“Свободу внутреннюю” ищет в книгах, а находит, увы, в водке. Она становится способом выхода из жизни, полной тягот и ограничений, в такое состояние, где нет тормозов. Однако внешне это выливается в пьяное безобразие. Воспоминание о нем мучает на следующий день и снова заставляет пить.
Это порочный круг.
Спасение он видит в Зинаиде, которую любит “как отца” или “как сорок тысяч братьев”. Но при этом орловский Гамлет еще не понимает, насколько его любовь эгоистична и не устраивает такую же, как он, эгоистку. Коса нашла на камень. Годовая разлука только отсрочила неизбежный разрыв.
А пока, чтобы отвлечься от забот о пропитании семьи, любовных терзаний и книжного пессимизма, он покупает себе… велосипед. Поступок эксцентрический по орловским меркам! И не только орловским. Примерно в это же время, в середине девяностых годов, на седьмом десятке лет велосипедом обзаводится его кумир Лев Толстой. Он раскатывает на нем по Ясной Поляне с седой развевающейся бородой, к изумлению своих крестьян.
Правда, велосипед Андреева не был похож на чудо современной техники, которое Толстой приобрел за 200 рублей у британской фирмы The Rover J.K.Starley & Co. Ltd. Заднеприводной, с цепью, каучуковыми шинами и специальным футляром для ремонта, этот велосипед отличался от нынешних двухколесников только наличием регистрационного номера под сиденьем, который полагался тогда для любых видов технического транспорта.
Велосипед же Андреева был старой конструкции.
Брат Павел вспоминал:
“Переднее колесо было очень большое, в рост почти человека, а заднее маленькое… Сколько он на нем передавил на улице кур, цыплят, а однажды наехал на пьяного мужика, которому сильно поранил лицо. Пришлось откупиться от него тремя рублями денег. Ребята разбегались в разные стороны, когда он сломя голову мчался на нем по улице, а старухи крестились и вслед посылали разные пожелания: «У, чтоб тебя леший взял, прости Господи!»”
Сам Андреев в дневнике утверждал, что откупился от пострадавшего двумя рублями. Но это была не самая тяжелая потеря. Несмотря на старую модель, велосипед стоил недешево, и прихоть Леонида была одной из причин, по которой Анастасии Николаевне пришлось заложить их дом.
Проклятый петербург!
Недаром он заранее ненавидел Санкт-Петербург. Чуяло его сердце, что там ему будет плохо, а скучный провинциальный Орел еще покажется потерянным раем.
Отправился он туда исключительно ради Сибилевой, душой вовсе не желая этого переезда. Буквально накануне он все еще колебался в своем выборе.
Ты, Зиночка, говоришь, что скоро мы с тобой будем жить в Петербурге. Едва ли, голубчик: ненавижу я твой Петербург страшно, и все симпатии мои на стороне Москвы, гостеприимной и радушной, Москвы, где все товарищи мои бывшие, где и побунтовать можно, и попить и погулять… И начальства в Москве меньше и не такое начальство, как в Питере, где студентов начеку держат.
Она одна была инициатором его переезда в город, который отнял у него больше года жизни и почти никак не отразился в его раннем творчестве, если не считать двух очень мрачных рассказов “Город” и “Молчание”.
В рассказе “Город” два персонажа. Служащий коммерческого банка по фамилии Петров и второй – без имени и фамилии. Они встречаются один раз в год на Пасху, когда приходят с визитом в дом господ Василевских. Они даже не представляются друг другу и при встречах обмениваются двумя-тремя словами. Оба без лиц и характеров. Просто служащие, жители огромного Города, у которого нет названия, но о нем несложно догадаться.
Петров боится Города, и больше всего – днем, “когда улицы полны народа”. Он гуляет по нему только ночью.
В основу рассказа “Молчание” лег реальный случай – самоубийство дочери орловского священника Андрея Казанского. Одиннадцатого августа 1871 года в церкви Михаила Архангела он крестил новорожденного Леонида Андреева.
В этом рассказе дочь провинциального попа Вера против воли отца уезжает в Петербург, переживает какое-то горе, а вернувшись, впадает в молчание и бросается под поезд. В разговоре с ней отец Игнатий во всем винит проклятый Петербург:
– Против моего желания поехала ты в Петербург – разве я проклял тебя, ослушницу? Или денег тебе не давал? Или, скажешь, не ласков был я? Ну, что же молчишь? Вот он, Петербург-то твой!
О. Игнатий умолк, и ему представилось что-то большое, гранитное, страшное, полное неведомых опасностей и чуждых, равнодушных людей. И там, одинокая, слабая, была его Вера, и там погубили ее. Злая ненависть к страшному и непонятному городу поднялась в душе о. Игнатия и гнев против дочери, которая молчит, упорно молчит.
Петербург не обманул его худших ожиданий. Сразу возникли проблемы с зачислением в университет. Орел был приписан к Московскому учебному округу. При поступлении в государственные гимназии и высшие учебные заведения родители поступающих подписывали свидетельство о благонадежности своих детей и обязательстве наблюдать за ними. Живущая в Орле мать Леонида сделать это не могла. На страницах дневника Андреева упоминается “какое-то поручительство”, которое помогло ему в этой ситуации.
Были вопросы и к аттестату зрелости. В архиве Петербургского университета Николай Фатов обнаружил “Дело” Леонида Андреева, где сказано (отпечатано на листе писчей бумаги, набранное курсивом вписано от руки):
Предъявитель сего, Леонид Николаевич Андреев, сын частного землемера, родившийся 9 августа 1871 года, православного вероисповедания, по окончании курса в Орловской гимназии с аттестатом зрелости, из которого видно, 1) что на основании наблюдений за все время обучения его в гимназии, поведение его вообще было отличное, исправность в посещении и приготовлении уроков, а также в исполнении письменных работ удовлетворительная, прилежание удовлетворит., и любознательность удовлетворител. (далее оценки по всем предметам, где семь “троек”, две “четверки” и единственная “пятерка” по русскому языку и словесности. – П.Б.), поступил в число студентов ИМПЕРАТОРСКОГО С.-Петербургского Университета в августе месяце 1891 года.
Возможно, спасла отличная оценка за поведение.
Но разумеется, обучение было платным. Стоимость учебы в университетах того времени была невелика – порядка 50 рублей в год плюс взносы за специальные курсы отдельных преподавателей. По окончании пятилетнего обучения юрист с дипломом окупал эти затраты менее чем за полгода. Но до диплома надо было дожить. Иногороднему студенту нужно было снимать комнату, чем-то питаться, покупать одежду, платить прачке, извозчикам… Не говоря уже о тратах на разные “удовольствия”, что в случае Андреева, приехавшего жить с молодой женщиной, было неизбежно.
В 1898 году, через пять лет после разрыва с Зинаидой, Андреев напишет рассказ “Розочка”, который он не закончил и никогда не печатал при жизни. Персонажи этого рассказа – бедный студент и его девушка по имени Марочка. В Марочке легко узнать Сибилеву, тем более что в черновике автор в забывчивости не раз называет ее Зиной. Марочка – крайне легкомысленная особа с капризным характером. Она совершенно не умеет считать деньги. Полученные студентом “из дому” деньги она распределяет очень быстро.
Я прямо-таки поражен был той быстротой, легкостью и решительностью, с какой она в каких-нибудь четверть часа распределила сорок рублей. Мы сидели в ее комнатке, ели колбасу, пили крепкий чай с дорогими, шоколадными конфектами (а перед этим мы пили чай по-китайски – без сахару) и рассуждали. Т. е. рассуждала (?) собственно она, а я только удивлялся. Оказалось прежде всего, что сорок рублей – вовсе уже не такие большие деньги. Было решено (??) так: пять рублей мы кладем в фонд (следующая вероятная получка предстояла месяца через два), десять рублей употребляем на встречу праздника; на остальные двадцать (пять рублей уже куда-то исчезло) я покупаю летнюю шинель (подержанную, за 10 целковых), а она себе шляпку.
Но от кого он получал эти деньги? Когда Леонид переехал в Петербург, они с матерью поменялись ролями. Если раньше семья сидела на его шее, то теперь он вынужденно сел на шею матери. В Орле было нетрудно найти частные уроки, а его художественный талант ценился среди невзыскательной орловской публики. Но в Петербурге, переполненном такими же бедными студентами, на место репетитора была жестокая конкуренция, а в его любительских способностях рисовальщика никто не нуждался.
В Петербурге Леонид впервые оценил героизм матери. Об этом есть трогательная запись в его дневнике:
Самая скверная сторона бедности – это ежеминутная забота о хлебе насущном, постоянная мысль о том, как бы здесь вывернуться, как бы достать где-нибудь деньжонок, как бы ухитриться на 30 к. устроить обед на 7 душ – эта сторона была мне незнакома. Я трудился, получал деньги, отдавал их матери – остальное меня уж не касалось. Я свое дело сделал – а там пусть она как хочет. Был обед – я даже не замечал, что он есть, до того бывал уверен в нем; не было – я кипятился иной раз, иной раз смеялся и голодал с чувством даже некоторого удовольствия… Благодаря этому я находился в блаженном неведении по части жизненных продуктов, и нисколько, конечно, не думал интересоваться, 10 или 9 копеек стоит фунт говядины.
Вообще цены деньгам я совсем не знал. С каким, помню, жаром приходилось мне иногда доказывать матери, что эти 20 к., которые мне необходимы на какую-нибудь прихоть, и не деньги даже. Ну что такое на самом деле 20 коп.? Пустяки, ничтожные пустяки, о которых и говорить-то нечего! Да, и вот только теперь, в Петербурге, понял я, что стоят эти 20 коп.
Едва приехав в Петербург, Андреев начинает тосковать по жизни в Орле, на которую совсем недавно в письмах к Сибилевой горько жаловался. В Орле было скучно и голодно, но не холодно. Столица же повернулась к нему, во-первых, своей бюрократической, а во-вторых,