разотрите молодого человека спиртом, вы слышали, юноша, пусть вас разотрут спиртом... - А вы подождите, пока пятно высохнет, соскоблите его аккуратно ножиком, а потом почистите щеткой, - серьезно посоветовала я. - И следа не останется, обещаю вам! Автобус тронулся, и пассажиры начали растекаться по местам. Я села к окну и в продолжение спектакля дернула за руку своего Джима, увлекая его на сиденье рядом. На этом должно было кончиться. Я попыталась вернуться к своей романтической истории. Что у нас еще было красивого? Трудно сказать. За все время он не подарил мне ни единого цветка, даже на день рождения, не говоря уже о подарках. Ага, он носил меня на руках. Итак, каждую субботу, ровно в три часа, я останавливалась перед обитой кожей дверью со знакомым чеканным номером и нажимала на кнопку электрического звонка. Его трель была похожа на пение птицы, я пыталась уловить в ее переливах звук тяжелых шагов. Дверь распахивалась, и прямо с порога он подхватывал меня на руки, и я, закрыв глаза, отдавалась на волю его могучих рук... Между прочим, так оно и было. Даже ничего не нужно сочинять - просто ненавязчиво забыть о некоторых вещах. Например, как, захотев поесть, он хватал меня одной рукой и нес на кухню - на самом интересном месте детективного фильма. Или бесцеремонно выносил за порог комнаты, если собирался в одиночестве насладиться соревнованиями по регби. Естественно, я относилась к этому с юмором и даже пыталась сопротивляться - а потом подсчитывала круглые синяки на запястьях. К тому же он не допускал мысли, что не я должна стирать его вечно разбросанные по комнате носки, чистить кроссовки, даже мыть бритвенный станок... все это, конечно, уже после того, как я к нему переселилась. Дура. И еще эти вечера, длинные осенние вечера в обществе человека, имеющего в лексиконе не больше пятидесяти слов. Вот, об этом я и скажу Марте. Мы оказались слишком разными людьми, которых связывало только телесное влечение... Черт, надоело, противно. Если что, буду импровизировать. За темным окном уже вовсю мелькали разноцветные огни городских фонарей и витрин. Я приникла к стеклу, пытаясь узреть хоть какой-то ориентир - в гостях у Марты я была один раз, черт знает когда и к тому же в компании, что обычно дает полное право не запоминать дорогу. Единственное, что я помнила - это была конечная остановка. Угловой дом, третий этаж. Я взглянула на часы: одиннадцать тридцать пять. Самое время для непринужденного дружеского визита. Автобус развернулся на асфальтовом пятачке и остановился. Раздвинулись двери, люди косяком потянулись к выходу, я встала - и напоролась взглядом на этого самого парня, на "Джима". Он не поднимался с места и, до предела повернув голову, напряженно вглядывался в темное заднее стекло, за которым было совершенно невозможно различить что-нибудь кроме мельтешения витрин и автомобильных фар. Грязь, пропитавшая его одежду, слегка подсохла, но все равно прикасаться к нему как-то не хотелось. Но он не вставал, а из автобуса уже выползала, посапывая, толстуха в светло-сиреневом, и мы были последними людьми, оставшимися в салоне. - Простите, мистер, - начала я, и он вдруг лихорадочным порывом обернулся ко мне, словно услышал над ухом выстрел. Глаза у него были такие же затравленно-отчаянные, как и в тот момент, когда его хотели выбросить из автобуса. Я почему-то почувствовала себя виноватой, рассердилась на себя, на него, на поздний вечер и абсолютную нелепость ситуации, на того, кто был в этом виноват и опять же на себя... Снова захотелось написать на окне "ненавижу". Я вежливо сказала: - Дайте пройти. Он молча смотрел на меня в упор несколько секунд - а потом выговорил глухим еле слышным голосом: - Если я сейчас выйду на улицу... один... Меня убьют. Честное слово, я бы сама кого-нибудь убила. Я могу, я же сумасшедшая. Я протянула ему руку и сказала очень по-деловому: - Хорошо, выходим вместе. Мы в ответе за тех, кого приручили. Сент-Экзюпери. А доброе дело никогда не остается безнаказанным. Не помню, кто. При выходе он подал мне руку - потрясающее, наверное, зрелище со стороны. Пассажиры автобуса уже успели разойтись, и мы очутились на абсолютно пустынной улице, - тем не менее, ничего похожего на выстрелы из-за угла, естественно, не наблюдалось. Мимо проносились автомобили, отражаясь в длинной зеркальной витрине, и парень всякий раз резко поворачивал голову, глядя то на дорогу, то на ее отражение. Может, он был и не в себе. Может, это было опасно - вот так гулять с ним по ночной улице. Сейчас меня больше интересовало, в каком из совершенно одинаковых высотных домов по обе стороны улицы живет Марта. Кажется, номер был нечетный. Хотя черт его знает. Надо будет посмотреть в обоих - этаж и квартиру я помнила точно. И все-таки избавиться от моего экзотического спутника - уж его появления в своей квартире среди ночи Марта точно не поймет. Мы вошли в подъезд, шаги стали гулкими. Я остановилась и повернулась к парню. Он заговорил первым. - Я даже не знаю, как... я подвергал вашу жизнь опасности, как последний... Я, наверное, должен все объяснить. Меня зовут Грегори, Грег... Что-что, а знакомиться с ним я не собиралась. - Не стоит, - оборвала я его довольно резко. - Надеюсь, у вас все будет нормально. Просто я сейчас иду не домой, и... К счастью, он понял. Кивнув, пробормотал что-то неразборчивое и отступил к дверям подъезда, но не вышел, а, остановившись, пытался разглядеть что-то в щель между дверными створками. Меня он больше не интересовал. Я поднялась на третий этаж. Лестничная площадка в этом доме была необычной планировки - полукруглая, как солнышко на детских рисунках, двери поднимались от нее широкими лучами, не то пять, не то шесть, почему-то было трудно определить их количество на глаз, не пересчитывая. Я подошла ко второй слева двери - вторая слева, без вариантов, - и несколько раз нажала на кнопку звонка. Никто не отвечал, и после паузы я позвонила еще - безрезультатно. Марты не было дома или же я ошиблась зданием... нет, Марты не было дома. Эта рубиновая пуговка звонка, я ее хорошо помнила, потому что... И стало больно, страшно больно, ведь и у него тоже была такая пуговка на двери, и я вспомнила - а по жесточайшему договору с собой я не имела права вспоминать... Взять себя в руки, думать о чем-то другом, о ком-то другом, о том же спортсмене с черноволосыми руками... это хотя бы романтично... это хотя бы глупо... Оказывается, открылась первая справа дверь, - а я и не заметила, и пожилого человека, который вышел на площадку, я в упор не узнавала - даже, когда он поздоровался со мной как со знакомой, даже, когда пригласил войти, даже, когда я согласилась...
/.../
ГЛАВА IV
В его квартире было гораздо темнее, чем на лестничной площадке. Я споткнулась на пороге - на правую, к несчастью, - и задела головой китайский колокольчик. Раздался тоненький печальный звон, и в тот же момент сосед Марты щелкнул выключателем. Свет разгорался медленно, постепенно, это была люминисцентная лампа, очень слабая, так что я даже не сощурилась, - но хозяин прикрыл ладонью свои квадратные очки с толстыми стеклами. Собственно, выглядел он вполне добропорядочно. Маленький интеллигентный старичок, типичный университетский профессор на пенсии. Да, если я и видела его где-то раньше, так только в Сент-Клэре. То есть вечность назад, то есть в предыдущей жизни, когда... стоп. Я уже чуть было не довела себя до истерики на лестничной площадке. Он отвел руку от часто мигающих за очками глаз, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, он ничего не говорил, и это молчание становилось напряженным. Не люблю. - Вы не знаете, Марта надолго уехала? - я напоролась на непонимающее выражение его лица и переспросила, - Марта, ваша соседка? Он ответил после паузы, и было совершенно очевидно, что имя Марты он слышит впервые. - Я как-то не поинтересовался, в последнее время я редко общаюсь с соседями. Проходите в комнату, мисс Инга, сейчас я приготовлю вам чаю... Представляться он и не думал - значит, я, по идее, тоже должна была его знать. Зловещие провалы в памяти, поздравляю. А впрочем, весь последний год я только и делала, что старалась забыть, - так почему бы и не добиться в этом хоть каких-то успехов? Я оставила на его руках свое светло-кофейное пальто и вошла в гостиную... хотя нет, комнатка была совсем маленькая и со всех сторон замурованная корешками книг - то ли кабинет, то ли библиотека. Тусклый свет единственной настольной лампы едва пробивался сквозь тяжелые складки клетчатого покрывала. Старичок протянул руку к рычажку большой, тускло поблескивающей подвесками люстры - но я, из уважения к его светобоязни, запротестовала, и он ушел на кухню готовить чай. Здесь было хорошо. То есть, нормального человека в нормальной ситуации такая обстановка в восторг бы не привела: эти книги, все до одной с золотым обрезом, сужающие пространство, приплюснутое сверху тяжелой люстрой, две этажерки - тоже с книгами, круглый столик, похожий на туалетный, даже не застеленный скатертью, - на нем нелепо торчал какой-то прибор с дрожащей стрелкой. И еще занавески - непроницаемые, словно ставни, железный занавес от внешнего мира. Вот, пожалуй, из-за них тут и было так хорошо. Абсолютно внутренний мирок, маленький, тихий. Я села в мягкое кресло перед этим самым столиком и, не удержавшись, потрогала пальцем выпуклое стекло, за которым еле заметно трепыхалась тоненькая стрелка. Еще тут был квадратный пульт, очень простой: четыре лампочки, две кнопки и рубильник, похожий на выключатель настольной лампы. Рядом с ним лежало несколько книг - одну из них я раскрыла посередине и тут же захлопнула, краем глаза скользнув по длинному, на весь разворот, пестрому ряду формул. Хватит, в Сент-Клэре я уже как-то выбрала семестровый курс физики и жалела потом об этом. Между прочим, экзамен я тогда так и не сдала, и Странтона так и не купила, этот жуткий учебник с оранжевой обложкой... Впрочем, Странтона мне обещала Энн, она учила физику годом раньше, она же, кстати, меня на это и подбила. Я положила книгу обратно на столик. Так забавно - думать сейчас о физике, об этом несчастном Сент-Клэре, принадлежащем далекому прошлому, - словно я несколько часов назад не бросила любовника, словно не стояла только что на лестничной площадке, не представляя, где буду ночевать. Как будто за окном не холодная октябрьская ночь, как будто я уже придумала, что делать дальше. А все потому, что здесь такие спокойные и монолитные занавески. И не горит люстра. Все-таки было темновато, и я откинула с настольной лампы