Но что поделать? Ведь я не такой как все, я очень даже особенный, потому что прекрасно знаю, что ждет нас в будущем. По многим направлениям. И это мое знание способно помочь избежать ошибок и «срезать углы», где только возможно. А если меня будут использовать как самого обычного инструктора орготдела ЦК — толку с этого будет мало. Много меньше, если я просто пойду по хозяйственной части. Этих инструкторов используют в хвост и в гриву, на самых разных направлениях. Подбор кадров, составление характеристик, назначения и перемещения партийных работников, проверка исполнения решений ЦК на местах, разбор жалоб и конфликтов — чего только не взваливают на инструкторов ЦК! И, несмотря на скромное название должности, инструктор ЦК обладает огромной властью, особенно в командировках, когда инспектирует состояние дел «на местах». Его приезд куда-нибудь в губком всегда событие чрезвычайной важности: ведь для местного руководства он является прямым представителем Сталина и ЦК, этаким «флигель-адъютантом Его Величества». Секретарь обкома, который в своей области был полновластным хозяином, перед инструктором ЦК должен отчитываться, объясняться и с трепетом принимать его указания, а негативный отчет инструктора может стоить местному руководителю не только карьеры, но и свободы. Поэтому инструкторов боятся, им стараются угодить, показать дела в лучшем свете.
Да только мне все это неинтересно. Не хочу быть простым проводником сталинской воли, хочу сам влиять на ход дела в тех сферах, где могу принести наибольшую пользу.
А значит, письму быть. Только надо предельно аккуратно донести мысль, что я могу быть полезен именно на узком, специализированном участке партийного контроля за наукой и техникой, а не считать удои и трудодни.
Еще раз все взвесив и глубоко вздохнув, я продолжил:
'Выполняя Ваши указания, я приступил к работе в аппарате Орграспредотдела ЦК. Однако текущая работа по общим кадровым вопросам отнимает все время и не позволяет в полной мере сосредоточиться на порученном Вами направлении — партийном кураторстве научно-технической сферы и, в частности, на организации ЭНИМС.
Прошу Вас разрешить мне сконцентрировать свою деятельность исключительно на этом участке работы, освободив от прочих обязанностей. Считаю, что создание собственной передовой школы станкостроения и, шире, школы советского конструирования является задачей первостепенной государственной важности, требующей самых квалифицированных кадров и полного погружения в проблематику.
С комприветом, Инструктор Орготдела ЦК ВКП (б) Л. И. Брежнев'.
Закончив, я еще раз перечитал письмо. Нет, я не жаловался на Ежова — в сущности, он делал то, что положено. Но я констатировал факт неэффективного применения моих способностей и просил уточнить приоритеты. Да, это был рискованный ход — я, по сути, просил для себя особого положения. Но я очень надеялся и ставил на то, что для Сталина реальное дело важнее формальной субординации.
Примерно через неделю меня вызвали к Сталину. На этот раз я шел в его кабинет уже не как проситель, а как сотрудник аппарата.
Он сидел за своим знаменитым столом, заваленным бумагами, и курил трубку.
— Ну что, товарищ Брежнев, — сказал он, указав мне на стул, — нравится вам у нас, в ЦеКа?
— Работа нужная, товарищ Сталин, — дипломатично ответил я. — Но думаю, я способен на большее.
Он усмехнулся в усы.
— Ви правы, товарищ Брэжнев. Перебирать бумажки — это важно. Но есть дела поважнее. Ви выдвигали идею насчет конструкторских бюро, насчет своей школы станкостроения. Хорошая идея. Партия ее поддерживает. Но идею мало выдвинуть, ее надо воплотить. А для этого нужны люди и организация.
Он сделал паузу, внимательно глядя на меня.
— Я согласен, вам не стоит засиживаться на технической работе. Ваше место — там, где решаются вопросы по существу. Раз так рветесь, займитесь партийным строительством в науке и технике. Это новое, важное направление. Начните с того, что сами предложили. Вот этот ваш… ЭНИМС, Экспериментальный научно-исследовательский институт металлорежущих станков. Хорошее название. Берите это дело под свое кураторство.
У меня перехватило дыхание. Это был карт-бланш. Отлично! Сначала станкостроение, ЭНИМС, а там, глядишь, и остальные отрасли подтянем!
— Раз инициатива ваша, — продолжал Сталин, словно не замечая моего состояния, — то вам и карты в руки. Подбирайте людей. Директора, парторга, инженеров. Составьте штатное расписание, смету. Представьте на утверждение. Но помните, спрашивать за результат я буду также с вас!
— Я понимаю, товарищ Сталин. Надеюсь, я оправдаю доверие партии!
— И я надеюсь, — коротко сказал он. — Идите, работайте.
Через день меня вызвал к себе Ежов. Он как обычно сидел за своим столом, под светом зеленого абажура. На лице его не было ни тени эмоций, но я почувствовал, что атмосфера в кабинете изменилась.
— Товарищ Брежнев, — сказал он ровным голосом, — поступило указание: отныне вы занимаетесь исключительно вопросами научно-технических кадров и организацией Экспериментального института металлорежущих станков. Всю остальную работу с вас снимаю. Представьте мне на утверждение структуру и кандидатуры на руководящие посты.
Он не сказал, откуда поступило указание, но мы оба прекрасно это знали.
После этого разговора внешне ничего не поменялось. Я остался работать в том же кабинете, моя должность осталась «инструктор ЦК», как не поменялось и место проживания. Но вот атмосфера на рабочем месте сменилась разительно. Еще день назад я был таким же, как все, только «выскочкой». Непонятный студент, каким-то образом оказавшийся в их рядах. А сейчас я курировал собственное направление, назначен на него самим Хозяином, который почему-то мне благоволит. Хоть разговаривать на посторонние темы в этих стенах и запрещено, об этом меня еще комендант предупреждал, но когда это останавливало интриганов всех мастей? А другие сюда и не попадают. Так что теперь все окружающие точно знали, что я протеже Сталина и относились с опаской и желанием приобщиться. Я тоже не хотел выпадать из круга общения, чтобы не пропустить внезапный удар, если против меня захотят плести интриги. Пришлось научиться курить, ведь единственное место, где можно относительно спокойно переброситься парой фраз, встретить кого-то из другого отдела была курилка. Там я осторожно «наводил мосты» с людьми, которых мне советовал Бочаров, еще собирая информацию про расклады в Оргбюро.
Но все это шло фоном, а основное мое внимание занимало новое дело. На мне была работа по «инструктированию» научно-конструкторской сферы, и прежде всего — моего детища ЭНИМС.
Теперь, когда у меня были развязаны руки, можно было засесть за разработку штатного расписания и подбор команды. Это была моя первая настоящая возможность расставить на ключевые посты своих людей. Я действовал, руководствуясь несколькими принципами: компетентность, личная преданность и, конечно, аппаратная целесообразность.
Первым делом — директор. Здесь не могло быть двух мнений. На первых порах им должен был стать профессор Владимир Иванович Климов, декан механического факультета МВТУ. Человек, с самого начала поверивший в идею студенческого КБ и обладавший непререкаемым авторитетом, как в научных, так и в инженерных кругах. Его назначение было бы логичным и понятным для всех. Он — технический мозг проекта. Со временем, конечно, его надо будет перенаправить на выполнение особо ответственного задания разработки авиационных двигателей, а вместо него поставить Дикушина или Владизиевского, но пока… пока нет ничего важнее станков.
Дальше — партийная вертикаль. Без надежного парторга любой директор будет бессилен. На эту должность я, не колеблясь, предложил Николая Пахомовича Бочарова. Мой наставник в парткоме МВТУ, умный и осторожный аппаратчик, который меня поддержал и вытащил из лап ОГПУ. Я был ему не только обязан, но и мог на него положиться. Он — идеологический стержень и мой главный союзник.
Комсомольскую ячейку должен был возглавить Егор Суздальцев, нынешний секретарь комитета ВЛКСМ в МВТУ. Тот самый, который сначала испугался конкуренции, а потом стал моим верным помощником. Я выполнял свое обещание «потянуть его за собой». Он был амбициозен, энергичен, и его назначение обеспечивало преемственность и лояльность молодежи.
На остальные, менее ключевые посты — начальника отдела кадров, заведующего хозчастью — я решил поставить людей, которых мне осторожно порекомендовали «старожилы» из Оргбюро. Те самые, с кем Бочаров советовал наладить контакты. Тут-то и пригодились «разговоры в курилке». Я смог сам оценить каждого собеседника и решить, с кем можно и дальше вести дела, а с кем мне все же не по пути, несмотря на рекомендацию Николая Пахомовича. Это был мой реверанс уже в их сторону. Я показывал, что я не одиночка-выскочка, а командный игрок, готовый учитывать их интересы и считаться с их мнением. Я делился с ними частью своего влияния, чтобы укрепить собственные позиции.
Через два дня я положил на стол Ежову готовую структуру и список кандидатур с подробным обоснованием по каждому пункту. Он молча изучил бумаги. Его лицо, как всегда, было непроницаемым.
— Хорошо, — сказал он, наконец. — Логично. Готовьте проект постановления Оргбюро.
Я понял, что моя команда утверждена. Даже удивительно, что так быстро и легко. Не иначе Ежов еще не решил, как со мной себя вести, а тень Сталина за моей спиной не дает ему делать резких движений. Маленькая партийно-промышленная империя под названием ЭНИМС начинала обретать плоть и кровь. И это была моя епархия — не было в этой сфере более весомого лица, чем Леонид Ильич Брежнев.
Так, к весне 1929 года ЭНИМС из бумажного проекта превратился в жизнеспособный организм. Постановление Оргбюро ЦК дало институту зеленый свет. Климов, назначенный директором, с головой ушел в технические вопросы, формируя лаборатории и конструкторские группы. Я был рад, что это не вызвало у него недовольства — все же работать можно и «спустя рукава», тогда бы проект сильно забуксовал на старте. Но повезло.