Секретарь задумался.
— Хм… хозяйственник… центрист… В этом есть резон. Ладно, Брежнев. Я подумаю над твоим предложением. Кандидатура неплохая. А ты… ты пока работай. И будь наготове. Вызов из Москвы может прийти в любой день.
Я вышел из горкома, чувствуя себя гроссмейстером, только что сделавшим удачный ход в сложной, многоходовой партии. Я не только укрепил свой собственный авторитет, но и начал расставлять на ключевые посты своих, проверенных людей. Игорь, при всей своей мягкости, был человеком, которому я мог доверять. И я знал, что он продолжит начатое мной дело. Моя маленькая империя в Харькове, мой плацдарм для будущего взлета, был в надежных руках.
Помимо комсомольских дел, нужно было завершить и заводские.
— Паша, — сказал я на очередной смене своему клепальщику. — Похоже, скоро мне придется с вами распрощаться. Говорят — в Москву переводят!
— В Москву? — присвистнул он. — Ну ты, Ленька, даешь! Жаль, конечно. Толковых ребят нынче поискать! Вон, слышишь, как начальство разоряется?
Мы стояли у стапеля, на котором собирали очередной паровоз. Бригада как раз заканчивала клепку огромного листа котельной стали. Грохот стоял адский. Рабочие, мокрые от пота, с лицами, черными от копоти, действовали, как хорошо отлаженный механизм. А за ним я вдруг увидел небольшую делегацию из руководства нашего цеха, в которой выделялась высокая фигура начальника цеха Николая Сафроновича Веригина. Его резкий, зычный голос прорывался даже сквозь постоянный гром клепальных работ:
— … безответственность… Разорили завод…. на вас нет! — доносились до нас обрывки фраз.
Нам, находившимся шагах в двадцати, разобрать суть дела, конечно же, было невозможно, но было совершенно очевидно: начальство чем-то сильно недовольно.
— А что случилось? — невольно спросил я.
— А, ну ты же в отъезде был, не знаешь! Квартальный план цех завалил: не справляемся со сроками!
— Чего вдруг? Мы вроде последние месяцы ничего не завалили…
— Мы-то что! Сверловка отстает! Молодые рабочие пришли, деревенские. Много сверл наломали, а они, сам знаешь, американские, из быстрорежущей стали. Ну вот, а если нет дырок, то как клепать-то?
— А вот говорил я тебе, Пашка, что клепка скоро уйдет в историю. По-другому надо работать!
— А как иначе? — пожал плечами Павел.
— Сварка, Паша! Электрическая сварка! — перекрывая грохот, крикнул я. — Вот наше будущее!
Разумеется, я-то знал, что будущее за электросваркой. Но до сих пор мои попытки как-то внедрить ее на заводе ни к чему не приводили. Я пытался заводить разговоры об этом с мастерами, со старыми рабочими, но везде натыкался на стену недоверия. Тот же самый товарищ Веригин, начальник цеха, к которому я обращался по этому поводу, даже отказался обсуждать такое радикальное изменение технологии:
— Сварка? — пожал он плечами. — Баловство все это. Годится, чтобы трещину на старом ведре заварить, а не паровозный котел собирать. Нет, сынок, супротив клепки ничего надежнее нет. Проверено! И не приставай с этим ни к кому — засмеют!
И я тогда отступился, до удобного случая. И вот, кажется, тот самый случай, который наглядно показал бы все недостатки старой технологии, именно сейчас мне и представился. Похоже, что вот он — мой час! И в обеденный перерыв я пошел к главному инженеру, товарищу Поплавскому. Он находился в своем кабинете в конторе, что была аккурат напротив кабинета директора. Как обычно, к нему было много посетителей, пришлось подождать.
Наконец, секретарша пропустила меня внутрь.
Ян Казимирович Поплавский, худощавый специалист лет сорока пяти, сидел за необъятным, заваленным бумагами столом. Перед ним стоял стакан чая в серебряном подстаканнике, а пепельница рядом была буквально завалена горой окурков. В отличие от большинства заводского начальства, ходившего в полувоенных френчах, Поплавский был одет в светлый льняной летний костюм, и в целом имел вполне интеллигентный вид. Но все на заводе знали, как обманчива его внешность: при необходимости Поплавский мог «загнуть» не хуже сапожника с сорокалетним стажем.
— Ян Казимирович, я слышал, что наш цех план не выполнил?
— Да, на четырнадцать процентов! — устало кивнул тот. — А что вас, товарищ, в связи с этим интересует? Хотите проработать меня по «комсомольской» линии? Право, я староват для ваших нотаций!
— Нет, не хочу! Ведь виноваты не вы, не начальник цеха, не мастера, а… технология!
— Какая еще технология? — не понял он.
— А та самая, по которой мы работаем! Мы сверлим тысячи дыр, чтобы потом забить их заклепками. Тратим на это уйму времени, сил, дорогого инструмента. А ведь можно обойтись и без этого!
— Это как же, позвольте поинтересоваться? — в его голосе прозвучала ирония.
— А с помощью электросварки, — сказал я. — Соединять листы металла не заклепками, а сварным швом. Это и быстрее, и дешевле, и, если правильно делать, гораздо прочнее. И сверла ломать не придется.
Поплавский снял очки, прикрыл усталые глаза, на какое-то время застыл так, затем вновь взглянул на меня.
— Молодой человек, вы предлагаете авантюру! Сварной шов… Да он же хрупок, как стекло! Вы хотите, чтобы наши паровозные котлы, в которых давление достигает десятков атмосфер, лопались на ходу? Вы хотите пустить под откос не только поезда, но и всю нашу репутацию?
— Никакой авантюры, — спокойно возражал я. — Я предлагаю новую, прогрессивную технологию.
— Новую⁈ — он саркастически рассмеялся. — Да этой вашей «новой» технологии скоро тридцать лет в обед! Еще в девяносто пятом году, если не ошибаюсь, некий господин Бернадос демонстрировал свой «Электрогефест». И что? Где он сейчас, этот ваш «Электрогефест»? Никто в мире не использует его для ответственных конструкций! Только для мелкого ремонта, для латания дыр, для напайки износившихся деталей. Потому что не работает это все! Шов получается слабый, пористый, ненадежный!
«Электрогефест»… Бернадос… Что-то смутно знакомое шевельнулось у меня в памяти. Я понял, что мне не хватает теоретической базы, чтобы разбить это недоверие. Надо почитать, что за «Электрогефест» и что там не получилось у этого Бернадоса!
— Товарищ Поплавский, позвольте мне подобрать обоснование и представить вам все в письменном виде.
Главный инженер устало кивнул, и в тот же вечер я отправился в институтскую библиотеку. В тихом, пахнущем пылью и старой бумагой читальном зале я зарылся в подшивки старых технических журналов, и вскоре нашел то, что искал.
В журнале «Электричество» № 1 за 1882 год я нашел статья о «Способе соединения и разъединения металлов действием электрического тока», запатентованном инженером Николаем Николаевичем Бернадосом. Я впился в текст, в чертежи…. и все понял.
Бернадос, опередивший свое время гениальный изобретатель, использовал для сварки угольный электрод. Дуга горела между этим угольным стержнем и свариваемыми деталями, а в пламя подавалась присадочная проволока. Но при этом расплавленный металл шва неминуемо насыщался углеродом из электрода, становился хрупким, как чугун; ну а кроме того, он окислялся кислородом воздуха. Именно поэтому шов и получался пористым и слабым. Мне же, как и любому существу мужского пола из 21 века, было прекрасно известно, что нужно было использовать не угольный, а металлический электрод, и, самое главное, — защитить сварочную ванну от воздуха. Сделать это можно было с помощью специальной обмазки, нанесенной на электрод. При горении дуги эта обмазка плавится, создавая вокруг капли расплавленного металла газовое облако и слой жидкого шлака, которые, как панцирем, защищают шов от окисления. Правда, химического состава флюса я не знал, но ведь очевидно же, что можно воспользоваться богатым опытом металлургии, позаимствовав флюсы, применяемые при плавках стали. А там, «методом тыка», подберем наилучший состав для электрода!
Вооружившись этим знанием, я написал толковую докладную на имя Поплавского. Правда, имелись у меня сильные подозрения, что Ян Казимирович, скорее всего, отправит мою бумагу «под сукно», завалив ее бездной разного рода срочных распоряжений и циркуляров. Поэтому, чтобы ему думалось бодрее, я перешел в контрнаступление, начав настоящую пропагандистскую кампанию в поддержку технологии электросварки. Я выступал на комсомольских собраниях, в цехах, рисовал на доске схемы, объяснял на пальцах.
— Товарищи! — говорил я рабочим. — Нам говорят, что сварка — это ненадежно. Это ложь! Это говорят те, кто цепляется за старое, кто боится нового! Они ссылаются на опыт тридцатилетней давности, на аппарат Бернадоса. Но техника не стоит на месте! Мы, советские инженеры, советские комсомольцы, должны идти вперед!
А затем рассказывал им о своей идее металлического электрода в защитной обмазке.
— Представьте себе, — говорил я, — электрод, покрытый специальным флюсом, как конфета глазурью. При горении дуги этот флюс создает защитную атмосферу! Он не дает кислороду проникнуть в металл, и шов получается не хрупким, а прочным, вязким, однородным! Таким швом можно сваривать не ведра, а котлы паровозов, корпуса кораблей, броневые листы танков!
Мои слова находили отклик. Рабочие, уставшие от адского грохота клепки, от тяжелого физического труда, слушали меня с надеждой. Комсомольцы, жадные до всего нового, прогрессивного, поддерживали меня с восторгом. Кроме того, ведь от выполнения плана зависели еще и премиальные выплаты работникам, так что их интерес был совсем не абстрактным.
Через неделю моя компания сработала. В конце смены, когда я уже закончил уборку рабочего места и собирался идти в раздевалку, меня выловила секретарша.
— Ян Казимирович ждет вас! Он у себя! — сообщила она.
Поплавский действительно был в своем кабинете. Несмотря на настежь открытое окно, в которое залетал тополиный пух, накурено у него было — хоть топор вешай. Сам Поплавский, нахмурившись, как раз читал мою записку.
— Садись! — не глядя на меня, буркнул он, продолжая читать. — Хм… обмазка… контроль качества… — бормотал он, ногтем подчеркивая те или иные слова в тексте. — А ты, я вижу, парень, не только языком молоть умеешь. Откуда такие познания?