Некоторых его энтузиазм забавлял. Отца — нет. Мысль о революции пугала бедного портного: молчи, молчи! Полиция тебя услышит, узнаешь, где раки зимуют! Ривка, мать Мышонка, женщина смелая, но весьма скептически настроенная, не принимала революционные настроения сына всерьез. Болтать он горазд, утверждала она, да только все из пустого в порожнее. Ей казалось, что Мышонок и мухи не обидит, куда уж ему участвовать в кровавом перевороте! И это ее нисколько не огорчало: ей вовсе не хотелось, чтобы сын влип в историю.
Ёся и его команда не состояли ни в какой политической партии. Что было объяснимо, если вспомнить, в какой глуши они жили. Объяснимо, но обидно. Ёся жаждал наладить связь с коммунистами. Ему хотелось превратить группу в действующую ячейку, готовую участвовать в революции, которая, как он был уверен, вот-вот вспыхнет. И главной путеводной звездой был для него образ Троцкого.
Ёся знал о Троцком все. Знал, что его настоящее имя — Лев Давыдович Бронштейн, что учился он в Одессе — выходит, совсем рядом, — что был связан с Лениным, что писал статьи и книги. Ёся никогда не видел Троцкого, ведь тот уже несколько лет жил в изгнании, но мечтал когда-нибудь с ним встретиться. На самом деле он спал и видел, как бы стать соратником великого лидера.
Мышонок спал и видел то же самое. Да, он тоже хотел стать коммунистом, он тоже хотел сражаться бок о бок с Троцким в том последнем и решительном бою, о котором написано в гимне «Интернационал» (друзья знали только слова этой песни: они ее никогда не слышали, так что музыку приходилось домысливать самим), в бою за будущее человечества. Имя Троцкого к тому времени уже стало легендарным везде, включая Черновицкое. Все знали, что это вождь революционеров и что он собирается свергнуть правительство. Одних это пугало, других, наоборот, обнадеживало («Если дело с революцией выгорит, Троцкий неплохо устроится»). Для Мышонка речь шла совершенно не об этом. Речь шла о Революции с большой буквы Р, речь шла о том, чтобы изменить мир. И Мышонок мечтал оказаться в авангарде этого процесса. Он делился своими мечтами с Ёсей, который, однако, выслушивал его излияния с подозрительной сдержанностью. Не знаю, созрел ли ты для этого, говорил он.
Созрел ли? А что это значит? Мышонок считал себя достаточно взрослым, чтобы участвовать в революции; к тому же скоро царское правительство должно было призвать его на воинскую службу, и перспектива эта вызывала у Мышонка отвращение. Лучше умереть, чем служить ненавистному режиму. Слова, слова, ронял Ёся и добавлял: мало говорить, товарищ, надо действовать. Как действовать, спрашивал Мышонок. Увидишь, загадочно изрекал Ёся.
В один прекрасный день он исчез. Пропал, никого не предупредив. Родители ударились в панику, односельчане не знали, что и думать. Боялись, что его похитили бандиты и — мало ли, — может, и убили. В те суровые времена такое случалось нередко. Мышонок между тем был уверен, что таинственное исчезновение Ёси как-то связано с делом революции.
Так и оказалось. Ёся вернулся две недели спустя. Родителям что-то наплел, сказал, что ездил в соседнее местечко в гости к друзьям, но, когда Мышонок приступил к нему с настойчивыми расспросами, не смог сдержаться и признался, сверкая глазами и с дрожью в голосе:
— Я был у Троцкого.
Первой реакцией Мышонка было изумление. Потом изумление сменилось завистью, безграничной, пожирающей завистью, завистью, от которой он впал в тоску и которую не смог скрыть. С болью в сердце слушал он рассказ своего друга, рассказ о настоящей одиссее. Ёся все задумал сам, ни с кем не посоветовавшись. Он отправился к Троцкому в Париж, в сам Париж, в Город Света, подмостки, на которых разворачивалась драма Революции 1789 года, в город, повидавший столько славных сражений, в центр интеллектуальной жизни Европы. Троцкий, изгнанник, преследуемый полицией нескольких европейских стран, приехал туда в поисках единомышленников. Ёся, зная об этом, отправился в Одессу, где пробрался — тайком, конечно, — на корабль, идущий в Марсель; в Марселе сел на поезд до Парижа. Там наконец, с помощью одного родственника, он нашел Троцкого, который принял его в маленькой квартирке в одном из предместий, где устроил себе штаб. Ёся, волнуясь, поведал о впечатлении, которое произвел на него Троцкий: маленький, худощавый, растрепанный, с бородкой и пронизывающим взором:
— Он спросил, чего я хочу, я ответил: товарищ Троцкий, я вами восхищаюсь, я прочел все, что вы написали, хочу быть коммунистом, бороться вместе с вами.
— А он?
— Он меня выслушал и ничего не сказал. Смотрел несколько минут молча. А потом задал очень странный вопрос. Спросил, почему бы мне не стать раввином: хорошая, мол, профессия, как раз для тех, кто любит читать, учиться…
— Как это? — Мышонок ничего не понимал. Великий революционер предлагал Ёсе стать раввином? Ёся покровительственно улыбнулся.
— На самом деле он меня испытывал, проверял, насколько я предан революции. И я испытание выдержал. Я ответил, что религия — опиум для народа, что мой долг бороться за освобождение трудящихся, что я за революцию, которую он вместе с Лениным готовит. Ему мой ответ понравился, но он сказал, что слов — мало, надо оценить, каков я в деле. Мне только этого и надо, сказал я, дайте задание, товарищ Троцкий, и я его выполню, даже ценой жизни, если придется.
Он на секунду умолк. Потом поднял на Мышонка полные слез глаза.
— И он дал мне задание, Беньямин. Троцкий дал мне особое задание. Далеко отсюда — в Праге. Если у меня все получится, меня примут в Партию. Он обещал. Думаю, я даже займу важный пост.
Что за задание, Ёся рассказать не мог. Как ни уговаривал его Мышонок, друг оставался неколебим. Это секретное задание, повторял он, о нем никому нельзя рассказывать. Даже друзьям.
— Но в результате всем нам будет польза, — добавил он в утешение. — Я ведь не забыл о нашей группе, Беньямин. Первым делом я создам партийную ячейку здесь, в Черновицком. У меня уже и название готово: ячейка имени Льва Троцкого.
Ячейке имени Льва Троцкого возникнуть было не суждено. Через два дня после этого разговора Ёся заболел. Тяжело заболел: жар, рвота, даже бред временами. Бедные родители не знали, что делать. Выписали доктора из Одессы, для чего пришлось расстаться со всеми сбережениями, но толку никакого: доктор даже диагноза не смог поставить, но прогноз по его мнению был самый мрачный. Он велел родным готовиться к худшему.
В тот же вечер Ёся попросил, чтобы к нему привели Мышонка. Когда друг вошел в комнату, больной велел всем выйти: нам надо остаться одним, сказал он, задыхаясь. Озадаченные и печальные, родители и родственники удалились.
Как только закрылась дверь, Ёся подал знак, чтобы Мышонок подошел поближе, сжал его руку своими потными ладонями и, глядя ему прямо в глаза, прошептал:
— Я должен попросить тебя об одной вещи, товарищ Беньямин, об одной очень важной вещи.
— Я слушаю тебя, Иосиф, — голос у Мышонка дрожал от волнения. — Проси. Я все сделаю, чего бы это ни стоило.
— Задание, — сказал Ёся, — задание, которое дал мне Троцкий. Ты его выполнишь за меня.
— Глупости, — начал Мышонок, чуть не плача, — ты выздоровеешь, ты сам сделаешь то, что поручил тебе Троцкий, все будет хорошо.
Ёся жестом остановил его:
— Зря врешь. Я знаю, дело мое плохо… Послушай. Ты должен поехать в Прагу. Приедешь и остановишься в гостинице «Терминус»: там заказан номер на мое имя. Потом найдешь человека… Погоди. Возьми книгу, она там на столе. Внутри — деньги, билет на поезд, инструкция, документы. И конверт.
Мышонок взял книгу. «Коммунистический манифест», конечно же. Инструкция оказалась подробнейшей, с точным объяснением, как добраться до Праги. Конверт был запечатан.
— В этом конверте — имя человека, которого ты должен найти, и телефон. Не знаю, кто это, никогда о нем раньше не слышал. Знаю, что он еврей, как и мы. Кажется, писатель… Ладно, это не важно. Как приедешь, позвонишь по телефону и скажешь: «Мне поручено забрать текст». Только это. Понял? «Мне поручено забрать текст». Это пароль.
Он замолчал, чтобы перевести дух, потом продолжил:
— Он передаст тебе шифровку. Ключ к шифру — в конверте. Это листок точно того же размера, как тот, который ты получишь в Праге. На этом втором листке вырезаны отверстия и написаны отдельные слова. Когда ты наложишь этот листок на первый, слова, которые окажутся в вырезанных отверстиях рядом с написанными словами и составят настоящий текст, в котором будет указана твоя цель. Это название места. Может, банк, может, завод — я не знаю, да сейчас это и не имеет значения: когда ты узнаешь, где цель, кто-то выйдет с тобой на связь и скажет, что ты должен в этом месте сделать. Так вот: это все срочно, потому что Троцкий уезжает из Франции, кажется, в Америку. Так что отправляться надо немедленно. Завтра вечером — самое позднее. Ты это сделаешь, товарищ Беньямин? Сделаешь это ради меня? И ради общего дела?
Заливаясь слезами, Мышонок обещал все сделать, заверил, что Ёся может на него целиком положиться. От Ёси он тут же побежал домой. Как дела у Ёси, спросил отец. Ничего не ответив, Мышонок заперся в спальне и, рыдая, бросился на кровать.
В конце концов он успокоился. Сидя на кровати с книгой в руке, пытался как-то привести мысли в порядок. Что делать? С одной стороны, хотелось остаться рядом с больным другом, с другой, было задание, о котором рассказал Ёся, какое-то непонятное поручение, такое таинственное, что можно было отнести его на счет жара и бреда. Но документы, билеты, конверт доказывали, что это вовсе не бред.
По словам Ёси, задание было непростое, совсем непростое. Для начала надо сказать, что Мышонок никогда не выезжал из Черновицкого, а теперь предстояло отправиться куда-то в незнакомый заграничный город, где все чужое. С языком, скорее всего, проблем не будет: можно объясниться по-немецки, ведь он сносно на нем говорил, научился от отцовского друга (да это было совсем не трудно: идиш — диалект немецкого). Но вот сама поездка представляла значительные трудности. Ведь шла война, в которой Англия, Франция и Россия противостояли Германии и Австро-Венгерской империи, в состав которой входила Богемия и ее столица Прага. На самом деле, тот, кто разрабатывал инструкцию, был в курсе ситуации, поэтому подробнейшим образом описал маршрут и указал, как обойти воинские посты.