край клетчатого пледа. Хорошо хоть, не задела прибор со стрелкой - потому что книги так и посыпались на пол. Те, кто говорит, что я безопасна только со связанными руками, абсолютно правы. Одна из книг раскрылась на форзаце: и, надо же, с портрета автора смотрел сосед Марты - помоложе, конечно, даже еще без очков. И автограф чуть ниже: проф. Ричард Странтон. Вот так-то. Собирая книги, я прикинула, откуда он может меня знать. Дело в том, что он ушел на пенсию гораздо раньше, чем я поступила, и был представлен в университете благоговейными воспоминаниями, оранжевым учебником и портретом в боковом холле. То есть, по-настоящему, узнать его должна была я... если бы все это происходило не так давно. Я аккуратно сложила книги стопочкой на столе, и тут распахнулась дверь. Профессор тяжело переводил дыхание, словно, узнав что-то ужасное, бежал сюда без остановки несколько километров. - Вы... с вами ничего не случилось, мисс Инга? Я улыбнулась, мысленно давая себе слово пальцем ни до чего больше не дотрагиваться. - Нет-нет, все хорошо. Упала книга, простите, профессор. Он сдавленно улыбнулся - будто извиняясь за свой испуг и прерывистое дыхание. - Сейчас я принесу чай. И он ушел усталой шаркающей походкой, пытаясь, впрочем, сделать ее стремительной, - мне так показалось. Сам Ричард Странтон - интересно. Почему Марта никогда не говорила, что живет с ним на одной лестничной площадке? Я осмотрелась по сторонам, то есть по книгам. Нет, собрания сочинений профессор Странтон еще не выпустил. А может, не держал из скромности, или чтобы не занимать места, отведенного прочим гениям мировой физики. На первый взгляд библиотека казалась совершенно специализированной - ученые труды и ничего кроме. Только на второй сверху полке в левом углу тоненькая книжка с гладким корешком между золочеными томами, и мне до смерти захотелось узнать, какая. Оглянувшись в сторону полуоткрытой двери, я встала, приставила к стенке маленькую скамеечку для ног, потянулась на цыпочках вверх и, двумя пальцами подцепив нижний край книжки, выдвинула ее на несколько сантиметров наружу. Петрарка. "Сонеты к Лауре". - Вот чай, мисс Инга. Я вздрогнула и чуть не потеряла равновесие. Показалось, что сейчас книги камнепадом покатятся на пол - конечно, одна клялась ничего не трогать! Но на этот раз обошлось - только Петрарка остался косо торчащим из стены, с головой изобличая мое неприличное любопытство. Профессор смотрел на меня как-то растерянно, в его руках мелко подрагивали на подносе две китайские чашки. - Возьмите почитать, если хотите, мисс Инга, - серьезно сказал он. - Вам понравится. Этот человек был способен на великую любовь. - Спасибо, - ответила я. Кстати, очень удобное слово, не обязывающее ни к чему, а тем более читать Петрарку. Профессор поставил чашки на столик, и я снова села в кресло. Чай у него был потрясающий, такой пьют в летнюю жару ради вкуса, а не только согреваются вечером вроде сегодняшнего. Профессор, отпивая глоток, чуть прикрыл глаза - и все равно он смотрел на меня в упор, не отводя взгляда. Не то чтобы неприятно - но какое-то напряжение это создавало. Интересно, он уже догадался, что я сегодня у него ночую? - Мисс Инга, - заговорил профессор. Он слишком часто употреблял мое имя, которое я никогда не любила. - Где вы сейчас? То есть, я имел в виду, я хотел спросить, чем вы занимаетесь? - Работаю в супермаркете, - ответила я. - Продавщицей. Сообщая этот факт, я почему-то всегда вздергиваю подбородок и сверху вниз оглядываю собеседника - попробуй-ка усомниться, что работа продавщицы супермаркета высокоинтеллектуальна, респектабельна и престижна. Это происходит абсолютно помимо меня, честное слово. Мне показалось, что профессор как-то внутренне съежился и еще сильнее сфокусировал на мне взгляд - если так вообще бывает. Протер очки, снова надел их, отпил большой глоток чаю и только потом спросил: - А университет? Почему вы оставили университет, мисс Инга? Я улыбнулась и пожала плечами - а что, вопрос как вопрос, никаких ассоциаций и воспоминаний он у меня не вызывает. Тысячи девушек бросают университеты и повыше рангом, чем наш захудалый Сент-Клэр, никаких особенных причин для этого не нужно. - Так... поняла, что ученой дамы из меня не выйдет, - сказала я и добавила экспромтом не слишком добрую остроту: - Поняла, когда попыталась читать вашу книгу, профессор. - Какую? Он спросил совершенно серьезно, даже с испугом, он чуть ли не давал себе клятву никогда больше не писать книг, настолько фатально влияющих на судьбы юных девушек, - и мне стало стыдно, тем более что шутка действительно вышла так себе. Я уже решила извиниться перед ним, как вдруг раздался резкий щелчок. Мои руки. Мои руки нельзя оставлять без присмотра - особенно когда я с милой улыбкой отвечаю на вопросы, от которых неплохо бы закричать. Мои руки непроизвольно щелкнули рубильником на маленьком квадратном пульте. Профессор стремительно рванулся вперед и намертво вцепился в мое запястье - так не хватают за руку преступника, так пытаются удержать падающего в пропасть. Я судорожно вернула рубильник в начальную позицию - может, не стоило, я же ничего не знала о действии этого прибора. Стрелка, упавшая было к нулю, прыгнула к самому концу полукруглой шкалы, потом подскочила до середины и заметалась из стороны в сторону, постепенно уменьшая амплитуду колебания. Почему-то с большим трудом я оторвала взгляд от этой стрелки и перевела его на лицо профессора. Белое, с мертвым оттенком пепла. Каменно-искаженное, на моих глазах оно начало медленно оживать. Он прикрыл глаза - так, словно уронил на землю огромную тяжесть. Его губы шевельнулись совершенно беззвучно, но очень выразительно, я все поняла: "Здесь, со мной..." Я встала, потирая до сих пор словно стиснутое браслетом запястье. Почему-то комната перестала быть защищенной и уютной. - Профессор, я посмотрю, может быть, моя подруга вернулась. Уже поздно, и мне не хотелось бы... - Инга!!! Он вскочил и чуть было снова не схватил меня - в незаконченном движении его рука упала вниз. - Мисс Инга, я прошу вас, останьтесь. У меня есть совершенно свободная комната, вам будет удобно, уже действительно очень поздно, я вас прошу... Я б не очень удивилась, если бы он встал на колени - этот умоляющий голос, исходящий от старика, от ученого, профессора... Дико, нелепо, так жалко и в то же время жутковато... - Я не хотела бы вас стеснять, я только выйду на лестничную площадку, и если... Большое спасибо за чай, профессор. Я поспешно прошла в прихожую, сняла с вешалки свое пальто, но надевать не стала, просто перекинула через руку. Хоть бы Марта действительно вернулась... Около дверей я остановилась - не открывать же чужой замок - и посмотрела на профессора. Я успела уловить кусочек движения его губ, замершего, не превратившись в слова. С мертво-бесстрастным, будто у какого-то древнего стража, лицом профессор поднял руку и щелкнул замком. Дверь открылась. Дверь открылась, и я шагнула вперед, и я замерла, и я метнулась назад потому что там, на лестничной площадке... Потому что одновременно отворилась еще одна дверь - а он был босиком, и в руке у него было ведро, и он не сразу поднял голову, лишь через четверть секунды - и четверть секунды только я смотрела на него: подбородок, губы, ресницы... глаза! Его глаза черкнули о мои - даже не взгляд, одна искра, и все. Его больше не было на лестничной площадке, а может, это меня уже не было там, я же метнулась обратно, я упала в ложно-спасительное тепло прихожей, мягкой, защищенной, закрытой. И профессор шагнул мне навстречу, а потом я уже не делала ничего - это он обнял меня за плечи, отвел в комнату с лампой, креслом и непроницаемыми занавесками, поднес к моим губам чашку горячего чаю. Я обожглась - и заговорила. О том, как шел дождь, а если бы не шел, - мы бы не встретились, и если бы я с утра дозвонилась до подруги, и если бы не отменили мой любимый фильм, и если бы не кончился сахар... И как потом я просыпалась под утро, вскрикивая в отзвуке кошмара: чего-то из этого не произошло, порвалась хрупкая цепочка случайностей, мы не встретились... не встретились! - но он спал рядом, такой настоящий, мой. И его ресницы, золотистые полумесяцы когда я долго смотрела на них, они вздрагивали изнутри, и я стремительно, молнией отводила глаза... И как... нет, нет, это все не то, не было никаких идиллических картинок и нет смысла их рисовать, - просто, когда он опаздывал на десять минут, я была уверена, что он умер, погиб, случилось что-то непоправимое, страшное...А потом настала осень, и на улице на его щеках выступали красные пятна, и он уже не был моим, и я это знала, - и все делала неправильно, все равно вела себя так, словно он меня любит... И как он наконец ушел, а все остальное осталось на своих местах, и в том числе я, такая гордая и спокойная, я даже радовалась своей олимпийской выдержке... А на следующий день пошла в магазин, как ходят все люди, только я не могла найти дорогу домой, накручивая сумасшедшие круги по знакомым улицам, и на ногах у меня были домашние тапочки, а сумку с покупками я оставила под прилавком... И вот тут мне стало страшно, как никогда в жизни, и надо было бежать, я четко осознала это, бежать, ни в коем случае не оглядываясь назад. И как, собрав всю себя в маленький, до боли стиснутый кулачок, я в тот же день сняла квартиру на другом конце города, а через неделю, выиграв конкурс, устроилась продавщицей в супермаркет - мне везло, фантастически везло во всем, что ни сном ни духом не было связано с моей прошлой жизнью. И как все действительно наладилось, и наступила весна, и я, к восторгу новых подружек, завела себе мужчину. Спортсмена, не хуже и не лучше, чем все другие. Я встречалась с ним по субботам, потом мы стали жить вместе, и со стороны все это выглядело совсем как настоящее, а я уже привыкла смотреть на собственную жизнь со стороны... И как сегодня я все-таки ушла от него, и вот уже не помню его лица, зачем, черт возьми, мне его лицо, зачем мне вообще чьи-то лица, если только что на лестничной площадке... Что мне теперь делать? Он ничего не сказал, но он же видел