Взволнованный поклонник Леонид пробрался за кулисы, чтобы подбодрить молодую актрису, похвалить ее. Она же стояла смущенная, а актеры, проходя, шутливо спрашивали, заглядывая ей в глаза: «Какого вина хочете, Клавочка?»
Это была Клавдия Новикова, ставшая впоследствии знаменитой артисткой оперетты, блиставшей на лучших театральных сценах России.
Привлекал Утесова и своеобразный эстрадный конвейер в саду «Общества трезвости» – открытая эстрадная площадка. Ею заведовал некий господин Борисов, высокого роста человек с бегающими глазами. Говорил он окая и отчаянно картавя. Борисов был одновременно и артистом, и администратором. Не только он, но и вся его семья выступала на эстраде. «Зачем мне программа? Я сам программа», – говорил Борисов. «Один?». – «Зачем один? Я – куплеты. Я и жена – дуэт. Дочка Софочка – чечетка. И младшенькая Манечка – вундеркинд цыганских романсов».
Чтобы получить у Борисова дебют, надо было прийти к нему и сказать: «Господин Борисов, я хочу сегодня выступить в программе». Вопрос решался молниеносно: «Пожалуйста.
Дирекцион (ноты) у тебя есть? Миша! А ну, порепетируй с этим пацаном. Вечером он пойдет четвертым номером». И вечером четвертый номер уже развлекал публику. Если то, что он делал, нравилось, его вызывали на бис: «Да-а-а-вай!». Если не нравилось, кричали: «В бу-у-у-удку!»
Известно, что если одесситу сказать, что Одесса – это маленький Париж, то он возмутится: «Одесса – маленький Париж? Париж должен у Одессы ботинки чистить! Одесса – это О-дес-са, и за весь Париж я не отдам даже один наш Городской театр». И это не случайно, потому что Одесский театр действительно великолепен! Утесов писал: «Вы можете смотреть на него снаружи – и это уже удовольствие. Что же касается «внутри», то здесь столько прекрасного, что словами не выразить. Опера! И какая! Итальянская! Одесситы воспитаны на итальянской опере. Они знают многие оперы наизусть. В театре люди сидят с клавирами и даже с партитурами. Они следят за всем – за оркестром и за певцами. Их не обманешь. Они трепетно ждут тенорового «до», баритонального «соль». Они настоящие ценители музыки. “Если певец прошел в Одессе, – гордо заявляют одесситы, – он может ехать куда угодно”».
Нельзя жить в Одессе и не любить оперу. В театральном переулке можно было слышать, как распеваются оперные артисты: из открытых окон постоянно лились звуки из «Травиаты», «Кармен», «Риголетто».
Но не оперой единой жила Одесса. Был еще цирк. Подобно тому, как сейчас увлекаются футболом, тогда была популярна французская борьба. Для разжигания дополнительного ажиотажа хозяева цирка использовали мальчишек, которые распространяли удивительные небылицы и всякие будоражащие фантастические слухи о «черных масках» и борцах под инициалами. В этой ситуации Леня Вайсбейн проявлял незаурядные актерские способности. Перед наивной публикой разыгрывалась, например, такая сцена. На арену выходил человек в поддевке и, обращаясь к арбитру Ярославцеву, грозился положить на обе лопатки всех участников чемпионата. Ярославцев спрашивал, кто он такой. Человек в поддевке громко отвечал: «Кондуктор из одесского депа». Все зрители требовали немедленной схватки. Ярославцев притормаживал события и объявлял, что сегодня схватка состояться не может, но вот завтра против Кондуктора выступит немецкий борец Шнейдер. Когда новоиспеченный Кондуктор выходил из цирка, его окружала толпа. Вот тут и начиналась роль Лени Вайсбейна. «Ваня, – говорил он с типичным молдавским акцентом, – ребята ждут тебя в депе. Идем, я покажу тебе пару приемов. Бра руле и тур де бра. Ну и парад против обратного пояса. И ты их всех перешлепаешь, как мешки». И они величественно удалялись. Кондуктор же был не кто иной, как известнейший в то время борец Иван Чуфистов.
Играя свою роль, Леня от души валял дурака, получая от этого громадное удовольствие!
Когда в Одессе на Куликовом поле открылся балаган Ивана Бороданова, Леня Вайсбейн все свободное время крутился у этого летнего цирка. Потом он перезнакомился с его актерами и обслуживающим персоналом. Как-то, воспользовавшись тем, что контролер отошел в сторону, юноша прошмыгнул в цирк и оказался на конюшне. В это время мимо проходил сам господин Бороданов – тучный борец с напомаженными черными усами. Желая обратить на себя внимание, юный любитель цирка выпалил: «Иван Леонтьевич, это же почти полукровка, вот сегодня Бирюков покупал в свой цирк гнедую лошадь, так она засекает все четыре ноги». «А ну, малец, – оживился Бороданов, – сбегай к нему и посмотри – купил он коня или нет». С этого дня Леня получил разрешение посещать все цирковые представления бесплатно.
Однажды Бороданов подозвал юношу к себе и предложил ему поехать с его цирком работать. Предложение было принято без промедления. Дома Леня сказал родителям: «Я стану настоящим артистом, и вы будете гордиться мною». Ночь перед отъездом он провел в конюшне, а рано утром весь табор отправился на гастроли.
А в Тульчине новый сотрудник цирка неожиданно заболел воспалением легких. Позже, вспоминая об этом городке в Подолии, Леонид Осипович напишет: «Это было в Тульчине. Я смутно припоминаю сейчас его кривые улички и базарную площадь, над которой плыли облака пыли. Ребятишки гонялись за петухами, норовя вырвать цветные перья, а в непросохшей луже неподвижно лежали тучные свиньи…»
Летний цирк не мог оставаться в Тульчине долго, было понятно, что цирк должен сниматься и двигаться дальше. Бороданов зашел в дом, где квартировал Леня Вайсбейн, и сказал: «Если не помрет, сам догонит нас. Отсюда, из Тульчина, мы поедем на север, в Бердичев и Белую Церковь».
Цирк Бороданова уехал, а больной Леня остался в семье музыканта Кольбы, у которого была дочь Анна. Аня Кольба и ее родители полюбили юношу. Когда он выздоровел, мама Ани сказала ему: «Леонид Осипович (именно так, солидно, и представлялся юный циркач), вы уже взрослый, не пора ли вам подумать о семье? Я хочу вам предложить очень хорошую невесту. В Тульчине нет лучше девушки, а в Одессе – тем более. Возьмите мою Аню. Я дам за нее хорошее приданое – серебряные часы от дедушки, портсигар и сто рублей. Поверьте мне, из вас получится хорошая пара».
В то время Леониду было всего шестнадцать лет и о женитьбе он, конечно, не думал. Но почему-то не отказался, а сказал «да». Позже Утесов так рассказал Бабелю об Ане Кольбе и о несостоявшейся женитьбе на ней: «Это была удивительно порядочная девушка. И красивая. О такой жене можно было только мечтать. Но, во-первых, я был тогда еще несовершеннолетним, во-вторых, Исаак, ты можешь себе представить, что я в наш дом, в Одессу, привожу невесту из местечка? Когда я ехал в поезде из Тульчина в Одессу, честно говоря, я задумывался об этом. Ну, папу, скажем, я уговорил бы. А представляешь реакцию мамы? Ты ведь знаешь ее характер! Но Одесса сама решила эту проблему. Уже на третий день, сидя на скамеечке на Соборной площади, я обратил внимание на другую девушку, еще красивее, чем Аня. Познакомился с ней. И конечно же, влюбился так, как только я умел влюбляться в шестнадцать лет».
После цирка Леонид поработал неделю в лавочке скобяных товаров, куда его пристроили родители, но сбежал оттуда. Какое-то время он жил у друзей, ходил на лов с рыбаками. Однажды Леонид познакомился с высоким молодым человеком весьма странной внешности – на его абсолютно неподвижном, как маска, лице шевелились одни лишь губы. Он представился: «Мой артистический псевдоним – Скавронский».
Скавронский работал в театре и знал толк в театральных делах. «Ты, безусловно, артист, – сказал он Леониду, – но как с твоей фамилией играть в русском театре?». Леонид сразу же начал думать о псевдониме. Ему непременно хотелось что-нибудь выдающееся, например, Горский или Скалов. Стоя на Ланжероне и глядя на утес с рыбачьей хижиной, он внезапно понял: вот оно! Утесы. Так и появился его псевдоним – Утесов. Радость от верного выбора сохранилась на долгие годы. «Наверное, Колумб, увидя после трех месяцев плавания очертания земли, то есть открыв Америку, не испытывал подобной радости. И сегодня я вижу, что не сделал ошибку – ей-богу, моя фамилия мне нравится. И знаете, не только мне», – писал Леонид Осипович.
Одобрив псевдоним, Скавронский предложил молодому человеку сыграть миниатюру «Разбитое зеркало». Эту миниатюру Леонид уже знал, потому что ее часто исполняли. Незамысловатая, но удивительно смешная, она долго жила и в цирке, и на эстраде. В ней денщик офицера, разбив зеркало и боясь, что его за это накажут, вставал в раму и точно имитировал все движения и мимику своего господина. Смешнее всего было то, что одинаковые движения и гримасы делали совершенно разные, непохожие друг на друга люди. Эта сценка требовала тщательной подготовки, но Утесов быстро освоил номер и с невероятной ловкостью воспроизводил все, что делал Скавронский.
Первое официальное выступление Леонида Утесова состоялось в театре на Большом Фонтане – дачном месте под Одессой. После успешного дебюта в «Разбитом зеркале» новые предложения долго не появлялись, но потом Скавронский познакомил Утесова с антрепренером Шпиглером, приехавшим из Кременчуга в Одессу подобрать актеров на предстоящий сезон. Так Леонид Утесов оказался в Кременчуге в качестве актера оперетты с 65 рублями жалования. Этот город сыграл весьма важную роль в его судьбе.
Много десятилетий Кременчуг был обычным уездным городом Полтавской губернии, в 1921 году стал центром собственной Кременчугской губернии, а потом вошел в Полтавскую область. И все же этот провинциальный город всегда имел свое театральное лицо. Уже в XIX веке на его центральной улице стоял театр, не имевший своей труппы, но принимавший на своей сцене талантливых актеров из разных городов России. Говорили, что здесь гастролировал даже сам классик украинского театра Панас Карпович Саксаганский.
Утесов писал: «Я начинаю свой театральный путь в Кременчуге. Главная улица рождается на базаре или вливается в базар, как угодно. На ней – солидные городские учреждения: почтовая контора, отделение банка, нотариус и парикмахерская. Вывеска сообщает, что вас побреет и пострижет «Станислав из Варшавы». На главной улице здание драматического театра. Есть еще и городская аудитория, где играют л