашу добычу. — Теперь надо его отсюда как-то утащить. Аккуратно!
Свиридов выдернул из-под тулупа дерюжный мешок. Аккуратно засунув в него снаряд, они с Петром взялись за мешок с дух сторон и осторожно, очень плавно понесли его обратно к дыре в заборе. Лишь тусклый свет луны, едва пробивавшийся через облака, освещал нам дорогу. Гнатка пошел впереди, предупреждая взрослых об опасности.
— Тут осторожнее, дяденьки, тут яка ни есть воронка… А тут рельсы лежат, снегом запорошены!
Добравшись до забора, мы с трудом протащили тяжелый снаряд через узкий лаз и оказались на свободе.
На прощание Пётр пожал нам руки. Ему надо было идти работать.
— Ну, бывайте, хлопцы! Дальше уж без меня. И поосторожнее с этой штуковиной. Не дай Бог…
— Спасибо, дядя Петя! — поблагодарил я его от всей души. — Ничего, не взорвёмся!
— Ну-ка, подсобите, ребята! — попросил нас Свиридов.
Мы помогли ему закинуть мешок со снарядом на плечо, и он, крякнув от натуги, понёс его на себе. Мы с Гнаткой семенили рядом, готовые в любой момент прийти на помощь или предупредить об опасности.