Нелли(старается смеяться). Конечно, помню, глупая! Он был лучший старший брат в мире.
Две молодые женщины на мгновение находят утешение друг в друге.
Якоб несколько церемонно вводит в комнату доктора Отто Флоге. Ему около 40 лет, он на удивление элегантен.
Якоб. Прошу вас пройти вот сюда, доктор. Мы вас долго не задержим.
Отто. Ваш отец дома?
Якоб. Пока еще нет. Это мои двоюродные сестры – госпожа Нелли Розенбаум и госпожа Гермина Зеннер.
Отто. Очень приятно.
Нелли(в недоумении). А вы…?
Якоб(перебивая). Все собрались в спальне моей бабушки.
Отто. Вот как? Зачем?
Якоб. Видите ли, она не встает… Итак, вы, конечно же, врач, доктор?
Отто. Я? Нет. Я доктор экономических наук и юриспруденции.
Якоб. Серьезно? Значит, для вас это не основное занятие…?
Отто. Что именно?
Якоб. Брис.
Отто. Это что?
Якоб. Обрезание. (Подозрительно.) Вы еврей?
Отто. Нет.
Отто сбит с толку. Он пытается направить разговор в нужное русло.
Я принес кое-какие бумаги.
Якоб. А что, для этого еще нужны какие-то бумаги?
Нелли. Якоб, я тебя умоляю… Извините нас, доктор, это недоразумение, мой двоюродный брат немного не в себе.
Якоб. Что?
Нелли. Мы ждем дядю Германа. Пожалуйста, садитесь. Хотите сигарету?
Отто. Нет, спасибо. Но если здесь можно курить, то я бы выкурил свою сигару, пока я жду. (Он достает скромный портсигар.)
(Якобу) Кстати, мы с вами уже встречались, до войны. Отто Флоге.
Якоб. Простите!
Заходит Салли с ребенком.
Салли. Хорошо. Делаем. Роза меня уговорила.
Якоб. Серьезно?
Салли(Отто). Это мой маленький Натан. Спасибо вам огромное.
Якоб(Отто). Не волнуйтесь, я все объясню. Салли, мы с тобой идем в бабушкину комнату. Дамы, проходим.
(Отто) У вас с собой есть все необходимое?
Отто. У вас случайно не найдется ножа для сигар?
Салли. Что?
Отто(нервничает в ее присутствии). Ничего, не волнуйтесь. Я могу откусить.
Салли. Так, всё, довольно! Я забираю ребенка домой.
Нелли. Салли, подожди!
Нелли устремляется за ней, следом за ними – Якоб. Мина остается. Драма продолжается за сценой, откуда доносятся голоса. Снова звонит звонок. Неразборчиво доносится голос Якоба, он открывает дверь. Мина закрывает дверь в комнату, чтобы голоса не мешали разговору.
Мина. Не обращайте внимания! Вы ведете дела с дядей Германом?
Отто. Не совсем. Юридические и финансовые вопросы, довольно скучно, но входит в банковские услуги.
Мина. Так вы из банка?
Отто откусывает конец сигары. Мина подносит ему спичку.
Отто. Спасибо… госпожа…?
Мина. Гермина. Ох уж эти семьи! У вас тоже, наверное, есть семья, так что вы понимаете.
Отто. О… да.
Мина. Есть?
Отто. Хм… нет, не совсем, только родители.
Мина. Доктор…
Отто. Флоге.
Мина. Вы не обидитесь, если я вас спрошу, из какого вы банка?
Отто. Нет, конечно. Банк «Флоге и сын».
Мина вдумчиво кивает. Вдруг ее осеняет.
Мина. Хотите, научу вас танцевать чарльстон?
Отто. Прямо сейчас?
Мина. У Салли сестра приехала из Нью-Йорка – специально на обрезание – и привезла самые последние пластинки.
Отто. Я не думаю…
Входит Польди с пустым подносом.
Польди. Догадайтесь, что теперь.
Польди начинает составлять посуду на поднос. Мина помогает, чтобы та поскорее ушла.
Мина. Значит, последнее слово осталось за бабушкой Эмилией.
Польди. Она сказала, что это предсмертное желание.
Слышно, как захлопывается входная дверь.
Наконец-то.
Входит Герман. Он неплохо выглядит в свои шестьдесят, но видно, что жизнь его сильно потрепала.
Герман. Отто! Прошу прощения.
Отто. Не беспокойтесь. Госпожа Гермина очаровательно развлекала меня.
Герман сталкивается с Польди, которая выходит с полным подносом.
Герман. Ого, взгляните-ка, а вам никто даже не предложил бокала!
Герман кладет себе в рот какую-то закуску и подхватывает с подноса бутылку и два бокала.
Мина. Ты что, забыл про брис ребенка Салли? Тебя все ждут в бабушкиной комнате!
Герман. Пойди и скажи им, пожалуйста, чтобы начинали без меня.
Мина отвечает улыбкой на поклон Отто и уходит.
Отто. Мой отец просил передать вам свои приветствия. Можно я на столе разложу бумаги?
Герман занят бутылкой и бокалами. Отто с любопытством отодвигает знамя, сделанное Нелли.
Герман. Это, должно быть, Нелли. Моя племянница. Она заразилась политикой в университете и теперь ходит на пикники с социалистами.
Он протягивает Отто бокал и приглашает его сесть.
Да и кто теперь захочет быть капиталистом в Австрии? Доход с оборота подняли вдвое. Подоходный налог тоже вдвое. Налог на роскошь. Восьмичасовой рабочий день и оплачиваемый отпуск. Нас обложили высокими тарифами и импортными пошлинами – новые страны сводят старые счеты с империей. Я вкладывал деньги в государственные военные облигации до 1917 года. Это патриотизм! Отто, «Мерц и компания» еще не такие времена пережили, поверьте. Мы делали ткань из крапивы! Если вы попадали под дождь в пальто фабрики Мерц, пальто сначала набухало, а потом расползалось. Но мы никогда не останавливали бизнес, потому в империи можно было заниматься бизнесом. Пятьдесят миллионов человек – это рынок. Шесть миллионов человек в очереди за пайком – это и не рынок, и не налоговая база. Мы живем на пожертвования победителей, замаскированные под займы, которые мы не можем вернуть и не можем потратить без разрешения бухгалтера Лиги Наций, который сидит в Женеве. Быть австрийцем сегодня унизительно. Продолжение семейных традиций, конечно, радует, но мало помогает «Мерц и компании», и пусть я буду проклят, если я окажусь тем Мерцем, который не смог передать прибыльное дело своему сыну. Вы познакомились с Якобом?
Отто. Он открыл мне дверь.
Герман. Война его очень озлобила. Жаль, что это отпугивает девушек.
У него уже могла бы быть семья, родился бы сын, дай Бог. Я, кстати, ничего ему не говорил.
Отто. Якоб интересуется текстильным делом?
Герман. Нет, пока что нет. Он опустошен. Но дайте ему время. Я рассчитываю, что лет через десять я стану почетным председателем и выйду на пенсию.
Отто. Но захочет ли он стать вами? Я ничего плохого не имею в виду. Это вопрос.
Герман. Это семейное дело. Теперь его очередь.
В комнату быстрым шагом входит Гретль.
Гретль. Герман! Что ты делаешь? Ты все пропустишь!
Герман. Ну, значит, пропущу. Ты не хочешь поздороваться с Отто?
Отто. Прошу прощения, госпожа Мерц.
Гретль. Это брит-мила моего первого внука.
Герман. Что? Он не твой внук! Он внук Вильмы. Он двоюродный внук сестры твоего мужа.
Гретль. Он держит меня за идиотку. Это моя первая брит-мила у внука.
Герман(Отто). Это как крестины, только в спальне моей матери.
Гретль. Крестины?
Герман. Отто понимает, что я имею в виду.
Гретль(гневно). А вот я не понимаю, что ты имеешь в виду. (Обращаясь к Отто.) Это договор между мальчиком и Богом, который заключается со времен первого завета между Авраамом, первым евреем на земле, и Богом, только Аврааму было 99 лет, когда Бог сказал ему, что он должен сделать обрезание своему сыну и всем слугам, и тогда же Бог пообещал Аврааму и его семени землю Ханаана. Книга Бытия, глава 17!
Младенец, который утих на какое-то время, вдруг начинает кричать от неожиданности и боли. Гретль, тоже с криком, выбегает из комнаты.
Герман. Она никогда не перестает меня удивлять.
Герман долго и пристально смотрит на портрет Климта. Отто ждет.
Отто. Вы знали Климта?
Герман как будто не слышит.
Входит Людвиг в шляпе и в пальто. Он занят своими мыслями и спокойно говорит сам с собой.
Людвиг. По закону Аристотеля, верным может быть или утверждение, или его отрицание. Третьего не дано. Следуя Гилберту в отношении гипотезы Гордона, сначала надо допустить, что гипотеза неверна. Если мы сможем найти опровержение…
Он замечает Германа.
Герман!
Осматривается.
А где брит-мила? Я был у доктора.
Герман. У Эмилии в спальне. Все хорошо?
Людвиг. У меня хорошо. Насчет доктора не уверен.
Он выходит.
Отто. Может быть, вы бы хотели…
Герман. Нет, все в порядке. Ребенку еще должны присвоить древнееврейское имя, потом молитва и благословление, а затем – празднование, так что у нас еще полно времени.
Отто. Я подготовил для вас предполагаемые показатели, чтобы вы посмотрели. Новый шиллинг должен притормозить инфляцию. Если республика объединится с расширенной Германией, внутренний рынок расширится вместе с ней, и поставка сырья…
Герман. О чем вы говорите? Союз с Германией запрещен мирным договором.
Отто. Победители напортачили с миром. И им придется это признать. Кроме того, чтó они смогут cделать, если республика проголосует за союз? Неформальные плебисциты в Тироле и Зальцбурге показали, что 90 % хотят быть немцами.