— Дак кто позвонит-то? — не понял Свиридов.
— Мы и позвоним. Можно врезаться в телефонные провода, да позвонить самим! — пояснил я.
Идея была настолько простой и одновременно настолько дерзкой, что все на мгновение опешили. Вызвать вражеский бронепоезд по телефону! Под ложным предлогом! Для этого времени мысль показалась необычайной и свежей.
Однако Свиридов, мрачно почесав небритый, покрытый седой щетиной подбородок, покачал головой.
— Мысль хорошая, но, Лёнька, в этот раз не выйдет у тебя кролика из шляпы вынуть, фокусник ты наш!
— Почему это? — не понял я.
— Дак вот посмотри на провода-то эти! Видишь, сколько их? И какой резать, и по какому звонить?
Тут только я понял, что он имел в виду.
На столбах, поддерживавших телефонные и телеграфные линии в Каменском, этих самых проводов висело по 25–30 штук. Действительно, в какой именно надо врезаться? Будь у нас время попробовать прослушать переговоры по каждому проводу, возможно, мы бы нащупали те, по которым осуществляются звонки в штабы деникинских войск, защищающих Каменское. Но времени на это не было.
Все молчали. Перспектива была безрадостной. Выручил Гнатка, который до этого сидел нахохлившись, как воробей, а тут вдруг спросил:
— А помните, Костик говорил… про отца Лиды? Что он телефонистом на станции работает?
Мы удивленно посмотрели на него. При чем тут отец Лиды?
— Ну, говорил, — подтвердил Костик. — Только не телефонистом — на связи там барышни сидят — а техником. А что?
— А то, — продолжал Гнатка, и в глазах его мелькнул знакомый хитрый огонек, — что если… если с его помощью… позвонить куда следует? Ну, в штаб ихний белый? И сказать, что «Дроздовец» этот… он срочно нужен где-нибудь в другом месте? Ну, там, в Екатеринославе, например? Он-то, раз техник, наверняка все линии знает! И как в штаб ихний позвонить, тоже!
— А ведь это мысль! — первым опомнился Свиридов. — Если удастся убедить их, что приказ настоящий, непременно вышлют бронепоезд. Они же сейчас в панике, наши наступают, им мост через Днепр у Екатеринослава страсть как надо удержать, а связь может барахлить… Могут и поверить! Ленька, — он повернулся ко мне, — ты с отцом Лиды знаешься? Чем он дышит? За большевиков, аль как?
Насколько я понимал, с отцом Лиды я был в никаких отношениях. Но та история, когда их ограбили казаки, и мать Лиды прибегала к моей жаловаться, прекрасно сохранилась в моей памяти. Тогда, насколько я помню, Николай Валерьянович еще и отхватил тумаков по личности… Не знаю, как он, а я бы на его месте такое свинство запомнил бы. И не отказался бы отомстить!
— Думаю, поговорить стоит, — наконец произнёс я, чувствуя, как снова начинает колотиться сердце. — А если не согласиться — есть чем надавить!
Следующим утром все проснулись от звуков канонады. Далеко, где-то в районе станции, взорвались первые снаряды красных.
— А ну-ка, все в подпол! — не терпящим возражений тоном приказал отец.
Мы просидели под обстрелом два дня. Началась жаркая пора: Каменское, опоясанное окопами и опутанное паутиной колючих заграждений, просыпалось и засыпало под оханье орудий и клекот ружейной перестрелки. Лишь глубокой ночью становилось тихо. Изредка срывали тишину испуганные залпы: это искали во тьме друг друга «секреты». А на заре на станции у бронепоезда «Дроздовец» начинали копошиться люди. Его мощные, 42-х линейные орудия с грохотом изрыгали смерть, посылая за Днепр снаряд за снарядом. На высоченной водокачке возле станции примостились на настланных досках деникинский офицер и телефонист. Отсюда они управляли артиллерийской стрельбой. В «цейсе» артиллерийских наводчиков прекрасно было видно движение красных частей. Вот на днепровский запорошенный снегом лед высыпали пехотные цепи в долгополых серых шинелях. Несколько раз красные бросались в атаку, пытаясь захватить городок, но деникинцы хорошо укрепились на подступах, окопались. Раз за разом вскипали ураганным огнем окопы, все кругом наполнялось сумасшедшим стрекотом выстрелов. Бронепоезд белых служил центром, становым хребтом их обороны. Красные то и дело пытались нащупать его огнём своих батарей, но «Дроздовец», маневрируя по путям возле станции, всегда благополучно избегал попаданий. И, залитые свинцовым ливнем, не выдерживая нечеловеческого напряжения, цепи большевиков отходили назад, оставляя на льду неподвижные тела.
На третий день, когда обстрел чуть утих, я отпросился наверх «до ветру»… и не вернулся.
Опрометью добежав до Свиридова, узнал последние новости. Оказалось, еще 20 декабря войска 14-й армии под командованием командарма Уборевича взяли Кременчуг, а теперь вышли на берег Днепра. Осталось подождать, когда Днепр, по которому уже шла ледяная шуга, покроет прочный лед. И вот, после особенно морозного утра части 45 стрелковой дивизии начали наступление на наш городок.
— Так и будет бодание это, покуда бронепоезд этот паскудный не подстрелят! — пожаловался Свиридов. — Надо его как-нибудь вызвать в другое место, как ты предлагал. Я сейчас соберу своих хлопцев, и пойдём к Николаю!
Выбрав момент, когда на улице стало потише, Свиридов отправился собирать «на дело» оставшихся в живых подпольщиков. Явились Пётр Остапенко и еще двое незнакомых мне рабочих. У всех при себе были револьверы. Когда сбор был завершен, мы все отправились к дому Лиды. Без её отца, без его знаний и доступа к телефонной станции, наш план был неосуществим.
Дверь нам открыла мама Лиды, Елена Петровна, немало удивленная столь позднему визиту.
— Ленька? Что-то случилось?
— Елена Петровна, нам бы с Николаем твоим переговорить, — отодвигая меня в сторону, протиснулся вперед Свиридов. — Дело у нас до него есть важное!
Женщина нахмурилась, но пустила внутрь, проведя в небольшую, чисто прибранную комнату. Николай Валерьяныч сидел за столом под висячей керосиновой лампой и что-то чинил. Это был ещё молодо выглядевший, хоть уже тронутый сединой на висках мужчина, сухопарый, с тонкими, интеллигентными чертами лица и внимательными глазами за стеклами круглых очков в роговой оправе. Подняв голову на вошедших, он произнёс:
— А, Иван Евграфович, здравствуй! Леонид, проходи, садись. Чем обязан?
Я сел на краешек табурета, чувствуя себя немного неловко. Предстоял трудный разговор.
— Николай, — начал Свиридов, явно стараясь выглядеть как можно убедительнее, — дело у нас к тебе, такое… деликатное. И опасное. Но очень важное для революции.
Николай Валерианович, помрачнев, отложил инструменты, посмотрел на Свиридова внимательным взором.
— Слушаю! Что за дело?
Понизив голос, Свиридов рассказал наш план, как вызвать бронепоезд «Дроздовец» из Каменского под ложным предлогом, отправив его прямо на заложенную нами взрывчатку. Николай Валерианович слушал его молча, не перебивая, только пальцы его нервно теребили очки. Когда Свиридов закончил, он долго молчал, глядя в одну точку.
— Да-а, Иван Евграфович… — протянул он наконец. — Дело ты задумал… серьезное. И опасное, как ты правильно сказал. Очень опасное.
— Понятное дело, Николай! Так времена-то какие стоят? Но другого выхода-то нет! Этот бронепоезд, пока на станции стоит — красные в город не войдут, так и будут обстреливать из-за Днепра. А ежели, к примеру, мы его под откос пустим, поможем, значит, нашим… то есть, красным… быстрее победить — так и скорее тихо станет!
Николай Валерьянович тяжело покачал головой.
— Красным… белым… — он устало махнул рукой. — Все они хороши. Одни грабят, другие расстреливают. Порядка ни при тех, ни при других нет. Вон, казаки эти… — лицо его исказилось от неприятного воспоминания, — когда город взяли, так и к нам в дом вломились. Патефон забрали, новый почти, и машинку швейную… Сказали — для нужд армии. Какие уж там нужды… Просто грабеж. И управы на них никакой.
Я видел, что обида на белых в нем сильна. Это давало нам некоторую надежду.
— Вот видите, — подхватил я. — Они же не остановятся. Сегодня патефон, завтра — последнее отберут. А если мы этот бронепоезд… того… то им это будет хороший урок. И, может, они поскорее отсюда уберутся.
— Уберутся одни — придут другие, — вздохнул он. — Война эта, кажется, никогда не кончится. А что ты от меня хочешь, Иван? Я человек маленький, от политики далекий. Чем я могу помочь в таком деле?
— Вы же на телефонной станции работаете, Николай Валерьянович! — сказал я прямо. — Вы знаете все линии, все коммутаторы. Нам нужно… позвонить в штаб белых. От имени кого-то из ихнего начальства. И передать приказ — срочно отправить «Дроздовец» в Екатеринослав. Будто бы там прорыв, и он нужен для обороны. Вы смогли бы… устроить такой звонок? Или хотя бы подсказать, по какой линии это лучше сделать, чтобы не вызвало подозрений?
Отец Лиды замолчал, нервно потирая переносицу. Я видел, как в нем борются страх и желание отомстить за обиду, помочь общему делу.
— Это… это очень опасно, Леонид, — сказал он наконец. — Если узнают… меня же… к стенке поставят. А у меня дети, жена… Нет, я не могу так рисковать семьей.
— Я понимаю, — сочувственно произнёс я. — Но… подумайте. Если все получится, это будет большая помощь. И никто не узнает, кто звонил. Мы все сделаем так, чтобы на вас тень не упала.
— А если не получится? Если они что-то заподозрят? Начнут проверять…
— Не должны, — я постарался говорить как можно увереннее. — Сейчас у них паника, суматоха. Красные наступают. Они любому приказу поверят, если он будет звучать достаточно убедительно. А мы… мы все подготовим. Нужно только… чтобы кто-то знающий соединил с нужным номером. Показал, к какому проводу присоединиться. И больше нам ничего не надо!
Он снова замолчал. Я видел, как тяжело ему дается это решение. Он был человеком мирным, привыкшим к своей тихой, размеренной жизни, и ввязываться в такие опасные игры ему было не по нутру.
И тут Свиридов нарушил молчание.
— Ты меня прости, Николай, — произнёс он, доставая из-за пазухи наган, — но только выбора у тебя нет.