Но бывший спецназовец не пожелал смириться с неизбежным. Он снова обратился к своему другу с просьбой забрать дочь в Лес, где, по слухам, у неё был шанс избавиться от недуга.
Дело было непростым, не под силу обычному фермеру или челноку. Только вот друг Виктора известный под прозвищем «Бич», имел устойчивую репутацию человека, способного справиться с проблемой любой сложности — и репутацию эту подтвердил. Он переправил девушку за МКАД, где та присоединилась к «аватаркам», бывшим жертвам Зелёной Проказы, а потом и к «почтовым белкам». Эти девчонки (все, как одна, рыжеволосые, зеленокожие и отличающиеся чрезвычайной ловкостью) сделали своим главным занятием доставку депеш, писем и мелких посылок по всему Лесу. Ярослава (в Лесу её имя сократили до «Яськи») вскоре завела дружбу с Бичом — Яське было невдомёк, что егерь опекал её, в память давней дружбы с Виктором. Сам же отец никак не мог помочь дочери — вырывать девчонку из рук санитаров и сопровождавших их полицейских пришлось буквально с боем, так что следующие несколько лет он провёл на нарах. И если бы не ещё одна история, способная стать сюжетом уже не мелодрамы, а полноценного фильма ужасов — не видать ему дочку, как своих ушей.
Но жизнь распорядилась иначе. Теперь Виктор — Хранитель Норы и, по совместительству, супруг самого уважаемого среди егерей медика. Который — вернее, которая — как раз и обнимала его сейчас за плечи, сопровождая этот жест игривым покусыванием за мочку уха.
Ева бесцеремонно завладела футляром.
— Не видишь, что ли — залито воском! — сообщила она, осмотрев посылку. — А вот и печатка оттиснута…
Действительно, зазор между крышкой и цилиндром был заполнен желтоватой массой, на которой отпечатался силуэт дерева. Дуб, подумал Виктор. Или ясень. Или, может быть, граб. Лешаки обожают деревья с широкими, развесистыми кронами — и огромные, по плечо иной сталинской высотке. Такие зелёные великаны можно сыскать только в Лосинке, на Воробьёвых горах, да в обожаемом лешаками Терлецком урочище.
Тем временем женщина, орудуя ножом, освободила крышку от воска и вернула футляр Смотрителю.
— Давай уже, откупоривай!
Видно было, что ей не терпится взглянуть на содержимое.
— Сама, что ли, не могла?
— Мне не положено. — вздохнула Ева. — Лешаки шлют такие послания в самых важных случаях, и ломать их печать может только адресат.
— Так мы же одни. Кто увидит?
— В Лесу никто не бывает один. — отрезала женщина. — Разве что, под землёй — в метро ещё где-нибудь. Да и то… в общем, хватит спорить, открывай уже!
В футляре оказался берестяной свиток. Виктор извлёк его, неловко орудуя пальцами единственной руки, и протянул жене.
— Разрешаешь?
— Зачем спрашиваешь? Будто мне есть, что от тебя скрывать!
— Порядок есть порядок. — Ева развернула бересту. — Говорю же: лешаки крайне чувствительны к таким вещам. Свиток предназначен тебе, но если ты не против, я тоже могу прочесть. Они не обидятся.
Виктору покачал головой: усвоить тонкости здешнего этикета было непросто. Во всяком случае, за те два с небольшим месяца, что он успел прожить к Лесу.
— О, как! — на лице женщины проступило изумление. — Ты только прочти, что они тебе предлагают! Вот уж не ожидала…
Виктор принял свиток. Тёмные буквы, похожие на руны, отчётливо выделялись на светлом фоне. Они были не написаны чернилами или тушью — скорее выдавлены в мягкой бересте.
— Пальцем процарапано. Помнишь, какие пальцы у лешаков? Те же сучки. — прокомментировала Ева. — На древних грамотах, которые из новгородских раскопок, точно так же писали.
— Пальцами?
— Сучками. Или особыми палочками — «стилос» называется, это по-гречески, кажется. Да ты не умничай, а читай, тебе понравится. А я пока побегу шмотки укладывать.
— Это кто ещё умничает… — попытался протестовать Виктор, но Ева его уже не слушала — упорхнула в дверь, не забыв бросить через плечо: «пять минут на рефлексию, и собирайся!»
Через полтора часа он запер единственную дверь и вышел на поляну перед Норой. Пёс уныло плёлся по пятам. Морда его выражала крайнюю степень собачьего недовольства — как ни вилял бедолага хвостом, как ни ластился к хозяину, тот безжалостно оставил его одного, сторожить дом.
— Побудешь вместо меня на хозяйстве, зверюга. — сказал на прощание Виктор. — Кого пускать, кого гнать прочь — сам, небось знаешь. А полезешь в клетку к курам — не посмотрю, что друг, отвожу по загривку. Живности вокруг предостаточно, не отощаешь…
Пёс состроил умильную морду: «Что ты, хозяин, и в мыслях не было!» Куры же в просторном сетчатом вольере заквохтали, засуетились, почуяв неладное.
— Да они у тебя сами с голода передохнут. — заявила Ева. Она нетерпеливо барабанила пальцами по прикладу висящего на шее карабина. — Раньше, чем через неделю, не вернёмся, кто кормить будет?
— Я им пшена сыпанул, с горкой. — подумав, сообщил Виктор. — Поилка тоже полная, на неделю должно хватить.
— Ты мой хозяйственный… — она потрепала его по щеке. Ладно, будем на Белорусском — пошлём белку кому-нибудь из наших. Куры-курами, а оставлять Нору надолго без присмотра не стоит.
— Думаешь, можем задержаться? — встревожился Виктор.
— Вряд ли. Если, конечно, не будем время терять на всяких там несушек.
— Вот попросишь омлета — я тебе это припомню. — посулил Хранитель Норы. Он закинул на плечо рюкзак, пристроил поудобнее чехол с обрезом и вслед за женой направился в просвет между заросшими ползучими лианами и проволочным вьюном пятиэтажками. Вдогонку им обиженно, по щенячьи, тявкал Пёс.
Московский Лес,
Белорусский вокзал.
Из всех путей в порядке содержался один — крайний, сквозной, примыкающий к жилым кварталам — по нему дрезины могли проскакивать под путепровод Ленинградского шоссе и следовать дальше, на север. Хоть Лес и пощадил прочие вокзальные сооружения, не стал взламывать их прорывающимися сквозь асфальт и бетон деревьями, но всё остальное — козырьки над перронами, фонарные столбы, обглоданные непогодой киоски — старательно затянул сплошным пологом проволочного вьюна, ползучих лиан и прочей ползучей флоры. В относительной сохранности осталось и само здание вокзала.
— Ну что, послала белку? — спросил Виктор. Они устроились на рюкзаках, в стороне от рядов металлических каркасов, бывших когда-то креслами зала отдыха — спинки и сиденьях сиденья давным-давно сожрала пластиковая плесень, оставив на их месте рыхлые космы.
— А как же! — ответила, потягиваясь, Ева. — Яська, правда, не отозвалась, но её и я и не ждала.
— А кому?
— Вернеру, Уочиви-танцовщице… — принялась перечислять супруга. — Дяде Вове тоже, хотя он, скорее всего, сейчас с Бичом, в Соколиной Обители.
— Конференция? — понимающе кивнул Виктор.
— Она самая. Честно говоря, не верила я в эту затею. Собрать за одним столом друидов, путейцев и аватарок — это из области фантастики.
— А вот Бич собрал. Хотя, строго говоря, это даже не его заслуга, а золотолесцев. Это они убедили друидов не просто принять участие, а предоставить одну из своих обителей для переговоров.
— Зато именно он поднял тему, из-за которой разгорелся весь сыр-бор. — возразила женщина. — Если бы не бумаги, которые Бич раздобыл в МИД-овской высотке — хрен бы кто согласился на это толковище! Убедить лесовиков в том, что пришла пора что-то решать совместно, а не поодиночке — задачка, знаешь ли, нетривиальная…
Она знала, что говорит. Прежде чем рассылать депеши с предложением собрать обще-лесную конференцию, Бич обсудил эту идею с прочими егерями. Обсуждение, как нетрудно догадаться, состоялось в Норе, и Ева приняла в нём живейшее участие. Виктор тоже присутствовал, но, по большей части, отмалчивался — знания политических реалий Леса не позволяли новому Хранителю принять сколько-нибудь деятельное участие в беседе.
— Куда нам сейчас? — сменил тему Виктор. — К Савёловскому, и далее по МЦК, через Сокольники?
Это был кратчайший путь до Измайловского парка, в глубине которого притаилось Терлецкое Урочище. Автор послания, лешак Гоша, должен был ждать их на одной из платформ МЦК.
— Вот уж нет! — Ева решительно мотнула головой. — Конечно, по случаю конференции объявлено перемирие — но кто их знает, этих аватарок? В северных кланах хватает отморозков, и меня вовсе не греет перспектива получить стрелу в живот только потому, что кто-то решил поиграть в независимость. Егеря, конечно, с аватарками не ссорятся, но в засаде — кто будет разбирать?
О междоусобицах, раздиравших порой сообщество аватарок, было известно всем. Как и о вражде между зеленокожими обитателями Лосинки и путейцами, хозяевами железнодорожных магистралей Леса. Нападения на дрезины, пытающихся проехать насквозь дремучую чащобу, в которую превратился парк Сокольники, случались регулярно и нередко сопровождались жертвами.
Виктор встал, потянулся. Хотелось пить. Он поискал глазами пожарную лозу, дотянулся до полупрозрачного нароста на водянистом стебле, надкусил — вода немедленно хлынула в рот.
«…толково всё-таки устроено в Лесу: в любом помещении можно отыскать несколько таких стеблей, и всегда в них есть вода — прохладная, вкусная, почти родниковая. И пожара не случится — учуяв близкий нагрев, наросты лопаются, заливая очаги огня водой. Именно из-за этого в давние дни Зелёного Прилива Москва и не превратилась в огромный костёр — стебли пожарной лозы проростали в домах чуть ли не скорее гигантских тополей и лип, взламывающих асфальт мостовых…»
— Так аватарки всё-таки прислали представителей в Соколиную Обитель?
— Прислали, куда они денутся… — кивнула Ева. — Раз уж друиды взяли это мероприятие под своё крыло — глупо было бы отказываться.
— А кто там ещё будет?
— Путейцы, сетуньцы. Золотолесцы — эти в каждой бочке затычка… Из старейшин челноков кто-то явился, у них свой интерес, торговый. Ещё Коля-Эчемин из Нагатинского затона, от речников. Ну и Пау-Вау, конечно, им там рукой подать.