Летай, чтобы выжить
Глава 1
Он приехал к нашему подъезду около девяти часов утра, этот жилистый паренек с безобразной фиолетовой челкой. Кажется, паренька звали Ильей.
Красный четырехсоткубовый Кавасаки под задницей Ильи злобно рокотал мотором, и тогда меня впервые за день кольнула зависть. Я себе такой мотоцикл позволить не мог. Впрочем, себе я никакой мотоцикл не мог позволить. Школьнику редко удается нормально подзаработать, а я только закончил свой одиннадцатый класс.
Сидя на лавочке, я наблюдал за тем, как Илья припарковал Кавасаки на крохотном пятачке, куда раньше с трудом влезала лишь побитая ржавчиной и временем «Жучка» Семеныча. Я смотрел, как Илья женским движением смахнул со лба челку. Я слушал, как к нему обратилась бдительная Марина Савельевна, которая гуляла с годовалым внуком: спросила, кто он и зачем здесь.
Во время разговора Илья улыбался и разговаривал вежливо, весь такой приторно-правильный, похожий на рыцаря из какого-нибудь женского романа.
«Я к Кате Пименовой, я ее парень. Хочу позвать ее покататься по городу, — сказал Илья. — Да, права у меня есть, на днях восемнадцать исполнилось, и получил. Не беспокойтесь, водить я тоже умею.»
Я не любил людей, которые хвастались при любом удобном случае, а от Ильи хвастовством так и перло. Дорогой и новый мотоцикл, самодовольное «права у меня есть», «водить я тоже умею». Если бы он жил в нашем районе, его бы быстро научили скромности.
Тропинка от «парковки» до подъезда, возле которого я сидел — прямая, и я ни на мгновение не упускал из виду Илью, пока тот шел. Я успел рассмотреть и кольцо в ухе паренька (зачем оно там? В первой же серьезной драке кто-нибудь вцепится и разорвет ухо) и пухлость кошелька, выпирающего через карман джинсов. Это в наше-то время, когда все перешли на карты? Наверняка ради понтов его носит, и наверняка кошелек до безобразия набит пятитысячными, чтобы производить впечатление на девушек.
Рассмотрел и сбитые костяшки пальцев — похоже, пареньку иногда приходится защищать свою челку. И судя по отсутствию синяков на самодовольной роже, драться он умеет. Не страшно, я умею тоже.
— Сам сработаешь, Артур? — тихо спрашивает сидящий рядом друг. Ответить не успеваю: Илья уже рядом, и я встаю, перегораживая ему дорогу.
— Ты куда так спешишь, парниш? Ну-ка, давай, погоди, постой. Раньше тебя я тут не видел. С какого района и что здесь забыл?
Паренек растерялся, перевел взгляд с меня на Олега, который тоже поднялся с облупленной скамейки.
— С центра, — неуверенно ответил он. — К Кате.
— О, я знаю, что люди из центра считают, будто у нас плохой район, — говорит Олег. — Я слышал, они говорят, тут даже днем могут отобрать деньги, пакет с продуктами или даже разбить лицо.
— И почему они продолжают сюда ездить? — спрашиваю я, не отводя взгляда от лица Ильи.
— Думаю, им нравится. Они считают, что острые ощущения делают жизнь ярче.
— Прошу вас воздержаться от необдуманных действий, — твердо и вежливо ответил парень. Это меня окончательно взбесило. Слишком правильный паренек, этот Илья. Слишком чистая вежливость, чтобы быть настоящей.
— Сколько часов тебе пришлось провести перед вебкамерой, засовывая себе в задницу бутылку из-под шампуня, чтобы купить на донаты от благодарных зрителей свой Кавасаки? — не столь вежливо поинтересовался я.
Паренек побледнел и сжал кулаки. Я гнусно ухмыльнулся.
— Наверняка зарабатывать деньги мама научила, да?
Кулак рванулся вперед, мазнув меня по губе — едва уклонился. Прежде, чем он ударил снова, я шагнул вперед, обхватывая его локтем за шею. Тот цепляется за одежду и вслепую машет кулаками.
Моя рука скользит вперед быстрее, чем змея. Указательный и средний пальцы выуживают из кармана Ильи кошелек. Легкое движение кисти, и добыча летит в клумбу.
— Да отцепись ты уже от меня! — отталкиваю я паренька. Тот мельче и слабее меня, так что толчок откидывает его к подъездной двери. — К Кате так к Кате. Чё до меня-то полез⁈
Тот смотрит на меня бешеным взглядом, но снова не кидается. Разворачивается, касается домофона магнитным ключом и уходит.
— Шустро Катюха ему ключ сделала, — хмыкнул Олег.
Я не отвечаю, касаясь пальцем ссадины на губе. На пальце остается кровь.
На нас никто не смотрит — старушка с ребенком ушли в соседний двор либо увидев драку, либо даже раньше, чем Илья на меня кинулся. Из окон подъезда нас не увидишь — стоим под самым козырьком. От взглядов из соседнего дома защищает крона могучего тополя.
Поднимаю кошелек, провожу ревизию.
— Стоило оно того? — тянет ладонь Олег. — Проиграть какому-то додику с фиолетовыми волосами.
Вручаю ему тысячу. Еще пять отойдут Кате, и вот мой заработок — одиннадцать. С предыдущими честно заработанными деньгами хватит, чтобы снять квартиру и наконец съехать от ненавидящей меня мачехи.
Я снова коснулся губы. Все еще кровит, и во рту солоно. Хорошо, зуб не шатается.
— Я не считаю, что семнадцать тысяч за ссадину — это проигрыш. Считай, будто мне заплатили за слитый бой.
— Не думал стать щипачом на постоянной основе? — снова предлагает Олег. — У тебя талант.
Я видел людей, которые занимались «этим» на постоянной основе. Правда, в конце-концов все они уезжали в зарешеченном ПАЗике в СИЗО.
Кошелек с картой и правами кладу рядом с мусоркой. Трогаю скулу — та тоже болит. И когда достать успел?
— Не хочу заниматься этим постоянно… Ладно, пойду пока домой, приведу себя в порядок.
На то, чтобы обработать губу хлоргексидином и жирной антибактериальной мазью, ушло минут пять. Скула вроде не опухла, хотя при надавливании пальцем пульсировала болью. Ну и ладно.
Ухожу в свою комнату, падаю на кровать.
Значит, с квартирой решено — хватит снять какую-нибудь однушку, если кто-то все еще сдает без залога. Но придется зарабатывать на второй месяц проживания, на еду и одежду. Устроиться в мастерской, или поискать работу получше?
Мои размышления прервала открывшаяся дверь комнаты. На пороге стояла мачеха — лохматая женщина сорока трех лет, в потрепанном старом халате, доходящем до коленей. Я был бы рад, если бы халат доходил до пола и укрывал худые ноги с выпирающими узловатыми венами.
Новая жена отца ненавидела меня лютой ненавистью. Не шучу, ее действительно едва ли не дрожь била в моем присутствии. Думаю, не в первую очередь потому, что ребенка у нее с отцом завести не вышло, а я у него был, и моих родов она отменить не могла. Спорю на сотню, что и сейчас мачеха найдет, к чему прикопаться.
— Хоть бы в комнате убрался, позорище, — привычно процедила она. А потом пригляделась. — Ля! Уже где-то подраться успел⁈
Я всегда был позорищем в ее глазах. Я слушал позорную музыку, мои вкусы в одежде были недостаточно хорошими, а порядок в комнате был недостаточно порядочным. Серьезно — все вещи на своих местах, пыли нет. Чего еще ей нужно?
Такое ощущение, что мачеха всегда рядом, чтобы запомнить мои ошибки. Стоит зазвенеть тарелкой о тарелку, или не дай бог — разбить что-то, и эта женщина уже в шаге от тебя: нависает над тобой, орет чтобы был аккуратнее. Или заводится сильнее — кричит, что я всего лишь паразит, который высасывает из нее деньги, нервы и душу, а когда слов не хватает, под руку идет ремень отца, скрученное мокрое полотенце, шнур от мультиварки и десятки других вещей, весьма удобных для избиения подростков. Такое отношение продолжалось до семнадцати лет, но потом я взбесился и отобрал у нее шнур, содрав кожу с ее ладони, вокруг которой она этот шнур и обмотала. Больше она меня бить не пыталась.
Единственное, что мне в этой ситуации нравится — что сестра не оказалась на моем месте, а осталась при разводе с матерью. Но иногда я даю слабину, и возникает желание хотя бы на неделю поменяться с ней ролями и жизнями.
Школа была моим оазисом спокойствия, но завтра я пройдусь по родным коридорам в последний раз, сдам экзамен, а потом будет целое лето, полное поисков работы и самой работы.
В первую очередь нужно снять квартиру или хотя бы комнату, где буду жить во время учебы, и наконец вздохнуть спокойно. Куда важнее, что когда я буду на работе, меня не будет здесь. За это я обожаю лето — можно пропасть где угодно, хоть на весь день.
— Хоть бы с девочками погулял, — опять выдала она по инерции.
Иногда у меня возникало ощущение, что мачеха: скрипт, цель которого не дать мне спокойно жить. Сыплет заученными и заевшими фразами, не вкладывая в них никакого смысла.
Но следующая фраза разбила это ощущение. Пластинка матери сменилась другой.
— Слушай, я чего зашла. Семеныча из третьей квартиры звонил. У него племянник есть, которому мотоцикл подарили, Судзуку. Только он куда-то врезался, и мотоцикл стал плохо работать — какой-то дребезг появился, что ли. Я так и не поняла, что случилось с мотоциклом, но Семеныч говорит, что готов за решение проблемы отдать пятнадцать тысяч. Десять тебе, пятерку мне. Ты как?
Я помню Семеныча. Год назад этот мужик решил разгрести свой сарай, который называл гаражом, и среди прочего хлама вывез мотоцикл Минск. Красное советское чудо техники пылилось в сарае Семеныча кучу лет. Возможно, оно появилось там задолго до моего рождения. Так как у дядьки Семеныча руки росли из задницы, мотоцикл с ключами в замке зажигания отправился на свалку, откуда я с Олегом его вернули.
У меня были карманные деньги, накопленные с шабашек в автомастерской. На них я купил новую цепь, с помощью Олега почистил карбюратор, поменял камеры. Разобрал, почистил, смазал, собрал.
На починку железного коня ушло две недели — пришлось отшкрябывать ржавчину с деталей, красить, и все это под присмотром Семеныча. И вот, когда наступил он, день икс, канистра бензина уже была разбавлена маслом, а мы — эмоционально готовы откатать все десять литров в первый же день. Мы нарезали круги сначала по двору, потом, осмелев, по пыльным грунтовым дорогам: счастливые и беззаботные. Подсчитывали, сколько теперь стоит мотоцикл, и можно ли продать его и купить уже два раздолбленных, чтобы починить их и ездить вместе уже на своих, личных.