— Пусти на сеновале переночевать!
— Ночуйте, пожалуй. Да смотрите, как бы огня не заронить в сено!
— Не бойся, некурящие!
Заскрипели двери сарая, и охотники полезли на сено.
Анютка забилась в угол, сама слушает.
— Здорово набили! — говорит один охотник. — У тебя сколько?
— Шесть штук, — отвечает другой. — Все шлепунцы.
— У меня восемь. Одну было матку чуть не стукнул. Собака нашла выводку. Матка поднялась, гляжу: что-то будто белое у нее на крыле, вроде бы тряпочка. Рот разинул, да и прозевал. Двух молодых собака задавила с этой выводки. Айда утром опять на то место: матку убьем — шлепунцы все наши будут!
— Ладно, пойдем.
Лежит Анютка в сене ни жива ни мертва. Думает: «Так и есть! Нашли охотники Белое Зеркальце с утятами. Как быть?»
Решила Анютка ночь не спать, а чуть свет бежать на реку не дать охотникам Белое Зеркальце убить.
Полночи ворочалась, сон от себя гнала.
А под утро сама не заметила, как заснула.
Просыпается, а уж на реке палят.
— Нет больше моего Белого Зеркальца! Убили тебя охотники!
Идет к реке, ничего перед собой не видит: слезы свет застилают. Дошла до плотины, думает: «Вот тут моя уточка плавала. И зачем я ее отпустила?»
Глянула на воду — а по воде Белое Зеркальце плывет и восемь утяток за собой ведет.
Анютка: «Уть, уть, уть!»
А Белое Зеркальце: «Ваак! Ваак!» — и прямо к ней.
Палят на реке охотники. А утка с утятами у самой мельницы плавает. Анютка хлеб крошит, в воду им бросает.
Так и осталась Белое Зеркальце жить у Анютки в запруде. Поняла, видно, что Анютка в обиду ее не даст.
Потом птенцы подросли, летать выучились, разбрелись по всей речке.
Тогда и Белое Зеркальце с запруды улетела.
А на следующий год, только вывела желтеньких утят, сейчас привела их в запруду — и к Анютке.
Теперь уже все охотники кругом Белое Зеркальце знают, не трогают ее и зовут Анюткиной уткой.
Чьи это ноги?
Летал Жаворонок высоко над землей, под самыми облаками. Поглядит вниз — сверху ему далеко видно — и поет:
Я ношусь под облаками,
Над полями и лугами,
Вижу всех, кто надо мной,
Всех под солнцем и луной.
Устал петь, спустился и сел на кочку отдыхать. Вылезла из-под дерева Медянка и говорит ему: — Сверху ты все видишь — это правда, вот снизу никого не узнаешь.
— Как это может быть? — удивился Жаворонок. — Непременно узнаю.
— А вот иди ложись со мной рядом. Я тебе буду снизу всех показывать, а ты отгадывай, кто идет.
— Ишь какая! — говорит Жаворонок. — Я к тебе пойду, а ты меня ужалишь. Я змей боюсь.
— Вот и видно, что ты ничего земного не знаешь, — сказала Медянка. — Первое — я не змея, а просто ящерица; а второе — змеи не жалят, а кусают. Змей-то и я боюсь: зубы у них такие длинные, и в зубах — яд. А у меня гляди-ка: малюсенькие зубки. Я ими не то что от змеи, от тебя и то не отобьюсь.
— А где же у тебя ноги, если ты ящерица?
— Да зачем мне ноги, если я по земле ползаю не хуже змеи?
— Ну, если вправду ты — безногая ящерица, — сказал Жаворонок, — так мне бояться нечего.
Соскочил с кочки, лапки под себя поджал и лег рядом с Медянкой.
Вот лежат они рядышком. Медянка и спрашивает:
— Ну-ка, ты, верхогляд, узнавай, кто идет и зачем он сюда пожаловал?
Взглянул Жаворонок перед собой и обмер: идут по земле высоченные ноги, через большие кочки, как через малые комочки земли, шагают, пальцами в землю след вдавливают.
Перешагнули ноги через Жаворонка и пропали: не видать больше.
Медянка на Жаворонка посмотрела и улыбнулась во весь рот.
Облизнула сухие губы тонким язычком и говорит:
— Ну, друг, видимо, не разгадал ты моей загадки. Кабы ты знал, кто через нас шагнул, так не испугался бы. Я вот лежу и смекаю: две ноги высоких, пальцев на каждой счетом три больших, один маленький. И знаю уж: птица идет большая, высокая, по земле гулять любит — хороши ходули для ходьбы. Так оно и есть: Журавль это прошел.
Тут Жаворонок встрепенулся весь от радости: Журавль ему знакомый был. Спокойная птица, добрая — не обидит.
— Лежи, не пляши! — зашипела на него Медянка. — Гляди: опять ноги идут.
И верно: ковыляют по земле голые ноги, неизвестно чьи.
Пальцы словно лоскутами клеенки обшиты.
— Отгадывай! — говорит Медянка.
Жаворонок думал-думал — никак не может припомнить, чтобы прежде такие ноги видел.
— Эх ты! — засмеялась Медянка. — Да ведь это совсем просто отгадать. Видишь: пальцы широкие, ноги плоские, по земле идут — спотыкаются. Вот в воде с ними удобно: повернешь ногу боком — она воду как ножом режет; растопыришь пальцы — и весло готово. Это Чомга-Нырец — водяная такая птица — из озера вылезла.
Вдруг упал с дерева черный комок шерсти, приподнялся с земли и пополз на локтях.
Присмотрелся Жаворонок, а это вовсе не локти, а сложенные крылья.
Повернулся комок боком — сзади у него цепкие звериные лапки и хвост, а между хвостом и лапками кожа натянута.
— Вот чудеса! — сказал Жаворонок. — Кажется, крылатая тварь, как и я, а на земле узнать ее никак не могу.
— Ага! — обрадовалась Медянка. — Не можешь узнать. Хвастался, что под луной всех знаешь, а Летучей-то Мыши и не узнал.
Тут Летучая Мышь вскарабкалась на кочку, расправила крылья и улетела к себе на дерево.
А уж из-под земли другие ноги лезут.
Страшные лапы: короткие, мохнатые, на пальцах тупые когти, жесткие ладошки в разные стороны вывернуты.
Затрепетал Жаворонок, а Медянка говорит:
— Лежу, гляжу и смекаю: лапы в шерсти — значит, звериные. Короткие, как обрубки, и ладошками врозь, а на толстых пальцах когтищи здоровые. На таких ногах по земле шагать трудно. А вот под землей жить, землю лапами рыть да назад ее за собой отбрасывать — очень даже удобно. Вот вышло у меня: подземный зверь. Крот называется. Гляди, гляди, а то он сейчас опять под землю уйдет.
Зарылся Крот в землю — и опять нет никого.
Не успел Жаворонок в себя прийти, глядь: бегут по земле руки.
— Это что за акробат? — удивился Жаворонок. — Зачем ему четыре руки?
— А по веткам в лесу прыгать, — сказала Медянка. — Ведь это же Белка-Векша.
— Ну, — говорит Жаворонок, — твоя взяла: никого я на земле не узнал. Дай-ка теперь я тебе загадку загадаю.
— Загадывай, — говорит Медянка.
— Видишь в небе темную точку?
— Вижу, — говорит Медянка.
— Отгадай, какие у нее ноги?
— Да ты шутишь? — говорит Медянка. — Где ж мне так высоко ноги разглядеть?
— Какие тут шутки! — рассердился Жаворонок. — Уноси свой хвост подобру-поздорову, пока не сгребли тебя эти когтистые лапы.
Кивнул Медянке на прощание, вскочил на лапки и улетел.
Чей нос лучше?
Мухолов-Тонконос сидел на ветке и смотрел по сторонам. Как только полетит мимо муха или бабочка, он сейчас же погонится за ней, поймает и проглотит. Потом опять сидит на ветке и опять ждет, высматривает. Увидал поблизости Дубоноса и стал жаловаться ему на свое горькое житье.
— Очень уж мне утомительно, — говорит, — пропитание себе добывать. Целый день трудишься-трудишься, ни отдыха ни покоя не знаешь, а все впроголодь живешь. Сам подумай: сколько мошек надо поймать, чтобы сытым быть. А зернышки клевать я не могу: нос у меня слишком тонок.
— Да, твой нос никуда не годится, — сказал Дубонос. — То ли дело мой! Я им вишневую косточку, как скорлупу, раскусываю. Сидишь на месте и клюешь ягоды. Вот бы тебе такой нос.
Услыхал его Клест-Крестонос и говорит:
— У тебя, Дубонос, совсем простой нос, как у Воробья, только потолще. Вот посмотри, какой у меня замысловатый нос! Я им круглый год семечки из шишек вылущиваю. Вот так.
Клест ловко поддел кривым носом чешуйку еловой шишки и достал семечко.
— Верно, — сказал Мухолов, — твой нос хитрей устроен!
— Ничего вы не понимаете в носах! — прохрипел из болота Бекас-Долгонос. — Хороший нос должен быть прямой и длинный, чтобы им козявок из тины доставать удобно было. Поглядите на мой!
Посмотрели птицы вниз, а там из камыша торчит нос длинный, как карандаш, и тонкий, как спичка.
— Ах, — сказал Мухолов, — вот бы мне такой нос!
— Постой! — запищали в один голос два брата-кулика — Шилонос и Кроншнеп-Серпонос. — Ты еще наших носов не видал!
Поглядел Мухолов и увидал перед собой два замечательных носа: один смотрит вверх, другой — вниз, и оба тонкие, как иголка.
— Мой нос для того вверх смотрит, — сказал Шилонос, — чтоб им в воде всякую мелкую живность поддевать.
— А мой нос для того вниз смотрит, — сказал Кроншнеп-Серпонос, — чтоб им червяков да букашек из травы таскать.
— Ну, — сказал Мухолов, — лучше ваших носов не придумаешь!
— Да ты, видно, настоящих носов и не видал! — крякнул из лужи Широконос. — Смотри, какие настоящие-то носы бывают: во-о!
Все птицы так и прыснули со смеху, прямо Широконосу в нос: «Ну и лопата!»
— Зато им воду щелокчить-то как удобно! — досадливо сказал Широконос и поскорей опять кувыркнулся головой в лужу.
— Обратите внимание на мой носик! — прошептал с дерева скромный серенький Козодой-Сетконос. — У меня он крохотный, однако служит мне и сеткой и глоткой. Мошкара, комары, бабочки целыми толпами в сетку-глотку мою попадают, когда я ночью над землей летаю.
— Это как же так? — удивился Мухолов. — Я по одной мошке хватаю, а он ловит их сразу сотнями!
— А вот как! — сказал Козодой-Сетконос да как разинет свой зев — все птицы так и шарахнулись от него.
— Вот счастливец! — сказал Мухолов. — Я по одной мошке хватаю, а он ловит их сразу сотнями!
— Да, — согласились птицы, — с такой пастью не пропадешь!
— Эй, вы, мелюзга! — крикнул им Пеликан-Мешконос с озера. — Поймали мошку — и рады. А того нет, чтобы про запас себе что-нибудь отложить. Я вот рыбку поймаю — и в мешок себе отложу, опять поймаю — и опять отложу.