Летающие киты Исмаэля

Часть первая

На земле было бы жутко видеть человека, который гонится за кожей лица, тонкой пленочкой, которую, как бумажку, гонит ветер.

На планете Радость Данте это привлекло внимание лишь нескольких прохожих. И это любопытство было вызвано только тем, что занимался этим землянин, который сам по себе представлял очень любопытное зрелище.

Джон Кармода бежал по длинной прямой улице мимо высоких башен, сделанных из огромных гигантских плит. Из темных ниш на него смотрели каменные изваяния каких-то чудовищ, с балконов и галерей его благославляли каменные боги и богини.

Маленький человечек, казавшийся еще меньше рядом с громадой каменных стен, как безумный, преследовал прозрачную порхающую пленку, которая трепыхалась в воздухе, гонимая сильным ветром. Она вертелась, показывая то отверстия для глаз, то для ушей, то ухмыляющийся рот. На лбу развевалась прядь длинных светлых волос.

Ветер завывая возле него, как бы пылая яростью вместе с ним. И вдруг кожу, которая была совсем рядом, подхватил порыв ветра.

Кармода выругайся и прыгнул за ней. Его пальцы коснулись кожи. Но она вырвалась, взлетела и приземлилась на балконе на высоте около десяти футов от земли. Прямо у ног каменного изображения бога Иесса.

Задыхаясь, держась за больную грудь, Джон Кармода прислонился к основанию колонны. Когда-то он был в хорошей форме и даже завоевал звание чемпиона Федерации по боксу в своем весе, но с тех пор живот его увеличился, чтобы соответствовать возросшему аппетиту, а под подбородком появился жировой мешок, подобный зобу.

Однако это его не волновало. У него была грива черно-голубых волос, жестких и прямых, напоминающих птичьи перья.

Голова его имела форму редьки, лоб чересчур высок, левый глаз чуть прищурен, что придавало ему слегка глуповатый вид. Нос его был слишком длинный и острый, рот слишком тонкий зубы слишком редкие.

Он посмотрел наверх, свесив голову набок, как птица, и понял, что по стене ему не взобраться. Окна дома были закрыты тяжелыми железными ставнями, а железная дверь была заперта. С дверной ручки свисала табличка с надписью на языке планеты Радость Данте “Мы спим”.

Кармода пожал плечами и улыбнулся. Его мягкая улыбка была в разительном контрасте с тем безумием, что только что владело им, когда он пытался завладеть кожей. Он пошел прочь. И тут ветер подул с новой силой, обрушив на человека всю свою ярость.

Кармода шел против ветра, наклонившись и опустив голову, но его светлые голубые глаза смотрели вперед. Еще никто и никогда не заставал его врасплох с закрытыми глазами.

За углом стояла телефонная будка, такая большая, что могла вместить человек двадцать. Кармода постоял возле нее, но при следующем порыве ветра вошел внутрь. Он подошел к одному из шести телефонов и взял трубку. Однако не стал садиться на широкую каменную скамью, а предпочел нервно подскакивать на месте, переминаясь с ноги на ногу и по птичьи склонив голову, скользя взглядом по входящим.

Он набрал номер бордингхауза миссис Кри. Когда она взяла трубку, Кармода сказал:

— Прелесть моя, это Джон Кармода. Я бы хотел поговорить с отцом Галлунксом.

Как он и ожидал, миссис Кри хихикнула и сказала:

— Отец Скалдер как раз здесь. Подожди секунду…

Наступила пауза, затем раздался мужской голос:

— Кармода? В чем дело?

— Ничего тревожного, — сказал Кармода. — Я думаю…

Он замолчал, ожидая комментариев Скалдера, и улыбнулся, подумав, что Скалдер сейчас стоит, нетерпеливо ожидая продолжения и будучи не в силах сказать что-либо из-за присутствия миссис Кри. Он представил себе длинное изборожденное морщинами лицо монаха с высокими скулами, огромной лысиной, впалыми щеками, тонкими губами, подобными клешням краба. Эти губы сжимаются, пока не исчезают совсем, оставляя на месте рта узкую щель.

— Слушай, Скалдер, у меня есть кое-что сообщить тебе. Может, это важно, а может, и нет, но, во всяком случае, это очень странно. — Он замолчал, зная, что монах прямо-таки исходит пеной нетерпения под внешней невозмутимостью. Он не мог позволить себе проявить нетерпение и ненавидел себя за то, что не может рявкнуть Кармоде, чтобы тот выкладывал все и поскорее. Но все же спросить ему пришлось — ставка была чересчур высока:

— Ну так в чем дело? — наконец разродился он. — Ты не можешь говорить по телефону?

— Могу. Но я не хочу беспокоить тебя. Может, тебе это неинтересно. Скажи, пять минут назад произошло что-нибудь странное с тобой или с теми, кто поблизости?

Наступила долгая пауза, а затем послышался сдавленный голос Скалдера:

— Да. Солнце как-то мигнуло и изменило цвет. У меня закружилась голова, появился жар. То же самое произошло и с миссис Кри и с отцом Галлунксом.

Кармода помолчал, чтобы убедиться, что монах не собирается ничего прибавить.

— И это все? Больше ничего не произошло с вами?

— Нет. А что?

Кармода рассказал ему о коже лица, внезапно появившейся в воздухе перед ним.

— Я подумал, что у тебя могут быть какие-нибудь соображения.

— Нет, кроме плохого самочувствия ничего не произошло.

Кармода почувствовал спазм в голосе монаха. Ну, ладно, потом он выяснит, не скрывает ли монах что-нибудь. А пока…

Внезапно Скалдер его перебил:

— Миссис Кри вышла из комнаты. Говори, что ты хочешь сказать, Кармода!

— Я хотел лишь сравнить ваши впечатления о мигании солнца, — повторил он. — А кроме того, я хотел рассказать тебе, что я видел в замке Боситы.

— Ты должен был там узнать все, — прервал его Скалдер. — Ты был там достаточно долго. Когда ты не пришел вечером, я решил, что с тобой что-то произошло.

— Ты не звонил в полицию?

— Нет, конечно! — проскрипел монах. — Ты думаешь, что раз я священник, то непременно и дурак? А кроме того, ты не такая важная птица, чтобы беспокоиться о тебе.

Кармода хмыкнул:

— Люби ближнего, как брата своего. Правда, лично я никогда не заботился о своем брате — да и ни о ком другом тоже. Во всяком случае, я опоздал — всего на двадцать четыре часа — из-за того, что мне пришлось принять участие в большом параде и торжественной церемонии. — Он рассмеялся. — Эти Карренцы прямо-таки упиваются своей религией.

Тон Скалдера изменился и стал холодным:

— Ты принимал участие в их оргии?

Кармода ухмыльнулся:

— Конечно. Это совсем как в Риме, но не голая сексуальность. Много времени занимают ритуалы и довольно скучные. Только к ночи жрицы дали сигнал к началу оргии.

— И ты принимал участие?

— Разумеется. С самой главной жрицей. Эти люди не разделяют твоего отношения к сексу, Скалдер. Они не считают его грязным и постыдным грехом. Напротив, они считают его благословением, даром богинь. То, что для тебя оскорбительно и развратно, для них чисто и благородно. Правда, лично я считаю, что ошибаетесь и вы, и они — секс это просто некая сила, которая дает преимущество одному над другим, но их отношение к сексу гораздо более приятно, чем ваше.

Тон Скалдера был чуточку нетерпелив и напоминал голос учителя, отчитывающего нерадивого ученика. Если он и злился, то умело скрывал это.

— Ты не понимаешь нашу доктрину. Секс сам по себе не грешен и не грязен. А кроме того, он создан богом для того, чтобы высшие живые существа могли воспроизводить свой род. Секс у животных также невинен и безгрешен, как питье воды, утоление жажды. Мужчины и женщины с помощью этой богом данной силы могут слиться в одном сладостном и священном объятии, могут достичь божественного состояния, экстаза, какое, вероятно, испытывает человек, находясь в…

— О, боже! — воскликнул Кармода. — Не надо, не надо! Интересно, что шепчут про себя твои прихожане, когда ты взбираешься на кафедру для проповеди и несешь эту несусветную чушь! Боже, или кто там есть, помоги им!

— Во всяком случае, я согласен с доктриной церкви. Мне ясно, что ты и сам считаешь секс грехом, хоть он и занимает дозволенное место в узах брака. Он отвратителен, и чем раньше ты примешь душ после того, как совершишь грех, тем лучше.

— Однако в этой религиозной сексуальной лихорадке карренцы выражают любовь и признательность Создателю, вернее — Создательнице, которая дала им радость жизни. Но в обычной жизни они ведут себя вполне прилично…

— Кармода, я не нуждаюсь в твоих лекциях! Я антрополог и великолепно знаю развратные обычаи этого народа и…

— Тогда почему же ты не изучаешь их на практике? — спросил Кармода, хихикая. — Это же твой долг, как антрополога. Почему ты посылаешь меня? Ты боишься осквернить себя простым наблюдением? Или ты боишься, что они тебя обратят в свою веру?

— Оставим это, — бесстрастно сказал Скалдер. — Я не хочу слышать отвратительные подробности. Я только хочу узнать, что помогло бы нам в нашей миссии?

Кармода не улыбнулся при слове “миссия”.

— Конечно, старина… Жрица утверждает, что богиня является только в виде силы в телах своих поклонников. Но все, с кем я говорил, утверждают, что сын богини Иесс существует во плоти. Его многие видели и даже говорили с ним. Он был в этом городе во времена Сна. Говорят, что он пришел сюда, потому что он некогда родился здесь, вырос, умер и снова возродился.

— Я это знаю, — в отчаянии произнес монах. — Посмотрим, что скажет этот самозванец, когда предстанет перед нами. Отец Галлункс налаживает аппаратуру для записи, чтобы в нужный момент все было готово.

— О’кей, — безучастно сказала Кармода. — Я буду дома через полчаса, если, конечно, по пути не попадется красивая девочка. Но сейчас это маловероятно. Город вымер. В буквальном смысле.

Он положил трубку и улыбнулся, представив гримасу отвращения на лице Скалдера. Теперь он, вероятно, будет стоять несколько минут, закрыв глаза и шевеля губами. Он будет читать молитву о спасении души, заблудшей, погрязшей в грехе души Джона Кармоды. Потом он повернется и пойдет наверх к Галлунксу, чтобы рассказать обо всем. Галлункс, одетый в рясу ордена Святого Джамруса, попыхивая трубкой и возясь с аппаратурой, спокойно выслушает все без всяких комментариев, не выразит никакого отношения к поведению Кармоды, не скажет, что это очень плохо, что им придется работать с Кармодой. Но увы, они ничего не могут сделать на планете Радость Данте — ни заменить Кармоду, ни изменить его характер. Так что придется работать с тем, кто есть.

Кармода был уверен, что Скалдер не любит своего собрата по профессии и по религии почти так же, как и Кармоду. Галлункс принадлежал к ордену, который был весьма подозрителен в глазах более строгого и консервативного ордена Скалдера. Более того, Галлункс заявлял, что он сторонник теории эволюции, которая родилась внутри церкви. Последователи этой теории боролись за то, чтобы она стала всеобщей догмой. Это течение стало настолько сильным, что уже реально существовала опасность новой Большой Ереси. Многие полагали, что лет через двадцать пять, если стороны не придут к соглашению, в церкви произойдут большие перемены, а может, и раскол.

Хотя оба монаха старались сохранить между собой ровные и нейтральные отношения, Скалдер однажды сорвался. Это произошло во время обсуждения проблемы: можно ли монахам жениться. Хотя это был скорее вопрос дисциплины, чем теории. Вспоминая красное лицо Скалдера и его брызжущие слюной тирады, Кармода рассмеялся. Он и сам внес вклад во вспыхнувшую ярость монаха, вставляя шпильки. Он удивлялся, как можно всерьез говорить о таких пустяках. Только круглый идиот не может видеть, что вся жизнь человека — это шутка и единственный способ не остаться в дураках — это посмеяться вместе с шутником.

Странно, что эти двое так ненавидят друг друга. И тем не менее они оба, а также он, который не любил и презирал их обоих, оказались вместе для выполнения одной задачи.

— Преступление соединяет самых неподходящих друг другу людей, — сказал он однажды Скалдеру, пытаясь притупить ту ненависть, которая постоянно тлела в монахе.

Скалдер ответил ледяным тоном, что церковь работает с тем материалом, что находится под рукой. А в данном случае под рукой оказался Кармода. И не думает же он, что отвратить людей от фальшивой религии — преступление?

— Скалдер, — сказал тогда Кармода, — ты и Галлункс посланы Федерацией антропологов и вашей церковью, чтобы изучить так называемую Ночь Света на планете Радость Данте, а также, если получится, поговорить с Иессой, доказать, что он существует. Но вы хотите идти дальше. Вы хотите схватить Бога, сделать ему инъекцию наркотика и заставить его выступить публично, признать, что вся их религия — обман. И вы думаете, что на Земле вам это не вменят в вину?

На это Скалдер ответил, что готов нести любое наказание, но он не упустит возможности убить фальшивую религию в корне. Культ Иесса уже распространился на многих планетах. Он стал пародией на церковные обряды, да и еще к этому прибавляются жуткие кошмарные оргии. Многие планеты уже отказываются от церкви. Пример тому — планета Комеонас. Сам епископ и сорок тысяч из его паствы стали ее апостолами и…

Вспомнив это, Кармода рассмеялся опять. Он подумал, что сказал бы Скалдер, если бы слова его “убить религию в корне” следует понимать в буквальном смысле. У Джона Кармоды были свои соображения на этот счет. В кармане у него был настоящий минипистолет калибра 03, выпускающий одну за другой сто разрывных пуль без перезарядки. Если Иесс действительно существует, то кожа его будет превращена в решето. Кровь будет хлестать, как из дырявой бочки. После этого ему уже не воскреснуть. Кармоде очень хотелось увидеть это. Если бы он увидел это, он мог бы больше не верить ни во что.

Мог ли? А если ему придется верить? Что тогда? Что от этого изменится? Бывают ли на свете чудеса? Какое это имеет отношение к нему, Джону Кармоде? Джон существует вне всяких чудес, и если он погибнет, то уже, конечно, не воскреснет. А поэтому он всегда старается взять максимум из того, что может предложить ему эта маленькая Вселенная.

Немного хорошей пищи, немного хорошего виски, чтобы быть навеселе и испытывать удовольствие, наблюдать боль и страдания других людей, их бессмысленные заботы, которых они могли бы легко избежать, если бы немного подумали. Насмехаться над ними — а это самое большое удовольствие, ибо только смехом можно сказать миру, что ты ничего не боишься, ни о чем не беспокоишься. И это не поза, не наигранный смех, так как он, Джон Кармода, действительно ничего не боялся и никогда не думал о том, чему остальные люди придают огромное значение… И после этого смеха — спать. Последним, конечно, смеялся мир, Вселенная, однако Джон Кармода уже этого не слышал, он спал. Поэтому были основания считать, что последним смеялся он…

В этот момент Джон услышал чей-то оклик.

— Привет, Танд! — крикнул Кармода по-карренски. — А я думал, что ты пошел спать.

Танд предложил ему сигарету, затем прикурил сам, выпустил дым из узких ноздрей и сказал:

— Мне нужно закончить одно очень важное дело. На это у меня уйдет некоторое время, а потом я сразу пойду спать.

— Странно, — сказал Кармода, мысленно отметив, что Танд говорит уклончиво и из его слов ничего нельзя понять. — Я всегда считал, что ты думаешь только о высоких материях, о природе Вселенной, о том, как совершенствовать ваши души, но никак не о делах.

Танд рассмеялся:

— Мы не отличаемся от других народов, у нас есть свои святые, свои грешники и обычные люди. И тем не менее в Галактике о нас сложилось определенное мнение, которое прямо противоречит фактам. Одни считают нас расой аскетов, святых людей, другие, напротив, — расой развратных религиозных фанатиков, внушающих отвращение так называемым цивилизованным народам. О нас рассказывают всякие небылицы — особенно о Ночи Света. Когда мы прилетаем на другие планеты, к нам относятся как к ущербным. А я думаю, что каждая раса уникальна по-своему.

Кармода не стал спрашивать, какое же важное дело помешало Танду сразу лечь спать. По карренским обычаям это было невежливо. Он смотрел на Танда поверх тлеющего кончика сигареты. Танд имел рост шесть футов и был красив по карренским критериям. Как и большинство разумных существ в Галактике, его издали можно было принять за человека. И только если подойти близко, можно было увидеть, что это не человек. Лицо его было мало похоже на лицо человека. По его волосам, похожим на перья, по голубым ногтям, зубам сразу становилось ясно, что это житель планеты Радость Данте.

На Танде был остроконечный серый колпак, кокетливо сдвинутый на бок. Волосы его были коротко острижены. Только над волчьими ушами остались длинные пряди волос, которые, спускаясь, закрывали уши. Шею его покрывал высокий легкомысленный круглый воротник, зато ярко-фиолетовый пиджак был очень строгого покроя. Широкий серый бархатный пояс стягивал пиджак на талии. На его четырехпалых ногах были открытые сандалии.

Кармода долго подозревал, что этот парень служит в полиции города Рак. Он все время крутился возле Кармоды с того самого дня, как тот появился здесь. Нет, дело не в слежке, решил Кармода. Даже полиция должна спать.

— А как ты? — спросил Танд. — Ты хочешь попытаться поймать свой шанс?

Кармода кивнул и улыбнулся Танду.

— Что ты ищешь? — спросил Танд.

Внезапно руки у Кармоды задрожали, и он был вынужден спрятать их в карманы. Значит, Танд видел, как он гонялся за кожей! Губы Кармоды беззвучно зашевелились. Он сказал сам себе:

— Ну-ну, Кармода, ничего ведь не случилось. Тебя ведь ничего и никогда не выбивало из колеи. Откуда же сейчас эта дрожь, эта холодная пустота внизу живота?

Теперь пришла очередь Танда улыбнуться, обнажив свои голубые зубы.

— Я видел, как ты отчаянно пытался что-то догнать. Это была кожа лица, но я не понял — кожа землянина или карренца. Но ты считал ее человечьей. Такой ты ее себе, наверное, представлял.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Именно представлял. Ты же видел, как она возникла перед тобой в воздухе прямо из ничего.

— Но это невозможно!

— И тем не менее это так. Такое случается, хотя и не часто. Обычно это появляется в самом представлении, а не вне его. У тебя слишком сильное воображение, похоже, оно очень беспокоит тебя, раз может вырваться наружу.

— У меня нет проблем, которые я не мог бы разрешить, — усмехнулся уголком рта Кармода. Сигарета его, как боевая шпага, перекатывалась из одного угла рта в другой. Танд пожал плечами.

— Дело твое, но мой тебе совет — садись побыстрее на космический корабль, пока еще не поздно. Последний улетает через четыре часа. После него ни одни корабль не взлетит с планеты и не сядет на нее, пока не кончится время Сна. А за это время… кто знает?

Кармода подумал, не смеется ли Танд над ним, знает ли Танд, что Кармода не может покинуть планету Радость Данте, что его арестуют сразу же, как только он появится в любом порту Федерации?

Он даже подумал, что Танд догадывается, как планирует Кармода свой отлет с планеты, чтобы при этом не попасть в руки правосудия. Теперь он овладел своими руками. Он вытащил их из карманов и вынул сигарету изо рта.

“Черт побери! — сказал он себе, — что с тобой, Кармода? Старый осел! Растерялся? Нет, только не ты. Ты всегда был против всей Вселенной и никого не боялся. Ты всегда первым атаковал проблему, которая вставала перед тобой. Ты либо уничтожал ее, либо пренебрегал ею. Но в данном случае все как-то странно. Ты не можешь с этим справиться. Ну так что? Ждать, пока странность исчезнет, а затем… Ты схватишь проблему, разорвешь ее на части, вышибешь из нее дух — так, как ты сделал это с…”

Руки его сжались в кулаки при воспоминании о том, что они сделали, а губы готовились раскрыться в хищном оскале. Это лицо, плывущее по воздуху… Но было ли оно похоже на… Может ли это быть?.. Нет!..

— Ты хочешь, чтобы я поверил в невозможное, — сказал он. — Я знаю, что на вашей планете совершается много странного, но то, что я видел… Я не думаю, что…

— Я знаю вас, землян, — прервал его Танд. — Как все это кажется одной из ваших волшебных сказок, мифов. Или же вы называете это явление кошмаром. Но мы, карренцы, не знаем, что такое кошмар…

— Разумеется, — сказал Кармода. — Кошмары начинаются на вашей планете каждые семь лет. И большинство из вас спасается от них, погружаясь в Сон. А мы, земляне, встречаемся с кошмарами только во сне. — Он поморгал глазами, улыбнулся своей холодной улыбкой и добавил: — Но я не такой, как остальные земляне. Я не вижу снов и у меня не бывает кошмаров.

— Я понимаю, — ответил Танд бесстрастным тоном и без всякой злобы. — Я понимаю, что ты отличаешься от остальных землян тем, что не имеешь совести. Земляне, если, конечно, у меня правильная информация о вас, страдают душевно, если им приходится хладнокровно убивать своих жен.

Стены будки заходили ходуном от громовых раскатов хохота Кармоды. Танд бесстрастно смотрел на него, затем хихикнул и сказал:

— Ты смеешься громко, но не громче, чем это.

Он повел рукой по воздуху, изображая сильный ветер на улице. Кармода не понял его жеста, он был разочарован. Он ожидал, что Танд разгневается на насмешку. Может, Танд все же полисмен? Иначе как объяснить его жесткий самоконтроль при насмешках Кармоды? А может, это его не трогает? Ведь преступление совершил землянин и на Земле. Конечно, представитель одной расы не примет близко к сердцу убийство представителя другой расы, которое к тому же совершилось на расстоянии десяти тысяч световых лет от его планеты.

Однако всеми давно признано, что жители планеты Радость Данте самые этичные существа во всей Вселенной и самые чувствительные.

Сразу поскучнев, Кармода сказал:

— Я возвращаюсь к мамаше Кри. Идешь со мной?

— А почему бы нет? Сегодня она устраивает Последний Ужин, а затем будет спать.

Они шли по улице молча, хотя ветер стих и допускал возможность беседы. Вокруг них возвышались громадные, украшенные чудищами и богами здания, построенные навечно, способные выдержать любые катаклизмы, огонь, ветер, пока спят их обитатели. Кое-где появлялись редкие прохожие, спешившие окончить неотложные дела, прежде чем погрузиться в Сон. Толпы, которые еще вчера кишели здесь, исчезли, и с ними исчезли шум, суета, ощущение жизни.

Кармода смотрел на молодую женщину, пересекающую улицу, и подумал, что если ей накинуть мешок на голову, то ее ничем не отличить от женщины Земли. Те же длинные стройные ноги, широкий таз, соблазнительные округлости бедер, узкая талия, упругая грудь… Да и все остальное… Внезапно свет мигнул, изменяя цвет. Он посмотрел на солнце. До этого ослепительно белое, оно превратилось теперь в громадный бледно-фиолетовый диск с темно-красной окантовкой. Кармода ощутил головокружение, жар, солнце расплылось в его сознании, превратилось в растаявшую ириску, медленно плывущую по небу.

А потом так же внезапно головокружение и слабость исчезли, солнце опять превратилось в ослепительно белый, раскаленный шар, и Джон отвел от него глаза.

— Что же, черт побери, это было? — спросил он хриплым голосом, не обращаясь ни к кому и забыв, что Танд идет рядом с ним. Он вдруг почувствовал, что весь дрожит от холода, что силы вдруг оставили его, как будто из него выкачали половину крови. — Что же это? — снова спросил он хриплым голосом.

Теперь он вспомнил, что подобное уже произошло час назад. Солнце тогда тоже изменило цвет. Какое было оно? Фиолетовое? Голубое? Тогда ему тоже стало невыносимо жарко, как будто жар проник до самых его костей. И тогда тоже все поплыло у него перед глазами. Но тогда все произошло быстро, в одно мгновение. Воздух в трех футах от него вдруг сгустился, стал ярким, как будто молекулы воздуха сфокусировались в зеркало. И в зеркале появилось это лицо, нет, не лицо, только кожа, тонкая пленка, которую подхватил ветер и понес.

Он задрожал. Снова поднялся ветер, и это отнюдь не помогло ему согреться. Вдруг он вскрикнул: в десяти футах от него катился по земле гонимый ветром кусок кожи, свернутый в шар. Кармода сделал шаг вперед, готовясь броситься за ним, затем остановился, покачал головой, потер в замешательстве длинный нос и неожиданно ухмыльнулся.

— Она не зацепит своими крючками Джона Кармоду, — громко сказал он. — Пусть эта кожа, или что там такое, катится к тому, кому она принадлежит.

Он взял сигарету, прикурил, потом посмотрел на Танда. Тот, стоя посреди улицы, склонился над девушкой. Она лежала на спине. Ноги и руки ее были сведены судорогой, остекленевшие глаза были широко раскрыты, изо рта вытекала окрашенная кровью пена.

Кармода взглянул на нее и сказал:

— Конвульсии. Ты сделал все правильно, Танд. Старайся, чтобы она не откусила себе язык. Ты тоже получил медицинскую подготовку?

Сейчас, однако, он готов был откусить язык самому себе. Теперь Танд узнает еще что-то о его прошлом. Конечно, это мало поможет Танду в сборе свидетельств против него. Но Джон не любил открывать свои карты. Во всяком случае, даром ничего не отдавал. Чтобы быть живым, необходимо забирать себе как можно больше, а отдавать как можно меньше. Закон природы.

— Нет, — сказал Танд, следя, чтобы платок, всунутый в рот девушки, не задушил ее, — но моя профессия требует знания правил оказания первой помощи. Бедная девушка, ей нужно было уснуть еще вчера. Но я полагаю, она не знала, что это так подействует на нее. А может, знала и искала шанс излечить себя.

— Что ты имеешь в виду?

Танд показал на солнце.

— Когда оно меняет цвет, в мозгу человека начинается буря. И тогда может проявиться скрытая предрасположенность к эпилепсии. Так происходит, если человек не спит. Те, кто ищет шанс, обычно погибают, хотя и не всегда. Если человек пройдет через это, он излечится навсегда.

Кармода недоверчиво посмотрел на солнце.

— Вспышка на нем в восьми миллионах миль отсюда может вызвать такое?

Танд пожал плечами и встал. Девушка уже не корчилась в судорогах и, судя по всему, мирно спала.

— А почему нет? Мне говорили, что и на твоей планете тоже ощущается влияние солнечных бурь и других флуктуации солнечного излучения. У вас, как и у нас, уже созданы карты климатических, психологических, деловых, политических, социологических и других циклов, которые непосредственно определяются изменением на поверхности Солнца. Эти изменения можно предсказать на столетия вперед. Почему же ты удивляешься, что наше солнце делает то же самое, только гораздо сильнее?

Кармода в замешательстве махнул рукой, но затем опомнился. Он не хотел, чтобы кто-нибудь видел его растерянность.

— А как объяснить эти… эти странные физиологические трансформации… эти физические проекции мысленных образов?

— Мне бы тоже хотелось это знать, — сказал Танд. — Наши астрологи изучают эти явления уже тысячу лет. И ваши ученые основали базу на астероиде для изучения этого феномена. Однако после первых же опытов земляне покинули базу, когда пришло время Сна. Это явление не поддается анализу, подробному изучению. Ученые слишком заняты борьбой со своим физическим состоянием в этот период. Им не до изучения самого явления.

— А приборы? Уж они то не подвергаются действию излучения?

Танд обнажил в улыбке голубые зубы:

— Разве? Они регистрируют какие-то дикие всплески волн, как будто сами страдают эпилепсией. Может, эти записи имеют огромную ценность, но кто может их интерпретировать? Никто. — Он помолчал, затем сказал: — Но это неверно. Есть трое, кто мог бы все разъяснить. Но они не хотят.

Кармода проследил взглядом направление, куда указывала рука Танда, и увидел бронзовую группу статуй в конце улицы: богиня Босита, защищающая своего сына Иесса от нападения Алгула, бога зла, брата-близнеца Месса. Алгул был изображен в виде дракона.

— Они?

— Да, они.

Кармода насмешливо улыбнулся и сказал:

— Я удивлен, что такой интеллигентный человек, как ты, исповедует такую примитивную философию.

— Интеллигентность не имеет отношения к религиозным верованиям, — заметил Танд.

Он склонился над девушкой, поднял ее веко, пощупал пульс и выпрямился. Одной рукой он снял колпак, а другой описал круг.

— Она мертва.

Им пришлось задержаться минут на пятнадцать. Танд позвонил в больницу, и вскоре прибыл длинный красный паровой автомобиль. Водитель спрыгнул с переднего сидения и сказал:

— Вам повезло. Это наш последний вызов. Через час мы ложимся спать.

Танд вывернул карманы девушки и нашел идентификационную карту. Кармода заметил, что это получилось у него весьма профессионально. Танд передал бумаги водителю и сказал, что лучше сообщить родителям девушки после Сна.

Потом, когда они уже шли по улице, Кармода спросил:

— Кто же выполняет работу пожарных, полицейских, врачей во время Сна?

— Нашим зданиям пожары не страшны. А что касается полиции, то во время Сна у нас нет закона. Во всяком случае, закона в вашем смысле.

— А как насчет полицейского, который захотел поймать шанс?

— Я уже сказал, что законы на это время отменены.

Они перешли из делового района города в жилой. Здесь дома не стояли в ряд друг с другом, а были отделены зелеными насаждениями. Очень много простора… но ощущение огромности, пассивности перед вечностью, застывшей в камне, все еще оставалось. Здания были сооружены из огромных каменных блоков, двери и окна защищены от грабителей железными решетками. Даже собачьи будки были сделаны так, что могли выдержать атомный взрыв.

Вид будок напомнил Кармоде, что животная жизнь тоже прекратилась. Птицы, которых еще вчера было очень много, теперь исчезли. Собаки и кошки, в изобилии прогуливавшиеся по улицам, тоже исчезли. Не слышно было даже стрекота кузнечиков.

Танд в ответ на вопрос Кармоды ответил:

— Да, животные инстинктивно засыпают ночью. Это в них заложено от рождения. Но человек потерял такую способность, зато у него есть наркотики, позволяющие искусственно вызвать сон в любое время. Даже доисторические люди знали растения, дающие сон. Есть несколько изображений древних людей, погруженных в наркотический сон.

Они остановились перед домом, принадлежавшим женщине, которую Кармода называл “мамаша Кри”. Именно сюда карренское правительство помещало посетителей планеты на жительство. Это был четырехэтажный кольцевой дом из мрамора и гранита, стоящий в саду площадью двести квадратных футов.

Длинная извилистая аллея вела к крыльцу, который обвивался вокруг всего дома. На полпути к дому Танд остановился возле какого-то дерева.

— Ты видишь в нем что-нибудь необычное? — спросил землянин.

Это была его привычка. Когда Кармода думал, он говорил вслух не обращая внимания на окружающих и смотря куда-то в сторону, как бы на невидимого собеседника.

— Это похоже на старое дерево, только гораздо ниже, около семи футов высотой. Может быть, караиновое? У него двойной ствол, который соединяется на высоте примерно трети длины ствола. И всего два толстых сука. Почти как руки и ноги. Если бы я шел здесь ночью, я бы решил, что дерево решило прогуляться.

— Ты почти угадал, — сказал Танд. — Пощупай кору. Вроде обычная, правда? Но это только для невооруженного глаза. Под микроскопом ее клетчатая структура весьма необычна. Не похожа ни на структуру дерева, ни на структуру человека. В ней и то, и другое. Почему? — Он промолчал, загадочно улыбаясь. А затем сказал: — Это муж миссис Кри.

Кармода со смехом спросил:

— Муж миссис Кри? Он что же, вел неподвижный образ жизни?

Танд поднял брови.

— Верно. В период своей человеческой жизни он предпочитал сидеть, смотреть на птиц, читать книги по философии… Он был очень молчалив, избегал общества. И никогда не достиг высот мастерства, так как ненавидел всяческий труд.

— Миссис Кри зарабатывала на жизнь, сдавая дом, — продолжал Танд после небольшого молчания. — Она сделала жизнь мужа несчастной, непрерывно тормоша и попрекая его. Однако она так и не смогла наполнить его своим энтузиазмом и амбицией. Наконец, желая сбежать от нее, он стал ловить свои шанс. И это случилось. Многие говорят, что ему не повезло, но я в этом неуверен. Он получил то, чего хотел всей душой. — Танд негромко рассмеялся. — На планете Радость Данте каждый может получить то, чего хочет. Вот почему сюда ограничен въезд людям Федерации. Это очень опасно, если подсознательные желания каждого исполняются полностью и буквально.

Кармода почти ничего не понял, но лукаво спросил:

— Танд, ты ведь не собираешься напугать меня так, чтобы я улетел с планеты или погрузился в Сон? Ничего не выйдет, я не из пугливых.

Внезапно смех его оборвался. Он застыл, глядя перед собой. Силы покинули его, тело охватил жар. В трех футах перед ним воздух заколыхался, как будто через него прошла тепловая волна. И затем воздух превратился в зеркало, вибрация сконцентрировалась и превратилась в нечто материальное. Медленно, как опадавший воздушный шар, из которого выходит воздух, появилась кожа.

Кармода еще не успел узнать лица.

— Мэри!

Он мог дотронуться до кожи, лежащей на обочине дороги, но на это у него не было сил. Что-то высосало их у него. И только нежелание показать свой страх заставило его нагнуться и поднять кожу.

— Настоящая? — спросил Танд.

Откуда-то из глубины своего естества Кармода почерпнул силы, чтобы изобразить смех.

— Наощупь совсем как у нее. Гладкая, почти атласная. У нее была самая стройная фигура в мире. — Он нахмурился. — Когда начался разлад… — Кисть его разжалась, и кожа упала на землю. — Пустая, совсем как она. Ничего в голове. Никаких мозгов.

— Ты очень холоден, — сказал Танд. — Или тупой. Мы посмотрим.

Он взял кожу обеими руками и поднял так, чтобы она развевалась на ветру будто флаг. Кармода увидел, что здесь не только лицо, но и скальп, и передняя часть шеи и часть плечей. Длинные светлые волосы струились по ветру. А под ресницами был виден белок глаз.

— Ты начинаешь беспокоиться, — сказал Танд.

— Я?! Вовсе нет. Я даже не знаю, как это делается.

Танд притронулся к его голове и сердцу:

— Они знают. — Он сложил кожу и убрал ее в свой мешочек на поясе.

— Пепел к пеплу, — заметил Кармода.

— Посмотрим, — снова сказал Танд.

К этому времени появились облака. Одно из них закрыло солнце. Свет, отфильтрованный облаками, делал все серым и призрачным. Внутри дома этот эффект был еще более зловещим. Когда они вошли в столовую, их приветствовала группа привидений: мамаша Кри, летчик с Беги по имени Арс и два землянина — все сидели за круглым столом в большой темной комнате, освещенной семью свечами в канделябрах. Позади хозяйки стоял каменный алтарь с изваянием Боситы, держащей в руках близнецов Месса и Ал гула. Месс спокойно сосал правую грудь, а Алгула впился зубами и ногтями в левую. Мать Босита смотрела на них с прекрасной счастливой улыбкой. На самом столе, доминируя над канделябрами, кубками и блюдами, стояли символы Боситы — рог изобилия, горящий меч, руль.

Мамаша Кри, низенькая, круглая, с огромной грудью, улыбнулась им. Ее голубые глаза в полумраке казались черными.

— Привет, джентльмены. Вы как раз поспели к Последнему ужину.

— Последний ужин? — спросил Кармода, направляясь в ванную. — Ха! Я буду играть роль своего тезки — доброго старого Джона — Иоанна. Но кто будет Иудой?

Он услышал негодующее фырканье Скалдера. Тихий голос Галлункса произнес:

— В каждом из нас сидит маленький Иуда.

Кармода не мог удержаться, чтобы не спросить:

— Неужели ты тоже беременный? — И вышел, весело хохоча.

Когда он вернулся и сел за стол, то с улыбкой взглянул на вытянутое лицо Скалдера.

— Как в Риме, — сказал он и рассмеялся, увидев смущение монаха. — Передай соль, пожалуйста, — попросил он. — Да смотри не рассыпь. — И тут же разразился хохотом, когда Скалдер все же рассыпал ее. — А вот и Иуда!

Лицо монаха вспыхнуло, и он рявкнул:

— С таким поведением, мистер Кармода, я очень сомневаюсь, что ты переживешь эту ночь!

— Беспокойся о себе! — сказал Кармода. — А я намереваюсь подыскать себе хорошенькую девочку и полностью сосредоточиться на ней. Я даже не замечу, как пролетят эти семь суток. Советую попробовать и тебе, приор!

Скалдер поднял руки. Его умное лицо было прямо-таки создано, чтобы выражать негодование — многочисленные глубокие морщины на лбу и щеках, костлявые щеки и челюсти, длинный мясистый нос — все было лицом сурового судьи. На нем как бы отпечатались пальцы Создателя, слепившего это лицо и не разгладив, бросившего его в печь для просушки.

И это каменное лицо проявляло теперь признаки жизни. Оно покраснело, когда кровь прилила к коже. Светлые серо-голубые глаза горели огнем из-под светло-золотых бровей.

Ласковый голос Галлункса прозвучал в комнате, как благословение:

— Гнев не относится к числу наших добродетелей!

Странно выглядел этот священник, со своими большими ушами, рыжими волосами, носом пуговкой и пухлыми улыбчивыми губами добродушного ирландца. И в довершении всего — большие темные глаза с длинными женскими ресницами. Из широких плеч вырастала толстая, перевитая мышцами шея, а могучие руки заканчивались маленькими женскими кистями. Мягкие влажные глаза смотрели на собеседника честно и открыто, но при этом у собеседника почему-то создавалось впечатление опасности.

Кармода удивлялся, как этот монах стал партнером Скалдера. Ведь он не пользовался такой известностью, как старый монах. Но было известно, что Галлункс пользуется авторитетом в антропологических кругах. Ему была поручена даже более ответственная часть работы, чем Скалдеру, но начальником экспедиции был все же назначен Скалдер, как более сведущий в других областях. Тощий монах был главой консервативной фракции в церкви, которая пыталась реформировать мораль во всей Вселенной. Его аскетическая фигура появлялась на всех планетах, где существовали касты. И он сыпал громовые обличения нудизма в частных домах и на планетах, краткосрочных брачных отношений, разнообразных форм сексуальных отношений и всего того, что было запрещено Западным земным обществом и к чему теперь церковь относилась вполне терпимо, даже разрешала, если это не противоречило социальным отношениям на данной планете. Скалдер хотел использовать самое сильное оружие церкви, чтобы вернуть мир к прежним стандартам, а когда либералы и умеренные обвинили его в викторианстве, он с радостью принял этот титул и заявил, что хотел бы вернуть тот век.

Все это объясняло тот яростный взгляд, который он метнул в сторону Галлункса.

— Господь разражался гневом, когда к тому вынуждали обстоятельства. Вспомни менял в храме и фиговое дерево! — Он ткнул длинным пальцем в сторону оппонента. — Заблуждается тот, кто считает его кротким и мягким Иисусом! Достаточно прочесть Евангелие, чтобы убедиться, что он был жесток во многих случаях, что…

— О, боже, я голоден, — сказал Кармода. Он действительно был голоден так, как будто не ел целую неделю.

Танд заметил:

— В течение следующих семи дней вы будете есть страшно много. Энергия будет расходоваться быстрее, чем поступать.

Мамаша Кри вышла и вернулась с блюдом кексов.

— Здесь семь штук, джентльмены. Каждый из них олицетворяет одного из семи отцов Месса. Такие кексы всегда выпекаются к праздникам, а Последний ужин перед Сном тоже праздник. Я думаю, джентльмены, что вы не будете противиться. Кусочек от каждого кекса и глоток вина символизирует не только то, что вы вкушаете кровь и плоть Месса, но и то, что вы получаете возможность и способность создать собственного бога, как сделали эти семеро.

— Галлункс и я не можем совершить святотатство, — ответил Скалдер.

Миссис Кри была разочарована, но лицо ее тут же просветлело, когда Арс, Кармода и Танд сказали, что они конечно же не возражают. Кармода решил, что отказываться не следует. Нужно заручиться поддержкой миссис Кри. Он намеревался прибегнуть к ее помощи в будущем.

— Я думаю, — сказала женщина, — что вы, святые отцы, передумали бы, если бы знали историю этих семерых.

— Я знаю ее, — сказал Скалдер. — Прежде чем направиться сюда, я изучил вашу религию. Я не могу позволить себе ничего не знать о предмете, если у меня есть возможность изучить его. Насколько я понимаю вашу религию, дело происходило так: в начале богиня Босита путем непорочного зачатия родила сыновей-близнецов. Когда они выросли, один из сыновей, злой сын, убил другого, разрезал на семь частей и закопал в разных местах, чтобы мать не смогла собрать части вместе и дать новую жизнь сыну. Злой сын, Алгул, как вы называете его, правил миром, и только его мать не позволила ему уничтожить человечество. Везде было зло, люди погрязли в грехе. Но были и праведники, которые молили богиню вернуть к жизни Месса. И им было сказано, что если найдется на земле одновременно семь праведников, то Месс может быть возрожден. Многие добровольцы бросились на поиски семи праведников, но условие оказалось невыполнимым в течение семи веков. На планете ни разу не нашлось семи праведников одновременно. За эти семь веков в мире становилось все больше и больше зла. И вот однажды собрались вместе семь человек, семь праведников. Бог зла Алгул для того, чтобы уничтожить их, погрузил в Сон всех, кроме семи закоренелых грешников. Но семеро праведников успешно боролись со сном, войдя в духовную и физическую близость с богиней. — Лицо Скалдера при этих словах исказила гримаса страдания. — Каждый из них стал ее любовником, и все семь частей Месса воссоединились — он вновь ожил, хотя на этот раз непорочное зачатие тут было ни при чем, — ядовито заметил он. — Семеро грешников стали носителями зла на планете, а семеро праведников превратились в малых богов и стали консортами матери-богини. Месс вернул мир в прежнее состояние. Его брат-близнец был разорван на семь частей, и все части закопаны в разных местах. С тех пор добро преобладает над злом, но зла еще осталось очень много, и легенды утверждают, что, если соберутся одновременно семь великих грешников, они могут во время Сна вернуть к жизни Алгула.

Скалдер помолчал, улыбнулся явной глупости мифа, затем сказал:

— Конечно, существуют разные версии мифа, но я рассказал самое существенное и общее для всех вариантов. Это обычная история борьбы добра и зла, которая встречается во всех религиях Галактики.

— Может, это и общая тема всех религий, — сказала мамаша Кри, — но остается фактом то, что семеро создали своего бога. Я знаю это потому, что видела его на улицах, касалась его одежды, была свидетелем того, как он творил чудеса, хотя ему не очень нравится это занятие. И я знаю, что во время Сна собираются все грешные люди. Они могут вернуть к жизни Алгула. Ведь тогда они будут править миром и все их желания будут исполнены.

— Я вовсе не собираюсь ругать твою религию, миссис Кри! Но откуда тебе известно, что тот, кого ты видела, действительно Месс? — спросил Скалдер, — И как могут обычные люди сотворить бога из ничего?

— Я знаю, потому что я знаю, — произнесла женщина сакраментальную фразу религиозных фанатиков всех времен и народов. Она коснулась своей огромной груди. — Что-то там говорит мне об этом.

Кармода издевательски рассмеялся:

— Она побила тебя, Скалдер. Твоим же оружием. Разве твоя церковь не пользуется таким же аргументом в спорах, когда ее загоняют в угол?

— Нет! — холодно ответил Скалдер. — Это не так. Нам нет нужды заниматься этим. Здание церкви стоит твердо, несмотря на все наскоки атеистов и правительств. Церковь несокрушима, как и ее учение. Она проповедует Истину.

Кармода фыркнул, но отказался от дальнейшего обсуждения этого вопроса. Какая разница, что думает Скалдер и те, кто с ним? Кармода хотел действовать, ему надоела бесцельная болтовня.

Миссис Кри встала из-за стола и отправилась мыть посуду. Кармода хотел получить от нее побольше информации, но так, чтобы этого не слышали остальные. Он поднялся и сказал, что хочет помочь ей. Мамаша Кри была очарована. Она любила Кармоду за то, что тот постоянно оказывает ей услуги, отпускает комплименты. Хотя она и понимала, что он это делает не просто так, все же это льстило ей.

Уже на кухне Кармода сказал:

— Ну, мамаша Кри, расскажи мне правду. Ты действительно видела Месса? Также, как видишь меня?

Женщина подавала ему тарелки, чтобы он протирал их.

— Я видела его гораздо чаще, чем тебя. Он даже один раз обедал здесь.

Кармода с трудом проглотил сообщение о таком прозаическом контакте с божеством.

— Неужели? И после этого он ходил в туалет? — спросил он, считая это самым надежным способом отличить бога от простого смертного. Это настолько не божественное деяние, что…

— Конечно, — сказала мамаша Кри. — Ты думаешь, что у бога Месса не такие же желудок и кишки, как у тебя?

В это время вошел Скалдер, как бы для того, чтобы выпить воды. Кармода, однако, знал, что тот хочет подслушать разговор.

— Конечно, — сказал монах, — как и у всех людей. Скажи нам, мамаша Кри, давно ли ты видела Месса?

— Когда я была ребенком, а теперь мне пятьдесят лет.

— И с тех пор он нисколько не постарел и выглядит таким же молодым? — спросил Скалдер не без сарказма.

— О нет! Теперь он старик, вот-вот умрет.

Землянин поднял бровь.

— Здесь какая-то неясность, — быстро заговорил он. — Может, неточность в терминологии. По нашим понятиям бог умереть не может.

Танд, который тоже зашел на кухню, услышал последние слова и сказал:

— А разве ваш бог не умер на кресте?

Скалдер прикусил язык.

— Я прошу простить меня, — улыбнулся он. — Должен признаться, что я поддался приступу гнева, и это затуманило мою память. Я забыл о различии между человеческой природой и божественной природой Христа. Я рассуждал как язычник, но упустил из виду, что и языческие боги умирают. Может, вы тоже признаете отличие божественной природы Месса от человеческой природы. Этого я не знаю. Я пробыл у вас не так долго, чтобы вникнуть в тонкости. Мне нужно еще в очень многое вжиться, чтобы понять вашу религию полностью.

Он замолчал, сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду, и продолжал:

— Но все же я не думаю, что между вашей концепцией Месса и нашей концепцией Христа существует большая разница. Христос был воскрешен и поднялся на небо, чтобы соединиться со своим Отцом. Более того, его смерть была необходима — он принял на себя грехи человечества, пострадал за них и этим спас людей.

— Если Месс умрет, то он когда-нибудь возвратиться вновь.

— Ты не понимаешь. Коренная разница в…

— Значит, ваша религия истинная, а наша — языческая? — смеясь, перебил его Танд. — Кто может сказать, где правда, а где нет? Где факт, где миф? Все, что влечет за собой действие, — факт, и если миф вызывает действие — значит, он факт. Слова, которые произносятся здесь, умрут, вибрация воздуха, вызванная ими, затухнет. Но кто знает, умрет ли этот эффект, который возбудили они?

Внезапно в комнате потемнело, и каждый инстинктивно схватился за что-нибудь для опоры — за спинку стула, за край стола… Кармода ощутил волну тепла, прошедшую сквозь него, увидел, что воздух стал сгущаться, превращаться во что-то стекловидное…

Из этого зеркала фонтаном ударила кровь прямо ему в лицо. Она ослепила его, наполнила рот соленым, потекла в горло…

Послышался крик. Но это крикнул не он, а кто-то рядом. Кармода отпрянул назад, вытащил платок, вытер глаза и увидел, что стекловидная туманность исчезла. Исчез и фонтан крови. Но стол и пол вокруг него были окрашены густой красной жидкостью. Тут, вероятно, кварт десять, прикинул он. Как раз столько должно было вылиться из женщины, которая весит сотню фунтов.

Затем он увидел, как на полу борются мамаша Кри и Скалдер. Миссис Кри одолевала монаха — она была тяжелей и, возможно, сильнее его. Она была более агрессивной и чуть не задушила Скалдера. Он обхватил руки, которые вцепились ему в горло, и крикнул:

— Убери свои грешные руки, ты… самка!

Кармода захохотал, и звуки его хохота разрушили маниакальный психоз, овладевший женщиной. Она замерла, как бы очнувшись, опустила руки и сказала:

— Что я делаю?

— Ты хотела лишить меня жизни! — крикнул Скалдер. — Ты сошла с ума!

— О! — сказала она, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Это пришло раньше, чем я предполагала. Мне, пожалуй, сейчас лучше идти спать. Мне вдруг показалось, что я ненавижу вас всех, потому что вы непочтительно говорили о Мессе. И мне захотелось убить вас. Конечно, я была немного раздражена вашими речами, но не до такой же степени!

Танд заметил:

— Очевидно, причины твоего гнева гораздо глубже, чем ты думаешь, мамаша Кри. Он сидит в твоем подсознании, и теперь ты не смогла удержать его.

Он не закончил. Женщина повернулась и увидела, что Кармода и все в кухне залито кровью. Она вскрикнула.

— Заткнись, — сказал Кармода без всяких эмоций и ударил ее по губам.

Она замолчала, заморгала глазами, затем сказала дрожащим голосом:

— Сейчас я уберу все это. Я не хочу, проснувшись, отскребать засохшую кровь. Ты точно знаешь, что ты не ранен?

Он не ответил ей и пошел из кухни. Поднявшись по лестнице в свою комнату, он стал снимать намокшую в крови одежду. Галлункс, который шел за ним, заговорил:

— Я начинаю бояться. Если такое будет случаться часто, а, по всей видимости, это не галлюцинации, то что будет с нами?

— Я думаю, у вас есть устройство, которое защитит нас, — сказал Кармода, снимая остатки одежды и направляясь под душ. — Или вы сами не верите в него? — Он рассмеялся, увидев отчаяние на лице Галлункса, и заговорил из-за завеса воды, которая лилась ему на голову: — Ты действительно испугался?

— Да. А ты?

— Я? Испугался? Нет, я никогда и ничего не боялся. Я говорю это не ради красного словца. Я просто не знаю, что это такое — чувствовать страх.

— Я сильно подозреваю, что ты не знаешь, что такое чувствовать вообще, — сказал Галлункс. — Я даже сомневаюсь, есть ли у тебя душа. То есть она конечно есть, но запрятана так глубоко, что никто, даже ты сам, не можешь обнаружить ее. В противном случае…

Кармода рассмеялся и начал намыливать голову.

— Один врач, Джон Гопкинс, говорил, что я — конгениальный психопат, что я рожден совершенно неспособным воспринять мораль — без понимания греха, без понимания добродетели. Эти понятия для меня не существуют. Я рожден с какой-то болезнью мозга — у меня чего-то не хватает. Не хватает того, что делает человека человеком. Гопкинс говорил, что я из тех редких особей, перед которыми наука в 2856 году от Рождества Христова совершенно беспомощна. Он говорил, что такие, как я, должны всю жизнь проводить под действием обезвреживающего наркотика. На мне нужно было бы поставить тысячи экспериментов, чтобы выяснить, почему я такой психопат.

Кармода замолчал, вышел из-под душа и стал вытираться. Вдруг он улыбнулся:

— Ты, конечно, понимаешь, что если кто и мог с этим согласиться, то только не Джон Кармода. Я сбежал от Гопкинса, сбежал с Земли, улетел на край Галактики, на самую далекую планету Федерации — Спрингвод. Там я оставался почти год, счастливо проживая среди содомитов, но там меня отыскал Располд — космический Шерлок Холмс. Но я ускользнул от него и очутился здесь, на планете Радость Данте, где не действуют законы Федерации. Но я не собираюсь торчать здесь вечно. Не потому, что это плохой мир, вовсе нет. Здесь хорошая еда, вкусные ликеры и женщины вполне могут заменить земных женщин во всех отношениях. Но я хочу доказать Земле, что она всего лишь конюшня для глупых меринов. Я хочу вернуться назад, на Землю, и жить там в свое удовольствие, не опасаясь ареста.

— Ты сошел с ума! Тебя арестуют сразу же, как только ты вступишь на корабль.

Кармода рассмеялся:

— Ты так думаешь? А ты знаешь, что Федеральное Бюро Антисоциальных расследований получает информацию от Кужума?

Галлункс кивнул.

— Кужум — это всего лишь чудовищная белковая память и, возможно, компьютер. В ячейках своей памяти он хранит информацию о некоем Джоне Кармоде. Он приказывает обыскивать все корабли, взлетающие с Радости Данте, на предмет обнаружения Джона Кармода. Но если придет информация, что Джон Кармода умер, отдал богу душу? Тогда Кужум отменит все приказы и перешлет информацию о Кармоде в механическую картотеку. И тогда колонист с… ну, скажем, с Уайльценаулла проведет здесь отпуск, а затем решит лететь на Землю, свою родную планету. Кому до него дело, даже если он как две капли воды похож на Джона Кармоду?

— Но это же абсурд! Во-первых, откуда Кужум получит неопровержимые доказательства твоей смерти? А во-вторых, когда ты приземлишься в земном порту, твои отпечатки пальцев, данные об излучении мозга, — все будут занесены в картотеку.

Кармода ухмыльнулся:

— Я не хочу тебе говорить, как я собираюсь устроить первое, а насчет второго… ну и что? Данные о каком-то колонисте, родившемся черт знает где, заносятся в картотеку впервые… Кто будет проверять их? Я могу даже не менять имя.

— А если тебя узнают?

— В мире, где живет десять миллиардов людей? С такими шансами я не боюсь рискнуть.

— А если я расскажу о твоем плане властям?

— Разве мертвые говорят?

Галлункс побледнел, но взял себя в руки. Его лицо оставалось лицом благочестивого монаха. Большие темные глаза прямо смотрели на Кармоду. Он робко спросил:

— Ты хочешь убить меня?

Кармода расхохотался.

— Нет, это не потребуется. Не думаешь ли ты, что вы со Скалдером пройдете через Ночь и останетесь живыми и в здравом рассудке? Ты видишь, что происходит даже при слабых одиночных вспышках. А это только начало. Что же будет, когда начнется Ночь?

— А что же происходит с тобой? — спросил Галлункс, все еще бледный от пережитого страха.

Кармода пожал плечами и пригладил руками волосы, отмытые от крови.

— Очевидно, мое подсознание, или как вы его там называете, проецирует части тела Мэри. Можно сказать — реконструирует преступление. Но как можно чисто субъективное представление преобразовать в объективную реальность, я не знаю. Танд говорит, что на этот счет существует несколько теорий, которые пытаются объяснить это явление чисто научно, без привлечения божественных сил. Но бог с ними. Я не переживал, когда резал тело Мэри на куски: и не буду переживать, когда они будут появляться передо мною из воздуха. Я переплыву через океаны ее крови, но своей цели я достигну. — Он помолчал, глядя сузившимися глазами и все еще улыбаясь. Затем он спросил: — А что видишь ты во время вспышек?

— Я не знаю, почему я говорю тебе это, но все же я скажу, я был в аду.

— В аду?!

— Да, я горел в аду. Вместе с остальными грешниками. С девяносто девятью процентами тех, кто жил, живет и будет жить. — Пот струился каплями по его лицу. — И это не было что-то воображаемое. Я ощущал боль, свою и чужую.

Он замолчал, а Кармода склонил голову набок, как любопытная птица, разглядывая его. Галлункс прошептал:

— Девяносто девять процентов!

— Так. Значит, — сказал Кармода, — это беспокоит тебя больше всего. Это у тебя на уме постоянно?

— Может быть, и так, этого я не знаю, — прошептал Галлункс.

— Но как ты можешь думать об этом? Ведь даже твоя церковь давно отказалась от средневековой концепции адова огня. Что до меня, то многих людей следовало бы покарать в огне. Я бы хотел быть кочегаром в аду. Я бы с удовольствием вытапливал из людей жир эгоизма…

— Ты ненавидишь эгоистов? — саркастически спросил Галлункс.

Кармода, уже чистый и одетый, ухмыльнулся и начал опускаться по лестнице.

Миссис Кри уже закончила уборку и собиралась отправится спать. Она объяснила, что для их удобства оставит двери открытыми, и надеется, что когда проснется, то не найдет помещение грязным. Нужно вытирать ноги перед входом, выбрасывать пепел из пепельницы, мыть посуду… Она настояла на том, чтобы поцеловать каждого из них, затем расплакалась и сказала сквозь слезы, что, наверное, видит их всех в последний раз и что она просит прощения у мистера Скалдера за свой ужасный поступок. Скалдер был так растроган, что даже благословил ее.

Через пять минут миссис Кри ввела себе снотворное и удалилась.

Танд тоже попрощался.

— Если меня застигнет Ночь до того, как я доберусь до своих покоев, то мне волей-неволей придется бодрствовать. Ведь тогда уже не будет пути назад. Все будет черно, и все будет светло. Через семь дней ты будешь богом, или трупом, или монстром.

— А что вы делаете с монстрами? — спросил Кармода.

— Ничего, если они безвредны, как муж миссис Кри. В противном случае мы их убиваем.

Он пожал всем руки по земному обычаю и пожелал — не счастья, нет, а удачной ночи. С Кармодой он простился последним, долго держа его руку в своей и глядя в глаза:

— Это твой последний шанс стать чем-нибудь. Если Ночь не разморозит самые глубины твоей души, если ты останешься таким же айсбергом с головы до ног, каким был, значит, ты создан таким. Если в тебе осталась хоть искра человеческого тепла, дай ей разгореться, даже если тебе будет очень больно. Бог Месс однажды сказал: если ты приобрел жизнь, ты должен потерять ее. В этом нет ничего особенного. Другие боги, другие пророки в разных местах и в разное время говорили это. И это правда, тысячу раз правда.

Когда Танд покинул их, три землянина молча поднялись по лестнице и взяли с полки три шлема, каждый с маленькой коробочкой наверху. Из коробочек торчали длинные антенны. Они надели шлемы, повернули ручки, расположенные над правым ухом.

Скалдер прикусил тонкую губу и сказал:

— Я уверен, что ученые из Джунда не ошибаются в своих расчетах. Они говорят, что электромагнитные волны детектируются этим прибором и он вырабатывает противофазные волны, которые гасят внешние волны магнитного поля. Поэтому мы можем пройти через самую сильную магнитную бурю и она не подействует на нас.

— Надеюсь, что это так, — сказал Галлункс, глядя в пол. — Я благодарю бога за этот шлем.

— Я тоже, — сказал Скалдер. — Но я считаю, что мы двое полностью можем довериться богу и обнажить головы и души всем злым силам этой забытой богом планеты.

Кармода цинично усмехнулся:

— Тебя ничто не удерживает. Давай. Ты можешь заслужить ореол мученика.

— У меня есть приказ, — сухо сказал Скалдер. Галлункс встал и начал расхаживать взад и вперед.

— Я не понимаю, как могут магнитные волны солнца возбудить атомные ядра живых существ на таком расстоянии. И в то же время зондировать, прощупывать подсознание, стягивать железными тисками сознание, создавать немыслимые психосоматические изменения. Солнце становится фиолетовым, распространяет невидимые лучи, вызывает образы чудовищ, живущих в самых глубинах нашего подсознания, или рождает золотых богов. Кое-что я могу понять. Изменения частоты электромагнитного излучения нашего солнца не только влияет на климат и погоду, но и на поведение людей. Но как может солнце воздействовать на плоть и кровь так, что давление крови уменьшается, кости становятся мягкими, изменяют форму, застывают в новых формах, которые не были заложены в генах…

— Мы еще не настолько знаем гены, чтобы понять, что в них заложено, а что нет, — прервал его Кармода. — Когда я был студентом у Гопкинса, я насмотрелся много странного. — Он замолчал, вспоминая те дни.

Скалдер, прямой и тонкогубый, сел в кресло. Шлем делал его похожим скорее на солдата, чем на монаха.

— Это не будет длиться долго, — сказал Галлункс, расхаживая по комнате. — Ночь скоро начнется. Если Танд говорит правду, то в первые двадцать часов все, кроме нас, защищенных шлемами, погрузятся в глубокое коматозное состояние. Очевидно, их организмы устроены таким образом, что могут оказывать сопротивление. А потом они просыпаются. После пробуждения они настолько заряжены энергией, что могут не спать, пока не кончится фиолетовая фаза солнца. А пока они спят, мы…

— …будем делать свою грязную работу, — сказал в тон ему Кармода.

Скалдер поднялся:

— Я протестую! Мы здесь проводим научные исследования и сотрудничаем с тобой только потому, что здесь есть работа, которой мы…

— …не хотим пачкать свои лилейно-белые ручки, — закончил за него Кармода.

В этот момент стало темно, в комнате разлился темно-фиолетовый полумрак. У них закружились головы, все чувства как бы покинули их. Это продолжалось только одну секунду. Но этого вполне хватило, чтобы у них подогнулись ноги и они рухнули на пол.

Кармода с трудом поднялся на четвереньки. Он покачал головой, точно бык, которого хватили дубиной по голове.

— Вот это да! Хорошо, что у нас шлемы, — проговорил он. Он поднялся на ноги. Все его мышцы сводила ужасная боль.

Комната, казалось, была завешана фиолетовой вуалью. Было сумрачно и тихо.

— Галлункс, что с тобой? — спросил Скалдер.

Бледный, как привидение, с лицом, перекошенным гримасой боли, Галлункс вскрикнул, сорвал с головы шлем, вскочил на ноги и бросился из комнаты. Звук его шагов послышался внизу, в холле. Затем хлопнула входная дверь.

Кармода повернулся ко второму монаху.

— Он… Что с тобой?

Скалдер с открытым ртом смотрел на стенные часы. Внезапно он повернулся к Кармоде:

— Пошел прочь от меня! — прорычал он.

Кармода удивленно моргнул, затем улыбнулся и сказал:

— Пожалуйста! Я никогда не испытывал удовольствия от общения с тобой. — Он с интересом смотрел на Скалдера, который как-то странно двигался к двери. — Что с тобой? Почему ты хромаешь?

Монах не ответил и, двигаясь как-то боком, вышел из комнаты. Снова послышался звук хлопнувшей двери. Кармода долго стоял в одиночестве, размышляя. Затем он взглянул на часы, которые так внимательно изучал Скалдер. Как и все карренские часы, они показывали время суток, день недели, месяц и год. Фиолетовая вспышка началась в 17.25. Сейчас было 17.35.

Прошло пять минут. И еще двадцать четыре часа.

— Неудивительно, что я так проголодался, — громко сказал Кармода, снимая шлем и швыряя его на пол.

Затем он спустился на кухню, открыл дверь, ожидая получить в лицо струю крови, но ничего такого не произошло. Посвистывая, он достал из холодильника еду, сделал себе бутерброды и с удовольствием поел.

Затем проверил пистолет и направился к двери.

Раздался телефонный звонок.

Кармода заколебался, но все же решил ответить. Черт бы их всех побрал, подумал он и поднял трубку.

— Алло!

— Джон! — послышался приятный женский голос.

Кармода отдернул трубку от уха, как будто в ней спряталась змея.

— Джон! — снова послышалось из трубки, но теперь голос был далеким, призрачным.

Кармода глубоко вздохнул, расправил плечи и решительно поднес трубку к уху.

— Джон Кармода слушает! С кем я говорю?

Ответа не было.

Он медленно положил трубку на рычаг.

Когда он вышел из дома, то обнаружил, что на улице темно. Лишь уличные фонари, расположенные на расстоянии сотни футов друг от друга, да огромная зловещая фиолетовая луна, висящая над горизонтом, освещали улицу. Небо было чистым, но звезды казались очень далекими. Их свет едва добирался сквозь туман до поверхности планеты. Огромные серые здания казались айсбергами, плывущими сквозь призрачный мрак. Только подойдя к ним совсем близко, Кармода начинал различать их в деталях.

Город лежал в тишине. Ни лай собак, ни пение ночных птиц, ни звуки шагов не нарушали ее. Все звуки умерли.

Кармода долго колебался, раздумывая, сможет ли он управлять автомобилем, стоящим возле тротуара. Четыре мили до замка это довольно долгая прогулка пешком, особенно в этом загадочном фиолетовом тумане. Не то чтобы он боялся, но лишние сложности ему совершенно ни к чему. С одной стороны, на автомобиле проще избежать опасности, с другой — его будет легче заметить.

Наконец он решил, что первые две мили он проедет, а затем дойдет до замка пешком. Приняв это мудрое решение, он открыл дверцу и схватился за пистолет: однако он быстро опомнился. Человек в автомобиле, лежащий лицом вниз, был мертв. Кармода направил на его лицо луч фонарика и увидел, что оно представляет собой кровавую маску. Очевидно, водитель был из тех, что ищут свой шанс. Но ему не повезло. Вспышка имитировала болезнь, похожую на рак, которая быстро разъела ему лицо, уничтожив полностью.

Кармода вытащил тело и оставил его на земле. Ему понадобилось несколько минут, чтобы залить воду в радиатор и прогреть двигатель. После чего он медленно поехал вперед, пронзая туман светом фар. Он жался к тротуару, чтобы чувствовать что-нибудь твердое. Он думал о голосе в трубке, пытаясь осмыслить, что это могло означать.

Следует признать, думал он, что он, Джон Кармода, силой своего воображения может создавать из воздуха материальный объект. Значит, он является передатчиком энергии. Он хорошо понимал, что в нем самом не может быть столько энергии, которую он мог бы преобразовать в материю. Если бы он попытался бы сделать это, то сгорел бы еще до окончания этого процесса. Значит, он не генератор, а передатчик, преобразователь. Солнце излучает энергию, а он преобразует ее в материальные объекты.

Великолепно! Значит, он каким-то образом, не понимая сам, как все происходит, создает свою покойную жену. Он инженер. Скульптор. Вот чем она обязана ему!

Единственное, что он мог предположить, что весь процесс регулируется его подсознанием. Каким-то образом его клетки репродуцируются во вновь созданное тело жены. Может, клетки его тела отражаются в том зеркале, что возникает в сгустившемся воздухе, и таким образом появляется как бы отражение его самого?

Все это можно себе представить, но как быть с чисто женскими органами? Правда, в его памяти еще сохранились сведения о женской анатомии: в свое время, когда он был студентом, он разрезал достаточное количество трупов. Кроме того, он освежил свою память, когда резал тело Мэри на куски. Он делал это вполне научно, по всем правилам вскрытия трупов. Он даже нашел и рассмотрел четырехмесячного эмбриона — главную причину своего гнева и отвращения к ней. Этот уродец превратил самое прекрасное в мире тело в чудовище с раздутым животом. Джон знал, что ребенок отнимет часть любви, которая должна принадлежать только ему, Джону Кармоде. Он не желал отдавать даже крохи этой любви кому бы то ни было. Он один хотел обладать самым прекрасным, исключительным, драгоценным существом в мире.

Тогда он предложил ей избавиться от ребенка. Она сказала “нет”. Он стал настаивать, а она сопротивлялась и кричала, что не любит его, что этот ребенок вовсе не от него, а от человека, настоящего человека, а не от такого чудовища и эгоиста. Тогда он рассердился, впервые в жизни впал в гнев. Нет, это не то слово. Глаза его засверкали, все вокруг стало кроваво-алым…

Да, это случилось в первый и последний раз в жизни. И потому он здесь. Если бы он не убил ее в тот раз, он бы убил ее потом, будучи в здравом рассудке. Просто потому, что не мог бы равнодушно смотреть, как самое прекрасное существо во вселенной превращается в пузатого урода.

Может быть, так, а может быть, нет. Что толку думать о том, что случилось бы? Нужно думать о том, что уже произошло.

Каждый реалист должен рассматривать только факты. Клетки Мэри должны быть женскими, но они явно не женские, если являются зеркальным отражением его клеток. А ее мозг? Даже если он может воссоздать ее тело как женское, так как он более или менее знаком с его строением, то с мозгом все обстоит сложнее. Его сложнейшая первоначальная структура плюс мириады микроскопических извилин… Нет, никто не в состоянии воссоздать его.

Если у нее есть мозг, а он должен быть, то это мозг Джона Кармоды… А если так, то ее мозг содержит его память, его характер, его привычки. Это очень неожиданно — найти себя в теле Мэри. Тут неизвестно, как надо поступить. Но не будь он Джоном Кармодой, если не выпутается из любой ситуации.

Он рассмеялся при этой мысли. А почему бы ему не отыскать Мэри? Он будет обладать самой прекрасной женщиной, которая имеет его мозг и всегда и во всем будет согласна с ним. Сублимированное самообогащение.

Он снова рассмеялся. Мэри использовала этот термин в последний момент перед тем, как он вышел из себя. Она сказала ему, что для него она не женщина, не жена, а просто инструмент, с помощью которого он доставляет себе наслаждение. Она никогда не испытывала с ним всепоглощающего ощущения слияния в одно целое, которое чувствует всякая любимая женщина, жена в объятиях мужа. Нет, она всегда чувствовала, что она одна. И тогда она пошла к другому мужчине, но и с ним она не испытала момента, когда все сливается в одно потому, что она все время помнила, что совершает грех и ей придется очищать себя исповедью и покаянием. Даже это чувство высшего наслаждения оказалось закрытым для нее. И тем не менее с тем человеком она чувствовала себя более женщиной, чем с ним, Джоном Кармодой, своим мужем.

Ну что же, сказал он себе, все в прошлом. Забудем его и будем думать о той, что похожа на Мэри.

Он был рад, что создание его воображения находится вне его, а не внутри, как это происходит с другими. Может, это потому, что у него замороженная душа? Ну что же, тем лучше. Эта замороженность исключает субъективность, выталкивает воображение наружу, позволяет бороться с воображением, а не быть беспомощной жертвой, вроде той девушки с эпилепсией, или мужа мамаши Кри, или человека с лицом, изъеденным раком.

Если та, что выглядит как Мэри — создание твоего разума, как Афина — создание Зевса, то в момент ее рождения у нее должен быть разум его, Джона Кармоды. Но затем она становится независимым существом со своими мыслями и поступками.

Итак, Джон Кармода, если ты вдруг обнаружил, что потерял свое тело и находишься в теле женщины, которую ты когда-то убил, и будешь знать, что в ее теле находишься именно ты, что ты будешь делать?

— Я, — пробормотал он про себя, — тотчас же приму этот факт, как очевидность. Я определю для себя пределы, в которых мне предстоит жить. Но что же я буду делать? Чего я хочу? Я хочу улететь с Радости Данте, вернуться на Землю или на любую планету Федерации, где я легко смогу найти себе богатого мужа и стать его первой женой. Я ведь буду самой прекрасной женщиной в мире!

Он хохотнул при мысли об этом. Он представил себя женщиной, думая, как же это будет в действительности. Прекрасная женщина с его умом сможет завоевать всю Вселенную, схватить ее за хвост и крепко держать.

Он…

Руки его крепко стиснули руль, и он резко затормозил. Новая идея обожгла его.

— Но почему я сразу не подумал об этом? — Он сказал это вслух. — Мой бог, если мы сможем прийти к соглашению — и даже если не сможем, я заставлю ее — черт побери, это же прекрасное алиби! Я никогда не признавался, что убил ее. И они не смогли найти ее труп. Я возвращаюсь с ней на Землю и говорю: “Джентльмены, вот моя жена! Она, как я вам и говорил, просто исчезла. Попала в катастрофу, потеряла память и каким-то образом очутилась на Радости Данте”… Это звучит не очень правдоподобно, но ведь такие вещи случаются сплошь и рядом. Вы не верите этому? Возьмите отпечатки пальцев, сделайте анализ крови, ЭКГ…

Но не случится ли в результате эксперимента, что это он, Джон Кармода, если новая Мэри состоит из его зеркально отраженных клеток? Возможно. Но вполне может быть, что она имеет свои собственные отпечатки. Он не раз видел их, и они вполне могли отпечататься в его сознании. Так что он мог репродуцировать их в тебе, новой Мэри.

Но ЭКГ! Если эти импульсы мозга совпадают с его собственными импульсами?

Правда, иногда форма импульсов меняется при травмах головы, а именно это может служить доказательством всей истории. А дзета-волна? Она может показать, что субъект — мужчина. Это наверняка заинтересует экспертов, и они займутся более подробным исследованием. Единственное условие для того, чтобы дзета-волна изменила свой ритм, — это изменение пола субъекта. Исследование покажет, что ее гормоны в основном женские. Или не покажет? Если ее клетки зеркальное отражение его клеток, то и гены тоже? А может быть, и гормоны? А внутренние исследования? Не покажут ли они, что внутренние органы Мэри мужские, а не женские?

Во второй раз Кармода был грубо сброшен с облаков на землю, но мозг его уже зацепился за другую возможность доказательства алиби: она ведь во время пребывания на Радости Данте наверняка попала в семидневный период фиолетовой волны. А это могло привести к странным изменениям в ее организме — тут и формы мозговых волн, и гормоны, и перемены во внутреннем строении. Разве не так? Это действие электромагнитного излучения солнца. Конечно, все это привлечет особое внимание, и ей придется пройти через тысячи неприятных опросов. Но если у нее будет твердая воля и железные нервы (а они такими будут), то она пройдет через все это и потребует права быть гражданином Федерации. И законники, хотя и неохотно, но признают за ней это право и позволят жить там, где она захочет. А после этого какую великолепную пару составит она с Джоном Кармодой!

Если бы она не стремилась к контакту с ним, зачем бы тогда она являлась к нему, звонила по телефону… Если у нее тот же мозг, что и у него, почему бы ей не подумать о том же, что и он?

Он нахмурился и стал задумчиво посвистывать. Было еще одно, чего он не мог игнорировать, хотя это ему не нравилось. Может быть, она вовсе не Джон Кармода в образе женщины?

Может быть, она Мэри?

Это он поймет сразу, как только встретится с ней. Но планы его изменятся — с учетом возникшей ситуации. Пистолет в его кармане даст ему то уникальное переживание, возбуждение, которое он обещал себе.

И тут он увидел в пурпурном тумане мужчину и женщину. Женщина была одета, а мужчина совершенно голый. Они обвили друг друга руками, и мужчина прижимал женщину к железному столбу уличного фонаря. Женщина не сопротивлялась этому страстному порыву, она даже помогала ему, подлаживаясь под неуклюжие движения мужчины.

Кармода рассмеялся.

При этом хриплом звуке, разорвавшем густую тьму туманной ночи, мужчина поднял голову и посмотрел безумными глазами на землянина.

Это был Скалдер, но такой Скалдер, которого нельзя было узнать. Его длинное лицо, казалось, удлинилось еще больше, выбритый череп был покрыт пушком, который даже в темноте ночи казался золотым. Ноги его совершенно деформировались и стали чем-то средним между ногами человека и ногами быка. Создавалось впечатление, что ноги его как будто выгнулись назад наподобие ног быка. Ступни изогнулись так, что он мог ходить только на носочках, как балерина. Вместо пальцев на ступнях желтели роговые наросты — копыта.

— Бычьи ноги! — громко сказал Кармода, не в силах сдержать свою радость.

Скалдер отпустил женщину и повернулся к Кармоде. Тот увидел козлиные черты в лице монаха. Вид его был отвратителен. Старый монах превратился в гнусного сатира.

Кармода откинул голову и расхохотался, но тут же резко осекся и замолчал, забыв закрыть рот.

Женщина была Мэри.

Он, точно парализованный, смотрел на нее, а Мэри улыбнулась и весело помахала ему рукой. Затем она подхватила под руку Скалдера и повела его с собой во тьму, как это делали до нее миллионы женщин, старающихся соблазнить мужчин. При других обстоятельствах эффект был бы комическим, так как у нее была фигура женщины на шестом месяце беременности.

Кармода вдруг ощутил то, чего еще никогда в жизни не ощущал, — дикую тягу к Скалдеру, смешанную с холодным язвительным смехом над самим собой. Он чувствовал, что невидимые нити влекут его к монаху, но сам он стоял поодаль и зло смеялся над собой. А над всем этим медленно поднималось другое чувство, грозящее захлестнуть его целиком, — животная плотская страсть к Мэри. Его охватил ужас от такой раздвоенности.

Против этого у него была только одна защита, и он тут же применил ее: он выскочил из автомобиля, обежал его и бросился за ними с пистолетом в руке, стреляя в красный туман.

Скалдер как-то странно хихикнул, упал на землю и покатился, белый, как белье из прачечной, которое гнал ветер отчаяния в неверном свете ламп, еле пробивающихся сквозь туман.

Мэри резко обернулась. Рот ее был открыт в безмолвном крике. Она подняла руки, будто моля о пощаде, и вслед затем тяжело рухнула на землю.

Джон Кармода споткнулся, получив тяжелый удар сначала в грудь, затем в живот. Он чувствовал, что сердце его разбито, что он падает, что кровь хлещет на него фонтаном, что он проваливается в бездонный мрак…

Кто-то выстрелил в него, подумал он, и это был конец, прощание со Вселенной, которая громко рассмеялась над ним…

Кармода очнулся. Он лежал на спине, и мысли медленно ворочались у него в голове. В небе над ним была растопырена багровая ладонь луны, будто какой-то великан швырнул в небо перчатку, бросая вызов самому небу. Ну, Джон Кармода, маленький, толстый ничтожный человек, сдавай карты — твоя очередь!

— Снова игра, — пробормотал Кармода и с трудом поднялся на ноги.

Руки его ощупывали тело, ожидая наткнуться на дыры в нем. Но все было цело и следов крови не было, хотя одежда была влажная. Но это не от крови, а от пота.

Так вот, значит, как умирают, подумал он. Это ужасно, потому что чувствуешь себя абсолютно беспомощным, как ребенок, которого сжимает в объятиях взрослый. И не потому, что хочет убить тебя, а потому, что очень любит. Постепенно к нему вернулась способность думать, и, очевидно, это странное ощущение испытали Скалдер и Мэри, когда в них вонзились пули. И это ощущение каким-то образом передалось ему, Кармоде, и он получил такой шок, что надолго потерял сознание и подумал, что умер.

А что если бы он продолжал думать так? Он действительно умер бы?

Так что же это?

— Не будь дураком, Кармода, — сказал он себе. — Что бы ты ни делал, не будь дураком. Ты просто испугался… до смерти.

Он подошел к Мэри и перевернул ее тело.

Крик из темноты заставил его подпрыгнуть. Он повернулся и, держа пистолет в руке, стал вглядываться в темноту, но не увидел ничего.

— Скалдер! — позвал он.

В ответ раздался дикий крик, скорее звериный, чем человеческий.

Улица тянулась по прямой ярдов на сто, а потом поворачивала. На углу стоял высокий дом, каждый из шести этажей которого нависал над предыдущим. Дом был похож на громадный телескоп, воткнутый острым концом в землю. Из-за угла дома вышел Галлункс, лицо которого было искажено гримасой боли. Увидев Кармоду, он замедлил шаг.

— Отойди в сторону, Джон! — крикнул он. — Ты не можешь заходить сюда, если я здесь. Иди прочь! Я занял это место и хочу быть здесь. Здесь место только для одного, и оно предназначено мне!

— О чем ты говоришь, черт возьми! — выкрикнул Кармода. Он все время держал монаха на мушке пистолета. Было неизвестно, к чему может привести эта сумасшедшая говорильня.

— Ад! Я говорю об аде! Неужели ты не видишь это пламя, не чувствуешь его? Оно обжигает меня, когда я в нем, и сжигает других, когда меня в нем нет. Отойди в сторону, Джон, позволь мне спасти тебя, избавить от мучений. Я уже научился немного управлять им и могу выйти из него, когда поблизости никого нет. Тогда оно начинает искать другую грешную душу. Найдя ее, пламя накидывается на нее, но когда я снова вхожу, оно отпускает свою жертву, перебравшись на меня. Я делаю это, невзирая на жуткие мучения.

— Ты действительно сумасшедший, — сказал Кармода. — Ты…

Но тут он дико вскрикнул, выронил пистолет и стал кататься по земле, хлопая руками по одежде.

Это окончилось также внезапно, как и началось. Он сел, дрожа и всхлипывая от боли и страха.

— О, боже! Что это было? Пламя, огонь!

Галлункс шагнул вперед и встал рядом с Кармодой, стиснув кулаки и бешено вращая глазами, как бы отыскивая путь для бегства из своей невидимой тюрьмы. Но увидев, что Кармода идет к нему, он остановил свой взгляд и сказал:

— Кармода, никто не заслуживает таких мук, даже самый отъявленный грешник, даже ты, Кармода!

— Это очень приятно, — сказал Кармода, но голос его был не столь насмешлив, как обычно.

Теперь он испытал на себе те мучения, которые испытывает монах. Его очень интересовало, как это получается. Как мог Галлункс проецировать свои галлюцинации на другого человека, чтобы тот почувствовал то же самое? Единственное, что он мог предположить, что излучение солнца воздействует на мозговое излучение отдельных людей, намного увеличивая его интенсивность. И это излучение воздействует на других людей без прямого контакта. Значит, в этом нет никакой тайны. Такая передача энергии давно известна. Радиоволны переносят звук и изображение, а при помощи слуха человек может слышать другого человека, даже не видя его. Но в этом случае эффект был поразителен. Он вспомнил свое ощущение, как пуля, попавшая в тело Мэри, входила в его тело, вспомнил ужас смерти, охвативший его…

Это был настоящий ужас независимо от того, его это было ощущение или Мэри. Если в течение семи ночей каждый встречный будет передавать ему свои ощущения, а он не сможет сопротивляться им…

Нет, он не беспомощен! Он может убить всякого, кто генерирует и передает ему свои ощущения.

— Кармода! — крикнул Галлункс, очевидно, стараясь громкостью голоса заглушить непереносимую боль. — Кармода, ты должен понять, что не пламя преследует меня, это я преследую пламя, я хочу быть в аду! Но ты не должен из этого заключить, что я отрекся от своей веры, от своей религии и, следовательно, должен вечно находиться там, где горит адский огонь. Нет, я верю в учение нашей церкви еще тверже, чем раньше! Я не могу не верить! Но… я охотно отдаю себя пламени, так как не верю, что обрекать на страдание и на страшные муки девяносто девять процентов богом созданных душ справедливо. А если это справедливо, тогда я должен быть среди них!

И хотя я верю в каждое слово священного писания, я отказываюсь занять свое место на небесах среди благословенных. Нет, Кармода, я остаюсь среди проклятых навеки в знак протеста против божьей несправедливости. И если случится так, что спасутся от ада девяносто девять и девять десятых процента и лишь одна душа попадет в ад, я шагну в огонь и встану рядом с ней. И скажу: “Брат, ты не один! Я с тобой навечно или до тех пор, пока над нами не сжалится господь!” Но ты, Кармода, не услышишь от меня ни одного проклятия, ни одной мольбы. Я буду стоять и гореть, пока эта несчастная душа не освободится и не присоединится к остальным счастливчикам…

— Ты сошел с ума! — сказал Кармода, хотя он не был уверен в этом.

Лицо Галлункса все еще было искажено болью, но он уже не выглядел так, как будто его раздирали две противоборствующие силы. Теперь он, несмотря на мучения, стал самим собой.

Кармода не мог придумать ни одной причины, которая могла бы благотворно подействовать на Галлункса. По его понятиям, все должно было быть наоборот. Пожав плечами, он направился обратно к автомобилю. Галлункс что-то кричал ему вслед, что-то предупреждающее и ободряющее. В следующую секунду Кармода ощутил огромное жжение в спине. Ему показалось, что на нем вспыхнула одежда.

Он повернулся, выхватил пистолет и выстрелил в направлении монаха, хотя он не мог его видеть из-за вспышки пламени.

Внезапно ослепительный свет и нестерпимый жар исчезли. Кармода заморгал, стараясь привыкнуть к резкому переходу в полутьму и ожидая увидеть тело Галлункса. Он полагал, что галлюцинации исчезли вместе с тем, кто их порождает, но он увидел только один труп — труп Мэри.

В глубине улицы мелькнул силуэт и скрылся за углом. До Кармоды донесся крик. Галлункс преследовал свои галлюцинации, борясь за высшую справедливость.

— Пусть идет, — сказал Кармода. — Пусть, раз уж он таскает свое пламя с собой.

Теперь, когда Мэри была мертва, настало время ответить себе на некоторые вопросы, которые уже давно мучили его.

Он принес из автомобиля молоток и длинную тупую отвертку. С помощью этих инструментов он проделал в ее черепе дыру. Отложив молоток, он взял фонарик и встал на колени, склонившись над черепом. Затем он выключил фонарик и направил луч света в проделанное отверстие. Он знал, что не сможет отличить мозг женщины от мозга мужчины, но он хотел знать, есть ли там мозг вообще. Может, там просто клубок нервов для приема телепатических приказов, которые излучает он. Если ее жизнь и ее поведение как-то зависят от его подсознания, то…

Мозга там не было. Было то, чего он не успел рассмотреть. Он увидел только свернутые кольца в чешуе, сверкающие красные глаза, открытую пасть с ярко-белыми клыками. А затем перед глазами у него поплыл туман — после того, как что-то молниеносно ударило его из дыры в черепе.

Он упал на спину, фонарик выпал из его руки и покатился по земле, светя в ночь. Джон уже не думал об этом, так как чувствовал, что лицо его начало распухать. Оно раздувалось, как мяч, в который накачали воздух. Дикая боль распространилась по его венам. Огонь жег тело, тек по жилам, как будто в них вместо крови текло расплавленное серебро.

И от этого пламени нельзя было спастись, как он спасся от пламени Галлункса.

Кармода дико закричал от ярости, вскочил на ноги и, обезумев, стал топтать ногами змею в черепе, чьи клыки впились ему в щеку и чей хвост терялся в сгустке нервов. Змея долго лежала, свернувшись клубком в черепе Мэри, и дожидалась момента, когда Джон Кармода из любопытства открыл ее обиталище. И она выпустила свой яд в того человека, который ее создал.

Он остановился только когда это чудовище было растоптано. Затем он упал на колени рядом с Мэри. Все его тело было, как сухое дерево, охваченное пламенем, и ужас от того, что он скоро сгорит до смерти, исторг из его груди дикий крик…

В хаосе его бешено мелькавших мыслей была только одна, которую он сознавал, один холодный островок в море огня. Он убил себя.

Где-то там, в освещенном луной пурпурном тумане, ударил гонг.

Медленно, нараспев считал рефери: …пять, шесть, семь…

Кто-то в толпе — Мэри? — кричал:

— Вставай, Кармода, вставай! Ты выиграешь, Джонни, мальчик, вставай, нокаутируй этого скота! Не дай ему досчитать до десяти! Джо-о-о-ни-и!

— Восемь!

Джон Кармода застонал, сел и попытался встать на ноги. Но тщетно…

— Девять!

Гонг еще звенел. Зачем ему нужно подниматься, если его спас гонг?

Но рефери почему-то еще считает…

Что это за раунд, который не кончается после гонга? А может, это начало нового раунда, а не конец старого?

— Вставай, дерись! Отправь в ад этого громилу! — пробормотал он сам себе.

— Девять! — все еще висело в воздухе, как подвешенное в тумане. И светилось слабым фиолетовым светом…

— С кем он дерется? — спросил он и поднялся.

Ноги у него дрожали, глаза его чуть приоткрылись. Все тело ломило. Левая рука пошла вперед, резкими толчками зондируя воздух, подбородок спрятался под левое плечо, правая рука наготове. Правая однажды подарила ему звание чемпиона.

Но с кем здесь драться? Нет ни рефери, ни зрителей. Нет кричащей Мэри. Только он один.

Но где-то ударил гонг.

— Телефон, — пробормотал он и огляделся.

Звук доносился из огромной гранитной будки невдалеке. Он пошел к будке, ощущая, как дико болит у него голова, как одеревенели ноги, как крутит его живот, как будто там проснулась змея.

Он поднял трубку.

— Хэлло! — сказал он, удивляясь, зачем он это делает, ведь это звонят не ему.

— Джон? — спросил голос Мэри.

Трубка упала, ударилась о стену, и тут же трубка и аппарат разлетелись на кусочки, когда Кармода всадил в них всю обойму из пистолета. Кусочки красного пластика ударили ему в лицо. Кровь, настоящая кровь, его кровь, потекла по щекам, по подбородку, теплыми струйками побежала по шее.

Спотыкаясь, чуть не падая, он побежал прочь, перезаряжая пистолет и повторяя на бегу:

— Идиот, ты мог сделать себя слепым, убить себя. Идиот, безмозглый идиот! Это надо так потерять голову!

Внезапно он остановился, сунул пистолет в карман, достал платок и вытер кровь с лица. Раны оказались царапинами, хотя и болезненными. И лицо его уже не было распухшим.

Только теперь он осознал, что значит этот голос.

— О, проклятая богородица! — простонал он.

Даже в таком состоянии одна часть его сознания была в стороне, оставаясь холодным наблюдателем. Она и отметила, что такие слова он произносил только в детстве, а здесь, на Радости Данте, они то и дело срывались с его губ.

Наблюдатель сказал:

— Ну что же ты, Джонни, возьми себя в руки. Зачем нас пугать?

Он попробовал рассмеяться, но у него получился только хрип, такой жуткий, что он сам испугался.

— Но я убил ее, — прошептал Кармода.

— Дважды, — сказал наблюдатель.

Он выпрямился и, сунув руку в карман, крепко сжал рукоять пистолета.

— О’кей, о’кей! Значит, она может возвращаться к жизни. Значит, и это зависит от меня. Ну так что? Ее можно убивать снова и снова, а когда кончатся семь ночей, она погибнет навсегда и я избавлюсь от нее. Даже если мне придется весь город устлать ее трупами, я сделаю это. Конечно, она будет потом ужасно вонять. — Он попытался улыбнуться. — Но я не собираюсь убирать трупы. На это есть специальная служба.

Он пошел к автомобилю, но решил еще раз взглянуть на труп Мэри.

На асфальте была лужа черной крови, и кровавые отпечатки следов вели в ночь. Но труп исчез.

— Отлично, а почему бы и нет? — прошептал Кармода. — Если воображение может создать из ничего плоть, и кровь, и кости, то еще проще воображением уничтожить все это. Ведь есть же принцип наименьшего сопротивления, экономика природы, закон минимальных усилий. Джон, старина, никаких чудес в этом нет! Все происходит вне тебя, Джон. У тебя внутри все в порядке, все неизменно.

Он вскочил в автомобиль и поехал. Стало немного светлее, и он ехал быстрее. Разум его тоже начал отходить от первых потрясений.

— Господь сказал: “Восстань из мертвых!”, и они восстали, — говорил Кармода. — Чем я не бог? Если бы я мог доказать это на другой планете, там бы я был богом. Но здесь, — он ухмыльнулся совсем как раньше, — здесь я один из многих, шляюсь в ночи вместе с другими монстрами.

Дорога перед ним вытянулась прямая, как луч лазера. Уже можно было различить замок Боситы в конце улицы. Но огромная луна заливала все своим светом, и он едва видел темно-пурпурную громаду замка в светло-пурпурном тумане. Можно было лишь догадываться, что замок сделан из камня, а не из бесплотных теней, что это замок, а не его призрак.

В небе сияла луна. Золотисто-пурпурная в центре и серебристо-пурпурная по краям. Она была такой огромной, что казалось, будто она падает на землю. Ощущение падения усиливалось легким смещением, игрой оттенков в пурпурном тумане. Когда Кармода смотрел прямо на нее, луна словно вспучивалась, а когда отводил взгляд, она съеживалась.

Он решил ехать и смотреть на этот шар только сквозь ветровое стекло. Больше нельзя было терять времени, нужно было сосредоточить все внимание на тумане, полном опасностей. Казалось, все вокруг было готово поглотить его. Он чувствовал себя маленьким мышонком среди огромных пурпурных котов, и ему совсем не нравилось это ощущение.

Он помотал головой, как бы желая разбудить себя, и это помогло ему. Те несколько секунд, когда он смотрел на луну, чуть не усыпили его. Или, вернее, усыпили его бдительность. Теперь он был в полумиле от замка Боситы, а он даже не помнил как проехал последние мили. Луна, эта пурпурная губка, вобрала в себя все его ощущения.

— Эй, Джон! — крикнул он сам себе. — Ты едешь слишком быстро.

Он подогнал автомобиль к основанию статуи в центре улицы. Тень от статуи спрячет автомобиль от глаз тех, кто мог стоять перед замком, и тех, кто мог смотреть в окно.

Он вышел из машины, обошел статую кругом, насколько позволял видеть туман, вблизи не было живых существ. Кое-где на мостовой валялись трупы. Еще больше их было на лестнице, ведущей к большому портику замка. Но опасного ничего не было. Конечно, может кто-нибудь из лежащих здесь и притворяется, чтобы наброситься на беззащитного прохожего, когда тот будет проходить мимо якобы бездушного трупа.

Он осторожно приблизился. Прежде, чем подойти совсем близко к телам, он остановился и осмотрел их. Ни один труп не проявлял признаков жизни. Они были искалечены, изувечены или так обезображены, что вряд ли кто-нибудь из них притворялся мертвым. Скорее всего, это действительно трупы.

Он прошел мимо них и начал подниматься по лестнице. Темные каменные колонны портика тянулись вверх. Их верхушки терялись в клубящемся тумане. Колонны были сделаны в форме ног — мужских и женских.

А за ними была тьма, тьма и тишина. Где жрецы и жрицы? Где хор, где чудотворцы, где кричащие женщины, перепачканные собственной кровью и потрясающие ножами, которыми они в исступлении наносили себе раны?.. Раньше… когда это было?., когда он был впервые допущен на ритуал, он был один среди тысяч, не охваченный всеобщим безумием, ревом, оглушительным шумом. А теперь здесь был мрак, поющая тишина.

Действительно ли в замке живет Месс, как утверждал каждый карренец, с кем он говорил? Может, он и сейчас здесь и ждет, когда пройдет Ночь Света? Ведь, как утверждали все, Месс не мог быть уверен в том, что мать будет всегда благосклонна к нему. Если победит Алгул, тогда он или кто-нибудь из его приверженцев убьет Месса. Мог наступить такой момент, когда последователи бога зла будут настолько могущественны, что убьют бога добра.

И когда кончится Ночь Света и проснутся спящие, миром уже будет править другой бог. Все поклонники Алгула будут праздновать победу — вплоть до наступления следующей ночи, которая может принести им поражение.

Сердце Джона бешено забилось, какой величавый поступок — убить бога! Только один человек из миллиардов может похвастаться этим. Убийство бога! Если его, Джона Кармоды, репутация была достаточно высока и до этого его знали во всей Галактике, то какая же она станет после убийства бога? Ни одно его прежнее деяние не может сравниться с этим! Ни одно!

Пока, сказал он себе, он не сделал ничего. Он стиснул рукоять пистолета и прошел между ног женщины. Пурпур сгустился до темноты. Он шаг за шагом продвигался вперед. Изредка он оглядывался назад, где был свет, правда, слабый. Он виднелся в просветах между каменных ног. Свет колебался, как простыня, которую колыхал ветер.

Он снова повернулся лицом к мраку и Замку. Он не знал, что означают эти колебания света, вероятно, они таят в себе угрозу. Может быть, самую страшную из всех, с которыми он встречался в течение ночи.

А может, кто-то заставляет его идти в Замок? Проецирует на него свои желания?

Он остановился. Ему не понравилась мысль о том, что кто-то знает о его присутствии, ждет его, готовясь схватить.

Он пробормотал:

— Не суетись, Джон. Почему ты так нервничаешь? Пусть там хоть сам бог, не дай ему одолеть себя. Ты просто не можешь себе это позволить. А впрочем, черт побери, какая разница? Или ты — или он! Мне очень хочется убить его. Показать этим ублюдкам, кто я такой.

Он и сам не знал, что и кому он хочет показать. А может, в том, что он хочет выделиться из всех, есть что-то плохое? Может быть. Плевать.

Он отбросил все мысли. Дело, вот о чем надо думать.

И вдруг, без каких-либо сигналов со стороны органов чувств, он понял, что вошел в Замок. Ни свет, ни звук не уменьшились и не усилились. Хотя он ничего не видел, но отчетливо представлял себе пол из отполированных красных плит, простиравшийся на целую милю от входа до дальней стены. Стены зала тоже были зеркально гладкими. Они плавно переходили в куполообразный потолок. В отличии от украшенных статуями наружных стен замка внутри стены были голы, как внутренность раковины.

Он медленно пошел вперед, колени его были чуть согнуты. Он был готов прыгнуть назад при малейшем звуке или прикосновении. Тьма сгущалась вокруг него. Она как будто вливалась в глаза, уши, ноздри, наполняла его собой. Он оглянулся и уже не увидел очертаний огромной арки, через которую он вошел.

Но Кармода не сомневался. Он действовал по собственной воле, у него была своя определенная цель.

Он шел очень медленно. Шаг за шагом он прошел полмили, часто останавливаясь и прислушиваясь. Наконец, когда он уже решил, что ходит кругами, нога его коснулась чего-то твердого. Он опустился на колени и пощупал рукой. Это была первая ступень. Он поднял ногу, поставил ее на ступень и прислушался. Все было спокойно. Тогда Джон Кармода стал потихоньку подниматься по лестнице, пока не добрался до трона.

— Посмотрим, — пробормотал он. — Кресла смотрят в сторону входа. Значит, если я пойду прямо от них, то доберусь до маленькой дверцы в стене. А там…

А там, как ему говорили, находится Арча Босита — Святая Святых. Чтобы попасть туда, нужно было войти в эту дверь. Туда допускались только избранные из избранных. Высшие жрецы и жрицы, государственные деятели и, конечно, выжившие после Ночи Света.

Это была комната, где совершались главные таинства. И именно здесь, если верить рассказам, родились Месс и Алгул. Здесь иногда появлялась сама богиня Босита. И здесь она становилась женой семи праведников или семи грешников, чтобы вновь родить своего сына Месса или своего сына Алгула.

Дверь никогда не запиралась. Ни один карренец, который не чувствовал себя достойным, не осмеливался войти туда. Даже избранные при входе подвергались страшной опасности.

Босита не очень привередлива в еде, и она часто голодна — такова была пословица на планете. Тот, кто произносил ее, никогда не объяснял смысла пословицы, хотя было ясно, что он знает гораздо больше, чем говорит. Возможно, он боялся, так как после высказывания всегда следовал жест, который должен был защитить от гнева богини.

Раньше Джон Кармода был убежден, что религия на этой планете, как и все остальные религии, была основана на мошенничестве, а уж потом — на суеверии. Теперь он уже не был так уверен в этом. На этой планете происходило слишком много такого, чего не могло произойти нигде.

Его вытянутая рука коснулась стены. Камень был теплый, чересчур теплый, как будто по другую сторону стены был разложен костер.

Он толкнул, и стена поддалась. Открылась дверь. Ни один луч света не пробивался из-за двери — там было темно, как и здесь.

Он долго стоял, придерживая дверь, не решаясь войти, но и не желая оставаться на месте здесь. Если он войдет и дверь закроется, он может оказаться в западне.

— Черт побери! — воскликнул он. — Все или ничего.

Джон открыл дверь шире и вошел. Дверь двигалась абсолютно бесшумно. Он не слышал, как она закрылась за ним. Как ее открыть снова, он не имел понятия. Он попытался, но безуспешно.

Сначала он хотел включить фонарик, чтобы увидеть, кто приближается к нему, и иметь возможность парировать первый удар. Но затем решил, что это глупо. Если он проник сюда незаметно, то не следует обнаруживать себя. Нет, нужно двигаться в темноте, темнота его союзник. Он — кот, остальные — мыши.

Он медленно двинулся вперед, останавливаясь через каждые три шага. Чтобы прислушаться. Он слышал пульсацию крови в своем теле и даже биение сердца.

А может, это его сердце?

Эти звуки были похожи на бой далекого, обтянутого мягкой шерстью барабана. И эти звуки постепенно приближались к нему. Кармода повернулся, стараясь определить источник звука. Или это фантом звука? А может, это звук какой-нибудь машины, в которой мерно движется поршень?

А может быть, подумал он, эта комната просто резонансная камера, где воспринимаются и усиливаются звуки его собственного сердца.

Нет, это абсурд.

Тогда что это?

Движение воздуха охлаждало его потное лицо. В комнате было ни жарко, ни холодно, но дышал он так, как будто ему было очень жарко, и в то же время его охватывал озноб, как будто ему было холодно. Более того, он ощущал странный запах, который ему встретился впервые в жизни. Этот запах смешивался с запахом древности, запахом старых каменных стен.

Он беззвучно выругался и остановился, стараясь подавить дрожь. Ему это удалось, но теперь сам воздух вокруг него стал дрожать.

Может, это тот самый эффект, с которым он уже не раз сталкивался? Эффект, когда воздух начинал сгущаться, поблескивать и как будто превращаться в зеркало. Неужели Мэри снова возникнет перед ним? И в этом мраке!

Но он тут же усмехнулся.

Я убью ее, подумал он. Убью. От нее не останется ничего, кроме лужи крови. Я уничтожу ее насовсем. Ей уже не из чего будет образовываться снова.

Не заботясь больше ни о чем, он достал из кармана фонарик. Тонкий луч прорезал пространство комнаты и уперся в стену из телесно-белых камней с красными прожилками.

Он провел лучом по комнате. Остановил луч на каменной статуе метров пятьдесят высотой. Огромная голая женщина с большим количеством разбухших грудей. Одной рукой она вытаскивала из себя плачущего младенца, другой прижимала к себе второго. Первый младенец плакал от ужаса, так как рот женщины был открыт и из него торчали острые клыки, которыми она хотела откусить младенцу голову.

Другие младенцы облепили ее тело. Некоторые припали к ее грудям, другие тщетно пытались взобраться на эти груди, огромные, как горы.

Лицо богини Боситы могло бы служить экспонатом для изучения раздвоенности личности. Один ее глаз, которым она смотрела на плачущего младенца, был страшен. Другой глаз, полуприкрытый ресницами, спокойно, по-матерински, смотрел на младенца, припавшего к груди. Одна сторона лица была приятная, другая — свирепая.

— О’кей! — пробормотал Кармода. — Так вот она какая, великая богиня Босита. Зловонный идол вонючих язычников!

Луч фонарика опустился. Каждую ногу богини охватывали два ребенка лет по пяти, если судить по их размерам, Месс и Алгул. Оба смотрели на богиню со страхом и надеждой.

— О, вы получите от своей матери много материнской любви, — сказал он им. — Почти столько же, сколько я получил от своей.

Жаль, подумал он, что его мать не материализуется здесь. Он бы выпустил из нее кишки с таким же удовольствием, как и из Мэри.

Он повел лучом дальше. Луч осветил каменный алтарь, наполовину прикрытый бархатной темно-красной тканью. В центре алтаря стоит громадный золотой канделябр. Круглое основание его сделано в виде обвившейся змеи. Свечи в канделябре нет.

— Я ее ем, — сказал мужской голос.

Кармода резко повернулся и чуть не нажал на спуск пистолета. Луч света нашел человека, который сидел в кресле. Он был огромный, массивный. Лицо его было красиво даже по человеческим меркам.

Он был стар. Его прежде голубые волосы на голове и половых органах стали совсем белыми. Лицо и шея в морщинах.

Он откусил еще кусок наполовину съеденной свечи. Челюсти его энергично двигались, а глаза были устремлены на Джона Кармоду. Землянин остановился в нескольких футах от него. Он сказал:

— Полагаю, что ты и есть великий бог Месс?

— Ты нахален, — ответил человек. — Но я отвечу на твой вопрос. Да, я Месс, но ненадолго.

Кармода решил, что этот человек не представляет для него немедленной угрозы. Он снова повел лучом фонарика по комнате. В конце ее он увидел арку и под ней ступени, ведущие вверх. Там, на высоте сорока метров, вдоль стены тянулась галерея, в которой могло бы поместиться пятьдесят зрителей. В другом конце комнаты была такая же лестница и такая же галерея. И все, в комнате была только гигантская статуя богини Боситы. Алтарь, канделябр, кресло и в нем человек. Бог Месс или обманщик?

— Я действительно Месс, — сказал человек.

— Ты можешь читать мысли? — удивился Кармода.

— Не впадай в панику. Нет, не могу. Я просто могу предугадать твои намерения.

Месс проглотил кусок и сказал со вздохом:

— Сон моего народа тревожен. Их мучают кошмары. Чудовища рождаются в глубинах их сознания. В противном случае, тебя бы не было здесь. Кто знает, что увидит эта Ночь? Может, торжество Алгула? Он уже сгорает от нетерпения в долгом изгнании. — Бог махнул рукой. — Если этого захочет мать.

— Мое любопытство будет стоить мне жизни, — сказал Кармода.

Он рассмеялся, но тут же осекся, так как смех, отражаясь от стен, вновь возвращался к нему, как будто комната смеялась над ним.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Месс.

— Ничего особенного, — ответил Кармода.

Он подумал, что должен убить этого человека или Бога пока у него есть возможность. Если здесь появятся его приверженцы, за жизнь Кармоды, который решил убить Месса, поручиться никто не захочет. Но, с другой стороны, это, может быть, вовсе не Месс, а темная лошадка, приманка. Нужно выяснить все до конца. А кроме того, кто еще может похвастать, что говорил с Богом?

— Что тебе нужно? — спросил Месс, откусывая свечу и начиная жевать.

— Ты можешь дать мне все? — поинтересовался Кармода. — Но я привык брать все сам. Давать и просить — это не относится к числу моих добродетелей.

— Это всего лишь две из огромного числа добродетелей, которых у тебя нет, — сказал Бог и рассмеялся: — Так что тебе нужно?

— Это напоминает мне сказку о волшебном принце, — заметил Кармода. — Мне нужен ты.

Месс поднял брови:

— Ты, очевидно, служишь Алгулу. Это выпирает из каждой поры твоего тощего тела, слышится в каждом ударе твоего сердца. Зло заключается в самом твоем дыхании. — Месс наклонил голову, закрыл глаза. — Но… в тебе есть что-то. — Он открыл глаза. — Ты несчастный, страдающий маленький дьявол. Ты погиб в тот самый момент, когда похвастался, что живешь так, как не смеет жить никто. Ты…

— Заткнись! — крикнул Кармода, но тут же взял себя в руки, улыбнулся и сказал: — Ты очень хорошо подшучиваешь, не так ли? Но я прошел через многие ужасы этой Ночи, которые многих делают сумасшедшими. — Он направил пистолет на Месса. — Ты от меня не скроешься. Но зато ты можешь поздравить себя с тем, что получишь то, что имеют немногие. Правда, те немногие уже никому не расскажут об этом — их нет среди живых. — Он ткнул пистолетом в свечу в руке Месса. — Ты сумасшедший? Почему ты ешь это? Церковные мыши жрут свечи от бедности. Неужели те, что живут в таких залах, бедны как мыши?

— Ты никогда в жизни не ел таких дорогих вещей, — сказал Месс. — Это самая дорогая свеча в мире. Она сделана из костей моего предшественника, смешанных с воском божественных птиц. Эти птицы освящены моей матерью, их всего двадцать одна штука. И они самые прекрасные птицы на планете, а может, и во всей Вселенной. За ними ухаживают жрицы замка на острове Бантебро.

Каждые семь лет перед началом Ночи изготавливается свеча из праха Месса, погибшего 763 года назад, и из воска священных птиц. Она вставляется в этот канделябр и зажигается. Я сижу и жду, пока биллионы спящих ворочаются, храпят, стонут в своем наркотическом сне, а рожденные ими кошмары бродят по улицам и убивают.

Когда свеча немного обгорает, я нюхаю дым, а затем, в соответствии с древним ритуалом, я съедаю ее. Таким образом я вкушаю божественное, соединяюсь с Богом, возрождаю в себе божественное начало.

Когда-нибудь, возможно этой Ночью, я умру. Мою плоть отделят от костей, а кости положат в раствор. Затем их смешают с воском и сделают свечу. И я буду сожжен, как жертва моего народа, моей матери. Дым свечи будет выходить из замка и распространяться в Ночи. Я буду не только сожжен, но и съеден Богом, который придет после меня. Но только если это будет Месс. Алгул не ест Месса, и Месс не ест Алгула. Зло жаждет зла, а добро жаждет добра.

Кармода ухмыльнулся:

— Неужели ты веришь во всю эту галиматью?

— Я это знаю.

— Примитивная религия. И ты, цивилизованное существо, крутишь мозги своим поклонникам, тупым, ограниченным идиотам?

— Ты не прав! Если бы я был на Земле, то твои обвинения были бы справедливы. Но ты далеко прошел через эту Ночь — дурной знак для меня — и должен знать, что здесь возможно все.

— Я уверен, что все, происходящее здесь, может быть объяснено физическими законами, пока еще неизвестными людям. Но это меня не касается. Я скажу тебе одно, готовься к смерти…

Месс улыбнулся:

— Каждого ждет смерть.

— Я имею в виду — сейчас! — крикнул Кармода.

— Я живу уже 763 года. Я устал, а усталый Месс не нужен людям. Да и матери не нужен усталый сын. И поэтому я умру. Умру этой Ночью, вне зависимости от того, кто победит — добро или зло. Я готов. Если орудие моей смерти не ты, то будет другое.

Кармода крикнул:

— Я ничье орудие! Я делаю то, что хочу, привожу в действие только свои планы! Только свои, слышишь?

Месс снова рассмеялся:

— Слышу, слышу! Ты пытаешься привести себя в бешенство, чтобы легче было убить меня?

Кармода нажал спусковой крючок. Месс и кресло, в котором он сидел, поползли назад от столкновения с потоком пуль. Кровь брызгала фонтанами, плоть разлеталась во все стороны, голова развалилась на части. Руки в бессильном жесте взметнулись вверх, а затем упали, ноги дергались в конвульсиях… Затем Месс вместе с креслом рухнул на пол.

Кармода прекратил стрельбу только тогда, когда опустела обойма. Он посветил себе фонариком и сменил обойму.

Сердце его бешено стучало, руки дрожали. Это была кульминация его карьеры. Его шедевр. Ему нравилось думать о себе, как о художнике, великом мастере преступлений. Может, даже величайшем. Иногда он насмехался над самим собой. Но он слишком часто думал об этом и, вероятно, верил в это. Если в этом деле существуют художники, значит, он один из них. Теперь уже никто не будет отрицать его славу, никто не обойдет его. Кому еще так повезет, кому посчастливится убить Бога?

Однако ему стало грустно. Что делать теперь, когда он достиг вершины?

Он начал размышлять. В громадной Вселенной наверняка есть что-нибудь более трудное, и оно ждет его. Нужно выбираться из этой ситуации и начинать новое дело — более сложное, опасное и… почетное.

Пока что он не мог считать это своим успехом. Ведь он еще не выбрался отсюда. Истинный шедевр только тогда шедевр, когда он проработан и закончен до мелочей. Нельзя допустить, чтобы его схватили. Он не мотылек, чтобы сгореть в пламени великолепного действа, которое сам зажег.

Кармода достал маленькую плоскую коробочку. Открыв ее, он полил тело Бога жидкостью. Увидев, что жидкость смочила всего Месса, он отошел, достал вторую коробочку, скинул плащ, закутал лицо и нажал на кнопку. Из сопла вырвалась струя жидкости. Тело Месса вспыхнуло. Дым и запах горелого мяса распространились по комнате.

Кармода засмеялся. Карренцы теперь никогда не смогут сделать свечу из своего бога. Смесь жидкостей будет окисляться до тех пор, пока тело бога не превратиться в пепел.

Но еще оставалась наполовину съеденная свеча из тела Бога, которую Месс выронил, когда пуля ударилась в него. Кармода поднял ее. Сначала он хотел ее выбросить, потом ухмыльнулся и начал ее есть. Свеча имела горьковатый привкус, но есть ее было можно. Он улыбнулся при мысли, что съедение свечи — уникальное событие. Убийство Бога имеет всего лишь историческую важность. Предыдущих Мессов тоже убивали, хотя и не земляне. Но насколько он знал, еще никто, кроме сыновей Боситы, не ел божественных свечей.

Пока он ел, он осматривал комнату, ища выход. За ногами Боситы Кармода заметил дыру в стене. Почему-то раньше он не видел ее. Дыра была высотой в его рост и очень узкая. Если он пролезет в нее, то наверняка выйдет в какой-нибудь, коридор, ведущий из замка.

Подойдя к щели, он понял, что теперь ему придется платить за невоздержание в пище. Его живот был слишком велик для этой дыры. Джон попытался протиснуться, он почувствовал себя толстой пробкой в узком горлышке бутылки. Он дергался и ругался, не понимая, как же сюда пролезают остальные. Затем ему пришло в голову, что сюда мало кто пролезает. А значит, это вовсе не дверь. Зачем же устроена эта щель?

Ловушка!

Он с великим трудом освободился и отскочил от щели. Обернувшись, он увидел, что арка, которая, казалось, была сделана из камня, как и стены, начала медленно закрываться.

Значит, по крайней мере часть стены была сделана из псевдоселикона, но от этого ему стало не легче. Он не знал, как выбраться из Замка.

Где-то позади раздались голоса. Кричали и женщины и мужчины. Он резко повернулся и увидел, что дверь, через которую он вошел и которая закрылась за ним, теперь была распахнута. Через нее входили карренцы. Те, что вошли первыми, в ужасе смотрели на охваченное пламенем тело Бога.

Джон Кармода вскрикнул и бросился к ним сквозь дым. Его пытались остановить, но он начал стрелять. Карренцы расступались перед ним или бежали обратно в пурпурный туман.

Кармода бежал за ними. Он кашлял, глаза его щипало, из них текли слезы. Но он бежал, пока не оказался на улице и его легкие наконец очистились от едкого дыма. Теперь он перешел на легкий шаг. Через четверть мили он остановился. Что-то лежало перед ним. Это было что-то твердое, застывшее, по форме напоминавшее человека. Кармода решил осмотреть его.

Это оказалась статуя Бана Дремона, скинутая с пьедестала. Кармода взглянул на пьедестал. Там, где не должно было быть ничего, стоял другой Бан Дремон.

Джон схватился за край пьедестала, который был на фут выше его головы, и одним легким движением взобрался на него. И тут с пистолетом в руке он оказался с глазу на глаз со статуей.

Не со статуей — с человеком. Карренцем.

Он стоял в том же положении, что и скинутая статуя Бана Дремона: правая рука приветственно поднята, в левой жезл, рот открыт, как если бы он отдавал приказ.

Кармода коснулся кожи лица, более темной, чем у карренцев, но не такой темной, как бронза статуи.

Она была твердая, гладкая и холодная. Если это и не металл, то что-то весьма близкое ему по свойствам. Насколько он мог видеть в темноте, глаза уже потеряли свою окраску. Джон нажал на них пальцами: они были твердыми, как бронза. Когда же он сунул палец левой руки в открытый рот, то почувствовал, что язык еще мягкий. Видимо, под затвердевшей оболочкой сохранилась живая плоть. Во рту, правда, было сухо, как у настоящих статуй.

Но как мог человек превратить свою протоплазму, в которой было мизерное количество меди и совсем не было свинца, в твердый сплав? Даже если бы имелись все необходимые компоненты в нужных количествах, то все равно, какая же тут нужна температура?

Вероятно, когда солнце излучает бешеную энергию, человек создает мысленные образы и приводит в действие какой-то механизм преобразования, подсознательно используя те силы, которые постоянно присутствуют в нем, но о существовании которых он не подозревает.

Если это так, то человек, в принципе, может быть Богом, впрочем, Бог это слишком громко, скорее титаном. Но очень глупым титаном, слепым циклопом с катарактой.

Но почему человек наделен этим могуществом только в Ночь Света? Ведь его хватило бы, чтобы объять всю Вселенную! И тогда не было бы ничего невозможного: человек мог бы передвигаться с планеты на планету, с авеню замка Боситы на Радости Данте до Бродвея на планете Земля, отстоящей на 1.500.000 световых лет. Человек мог бы стать кем угодно, сделать что угодно, играть солнцем в пространстве, как ребенок играет мячом. Время, пространство и материя уже не были бы стенами, они стали бы дверьми, через которые можно проходить.

Человек мог бы стать кем угодно: деревом, как муж мамаши Кри, бронзовой статуей, каким-то образом сплавив необходимые материалы без тиглей и печей, без знания химического состава, только в этот сплав вложив свои клетки.

Однако во всем этом был один недостаток. После этого нужно было умереть. Обладая чудом метаморфоз, человек не мог совершить другого чуда — оживить себя.

Эта статуя должна была умереть, как должен умереть Скалдер, когда его безумная похоть превратит его в половой орган, а сам монах останется только придатком к нему. Он будет неподвижен и нужен только для того, чтобы кормить себя и вливать силы в свой орган. Сердце будет служить только насосом для накачки крови в чудовищное орудие похоти.

Он умрет, как умрет и Галлункс, горящий в воображаемом пламени ада. Они все умрут, все, если не смогут воспрепятствовать резкому изменению разума и скачкообразному изменению плоти.

А как насчет тебя самого, Джон Кармода, подумал он. Ты хочешь оживить Мэри? Какой вред тебе может нанести ее восстановление? Все остальные обрекают себя на страдание и гибель. А какие страдания в том, что ты дашь жизнь Мэри? Неужели ты исключение?

— Я Джон Кармода, — прошептал он. — Я всегда был, есть и буду исключением…

Откуда-то сзади и снизу до него донеслось рычание и крики людей. Снова рычание, чьи-то предсмертные вопли. Снова рев, а затем такой звук, как будто лопнул мешок. Кармода почувствовал, что ноги его стали мокрыми до колен.

Он посмотрел вокруг и увидел, что луна зашла за горизонт и поднимается солнце. Неужели уже прошла ночь, а он так и стоял здесь в пурпурном тумане? Стоял и грезил?

Он покачал головой. Да, он снова поддался чужому влиянию, его захватили бронзовые мысли статуи. Для него, живого человека, время потекло также медленно и сонно, как для статуи. Он стал жертвой этой каменной философии, и мог бы сам обронзоветь, если бы что-то не вырвало его из шокового состояния. Даже теперь, когда он вышел из этой — комы? — ему очень хотелось тихого покоя, хотелось пропустить сквозь себя медленный и плавный поток времени.

Но в следующее мгновение он уже полностью пришел в себя. Он попытался двинуться, но понял, что прикован к этому монументу. И не только мысленно. Палец, который он сунул в рот статуи, теперь был крепко зажат бронзовыми губами. Кармода дергал изо всех сил, но тщетно. Пальцу было не больно. Он просто онемел. Вероятно, прекратилось поступление крови в него. Но даже в этом случае боль должна была бы быть. Может, дело дошло до того, что его плоть трансформировалась?

Вероятно, человек-статуя еще не полностью перешел в бронзу: ощутив палец во рту, он стал закрывать рот автоматически, а может, и по злому умыслу. Он закрывал его медленно, всю ночь, а когда взошло солнце, процесс трансформирования полностью завершился, и теперь рот уже никогда не откроется, так как душа покинула бронзовое тело. Во всяком случае, Кармода больше не воспринимал излучаемых им мыслей.

Он огляделся вокруг. Его тревожило не только то, что он не может освободиться из этой западни, но и то, что сейчас он у всех на виду. И что еще хуже — он выронил пистолет. Оружие лежало у самых его ног, но как он не извивался, он не мог дотянуться до пистолета. Выпрямившись, он облегчил душу целым градом злословных ругательств. Этот словесный взрыв был смешон. Он не принес никакой практической пользы. Но, во всяком случае, напряжение спало.

Он посмотрел на улицу: никого не видно.

Затем он взглянул вниз, вспомнив, что ночью ноги его почему-то стали мокрыми. Засохшая кровь струпьями покрывала его икры и сандалии.

— О, нет, только не это! — пробормотан он, вспомнив о фонтане крови в кухне.

Но после более внимательного осмотра он понял, что Мэри здесь ни при чем. Кровь лилась из ран на теле чудовища, лежащего возле пьедестала статуи. Мертвые глаза смотрели в пурпурное небо. Чудовище было вдвое длиннее среднего карренца. Все тело его было покрыто голубоватой шерстью. Видимо, волосяной покров на теле человека трансформировался в густую жесткую шерсть. Ноги его стали огромными — ведь им приходилось выдерживать тяжесть большого тела. Толстый извивающийся хвост был похож на хвост тиранозавра, которого Кармода видел на картинке. Ногти на руках и ногах превратились в когти, а лицо приобрело вид звериной морды. Оно заострилось, челюсти стали более мощными, острые клыки зловеще поблескивали в пасти. Челюсти сжимали руку несчастного, видимо, павшего во время битвы, звуки которого Кармода слышал ночью. От остальных участников не осталось ничего, кроме пятен крови на мостовой.

Шесть человек вышли из-за угла и остановились, глядя на Кармоду. Они были не вооружены, но в выражении их лиц было нечто, что встревожило Джона. Он начал яростно выдергивать палец, обливаясь потом и задыхаясь от боли. Но он не мог ничего сделать.

Он смотрел в невыразительные глаза статуи, видел угрюмую ухмылку и старался уговорить ее, забыв, что это был не человек, который мог поддаться на уговоры, — это был металл, статуя, на которую не действовали никакие слова.

Он стиснул зубы. Если они не помогут мне, подумал он, а я не вижу причин, почему бы им мне не помочь, мне придется пожертвовать пальцем. Это единственное, что осталось, если я хочу освободиться. Достаточно достать нож из кармана…

Один из людей, как будто прочтя мысли Кармоды, сказал:

— Давай, землянин, тронь его, если ты, конечно, не боишься изувечить свою драгоценную ручку.

И тут Кармода узнал Танда.

Ответить он не мог, так как все шестеро дружно расхохотались над его смехотворным положением. Они издевались над ним, спрашивая, намерен ли он стоять здесь всегда, чтобы потешать публику. Они прямо-таки катались по земле от хохота, хлопая себя по ляжкам.

— И этот шут хотел убить Бога? — задыхался от хохота Танд. — Хотел убить Бога, а сам сунул палец в медную кастрюлю и не может вытащить!

Спокойнее, Кармода, им не удастся завести тебя!

Думать так было легче, чем выполнять.

Он устал, очень устал. Вся его гордая самоуверенность покинула его, как и физические силы. Ноги едва держали его. Казалось, он стоит тут целую вечность.

Внезапно паника охватила его. Сколько же времени он торчит здесь? Сколько прошло времени, как кончилась Ночь?

— Танд, — сказал один из людей, — неужели ты серьезно думаешь, что этот тип наделен могуществом?

— Вспомни, что он сделал, — ответил Танд. Он обратился к Кармоде. — Ты убил старого Месса, приятель. Он знал, что это случится, и сам сказал мне об этом еще до того, как началась Ночь. И теперь мы ищем седьмого, чтобы стать любовниками матери и отцами маленького Месса.

— Значит, ты солгал мне! — рявкнул Кармода. — Ты не пошел спать!

— Если ты вспомнишь, что именно я сказал, ты поймешь, что я не солгал. Я сказал тебе правду. А ты понял мои слова так, как этого захотелось тебе.

— Друзья, — сказан один из людей. — Мы понапрасну теряем время и даем врагу преимущество, которым он может воспользоваться. Этот человек, несмотря на свое могущество, которое я ощущаю даже без зондирования, очень грязен. И я сомневаюсь, есть ли у него душа. А если и есть, то это что-то очень маленькое и ничтожное, скорчившееся во мраке, боящееся высунуть нос, позволяющее ему делать все, что он хочет, отказывающееся взять на себя ответственность за его поступки, отказывающееся даже признать свое существование.

Остальным это показалось очень смешным, и они разразились хохотом.

Кармода задрожал. Их презрение и насмешки били его как шесть молотов — один за другим. И это он, который считал себя выше презрения и насмешек. Он внезапно обнаружил, что он нисколько не выше, а барьер, который он сам воздвиг для самозащиты, рухнул. Рухнул под градом издевательств.

Он снова стал выдергивать палец изо рта в тщетной надежде освободиться. И тут он увидел еще шестерых людей, которые шли в направлении к нему. Эти люди тоже были не вооружены и были похожи на первых шестерых горделивой осанкой и самоуверенностью. Они тоже остановились перед Кармодой, не обращая внимания на первых шестерых.

— Это он? — спросил один.

— Думаю, да, — ответил другой.

— Его нужно освободить?

— Нет, если он захочет примкнуть к нам, он освободится сам.

— Но если он захочет примкнуть к ним, то он также может освободиться сам.

— Землянин, — произнес третий, — тебе оказана великая честь! Ты первый из нерожденных на этой планете, кому оказана такая честь.

— Идем, — сказал четвертый. — Идем с нами в Замок, и ты познаешь счастье в объятиях Боситы. Ты станешь одним из отцов Алгула, истинного Бога этого народа.

Кармода перестал чувствовать себя несчастным. Очевидно, он представляет собой большую ценность не только для этой шестерки, но и для другой. Правда, если первые и старались заполучить его, то делали это весьма странно.

Самое загадочное во всем этом было то, что ни один человек ни с той, ни с другой стороны не был отмечен какими-либо знаками добра или зла. Все они были красивы, хорошо сложены, уверены в себе. Единственное, что их отличало, это то, что люди, говорившие о Мессе, были в хорошем настроении, они охотно и весело смеялись. Люди из группы Алгула, напротив, были напряжены и угрюмы.

— Я им всем, видно, очень нужен, — пробормотал про себя Кармода. — Что вы дадите мне за это? — спросил он вслух, окинув всех одним взглядом.

Первые шестеро переглянулись, пожали плечами, и Танд сказал:

— Мы не дадим тебе ничего, что ты не сможешь дать себе сам.

Человек из второй шестерки, высокий и красивый, сказал:

— Когда ты придешь с нами в Замок и ляжешь в постель с Боситой, чтобы стать отцом Алгула, ее темного сына, ты познаешь неописуемое блаженство, какого ты не испытывал никогда в жизни. И в течение всего времени, пока Бог будет расти и взрослеть, ты будешь одним из его регентов и тебе будет позволено все в этом мире…

— А кроме того, — перебил его Танд, — ты получишь страх, что тебя могут убить те, кто не захочет делить с тобой богатство и роскошь. Ни для кого не секрет, что семеро грешных отцов Алгула всегда плетут заговоры друг против друга. Им приходится делать это, так как они не могут доверять друг другу. И каждый раз происходит так, что выживает лишь один из них, а когда Алгул становится мужчиной, он убивает этого последнего, так как не хочет, чтобы его отцом был простой смертный.

— А почему же тогда один из отцов не убьет Алгула? — спросил Кармода.

Даже в этом бледном фиолетовом свете он увидел, как люди из второй шестерки побледнели и переглянулись.

— Он — ребенок, которого нужно кормить, нянчить, менять пеленки. Но ведь он Бог, — сказал Танд. — Он Бог и вобрал в себя сущность тех, кто создал его. А так как большинство людей мечтает о бессмертии, он, их сын, стал бессмертен. Поэтому он жил бы вечно, пока живут его создатели. Но он Бог зла, он не доверяет своим отцам и поэтому убивает их. После этого он начинает стареть и со временем умирает. Хотя потенциально он бессмертен, он становится смертным в момент своего рождения. Семена зла, заложенные в нем, распускаются в цветы недоверия, страха и ненависти.

— Все это прекрасно, — сказал Кармода. — Но тогда почему же Месс, Бог добра, правды и любви, старится и умирает?

Люди Алгула рассмеялись, и один из них крикнул:

— Хорошо сказано, землянин!

Терпеливо, как будто он говорил с ребенком, Танд ответил:

— Хотя Месс и Бог, но он человек с плотью и кровью. Поэтому он живет, как человек, и должен умереть, как человек. Он вобрал в себя сущность тех людей, что создали его. А создали его не мы, бодрствующие. Мы всего лишь агенты. Создали Бога спящие. Они грезят во сне, и сущность Бога в основном определяется ими. Если в данный момент в мире много зла — скорее всего родится Алгул. Если же много добра — родится Месс. Мы, отцы, вовсе не определяющая сила. Все определяет воля шести миллиардов Спящих жителей планеты.

Танд помолчал, глядя на Кармоду, как бы желая вдохнуть в него искренность. А затем продолжал:

— Не буду скрывать, ты представляешь для нас ценность, потому что ты землянин, житель другой планеты. Только недавно мы, карренцы, начали задумываться о других религиях, о том, что они означают. Мы начали понимать, что Великая Мать, Бог, Первопричина, Создатель Вселенной, которую везде называют по своему, думает не только о нашей планете, песчинке в составе мироздания. Его создания разбросаны везде. Поэтому Спящие, зная, что они не одни во Вселенной, что у них есть тьма братьев везде, желают быть отцами Бога, единого для всех живых существ Вселенной. Возрожденный Месс уже не будет прежним Мессом. Он будет отличаться от своего умершего предшественника, как дети отличаются от отца. Он будет иметь в себе кровь людей других планет, мы надеемся на это. И мы, вместе с ним, тоже будем лучше. Вот почему ты нужен нам, Кармода. — Он показал на врагов. — И эти шестеро тоже хотят, чтобы ты стал седьмым, но по другой причине. Если ты станешь одним из отцов Алгула, то он, возможно, распространит свое влияние и на другие планеты. И отцы его тоже смогут грабить не только свою планету, но и всю Вселенную.

Кармода почувствовал, как в нем вспыхнула алчность и надежда.

И откуда-то в его измученном теле появились новые силы. Взять себе богатейшие планеты, нацепить их на шнурок и носить на шее, как ожерелье из драгоценных жемчужин! С тем могуществом, которым обладают регенты Алгула, он может делать все, что угодно. Ничего недозволенного!

В этот момент вторая группа решила, что настало время действовать. На Кармоду обрушилась волна из объединенной воли. И он, не защищенный, рухнул под напором этой воли.

Тьма, тьма, тьма…

Экстаз…

Он, Джон Кармода, всегда будет тем Джоном Кармодой, каким он хотел быть — сильным, надменным, сметающим все на своем пути. Его тело, разум, душа закалится в черном пламени экстаза, и ничего не будет страшно Джону Кармоде. Целые народы будут умирать, звезды застывать и гаснуть, планеты падать на свои солнца, и только он, Джон Кармода, будет властвовать во всей расширяющейся Вселенной. И всегда он будет одним и тем же, сегодня и завтра, всегда тем же — твердым и сверкающим, как черный алмаз, Джоном Кармодой.

И тут вступила первая группа. Они не обрушились на него объединенной волей, они просто открылись ему, сняли защитные барьеры, встали перед ним совершенно беззащитные, позволяя ему напасть, если он пожелает. В них не было никакой угрозы, и он не чувствовал, что они, подобно слугам Алгула, припрятали какие-то темные замыслы. Они стояли, полностью открытые до самых глубин своего естества.

Джон Кармода не мог сопротивляться желанию наброситься на них, на такую легкую добычу, как голодный тигр не может не броситься на привязанную к дереву корову…

Свет, свет, свет…

Экстаз…

Но совсем не тот экстаз, что предложили ему отцы Алгула. Он вдруг почувствовал, что его разрывает на тысячи кусков, ощутил, что он стремительно летит одновременно во всех направлениях.

Это было что-то пугающее. Он вскрикнул, пытаясь собрать сотни кусков в одно целое, снова стать прежним Джоном Кармодой. Он испытал ужасную боль. Но как можно испытывать боль и экстаз в одно и то же время?

Он этого не понимал. Но он знал, что потерпел поражение от первой шестерки Месса. Отсутствие защиты и было их защитой. Ни за что на свете он не стал бы нападать на них снова. Это означало бы уничтожить Джона Кармоду.

— Да, — сказал ему Танд, хотя Кармода ни о чем не спрашивал. — Ты должен умереть первым, уничтожить старого Джона Кармоду, но сотворить нового, гораздо лучшего. Новый Бог всегда лучше старого.

Кармода резко отвернулся и от тех, и от других. Он достал из кармана нож, нажал на кнопку, и лезвие выскочило из рукоятки, как серо-голубая змея, которая должна была укусить его.

У него был только один путь освободиться от бронзовой челюсти. И он пошел по этому пути.

Было больно, но не слишком. И крови было гораздо меньше, чем он ожидал. Он мысленно приказал кровеносным сосудам закрыться, они повиновались и закрылись, как закрываются цветы при приближении ночи.

Однако эта процедура очень утомила его. Он дышал так, будто пробежал сотни километров. Ноги его дрожали, лица внизу расплылись в два широких бесформенных лица. Он едва стоял на ногах.

Из группы Алгула вышел человек и протянул руку.

— Прыгай, Кармода, — сказал он. — Прыгай, я удержу тебя. Руки у меня сильные. Мы разгоним этих хлюпиков, пойдем в замок и…

— Подожди!

Женский голос донесся откуда-то издали. Громкий, повелительный, и в то же время музыкальный. Все замерли.

Кармода взглянул поверх голов.

Мэри.

Мэри, живая и невредимая, как будто он никогда не всаживал в нее целую обойму. Она ничуть не изменилась. Кроме одного.

Живот ее был чудовищно огромен. Он заметно вырос с тех пор, как он видел ее в последний раз. Пожалуй, она уже была готова родить.

Предводитель второй шестерки спросил Карм оду:

— Кто эта темная женщина?

Кармода, стоящий у края пьедестала и готовый прыгнуть вниз, заколебался, открыл рот для ответа, но Танд опередил его:

— Она была его женой. Он убил ее на Земле и сбежал сюда. Но в первую же Ночь Света он создал ее.

Люди в группе Алгула ахнули и отшатнулись назад.

Кармода с удивлением посмотрел на них. Очевидно, информация Танда внесла какие-то осложнения, которых он не мог понять.

— Джон, — сказала Мэри, — совершенно бессмысленно убивать меня снова и снова. Я буду возрождаться каждый раз. Я уже готова родить дитя, которого ты не хотел. Он появится через час. На рассвете.

Спокойно, но каким-то звенящим голосом, который выдавал внутреннее напряжение, Танд сказал:

— Ну, Кармода, кем же он будет?

— Кем? — тупо переспросил Кармода.

— Да, — сказал предводитель людей Алгула, снова приблизившись к пьедесталу. — Кем он будет? Мессом или Алгулом?

— Так вот оно что? — сказал Кармода.

Экономия Природы, Богини или чего там еще. Зачем трудиться над созданием ребенка, когда он вот, под рукой.

— Да! — громко сказала Мэри. Голос ее был музыкален, хотя в нем звучала медь колокола — Джон, ты не хочешь, чтобы дитя было таким, как ты? Темной замороженной душой? Ты хочешь, чтобы он был светлым и теплым, правда?

— Человек! — сказал Танд. — Неужели ты не видишь, что ты уже сделал выбор. Ты не знаешь, что у нее нет собственных мозгов, что она говорит только то, что думаешь ты? Она повторяет истинные твои мысли и желания, спрятанные в самых глубинах твоей души. Неужели ты не знаешь, что это ты вкладываешь слова в ее уста, что это ты управляешь движениями ее губ?

Кармода чуть не упал в обморок, но не от слабости. Свет, свет, свет… Огонь, огонь, огонь… Дай себе раствориться. И как феникс ты возродишься вновь.

— Держи меня, Танд, — прошептал он.

— Прыгай, — сказал Танд, громко рассмеявшись.

Громовые раскаты хохота и радостные крики раздались со стороны первой шестерки, шестерки Месса.

Люди Алгула завопили от ужаса и бросились бежать врассыпную.

Нежно-пурпурный туман начал светлеть, превращаться в светло-фиолетовый. Внезапно над горизонтом появился огненный шар, и фиолетовый свет стал белым, как будто кто-то сдернул вуаль с планеты.

Те из людей Алгула, что не успели скрыться, зашатались и упали на землю. Конвульсии швыряли их из стороны в сторону, ломая кости. Некоторое время они еще шевелились, затем стихли.

— Если бы ты сделал другой выбор, — сказал Танд, все еще поддерживая Кармоду после прыжка, — теперь бы мы лежали в пыли мертвыми.

Они пошли к замку, окружив Мэри, которая шла медленно, то и дело сгибаясь при приступах боли. Кармода, который шел за ней, стискивал зубы и стонал, так как тоже испытывал предродовые схватки. И не только он — все остальные тоже закусывали губы, прижимая руки к животам.

— А что произойдет с ней потом? — спросил шепотом Кармода у Танда.

Он шептал потому, что каким-то образом понимал, что Мэри создана не только его подсознанием. Он знал, что в ее создании принимали участие и шестеро других. Теперь он почему-то стал думать о чувствах других людей.

— Она исполнит свою миссию, когда родится Месс, — сказал карренец. — Она умрет. Она умрет, когда закончится Сон. Сейчас она жива только благодаря тому, что мы вливаем в нее энергию. Нужно торопиться. Скоро все проснутся и не будут знать, кто правит в мире — Месс или Алгул. Они не будут знать, радоваться им или печалиться. Мы не должны долго оставлять их в сомнении. Но мы должны идти в замок. Там мы должны войти в Святые покои Великой Матери и сочетаться с ней мистическим актом совокупления. Этот акт невозможно описать, его можно только пережить. И тогда огромный живот создания твоей ненависти и твоей любви разрешится от бремени, и она умрет. Затем мы должны обмыть ребенка, одеть его и показать народу.

Он дружески потрепал руку Кармоде и вдруг крепко сжал ее. Острая боль вновь пронзила тело Кармоды. Это не была боль от руки Танда — он боролся с собственной болью, которая волнами накатывала на него, нестерпимой болью и экстазом от предчувствия того, что он дает жизнь божеству.

Это была также боль от того, что он растворился, расползся на тысячи кусков. Но теперь он не чувствовал паники, только радость и уверенность, что в конце этого самоуничтожения он вновь будет целым, будет таким же, как люди, окружавшие его.

А на фоне этой боли, радости, уверенности в нем зрела решимость заплатить за все зло, что он сделал в своей жизни. Заплатить, но не ценой ночного самоистязания, самоуничтожения, ненависти к самому себе. Он должен постараться изменить мир, изменить Вселенную, которая редко показывала свою улыбку человечеству.

Что он должен сделать для этого, какие средства выбрать, к какой цели стремиться, он еще не знал. Это придет позже. А сейчас он был полностью поглощен последним актом драмы Сна и Пробуждения.

Внезапно он увидел лица двух людей, которые уже не чаял увидеть, Галлункса и Скалдера. Те же самые, но изменившиеся. Исчезло выражение страдания на лице Галлункса, его заменило спокойствие и умиротворенность. Исчезла жестокость и ревность с лица Скалдера. Их заменила мягкая улыбка.

— Значит, вы оба благополучно прошли через все? — хрипло произнес Кармода.

Он с удивлением заметил, что один из них одет в монашеское одеяние, а другой сбросил ее и оделся как обычный человек. Ему очень хотелось бы знать, почему один из них отказался от религии, а другой еще более укрепился в ней. Но он понимал, что и тот и другой имели веские причины для этого, в противном случае, им было бы не выжить. Однако по их лицам Кармода видел, что это уже неважно, важно то, что каждый из них выбрал свой путь в будущее.

— Значит, вы оба прошли через все… — повторил он, будто не веря в это.

— Да, — ответил один из них. Кармода не понял, кто именно. Все происходящее казалось ему сном. Все, кроме нескончаемой боли внизу живота. — Да, мы оба прошли сквозь огонь. Он чуть не уничтожил нас Но ты же знаешь, что на Радости Данте каждый получит то, чего он по-настоящему хочет.

Часть вторая

— Значит, я должен вновь вернуться на Каррен? — спросил отец Джон Кармода. — Через двадцать семь лет?

Он сидел довольно спокойно, пока говорил кардинал Фаскинс, разъясняя, что от него хочет церковь. Но больше он не мог выдерживать неподвижность. Правда, он не соскочил с кресла, но поднял руки и начал быстро размахивать ими, как бы собираясь полететь. Именно этого ему сейчас хотелось больше всего: улететь подальше от кардинала и от всего, что он представляет.

Он начал расхаживать взад-вперед по полированным плиткам пола, сжимая руки то за спиной, то на животе. Внешне он мало изменился за эти годы, но теперь на нем была сутана священника ордена Святого Джамруса.

Кардинал Фаскинс сгорбился в кресле. Его зеленые глаза поблескивали над крючковатым носом. Он поворачивал голову вправо и влево, чтобы не выпустить Кармоду из виду. Он был похож на состарившегося ястреба, уже неуверенного в себе, но готового броситься навстречу жертве при первой необходимости. Лицо в морщинах, волосы седые. Ему уже было 175 лет, и это сказывалось на его характере.

Внезапно Кармода остановился и, нахмурившись, сказал:

— Ты действительно думаешь, что я один пригоден для такой миссии?

— Да, пригоден более всех других, — сказал Фаскинс. Он выпрямился, положив руки на ручки кресла, как бы собираясь прыгнуть вперед. — Я уже говорил тебе, насколько это важно. Полагаю, одного раза достаточно — ты ведь интеллигентный человек. Ты посвятил свою жизнь церкви и даже чуть не получил епископское кресло.

Намек был ясен, и Кармода понял его. Он хорошо знал, что его решение снова жениться сразу после того, как смягчились требования к служителям церкви, разочаровало кардинала. Фаскинс приложил много сил, чтобы гарантировать Кармоде место епископа на планете Уайлценауля. Ему пришлось выдержать трудную политическую битву с теми, кто считал, что Кармода весьма неортодоксально проводит христианскую политику. Никто не требовал от Кармоды ортодоксальности в вере — это было его личное дело, но его образ действий вызывал сомнения. Разве можно допустить, чтобы такой эксцентричный человек — а это было одно из самых мягких определений — надел на себя митру епископа? А тут еще эта его женитьба, еще более усложнившая задачу кардинала. Однако он прямо никогда не укорял Кармоду.

Теперь Кармода, очевидно, думает, не использует ли кардинал эти качества Кармоды против него самого? Или же он чувствует себя виноватым в том, что доставляет столько хлопот кардиналу?

Фаскинс взглянул на бледно-желтые цифры, вспыхнувшие на экране в дальнем конце зала.

— У тебя два часа на сборы, — сказал он. — Если ты выйдешь сразу, то в порту будешь как раз вовремя.

Он замолчал, глядя на часы.

Кармода рассмеялся и сказал:

— Ну что я могу возразить? Мне не приказывают, а говорят, чтобы я ехал добровольно. Отлично, я поеду, ты это знаешь. Но я должен предупредить Анну — для нее это будет ударом.

Фаскинс беспокойно заерзал.

— Жизнь священника не всегда легка и приятна. Она знает об этом.

— Я знаю, что она знает! — резко сказал Кармода. — Она рассказала мне, о чем говорил с ней ты, когда я попросил разрешения на женитьбу. Ты нарисовал очень неприглядную картину нашей семейной жизни.

— Мне жаль, Джонни, — ответил Фаскинс с легкой улыбкой. — Реальность не всегда безоблачна.

— Да. И ты даже забыл о своем немногословии, за которое тебя называют “Три фразы”. Ты как торпеда обрушился на нее.

— Еще раз — извини!

— Ладно, забудем это, — сказал Кармода. — Что было, то было. Мне нисколько не жаль Анну. Жаль только, что я не мог жениться на ней много лет назад. Я крестил ее, и она всю жизнь прожила в моем приходе.

Он промолчал, колеблясь, затем продолжил:

— Прости меня. Мне нужно на сборы минут десять. Я позвоню Анне и заеду за ней. Она проводит меня в порт.

Кардинал стоял, явно пытаясь скрыть тревогу.

— Я думаю, мне не стоит ехать с вами. Вам ведь хочется побыть одним, а дорога в порт — это единственная возможность.

— Ничего, — ответил Кармода. — Тебе придется пострадать вместе со мной. Я не собираюсь быть один. Анна полетит со мной до Спрингборда. И там долгая стоянка, там мы и побудем вместе. А сейчас ты поедешь с нами.

Кардинал пожал плечами. Кармода плеснул в стакан виски, выпил и пошел в спальню. Там он достал небольшой чемодан, бросил его на постель. Мне хватит и одного, подумал он. Анна же, хотя путешествие будет коротким, наверняка будет настаивать на том, чтобы взять два больших чемодана с ее вещами. Она всегда старается быть готовой к самым невероятным положениям. Она достал два чемодана для нее, а затем нажал на кнопку на плоском диске, прикрепленном к запястью. Диск засветился, и раздался тоненький звон.

Он продолжал собирать вещи, не желая терять времени и зная, что она скоро ответит на вызов. Когда он собрал все, что нужно, и взглянул на часы, то увидел, что десять минут прошли. Кармода начал беспокоиться. Он подошел к видеотелефону на столе возле постели, набрал номер миссис Ругон. Она ответила сразу же. При виде Кармоды ее полное лицо осветилось радостью.

— Отец Джон! Я только что собиралась звонить тебе! Я говорю об Анне. Она хотела пойти по магазинам и должна была вернуться полчаса назад. Я думала, что она забылась и пошла прямо домой.

— Ее здесь нет.

— Может, она забыла надеть переговорное устройство? Ты же знаешь, как она рассеянна. Особенно теперь, когда все ее мысли о ребенке. О, небеса! Алиса заплакала, я должна бежать. Но ты позвони, как только она отыщется. А если она придет сюда, я скажу, чтобы она сразу позвонила тебе.

Кармода связался с магазином Райнкорда. Клерк сообщил, что миссис Кармода ушла минут пятнадцать назад.

— Она не сказала, куда собирается пойти?

— Сказала, отец Джон. Она хотела, чтобы успокоить мистера Аугусту, зайти на минутку в клинику. Мистер Аугуста не очень хорошо себя чувствует после операции.

Кармода облегченно вздохнул:

— Благодарю.

Он позвонил в клинику Святого Джамруса. Дежурный был потрясен, увидев на экране лицо самого основателя клиники.

— Миссис Кармода ушла минут пять назад, отец Джон. Нет, она не сказала, куда пойдет.

Кармода снова связался с мисси Ругон:

— Не забудьте сказать моей жене, чтобы она сразу же позвонила мне. Это очень важно.

Он отключился, но, положив трубку, задумался. Что-то тревожило его. Почему он не может вызвать ее по портативному телефону? Он сломался? Возможно, но мало вероятно. Его конструкция такова, что поломки исключены. Его можно вывести из строя разве что молотком. Может, она сняла его и забыла надеть? Миссис Ругон права, вероятно, Анна мыла руки и сняла его, хотя телефону ни вода, ни мыло не могут причинять вреда. А потом забыла надеть его.

Могло быть и так, что телефон украли. Хотя в стране было полное изобилие, воры еще не перевелись. Человеческая натура не легко поддается перевоспитанию.

Он снова вернулся к чемодану. Анне, конечно, не понравится, что он все уложит, да и выбор одежды не устроит ее. Но времени у., него не было.

Вскоре первый чемодан был туго набит и заперт. Кармода, услышав звонок, бросил блузку, которую пытался сложить, и подошел к экрану. Не было необходимости подходить так близко, но Кармода любил быть поближе к собеседнику. Особенно, если это была Анна.

На экране возникло лицо полисмена. Кармода ахнул, и внутри его что-то оборвалось.

— Говорит Льюис, отец Джон, — отрапортовал он. — Я очень сожалею… Но у меня плохие новости… о вашей жене.

Кармода не отвечал. Он смотрел на крупное лицо Льюиса и со своей обычной зоркостью заметил муху, летающую над головой сержанта. Он подумал: мы так и не могли справиться с ними. Вся наша двадцатидвухвековая наука оказалась бессильной против них. Они, как и много сотен лет назад, летают, жужжат, кусают, размножаются, несмотря на все усилия человечества.

— …ее татуировка уничтожена. Поэтому мы не могли официально опознать ее. Но лицо ее цело, и друзья, что были поблизости, опознали ее… — говорил сержант. — Я очень сожалею, но для официального опознания требуется ваше присутствие.

“Что?” — произнес Кармода, и только теперь слова полисмена дошли до его сознания. Анна уезжала из клиники в автомобиле. Под сиденьем взорвалась бомба. От Анны осталась только часть тела, да и то без одной руки. Идентификационная татуировка исчезла.

— Благодарю, сержант, я сейчас буду.

Он отошел от аппарата и прошел в соседнюю комнату. Кардинал, увидев бледное лицо Кармоды и его сгорбленную фигуру, вскочил с кресла, столкнув со стола стакан, который разлетелся вдребезги.

Когда Кармода рассказал ему обо всем, Фаскинс зарыдал. Позже, когда Кармода отошел от шока, он понял, что кардинал в глубине души нежно любит его, хотя о нем говорили, что он настоящий сухарь. У самого Кармоды глаза были сухие, но в нем, казалось, умерло все, кроме рук, ног и рта.

— Я поеду с тобой, — сказал кардинал. — Но сначала позвоню в порт и отменю твой вылет.

— Не надо, — сказал Кармода.

Он вернулся в спальню, взял свой чемодан, посмотрел на два других — один открытый, а другой закрытый. И вышел. Кардинал смотрел на него.

— Я должен лететь, — сказал Кармода.

— Сейчас ты не в себе.

— Я это знаю, но я приду в себя.

Зазвонил дверной звонок. Вошел доктор Аполлониус с портфелем в руках.

— Прошу прощения, отец Джон. Я принес то, что поможет тебе.

Он вынул из портфеля таблетки. Кармода покачал головой:

— Не надо. Кто тебя вызвал?

— Я, — сказал Фаскинс. — Я думаю, тебе нужно это принять.

— Твоя власть не распространяется на медицинские дела, — ответил Кармода.

Мягкий звук разнесся по комнате. Джон поставил чемодан, подошел к стене, открыл дверцу шкафа и достал оттуда маленький тонкий цилиндр.

— Почта, — сказал он, не обращаясь ни к кому в частности.

Он взглянул в шкаф, чтобы убедиться, что там больше ничего нет. Красная лампа сигнализации погасла. Он закрыл шкаф и вернулся к своему чемодану, сунув письмо в карман.

По пути в полицейский морг кардинал сказал:

— У меня не хватило бы сейчас жестокости приказать тебе отправляться на Каррен, но если ты хочешь сам, я не возражаю. Анна…

— …всего лишь один человек, а от меня зависит судьба миллионов, — закончил за него Кармода. — Я знаю.

Кардинал сказал, что он не улетит в полдень, как предполагалось. Несмотря на важные дела в Рине — на Земле, он останется на похороны Анны. Он сам займется всем, включая и полицейские процедуры. Когда Кармода будет на Каррене, кардинал передаст ему все результаты следствия.

— Полиция, — безучастно сказал Кармода. — Интересно, кто так возненавидел меня, что убил Анну? У нее не было врагов. Но если полиция задержит меня для допроса, я опоздаю на рейс.

— Предоставь это мне, — сказал Фаскинс.

Дальше Кармода делал все как во сне. Он поднял простыню без каких-либо ощущений и долго смотрел на почерневшее лицо с открытым ртом. Затем повернулся к капитану и повторил все, что перед этим говорил кардиналу. Нет, у него нет подозрений, кто мог подложить бомбу. Кто-то вернулся из прошлого Кармоды и в знак мести убил Анну.

Оба священника поехали в порт на такси. Они проезжали мимо здания ордена Святого Джамруса. Двадцать три года назад это здание стояло на самой окраине маленького городка. Теперь оно стало центром огромной столицы планеты. Там, где раньше двухэтажные дома были редкостью, теперь громоздились двадцатиэтажные здания. Если раньше весь город можно было пройти за двадцать минут, теперь на это потребовались бы полные сутки. Все улицы были вымощены каменными плитами, шоссе бетонированы. Когда Кармода прибыл сюда впервые, он утонул по колено в жидкой грязи, как только сошел с корабля в порту. Дома в городе были полуразвалившимися, грязными.

Анна… Если бы он не женился на ней, сейчас бы он сидел за огромным сияющим столом епископа и вершил всеми церковными делами на планете, большой, как Земля. Правда, на Уайлценауле проживало всего пятьдесят миллионов людей. Но когда Кармода прибыл сюда, здесь было в пятьдесят раз меньше.

Анна… Если бы он не женился на ней, она была бы жива. Но когда он сказал, что не уверен в правильности своего решения жениться на ней, она заявила, что если не станет его женой, то уйдет в монастырь. Он рассмеялся и сказал, что она начиталась романов и оторвалась от жизни. Ей просто нужен мужчина. Если это будет не он, то найдется кто-нибудь другой.

Тогда у них началась дикая ссора, которая закончилась объятиями. На следующий день он улетел на Землю с ежегодным отчетом. На это у него ушло две недели, и он был безумно рад вернуться на свою планету и увидеться с Анной. Ватикан теперь представлял собой гигантский куб со стороной в полмили. Там помещалось теперь объединенное светско-церковное правительство, управляющее жизнью более сорока планет. Кроме того, здесь же жил обслуживающий персонал с семьями. А кроме того, здесь размещался гигантский белковый компьютер, второй по величине после компьютера Федерации.

Остальная часть Рима представляла собой квадратную стену в две мили длиной. Семь холмов были давно срыты бульдозерами. Тигр загнан в пластиковую трубу.

— Да, изменения — это единственное, что не меняется в человеческих делах и во Вселенной. Мужчины и женщины рождаются и умирают… Анна…

Он вскрикнул и зарыдал. Некая огромная рука стиснула его душу и выжала из него слезы. Кардинал смутился. Прижав голову Кармоды к своей груди и поглаживая его волосы, он начал произносить слова утешения. Слезы его капали на голову Кармоды.

Когда они прибыли в порт, Кармода сел прямо и вытер платком глаза.

— Я уже в порядке, — сказал он. — Я рад, что у меня есть повод улететь отсюда. Если бы я остался здесь, то совсем бы расклеился. Какой пример бы я показал тем, кого сам пытаюсь утешить в горе? Или тем, кого я убеждаю, что смерть это скорее повод для радости, чем для горя, так как те, кто умирает, освобождаются от искушения нашего грешного мира. Я всегда знал, что эти слова ничего не значат.

Кардинал молчал. Пятиэтажное здание порта занимало площадь в тридцать акров. Оно было сделано из мрамора, добываемого в горах Ризарру в девяноста километрах от столицы. Главный зал порта был набит людьми со всех планет Федерации, а также другими разумными существами. Большинство из них летели по заданиям правительства или своих фирм, и лишь некоторые, у которых было достаточно денег, путешествовали для своего удовольствия. Отдел иммиграции был в другой части здания. Люди были здесь не так хорошо одеты, да и вид их был отнюдь не беззаботный.

Священник медленно прошел сквозь толпу людей, одетых в самые разнообразные одежды, изменяющие цвет и другие физические свойства в зависимости от освещения, температуры, давления, влажности. Это помогало людям приспосабливаться к жизни на других планетах.

Кармода попрощался с кардиналом, который возвращался в город, чтобы распорядиться насчет похорон. Кроме того, ему нужно было сообщить в Ватикан о причине своей задержки.

Подготовка и проверка межзвездного путешественника занимает всего полчаса. Кармода разделся, и его одежду отправили на санобработку. Сам он прошел в блок медицинского контроля, где провел две минуты, пока невидимые лучи зондировали его тело. После этого ему выдали сертификат, удостоверяющий, что космическое путешествие не повредит его здоровью. Выйдя из медицинского блока, Кармода получил свою тщательно обработанную одежду — шляпу с круглыми полями, высокий черный воротник, сутану и прочее. С этого момента он уже не имел права заходить в другие части здания космопорта.

Ему передали второе письмо, уже прошедшее обработку. Женский голос из громкоговорителя проинформировал его, что письмо отправлено с Земли. Кармода взглянул на печать. Там стояло его имя и адрес, а также имя отправителя — Р. Располд. Кармода сунул письмо в карман.

Тем временем для него уже были готовы все необходимые бумаги. Он подписал документ, в котором говорилось, что ни правительство Федерации, ни правительство Уайценаулла не несет ответственности за его жизнь на планете Каррен — Радость Данте. Кармода застраховал свою жизнь на время полета. Половину состояния он завещал ордену, остальное — правительственным учреждениям, которые занимаются благотворительной деятельностью среди аборигенов Уайдценаулла.

Он завершил все формальности всего за несколько минут до посадки. Ему предстояло лететь на небольшом лайнере под названием “Белый Мул”, принадлежащем компании Санвелл Стеллер Лайн.

Таким образом у Кармоды совершенно не было времени познакомиться со своими спутниками. Их было всего четверо, причем трое из них летели на другие планеты, и лишь один — Рафаэль Абду тоже направлялся на Каррен. Он был среднего роста — 190 сантиметров, среднего телосложения, но у него были огромные руки и ноги. На широком темнокожем лице выделялись слегка раскосые глаза — вероятно, в нем текла монгольская кровь. На голове у него была шапка волнистых коричневых волос.

Согласно документам, он жил на Земле, а на Уайдценаулле провел несколько недель. В графе “Род занятий” у него значилось “Экспорт — импорт”, что могло означать все, что угодно.

Голос из громкоговорителя пригласил всех садиться. Через минуту салон, где находились путешественники, отделился от здания и поехал в направлении “Белого Мула”. Лайнер представлял собой полусферу, плоской частью лежащую на площадке для взлета. Его белая пластиковая облицовка сверкала в лучах полуденного солнца. Когда подвижной салон приблизился, облицовка лайнера раздвинулась и оттуда выехала кабина с дистанционным управлением. Кабина приблизилась к салону, и из нее вышел чиновник в зеленой форме компании Саквелл. Он приветствовал всех и пригласил следовать за ним.

Пассажиры вошли в небольшую камеру, единственной мебелью которой был зеленый ковер. Затем они прошли в другое помещение, где им выдали небольшой проспект. Кармода с любопытством взглянул на него — вдруг там обнаружится что-нибудь новенькое, но затем он разочарованно сунул его в карман. Там содержалась краткая история рейса, с которым Кармода был давно знаком.

Для пассажиров на корабле было три этажа — первый, второй и третий классы. У Кармоды был билет третьего класса — этого требовал режим экономии, которого придерживался его орден. Помещение третьего класса представляло собой огромный зал, больше похожий на театр. На большом экране виднелось изображение взлетного поля и здания космопорта. Почти все восемьсот кресел были заняты, и в зале стоял непрерывный гул голосов, как на многолюдной площади. Кармода пожалел, что у него не первый класс: там у него была бы отдельная каюта. Но думать об этом было поздно, и он занял свободное кресло.

Стюардесса проверила его ремни и спросила, знаком ли он с правилами и не нужны ли ему таблетки. Он ответил, что ему ничего не нужно.

Стюардесса заученно улыбнулась и пошла к следующему пассажиру. Кармода слышал, как тот попросил таблетку.

На экране появилось улыбающееся лицо пилота. Он приветствовал пассажиров на борту “Белого Мула”, прекрасного лайнера компании Саквелл. Корабль ни разу не был в аварии и ни разу не нарушал расписание полетов за все время своей работы. Пилот предупредил, что взлет будет через несколько минут, напомнил о необходимости пристегнуться и сообщил, когда и где будет следующая остановка. После этого он отключился.

Экран был некоторое время пуст, а затем на нем появилось трехмерное стереоскопическое изображение знаменитого комика Джека Бонека. Кармода не испытывал желания слушать его, поэтому он не стал включать громкоговорители, которые обслуживали его место. Но он чувствовал, что должен как-то отвлечься, придумать что-то такое, что встряхнуло бы его, отодвинуло горе на второй план, не позволило бы ему завладеть им.

Он достал из-под кресла шлемовидное устройство с опускающимся экраном в виде забрала, одел на голову и опустил экран. Он тут же услышал голос командира корабля:

— …предназначен для того, чтобы каждый пассажир, если хочет, мог смотреть, а если не хочет, то мог бы отключиться. Некоторые из людей, видевшие это впервые, получали сильное нервное потрясение.

На индивидуальном экране появилось изображение. Кармода мог видеть здание космопорта, белое, сверкающее в полуденных лучах солнца, и людей, которые смотрели из окон здания на корабль.

— Десятки кораблей ежедневно взлетают из этого порта. Но это зрелище привлекает к себе сотни зрителей на каждой планете Федерации. И на планетах, не входящих в Федерацию, тоже: ведь их жители так же любопытны, как и земляне. Даже бывалые путешественники, служащие портов, команды кораблей не могут привыкнуть к этому зрелищу, почти фокусу.

Кармода рассеянно барабанил пальцами по ручке кресла: он слышал это много раз. Рядом раздался голос:

— Сэр, у вас все в порядке?

Кармода встрепенулся, оторванный от своих мыслей.

— У меня все о’кей, — ответил он с усмешкой. — Мне просто поднадоела лекция. У меня уже было более сотни прыжков.

— Хорошо, сэр. Сожалею, что побеспокоил вас. Кармода взял себя в руки и стал смотреть на экран. Послышался голос капитана:

— …три, два, один, ноль!

Кармода, зная, что произойдет, прикрыл глаза от вспышки. Порт исчез. Планета Уайдценаулл и ее яркое солнце исчезли. Кубки пенящегося вина стояли на столе — красный, зеленый, голубой, фиолетовый… Одноглазые чудовища космоса смотрели на экран…

— …сейчас вы находитесь на расстоянии 50000 световых лет. Планету Уайдценаулл уже не разглядеть отсюда, а ее солнце кажется всего лишь одной из миллионов звезд, рассеянных по Вселенной и вечно сверкающих, как мысли господа Бога, как выразился наш знаменитый поэт Джванелли.

Сейчас наш корабль разворачивается в направлении следующего прыжка. Протеиновый компьютер, о котором я вам уже говорил, сейчас определит направления, с которых излучается свет различных звезд, спектр излучения каждой из которых заложен в его память. После того как он определит расположение корабля, он развернет его в нужном направлении, и корабль будет готов к прыжку.

Перед Кармодой на экране появились горизонтальные и вертикальные линии, образовывавшие сетку.

— Каждый квадрат сетки для вашего удобства пронумерован. В квадрате 15 через несколько секунд появится солнце Уайдценаулла. Сейчас оно в 16 квадрате и движется под углом в 45 градусов. Следите за ним, леди и джентльмены! Сейчас оно стало ярче, но не потому, что приблизилось к нам, а потому, что мы, для удобства наблюдения, немного увеличили силу света.

Желтая искорка ползла позади большого бледно-голубого пятна, затем перешла в 15-й квадрат. Она проскользнула вдоль линии и остановилась в центре.

Кармода вспомнил, что все это видел уже много лет назад. И вдруг у него защемило сердце, он почувствовал себя одиноким, бесконечно одиноким, выброшенным в космическое пространство… Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким несчастным.

— Компьютер вычислил и запомнил расположение солнца Уайдценаулла относительно других звезд. Корабль уже миллион микросекунд назад был готов к следующему прыжку через так называемое подпространство. Но капитан задержал корабль, так как компания Саквелл заботится о развлечении своих авиапассажиров. Компания хочет, чтобы пассажиры видели все своими глазами. Следующий прыжок снова перенесет нас на 50 000 световых лет. Мы вынырнем из подпространства в сотне километров от границы атмосферы планеты Магомет. Такая точность возможна в результате большого опыта перелетов корабля. Конечно, взаимное положение планет непрерывно меняется, но для введения поправок используются цезиевые часы, синхронизированные с компьютером. Все изменения в положении планет непрерывно рассчитываются, уточняются и вводятся в память. Когда капитан включит блок управления, он приведет в действие огромный навигационный комплекс “Белого Мула”, который в доли микросекунд будет рассчитывать курс и корректировать его. После этого автоматически производится прыжок…

Офицер сделал паузу, а затем сказал:

— Вы готовы, леди и джентльмены? Я начинаю считать…

Какова минимальная дальность прыжка, Кармода не знал. А максимальная дальность зависела от количества используемых генераторов и их модности. “Белый Мул” мог прыгнуть из этой Галактики куда-нибудь в Туманность Андромеды. Он мог преодолеть полтора миллиона световых лет в мгновение ока, со скоростью электрона, двигающегося по проводу. Расстояние от Уайдценаулла до атмосфер планеты Каррен могло быть преодолено за реальное время в шесть — десять микросекунд. Однако владельцы “Белого Мула” были более заинтересованы в том, чтобы делать деньги, а не демонстрировать технические возможности корабля. Поэтому во время перелета до Каррена были запланированы остановки.

Вспыхнула чернота, и замигали горящие искры. И вот перед Карм одой возникло блюдо планеты с отражающемся в океане солнцем, с континентом в форме черепахи и с белым пятном облаков над континентом, похожим на шрам на панцире черепахи.

Несмотря на то что Кармода много раз видел это, он отшатнулся. Ему показалось, что вся эта масса летит на него. Когда он пришел в себя, он как всегда восхитился точностью и уверенностью маневра. Комплекс искусственно выращенных клеток, всего лишь в три раза больше человеческого мозга, легко и надежно управлял “Белым Мулом”. Он направил прыжок корабля так, что тот выскочил из надпространства в опасной близости от верхних слоев атмосферы Магомета, проскользнул вдоль нее и сравнялся с планетой по скорости. Более того, “Белый Мул” был сейчас как раз над тем местом, где ему нужно было садиться.

Кармода заморгал глазами. Планета прыгнула на него. И вот на экране уже большое озеро, горный хребет, облака. Корабль замедлил скорость.

Вот Кармода уже различает отдельные горные хребты, озеро заняло уже полэкрана. На западном берегу озера виднеется паутинка улиц большого города, и в этой паутине круглые пятна, как паучьи яйца. Это посадочные площадки.

Жители планеты, если бы они взглянули вверх, могли бы увидеть корабль только как вспышку света. Но через несколько секунд они бы услышали грохот — это корабль вошел в верхние слои атмосферы. Затем корабль был бы уже виден в виде плоского диска. Еще грохот — это корабль гасит скорость, еще один взрыв — и корабль медленно, как воздушный шар, спускается своей плоской поверхностью на посадочную площадку номер шесть.

Несмотря на двухчасовую стоянку, Кармода не вышел из корабля. Ему не хотелось вновь проходить процедуру обработки, кроме того, ему нужно было прочесть письма и побыть одному.

Он зашел в коктейль-холл, заказал бурбон и занял отдельную кабинку. Сделав несколько глотков, он достал письма. Он долго вертел трубки в руках. Его обычная решительность изменила ему. Однако любопытство взяло верх, и он сунул неподписанное письмо в отверстие небольшого ящика, встроенного в стену.

Здесь же на крючке висел небольшой легкий шлем с экраном. Кармода надел его на голову, опустил экран и нажал кнопку считывания.

Экран засветился, и на нем показалось то, что заставило Кармоду отшатнуться. Он почти инстинктивно хотел сбросить с себя шлем. На экране была маска — изображение человеческого лица, изуродованного катастрофой.

Заговорил мужской голос:

— Кармода, это письмо от Фратта. Сейчас твоя жена мертва. Ты не знаешь, кто ее убил и зачем. Но я тебе объясню. Много лет назад ты убил сына Фратта и ослепил самого Фратта, ты сделал это спокойно и хладнокровно, хотя в этом злодеянии не было никакой необходимости. Ты мог добиться успеха в своих грязных делах, не причиняя вреда ни Фратту, ни его сыну.

Если в тебе есть чувство человечности или любви — в чем я сомневаюсь, ты можешь понять горе Фратта, его страдания.

Теперь страдать приходится тебе. Но не только из-за смерти жены, но и из-за того, что ты не будешь знать, когда и где умрешь ты. Потому что ты умрешь от руки Фратта, это не будет быстрой и легкой смертью, какой посчастливилось умереть твоей жене. Нет, ты умрешь медленно, мучительно, чтобы заплатить за все, что ты сделал. Ты испытаешь все, что испытал Фратт, твоя ни в чем не повинная жертва.

Теперь ты знаешь, что тот, кто убил твою жену, не думает ни о чем, кроме как о мести.

Ты еще увидишь того, кто никогда не простит тебе, гнусная и грязная тварь!

Экран мигнул и голос смолк.

Кармода дрожащей рукой поднял экран и посмотрел на стену. Он тяжело дышал. Значит, его предположения оправдались. Какой-то старый враг, которому он причинил зло в те далекие годы, полные греха… И за то, что он совершил когда-то, он потерял жену и свое счастье. Анна, бедная Анна…

Он еще раз опустил экран и снова прослушал письмо. Теперь он понял, что диктор не Фратт. Письмо было составлено так, чтобы скрыть это, скрыть все обстоятельства преступления, скрыть время, место…

— Фратт? Фратт? — пробормотал он. — Фратт? Это имя мне ничего не говорит. Я не помню никакого Фратта, но я должен вспомнить. У меня ведь превосходная память… Но те годы были так наполнены событиями. Я совершенно не думал о своих жертвах. О, боже, прости меня, я даже не знаю имена людей, которых убил или которым причинил зло. Может быть, я не помню Фратта потому, что не знаю его… Сын Фратта? Может быть, он? Но я не знаю и сына Фратта. О, боже!

Он выпил еще, страстно желая, чтобы спиртное смыло его прошлое. Теперь он был не тот Джон Кармода, которого знал Фратт. Имя и тело были те же, но внутри него был совсем другой человек. Тот, прежний Джон Кармода, умер на Каррене.

Но другие живы, и они помнят того Кармоду. Они не забыли и не простили его.

Он выпил еще коктейль. Сейчас он ничего не мог предпринять. Но, во всяком случае, ему нужно быть настороже. Фратту будет не просто захватить его врасплох. Он, Джон Кармода, не будет пассивной жертвой, готовой заплатить своей жизнью за свои прошлые грехи, положить свою жизнь на алтарь своей совести.

Он ударил кулаком по столу и чуть не разбил стакан. К дьяволу Фратта! Если Кармода когда-то олицетворял зло, то теперь он отрекся от этого. Фратт не может сказать этого про себя. Если он когда-то был невинной жертвой, то теперь на нем кровь Анны. Он больше не безгрешен.

Он задумался. Но ведь это я повинен в том, что Фратт обратился к греху. Если бы я не сделал то, что сделал, я не пробудил бы такую ненависть во Фратте. Может, я так на него подействовал, что он полностью отрекся от добра, как я отрекся от своего зла. И он теперь стал таким же чудовищем, каким был я. Действие и противодействие. И во всем, что он сделает и что сделал, виновен буду только я.

И тем не менее знакомый огонь пробежал по его жилам. Я буду мстить, сказал Господь. И он мстил всеми доступными средствами.

— Нет, — сказал он себе и покачал головой. — Я рационалист. Я должен простить и любить своего врага, как брата. Именно это я проповедовал столько лет и сам верю в это. Или мне только казалось, что верил?

Он снова ударил по столу.

— Но я ненавижу! Я ненавижу! О, боже, как я ненавижу! Ненавижу — себя! О, Господи! — воскликнул он. — Помоги мне увидеть, в чем я не прав!

Он допил стакан и звонком вызвал официантку.

Когда она принесла новый стакан, Кармода вынул письмо от Располда и вставил его на место письма Фратта. На экране он увидел комнату Располда в его квартире на шестнадцатом этаже огромного дома в Денвере. Сам Располд не сидел перед экраном. Такой же нервный и энергичный, как Кармода, он не мог долго сидеть на одном месте.

Располд был похож на одетую в костюм шпану — длинный, очень худой, с блестящими черными волосами, темно-карими глазами, такими же острыми и сверкающими, как два томогавка. На нем была алая мантия с черным воротником — одежда служащего Прометеус Интерстеллер Лайн. Кармода не удивился его костюму, так как знаменитый детектив часто переодевался. Такая у него была работа.

Располд остановился и помахал Кармоде:

— Привет, старый греховодник. Прости меня за такое короткое письмо.

Он снова побегал по комнате, продолжая говорить звучным баритоном:

— Через несколько минут мне надо уходить, и я не знаю, сколько времени мне придется идти по этому следу. А кроме того, корабль, с которым я хочу отправить это письмо, скоро улетит.

Джон, пока я занимался этим делом, — ты видишь мою одежду? — я случайно узнал кое-что, не относящееся к нему, но чрезвычайно важное. Группа богатых и фанатичных представителей твоей религии — мне очень жаль говорить об этом — решили убить Месса, бога Каррена. Они решили убить его не сами, а наняли убийцу, может, нескольких, для этой цели. Это закоренелце преступники. Я не знаю имен, но я уверен, что убийца с Земли. Удастся покушение или нет, но последствия, во всяком случае, будут ужасны.

Сам я не могу заняться этим делом, так как у меня на руках важное и срочное расследование. Я уведомил 3-Е, и они, несомненно, послали на Каррен своих агентов. Может, они предупредят Месса, а может, и нет. Им не захочется признаваться, что на Земле могут замыслить такое.

Мне кажется, что тебе самому будет интересно заняться этим и взять дело в свои руки. Я говорю это потому, что убийца может пройти через Ночь, стать алгуллистом и, следовательно, будет очень опасен, чтобы противостоять ему, нужен человек, также прошедший через Ночь, и лучше, если это будет землянин. Конечно, это всего лишь предположение, может быть, он предпримет попытку убийства еще до наступления Ночи. Значит, времени остается еще меньше.

Возможно, ты решишь, что все это тебя не касается. Может быть, Месс способен сам позаботиться о себе. Однако здесь замешены крупные преступники высшей квалификации. Ты, правда, не знаешь их. Ведь все боссы твоей юности или мертвы, или же, как ты, отрешились от прежней жизни.

Располд перечислил десять имен людей, предположительно замешенных в этом деле, описав каждого из них. Он закончил словами:

— Счастья тебе, Джон! Когда ты будешь на Земле, я надеюсь, что встречусь с тобой. Мне будет приятно увидеть тебя, да и ты сможешь насладиться моим прекрасным римским профилем и беседой с блестяще эрудированным собеседником. А сейчас я исчезаю!

Кармода снял шлем и потянулся было к стакану, но резко отдернул руку. Не время напиваться. Дело не только во Фратте — а он вполне мог быть на этом корабле, но сейчас возникли новые важные проблемы. Необходимо проинформировать кардинала о таком повороте событий. Если то, что сказал ему Располд, правда — а сомневаться в этом не было оснований, — значит церковь в еще большей опасности, чем предсказывал кардинал. Убийство Месса религиозными фанатиками может вызвать взрыв, катаклизм внутри церкви.

— Идиоты! — выругался Кармода. — Слепые, набитые ненавистью идиоты!

Он вставил в щель две пластины, включил экран в стене и нажал кнопку “Диктовка”. Продиктовав письмо кардиналу, он вызвал официантку и сказал, что письмо должно быть отправлено на первой же остановке. Она взяла письмо и принесла устройство для снятия отпечатков пальцев. Кармода оставил отпечатки и подпись. Письмо было слишком дорогим, у Кармоды не было в наличии достаточной суммы для его оплаты. Поэтому он воспользовался кредитом. С помощью этого устройства компания и получит деньги с его счета в банке.

После этого Кармода пошел в мужскую комнату, где выпил кислородный коктейль, чтобы сжечь алкоголь в крови. Там он увидел Абду, бизнесмена по экспорту-импорту, который сел вместе с ним на Уайдценаулле.

Абду не отреагировал на попытки Кармоды втянуть его в разговор. Кроме “да”, “неужели?” и хмыканий из него ничего не удалось вытянуть. Наконец, Кармоде это надоело, он вернулся в пассажирский зал и сел в свое кресло.

Он сидел не больше десяти минут, полуприкрыв глаза и не обращая внимания на экран. Затем его кто-то окликнул:

— Отец, это кресло свободно?

Молодой священник-иезуит стоял возле него, показывая в улыбке длинные зубы. Он был высокий и тощий, с длинным аскетическим лицом, светло-голубыми глазами, темными волосами и бледной кожей. Он говорил с ирландским акцентом и представился, как отец Пол О’Брейди из Дублина. Он служил в приходе Мехико Сити всего год после окончания семинарии. Теперь его послали на Спрингбод, чтобы помочь тамошним священникам.

О’Брейди не скрывал того, что очень нервничает:

— Я чувствую себя очень одиноким, мне кажется, что я разрываюсь на части. Я кажусь себе очень маленьким, а все вокруг меня такое огромное.

— Успокойся, — сказал Кармода. Ему не хотелось вступать в разговор, но надо же было подбодрить собрата по религии. — Многие люди чувствуют себя так же, как и ты. Хочешь выпить? Еще есть время до старта.

О’Брейди покачал головой:

— Нет. Мне не нужна подпорка.

— Подпорка! — усмехнулся Кармода. — Не будь смешным, сын мой. Скоро все пройдет. Ты снова будешь стоять на твердой почве, и голубые небеса будут сиять у тебя над головой. Стюардесса!

— Вы, наверное, считаете меня наивным ребенком, — сказал О’Брейди.

— Да, пожалуй, — усмехнулся Кармода. — Но я не считаю тебя трусом. Если ты не высадился здесь, а летишь дальше, то ты не трус. Значит, ты скоро будешь взрослым.

О’Брейди помолчал, обдумывая слова Кармоды. Затем сказал:

— Я так нервничаю, что забыл спросить ваше имя, отец.

Кармода представился. Глаза О’Брейди расширились:

— Вы тот Джон Кармода… который…

— Продолжай.

— Отец фальшивого Бога на Каррене?

Кармода кивнул.

— Говорят, что вы летите с миссией на Каррен? — вырвалось у О’Брейди. — Говорят, что вы хотите свергнуть Месса и объявить боситизм ложной религией…

— Кто это говорит? — спокойно спросил Кармода. — И, пожалуйста, говори потише.

— Все говорят, — сказал О’Брейди и взмахнул рукой, как бы показывая на всю Вселенную.

— Ватикану будет интересно узнать, как хранятся его тайны, — сказал Кармода. — Должен тебе сказать, что я лечу на Каррен вовсе не для того, чтобы свергнуть Месса.

О’Брейди схватил Кармоду за руку:

— И вы не собираетесь подменить нашу веру боситизмом?

Кармода стряхнул его руку.

— Это тоже говорят? — холодно спросил он. — Нет. Я считаю, что есть некоторое недопонимание боситизма среди людей, но моя вера непоколебима. Сомневающаяся, вопрошающая, но непоколебимая. Ты можешь сказать это всем.

— У нас очень тревожно на Спрингбоде, — заговорил О’Брейди. — Среди нашей паствы очень многие стали проповедовать боситизм. Я не могу сказать, сколько их, но очень много. И это очень тревожно.

— Ты это сказал уже дважды, — заметил Кармода.

— Отец, может, вы задержитесь на Спрингбоде, чтобы прочесть несколько проповедей. Нам нужен такой человек, как вы, который был на Каррене и который может разоблачить так называемые “чудеса” и так называемого “Бога”.

— У меня нет времени, — ответил Кармода. — Более того, я бы разочарован тебя. Так называемые чудеса реальны, а насчет Месса, даже сам Господь не может ответить на вопрос, действительно ли он Спаситель планеты. Пока не может, — Кармода наклонился вперед, всмотрелся в цифры на экране и сказал: — Предупреждаю тебя, что и наша встреча, и наш разговор не должны быть известны никому. Моя миссия секретная. Только я да несколько могущественных церковных деятелей знают о ней. Хотя я теперь вижу, что все-таки слухи уже распространяются об этом. Если ты скажешь хотя бы слово обо мне, ты будешь строго наказан и твоя карьера отброшена лет на двадцать назад. Так что держи рот закрытым!

О’Брейди заморгал, и на его покрасневшем лице отразилось страдание. К счастью прозвучал сигнал к отправлению, и капитан начал свою речь. Остальной путь до Спрингбода О’Брейди молчал, в одиночку борясь со своим страхом.

Когда “Белый Мул” приземлился, Кармода решил выйти. Ему хотелось немного размять ноги и взглянуть на знакомые ему места. А кроме того, это была последняя из нормальных планет.

И порт, и город сильно изменились за годы со времени последнего посещения Кармоды. Белых конусов осталось еще много. Эти конусы служили жилищами бимитов — теплокровных жителей планеты, похожих на земных термитов. Они поедали дерево, и из экскрементов строили конусы. Первые поселенцы-колонисты истребляли бимитов и строили свои дома между конусами. Теперь уже эти старые дома были снесены и вместо них высились современные здания-небоскребы из металла и пластика.

Теперь на планете был огромный порт, принимавший и отправлявший множество кораблей. Кармода благодарил Бога за то, что тот позволил ему видеть много планет, которых еще не коснулась своей могущественной рукой цивилизация. Теперь уже их осталось немного, но он в дни своей молодости ходил по непроторенным путям.

С полчаса Кармода прогуливался возле здания порта, затем пошел обратно, чтобы успеть пройти санобработку. Огромная толпа загородила ему путь. Он долго не мог понять, что было причиной гневных воплей и ругательств людей, угрожающе потрясающих кулаками. Затем он увидел, что эти люди носят значки Христианского Общества Спасения. Они окружили толпу мужчин и женщин, которые ничем не отличались от своих преследователей, если не считать испуганного вида.

Но когда Кармода пробрался через толпу поближе, он увидел на пальцах мужчин и женщин золотые перстни. На перстнях был нарисован круг, под которым скрещивались два фаллосоподобных копья. Кармода уже видел такие перстни на Уайдценаулле и знал, что их владельцы поклонники Боситы.

Мужчины и женщины стояли, стараясь не обращать внимания на насмешки и оскорбления, которыми их осыпали. Предводителем людей из Общества спасения был толстый и высокий большеносый священник. Кармода узнал его сразу, хотя не видел лед двенадцать. Это был отец Кристофер Бакелинг, из ордена Святого Джамруса, к которому принадлежал и Кармода. Последний направился к Бакелингу через толпу, которая расступилась перед ним. Вернее, перед его монашеской сутаной. Кармода встал между Бакелингом и боситистами.

— Отец Бакелинг, в чем дело?

Глаза Бакелинга расширились:

— Джон Кармода! Что ты здесь делаешь?

— Во всяком случае, не нарушаю спокойствия. За что ты мучаешь этих людей?

— Мучаю? — закричал священник. — Мучаю? Кармода, я тебя хорошо знаю. Ты здесь для того, чтобы сеять смуту!

Он в бешенстве замахал руками, но затем с трудом овладел собой. Он показал на высокого красивого человека из группы боситистов.

— Посмотри на него! Это отец Гидеон! Он стал поклонником грязного идола — Боситы и перетянул в свою веру троих из своего прихода! И еще двоих из моей паствы!

Женщина в толпе заверещала:

— Гидеон антихрист! Настоящий антихрист! И он еще был моим духовником! Его нужно бросить в тюрьму, чтобы он не мог разглашать моих тайн!

— Его нужно закидать камнями! — крикнул Бакелинг. — Камнями! Или повесить в поле, как Иуду! Он предал своего Господа, предал душу дьяволу…

— Заткнись, Бакелинг! — хрипло сказал Кармода. — Чем больше ты орешь на людей, тем хуже. Я думаю, что все нужно делать тихо и спокойно.

Бакелинг, сжав кулаки, как гора, навис над маленьким священником, и тот был вынужден попятиться.

— Значит, ты на их стороне?! Я знаю тебя, Кармода! Ты тоже не свободен от грязи боситизма! Я слышал, что ты забавлялся с жрицей Боситы! Говорят, что сын Боситы — твой сын! Я, конечно, не верил слухам — ни один человек не может впасть в такой грех, даже такой великий грешник, как ты! Но теперь я могу поверить этому!

— Прочь от меня, Бакелинг! — рявкнул Кармода. Он почувствовал, как горячие волны ярости захлестывают его. — Прочь от меня! И постарайся вести себя, как подобает слуге Господа!

— Так ты угрожаешь мне? Ты хочешь воспользоваться своей репутацией опасного человека? А мне плевать на нее, ты для меня не более, чем комар!

Женщина, которая поносила Гидеона, заголосила снова:

— Что ты за священник! Ты против своей религии, против своего Бога?

Кармода старался взять себя в руки, он тихо, но внушительно сказал:

— Я пытаюсь уладить вас, чтобы вы не поддавались ненависти. Помните слова Господа: возлюби врага своего!

Женщина закричала:

— А теперь ты скажешь: подставь врагу своему щеку и пригласи его отобедать с тобой… Это же зло! Отец Гидеон — это сам Сатана! Как он мог… Как он мог… — и она разразилась градом затейливых ругательств, которыми восхитился сам Кармода, хотя он в прежние годы был весьма искусен по этой части. Кто бы ни была эта женщина, подумал он, но в этом деле она знала толк, и воображение у нее было что надо.

— Прочь с дороги, Кармода! — вскрикнул огромный священник. — Я хочу свернуть шею этому Гидеону!

— Но это же не способ убеждения, — увещевал его Кармода.

— А мне плевать! — взревел Бакелинг и бросился на Кармоду.

Когда Джон получил удар кулаком, гнев и возмущение переполнили его. Он вонзил сжатые пальцы левой руки в большой мягкий живот прямо перед собой. Бакелинг хрюкнул, схватился за живот, согнулся вдвое и тут же получил удар кулаком в нос. Кровь хлынула на ноги Кармоде.

Толпа взревела. Люди бросились вперед и прижали Кармоду к стене вместе с боситистами. Послышались полицейские свистки. Кармода получил несколько ударов и потерял сознание.

Когда он открыл глаза, то ощутил, что все тело его ломит. Его приводил в чувство полисмен в черно-белой шляпе конической формы. Прежде чем Кармода смог что-либо сказать, его подхватили два человека и повели к выходу. У дверей уже стояли две крытые машины — для него и тех смутьянов, что не успели скрыться с места происшествия.

Но с ним обращались несколько иначе, чем с остальными. Если их бесцеремонно втолкнули в кузов, то его вежливо посадили в кабину, на заднее сиденье. Рядом с ним сел полисмен, а с другой стороны Бакелинг, прижимавший к носу платок.

— Видишь, что ты наделал? — бубнил Бакелинг. — Ты затеял свару и обесчестил нашу церковь.

— Я?!

Кармода расхохотался, но тут же со стоном умолк — помятые ребра отзывались резкой болью на любое резкое движение.

— Мы арестованы? — спросил он лейтенанта.

— Отец Бакелинг выдвинул обвинение против тебя. — Лейтенант протянул Кармоде телефон. — Ты можешь вызвать адвоката.

Кармода, не обращая на него внимания, заговорил с Бакелингом.

— Если меня задержат и я не успею на корабль, ты будешь иметь крупные неприятности. Очень крупные.

Бакелинг потер нос платком и хмыкнул:

— Не угрожай мне, Кармода. Помни, я знаю, кто ты, — хитрый изменник.

— Тогда я позвоню, — сказал Кармода.

Он взял трубку. Лейтенант помог включить устройство. Верхняя половина диска засветилась.

— Номер телефона епископа Эмзабы?

Бакелинг открыл рот, лейтенант удивленно моргнул. Бакелинг встрепенулся и сказал:

— Не скажу!

— Отлично. Тогда, лейтенант, помогите мне.

Полисмен вздохнул, достал книжечку, полистал:

— 606.

Кармода набрал номер, и через секунду на экране появилось лицо молодого священника. Кармода подкрутил ручку, и изображение увеличилось, заняв весь экран.

— Говорит отец Кармода с Уайдценауллы. Я должен поговорить с епископом немедленно.

Лицо исчезло. Потом на экране появилось лицо мулата. Оно нахмурилось, и низкий голос произнес:

— Кармода? В какую историю ты тут попал?

— Это не моя вина, — ответил Кармода. — Я просто хотел поступить, как христианин. Но увы, я потерпел поражение, и теперь меня везут в полицию.

— Я слышал о происшествии в порту и о том, что ты там замешан, — сказал Эмзаба. — Я уже предпринял кое-какие шаги. Может, их нельзя назвать христианскими, но в данном случае они необходимы.

Кармода повернул прибор так, чтобы епископ увидел Бакелинга. Епископ нахмурился еще сильнее:

— Бакелинг? Так, значит, это правда, что ты дрался со священником? Это ты вел толпу своих прихожан против поклонников Боситы?

Бакелинг замер, а потом сказал:

— Я просто хотел разъяснить отцу Гидеону его заблуждения. Но этот… этот священник вступился за них. Он набросился на меня, своего собрата по ордену, защищая еретиков!

— Это правда? — спросил Эмзаба. — Кармода, поверни экран, чтобы я мог видеть твое лицо!

Кармода повернул прибор и заговорил:

— Это длинная история. Потребуется много времени, чтобы отделить нити правды от нитей лжи. Но у меня нет времени. Я должен лететь на Каррен! И немедленно! Я послан с очень важной миссией Святым Отцом!

— Да, я знаю, — ответил епископ. — Ко мне вчера прибыл курьер с предписанием помогать тебе, какими бы странными ни были твои просьбы. Я знаю о важности твоей миссии и готов помочь тебе. Но, Кармода, ты лучше, чем кто-либо другой, должен понимать, что тебе нельзя ввязываться ни во что, что может задержать тебя.

— Я понимаю. Но уж таков я есть. А теперь, как мне добраться до порта, чтобы успеть на корабль?

Епископ обратился к лейтенанту, и Кармода повернул экран так, чтобы они могли видеть друг друга. Лейтенант перечислил все обвинения против Кармоды. При этом епископ нахмурился так, что стал похож на тех идолов, которым поклонялись его далекие предки.

— Мы еще поговорим с тобой, лейтенант! — сказал он.

Лицо его исчезло с экрана, но гневный голос еще долго звучал в воздухе. Бакелинг заерзал на сидении, глядя в сторону, затем повернулся к Кармоде:

— Если ты выскользнешь, маленькая хитрая крыса, а меня несправедливо накажут… если я пострадаю из-за тебя… я…

— Что ты? — сказал Кармода. — Ты отказываешься принимать добрые советы, бросаешься вперед, как бык, и бьешься своей тупой головой об стену. Неужели ты не знаешь, что епископ будет недоволен тем, что ты делаешь из боситистов мучеников? Церковь не хочет этого, а ты идешь против церкви.

— Я действую так, как этого требует моя совесть.

— Ты лучше вытащи свою совесть и хорошенько ее почисти. Когда она засверкает, как зеркало, посмотрись в нее. Тебя стошнит от того, что ты увидишь там, но это иногда приносит облегчение.

— Мерзкая тварь!

Кармода пожал плечами. Он уже снова впал в депрессию, понимая, что епископ прав.

Вскоре автомобиль прибыл на место назначения. Участок был сделан в одном из конусов бимитов. Это было серо-белое строение с диаметром основания в сто метров и высотой четыреста метров. Когда-то здесь помещалась вся полицейская служба планеты, но за пятьдесят лет колонизации население планеты намного увеличилось, и теперь здесь располагался лишь один из участков. Основная база переместилась в небоскреб, построенный в двадцати километрах отсюда.

Бимиты устраивали узкие входы, через которые могли одновременно пройти не более двух человек. Теперь же здесь были сделаны громадные ворота в виде арки. Кармода, Бакелинг и лейтенант вошли в конус и очутились в огромном зале с высокими потолками. Пустые стены холла были отделаны зеленым пластиком. Они прошли в следующую комнату. Здесь стоял странный запах — смесь древнего запаха бимитов и обычного для полицейского участка и тюрем запах табачного дыма и мочи. Кармода знал, что зеленый пластик на стенах скрывает следы крови: бимиты не желали добровольно отдавать людям свои жилища и свою планету.

Кармода и Бакелинг сели на скамью, а лейтенант пошел докладывать начальству. Через пять минут он вернулся бледный с поджатыми губами.

— В полицейские дела вмешался епископ, — сказал он. — Он применил свою власть, и мне приказано освободить вас обоих, а чтобы не случилось еще чего-нибудь, я должен отвезти Кармоду в порт.

Оба священника молча поднялись и пошли к выходу. Теперь Кармоду усадили в аэромобиль. Машина взмыла вверх и устремилась к порту, завывая сиреной и светя желтыми фарами.

Лейтенант, сидящий впереди, неожиданно обернулся и протянул Кармоде переговорное устройство.

— Епископ, — сказал он и отвернулся.

Лицо Эмзабы появилось на экране в нескольких сантиметрах от лица Кармоды. Колебания изображения придавали еще больше гнева речи епископа.

После того как он обрушил на голову Кармоды все свои громы и молнии, он смилостивился над ним и простил ему все случившееся. Он ничего не сказал о смерти жены Кармоды, но, видимо, знал об этом, так как сразу после обвинительной речи заговорил совсем другим, более мягким тоном:

— Я слышал, что на тебя обрушилось горе, Кармода. При обычных обстоятельствах тебе следовало бы дать опомниться, но твоя миссия слишком важна, и ничто не должно помешать тебе.

— Дело очень сложное, — сказал Кармода, — но я скоро буду на Каррене и полностью включусь в него.

Епископ помолчал.

— Не мог бы ты рассказать поподробнее о своей миссии? Я знаком с общей идеей, но в детали не посвящен. Ты не думай, что я прошу тебя об этом из чистого любопытства. Считай меня человеком, глубоко заинтересованным в исходе дела и умеющим держать язык за зубами.

Кармода закурил и только потом сказал:

— Я могу сообщить, что моя миссия имеет две стороны. Во-первых, я должен уговорить Месса не посылать своих миссионеров на другие планеты и, во-вторых, уговорить его не заставлять всех жителей планеты проходить через Ночь.

Эмзаба был потрясен:

— Я не знал, что Месс хочет сделать всех своих сторонников Бодрствующими.

— Это еще не окончательно. Он думает над этим и объявит о своем решении перед наступлением Ночи.

— Но зачем ему это?

— Мне сказано, что он хочет избавиться от своих противников — сторонников Алгула. Он хочет, чтобы на планете жили только те, кто поклоняются ему.

Епископ понимающе кивнул:

— И Месс будет посылать этих фанатиков как своих миссионеров?

— Да.

Епископ нахмурился, помолчал и сказал:

— Наши Святые Отцы, видимо, полагают, что ты имеешь шанс уговорить Месса. В противном случае, они не послали бы тебя.

— Может, это просто акт отчаяния с их стороны, — сказал Кармода. — Последователи культа Боситы очень активно внедряются на планеты, где ранее царила только вера в Христа. И чем дальше — тем больше…

— Я знаю… Но ты прошел через Ночь… говорят даже, что ты один из отцов Месса… Но ты не принял веру Боситы. Значит, у нас есть надежда. Однако я не понимаю, почему твой опыт не был широко разрекламирован церковью. Ведь ты — живое свидетельство истинности веры!

Кармода мрачно усмехнулся:

— В моих свидетельских показаниях таится большая опасность. Как будет чувствовать себя средний человек, если я поклянусь — а я так бы и сделал, — что все Чудеса Ночи реальны? Что Бог Месс возникает из ничего в результате мистического совокупления богини и семи отцов? Что богиня Босита может представить реальные доказательства своего могущества? А что, если все узнают, что я был опасный преступник, убийца, вор, развратник и, после того как прошел через Ночь, стал праведником? Тогда все будут считать, что это сделала Босита, и миссионеры Месса будут пользоваться еще большим доверием.

— Но ведь ты не стал поклонником Боситы?

— Я стал бы им, если бы остался на Каррене. Но я почти сразу вернулся на Землю и принял сан.

— Я все-таки не понимаю, — сказал епископ. — Ты не утверждаешь, что Босита и Месс — фальшивые Боги, и тем не менее считаешь нашу религию истинной. Как ты можешь сочетать такие противоположности?

Кармода пожал плечами:

— Я не сочетаю их. У меня есть вопросы и сомнения. И очень много. А ответов пока нет. Может, в этот раз мне удастся их получить.

Аэромобиль приземлился на посадочной площадке в порту. Кармода попрощался с Эмзабой, получил его благословение и попросил его помягче обойтись с Бакелингом. Эмзаба пообещал быть справедливым, насколько это возможно. Но все же он должен заставить Бакелинга почувствовать свой проступок и взять с него обещание не допускать такого в дальнейшем.

Кармода вошел на борт “Белого Мула” всего лишь за минуту до того, как были закрыты все входы. Он обнаружил, что почти все боситисты, из-за которых он чуть не остался на планете, тоже здесь.

Вслед за Кармодой вошел человек, который не был боситистом. Это был невысокий мускулистый мужчина примерно одного возраста с Кармодой — что-то между тридцатью и ста годами. У него были густые вьющиеся волосы и широкое лицо американского индейца с горбатым носом и сильным подбородком. Одет он был во все белое — шляпа с широкими полями, широкий кожаный пояс с шестиугольной металлической пряжкой, брюки обтягивали бедра и расширялись книзу. Сапоги его были простые и грубые, без всяких украшений.

Он держал в руке толстую книгу в белом переплете, на котором выделялись черные буквы древнего алфавита: “Святое писание — Истинная версия”.

По этой книге и одежде Кармода сразу узнал представителя одной из самых могущественных религиозных групп. Члены группы “Каменный фундамент Церкви”, которых недруги называли “Твердолобые Ослы”, были фундаменталистами, которые верили, что им удалось вернуться к Первой Вере Христиан. Кармода встречался с такими на Уайлценаулле.

Однако причиной его изумления были вовсе не религиозные воззрения этого человека. Он узнал его!

Значит, остался еще кое-кто из старой гвардии преступного мира!

Это был Аль Лефтин. Он даже участвовал с Кармодой в некоторых делах.

Лефтин тоже был безмерно удивлен, увидев Кармоду. И он еще больше удивился, заметив на нем сутану священника ордена Святого Джамруса.

Лефтин поднял руку, как бы защищаясь, шагнул назад и пошел в сторону. Но Кармода окликнул его:

— Аль Лефтин! Садись со мной! Можешь не избегать меня. Мне нечего скрывать. Мы, кажется, оба изменились.

Лефтин колебался. Лицо его порозовело. Он ухмыльнулся и уселся рядом с Кармодой.

— Ты меня удивил, — сказал он. — Прошло столько лет. Ты… ты теперь отец Кармода?

— Да. А ты?

— Я декан Истинной Церкви. Хвала Господу, дни грешной жизни миновали. Я вовремя увидел свет. Я раскаялся, искупил свою вину и теперь проповедую Слово божье.

— Я счастлив, что ты обрел мир, — сказал Кармода. — Во всяком случае, я надеюсь на это. Мы пошли разными путями, но это праведные пути, пути к одному Богу. Скажи мне, продолжал Кармода, — зачем ты летишь на Радость Данте? Приближается Ночь Света. Неужели ты хочешь пройти через нее?

— Никогда! Нет! Моя церковь послала меня, чтобы я мог наблюдать ритуалы перед наступлением Ночи. После этого я должен улететь с последним кораблем и сделать доклад о них. Я предпочел бы не смотреть эти сатанинские шабаши, но сам Старейший послал меня.

— А зачем это вашей церкви? В земных библиотеках можно найти много информации о Каррене.

— Дело в том, что слишком много наших людей перешло в лоно веры богини Боситы. Они стали поклоняться Мессу. Когда мужчины и женщины, о которых я даже не мог подумать, что они способны отвернуться от Истинного Слова, перешли в сатанинскую веру, поддавшись лживым словам фальшивого Бога Месса. Я должен все тщательно изучить и обнаружить то, о чем не говорят наши книги, увидеть все своими глазами. Я должен снять фильмы, чтобы сопровождать ими лекции на Земле. Я покажу землянам, какие грешники эти карренцы. Когда все поймут, какое зло совершается на этой планете, под прикрытием богини Боситы, тогда земляне сами отвергнут боситизм и прогонят миссионеров Месса.

Кармода не стал говорить Лефтину, что такие попытки уже предпринимались, и не однажды. Иногда это срабатывало. Но чаще всего эффект был противоположный ожидаемому. Все это возбуждало любопытство, даже желание испытать все на себе.

Кармода закурил. Лефтин скорчил гримасу.

— Раньше ты тоже курил, — заметил Кармода. — Тебе, вероятно, трудно бороться с искушением?

— Нет, хвала господу. С тех пор, как я увидел свет, я не испытываю искушений. Никогда! Табак, алкоголь и женщины — это зло. И я думаю, что сам Господь защищает меня от соблазнов.

— Табак и алкоголь — зло, если их употреблять в неумеренных количествах. А умеренность — тоже добродетель, верно?

— Не верь этому, Кармода! В борьбе со злом либо все, либо ничего!

Он сделал паузу, как бы колеблясь, потом сказал:

— А что случилось с сокровищем Старениф? Я слышал, что всем удалось скрыться той Ночью. Я с трудом убежал от охранников и слышал, что Располд чуть не схватил тебя, но ты обманул его. Больше я никогда и ничего не слышал о Старенифе. Он был с тобой?

— Я убежал от Располда потому, что на него напал люгар, — сказал Кармода, вспомнив огромного хищника с планеты Тульгей. — Старениф был со мной. Я хотел доставить его на корабль, но затем на меня тоже напал люгар. Он гнался за мной. Не верь рассказам, что он так огромен, что валит деревья на ходу. Я расстрелял все патроны, когда мы отбивались от охранника, и у меня оставалось одно оружие — Старениф. Я швырнул его прямо в открытую пасть хищника, и тот проглотил его. После этого он с диким ревом бросился бежать через лес, изредка останавливаясь и катаясь по земле.

— Боже! — сказал Лефтин. — Прости, что я упомянул имя Господа всуе. Но Старениф! Десять миллионов гиффордов пропало в желудке зверя. Какое богатство! А сколько затрачено на подготовку операции!

Кармода хмыкнул:

— Тогда я был безутешен. Теперь же я смеюсь над этим. Действительно, это очень забавно. Где-то в джунглях, в скелете хищника, находится самая большая драгоценность Галактики.

Лефтин вытер лоб платком, который достал из рукава. Кармода с любопытством взглянул на платок, вспомнив, что у Лефтина в углу платка всегда был зашит стальной шарик. Славился он тем, что весьма искусно пользовался таким оружием и нередко выбивал этим шариком глаз противнику. Однако сейчас шарика в платке не было.

Стюардесса объявила взлет. Через десять минут бортового времени корабль был в атмосфере Каррена. Еще через десять минут он приземлился в лучах полуденного солнца.

Снова Кармода прошел через процедуру осмотра. Он потерял из виду Лефтина, когда шел к выходу из порта. По пути он зашел в туалет и увидел монаха, бросающего окурок в пепельницу.

Лефтин поднял глаза. Он замер, затем бросился к Кармоде и схватил его за руку.

— Прости меня, Кармода, я солгал тебе. Искушения мучают меня постоянно. Обычно с божьей помощью я одолеваю их. Но сейчас я не смог удержаться. Может, путешествие так подействовало на меня. Ты же знаешь — прибыть на планету, где зло цветет пышным цветом…

— Здесь зла не больше, чем на любой другой планете. Не беспокойся, я не судья тебе. Я не буду смеяться над тобой и никому ничего не скажу. Забудь все. Извини, пожалуйста, кажется, меня встречает делегация.

Он увидел своего старого друга Танда. С тех пор как они виделись, Танд почти не постарел, только появились седые пряди в его волосах, да и сам он несколько погрузнел. Но вид у него был такой же счастливый, улыбка обнажала его голубые зубы. Его теперешнее, довольно высокое положение не изменило его манеру одеваться. Как и раньше, он носил удобное и недорогое платье.

Танд бросился к Кармоде с раскрытыми объятиями.

— Джон Кармода! Как я рад!

Они обнялись, и Танд сказал по-английски:

— Как поживаете, отец Джон?

Он улыбнулся, и Кармода понял, что Танд вложил двойной смысл в слово “отец”.

— Прекрасно! — ответил Кармода по-карренски. — А ты, отец Танд?

— Прекрасно! — он отступил назад и повернулся к другим карренцам. — Позволь тебе представить…

Кармода приветствовал каждого из представленных ему людей: члены правительства, глава полицейского ведомства, жрец, секретарь главы государства…

Все, казалось, были заинтересованы тем, что привело Кармоду сюда. Абог, секретарь Рилга, главы государства, был довольно молодой человек, но в нем было что-то такое, что вызвало неприязнь у Кармоды.

Абог сказал:

— Мы все надеемся, что ты приехал сюда, чтобы объявить, что переходишь в нашу веру, в боситизм.

— Я приехал поговорить с Мессом.

Танд вмешался в разговор:

— Может быть, тебе сейчас лучше отправиться в отель? Ты один из Семи, и правительство выделило для тебя лучшие комнаты. Конечно, за государственный счет.

Кармода сказал, что у встречающих, наверное, много дел. Они поняли намек и попрощались. Но Абог, прежде чем расстаться, настаивал на том, чтобы Кармода назначил ему встречу, если возможно, то сегодня вечером. Священник сказал, что будет рад поговорить с ним.

Когда все разошлись, Танд усадил Кармоду в свой автомобиль и сел за руль. Как и большинство других здешних автомобилей, он работал на принципе антигравитации.

— Все меняется, — сказал Танд. — Меняется во всей Вселенной, даже на этой планете, которая развивается совсем иначе, чем остальные. Население увеличилось в четыре раза. Новые заводы, работающие на технологии и сырье Федерации, построены везде. Их буквально тысячи.

Кармода смотрел в окно. Массивные каменные строения с улыбающимися или оскаленными лицами проносились мимо. На улицах было очень много народа. В одежде чувствовалось влияние Федерации.

— Тот город, который ты знаешь, почти не изменился. Но вокруг, там, где раньше были леса и фермы, раскинулся большой город. Он сделан не из камня, построен не на века. Слишком много народа появилось за короткое время. Теперь мы не можем тратить все свое время на строительство.

— Сейчас везде так, — заметил Кармода. — Скажи, ты еще связан с полицией?

— Нет. Но у меня есть влияние на шефа. Как и у любого отца. А что?

— Со мной на “Белом Муле” прибыл один человек по имени Аль Лефтин. Много лет назад он был наемным убийцей. Сейчас он путешествует под своим именем, и я предполагаю, что он подвергся обработке у Гопкинса или в другом подобном институте. Он говорит, что он теперь декан Каменного Фундамента Церкви. Может, он и не врет. Если бы было время, мы бы проверили его. Но времени не было. Существует возможность, что он послан с Земли, чтобы убить Месса. Ты что-нибудь знаешь об этом?

— Слышал. Я пошлю полицию по его следу. Но им будет трудно уследить за ним, если он не будет под домашним арестом. В толпе, во время празднества, он может легко скрыться.

— А есть возможность посадить его под домашний арест?

— Ни малейшей. Он может поднять большой шум. Правительство не захочет оскорблять людей Федерации без веских на то оснований.

Кармода помолчал.

— Здесь есть еще один человек, за которым следовало бы присмотреть. Но это личное, так что я даже не знаю, уместно ли обращаться к тебе с этим. Для меня это имеет большое значение, но это мелочь по сравнению с заговором против Месса.

И он рассказал своему другу об угрозах человека, который назвался Фрахтом. Танд задумался. Наконец, он заговорил:

— Ты думаешь, что землянин Абду и есть Фратт?

— Возможно, хотя и необязательно. Сейчас время работает против него. Ведь я вылетел сюда внезапно. Вряд ли он успел узнать об этом и сесть на этот же корабль.

— Он это или нет, мы узнаем по его действиям. Я пошлю за ним частного детектива. Полиции сейчас не хватает — слишком большой наплыв народа.

Танд остановил машину перед отелем. Они погрузили багаж на гравитационный лифт, а сами направились прямо в апартаменты Кармоды. Танд обо всем уже договорился, поэтому не потребовалось никаких формальностей на регистрации. Однако группа репортеров попыталась взять интервью у Кармоды. Танд отослал всех прочь. Хотя они были так же агрессивны и бесцеремонны, как их земные коллеги, они все же беспрекословно повиновались Танду, Отцу Месса.

— Это здание всегда было отелем, — не без гордости рассказывал Танд. — Это самый старый отель во Вселенной. Он построен более пяти тысяч лет назад. Люди живут в нем так долго, что даже от камней в отеле пахнет человеческим потом. Камни буквально пропитались им за тысячелетия.

Апартаменты Кармоды были на седьмом этаже. Этот номер был счастливым для одного из семи Отцов Месса. До номера нужно было пройти двести метров по широкому коридору.

Все двери в комнате были сделаны из толстого железа и были подвешены не на петлях с одной стороны, как это было принято на Земле, а вращались на центральном стержне. За такими дверями можно было спокойно спать, не боясь ничего.

Кармода обследовал свои трехкомнатные апартаменты. Кровать была сделана из камня, стол представлял собой гранитный монолит, вырастающий прямо из каменных плит пола.

— Теперь так уже не строят, — с тенью грусти сказал Танд.

Он налил густого темно-красного вина в два многогранных кубка, сделанных из дерева с белыми и красными прожилками. Вино медленно лилось густой тягучей струей, как будто это было не вино, а расплавленный гранит.

— За твое здоровье, Джон!

— За твое, Танд, и за всех хороших людей, где бы они ни были и кем бы они ни были. Пусть Бог благословит своих детей.

Он выпил и обнаружил, что ликер вовсе не сладкий, как он предполагал. Скорее, он был даже горьким. Но ощущение было очень приятное, как будто в его жилы влили золотой свет, который распространился по всему телу и даже вышел наружу, так как полумрак в комнате стал золотым.

Танд предложил выпить еще. Кармода отказался.

— Я хочу увидеть Месса. Когда это можно будет сделать?

Танд улыбнулся:

— Ты совсем не изменился. Мессу также не терпится увидеть тебя, как и тебе хочется увидеться с ним. Но у него много дел. То, что он Бог, не освобождает его от повседневных обязанностей. Я увижусь с ним, вернее, с его секретарем, и назначу встречу.

— В любое время! — сказал Кармода и хохотнул. — Я думаю, что сыну не терпится увидеть отца после долгой разлуки.

— Мы все с радостью приветствуем тебя, Джон. Однако твое появление может внести некоторое смятение. Наш народ знает тебя, но мало знает о тебе. Совсем немногие знают, что ты не поклонник Боситы. Когда об этом узнают все, это породит смятение и сомнение в умах простых людей. И даже в умах некоторой части интеллигенции. Как может отец Месса не быть поклонником Боситы?

— Вся церковь задает тот же вопрос. Я сам этого не знаю. Здесь я видел столько так называемых чудес, что их хватило бы, чтобы перетянуть в вашу веру миллионы человек. Их хватило бы, чтобы поколебать убеждения даже самых твердолобых материалистов. Но у меня нет желания переходить в вашу веру. Должен сказать, что, когда я улетал отсюда на Землю, я не был атеистом, но и не чувствовал склонности ни к одной из существующих религий. Но затем во мне возникло что-то такое… необъяснимое. И оно привело меня в лоно церкви. Да, я совсем забыл, я же писал тебе об этом.

Танд поднялся и сказал:

— Я ухожу, чтобы повидаться с Мессом. Я позвоню тебе после.

Он поцеловал священника и вышел.

Кармода распаковал чемодан и пошел в ванну, где пять струй воды, ударяющие в его тело, быстро сняли усталость. Он еще не успел полностью одеться, когда послышался стук в огромную железную дверь. Кармода откинул крюк и начал открывать дверь, толкая одну ее половину в коридор. Дверь была очень тяжелая, но двигалась легко, как балерина.

Кармода чуть отступил назад, чтобы придержать половину двери, которая открывалась в комнату. Он увидел, что мужчина-карренец, стоящий на пороге, сунул руку в карман. Кармода не стал дожидаться. Старый рефлекс не подвел его. Он тут же бросился вперед на ту половину двери, которая двигалась в коридор. Карренец, держа пистолет в руке, входил в комнату. Очевидно, он надеялся застать Кармоду врасплох и пристрелить.

Но Кармода навалился плечом на свою половину двери, и она повернулась быстрее, чем ожидал убийца. Тяжелая дверь сильно ударила его сзади и швырнула в комнату. Кармода успел заметить удивление на лице карренца, прежде чем дверь завершила полный оборот и закрыла вход в комнату.

Затем дверь снова стала поворачиваться, так как карренец, вероятно, испугался, что его жертва сейчас побежит по коридору и поднимет тревогу. Но Кармода понял, что он не успеет скрыться за углом длинного коридора раньше, чем убийца выскочит из его комнаты. В коридоре не было ни души, и все двери были заперты.

Тогда он бросился к той части двери, которая двигалась внутрь. Он услышал яростный вопль из-за двери, но было уже поздно: Кармода накинул крюк на закрытую дверь. Пока он был в безопасности. Он тут же бросился к телефону и позвонил в холл. Через минуту возле его двери уже был полицейский, но убийца, разумеется, исчез.

Кармода ответил на вопросы полицейского, а немного погодя — прибывшего лейтенанта полиции. Нет, он не знает этого карренца. Да, ему угрожал человек, назвавшийся Фраттом. Кармода пересказал письмо и заметил, что Танд обещал позаботиться о его безопасности. Полиция ушла, но у двери осталось два охранника. Нельзя было допустить, чтобы один из Отцов подвергался опасности, особенно когда ему угрожали.

Кармода успокоил нервы стаканом вина и начал размышлять. Может, карренец был нанят Фраттом? Нет, вряд ли. Фратт хотел мстить лично, он хотел причинить мучительную смерть Кармоде своей собственной рукой.

Кармода подумал о Лефтине. Если он не тот, за кого себя выдает, если его одежда и речи лишь прикрытие, если он убийца, нанятый религиозными фанатиками, то он скорее сделал бы попытку похищения Кармоды. Он захотел бы получить от Кармоды информацию о Мессе, о его привычках.

Кармода допил вино и стал расхаживать по комнате. Он не мог выйти отсюда, так как ждал звонка от Танда. Но ожидание нервировало его.

Зазвонил телефон. Кармода протянул руку к экрану, и тот засветился. Абог, секретарь главы правительства, смотрел на него.

— Я немного рано, отец. Но мне очень нужно поговорить с вами. Могу я войти?

Кармода кивнул. Через несколько минут раздался стук. Кармода приоткрыл дверь и выглянул. Охранники, видимо, были потрясены роскошной одеждой Абога: они стояли перед ним навытяжку.

Тотчас же снова зазвонил телефон. На этот раз на экране появилось лицо землянина.

— Джон Гилсон, — сказал он по-английски. — Мне сказали, что вы хотите видеть меня.

Это был человек средних лет. У него была светлая кожа и темные волосы. Черты лица были настолько обыкновенны, что это лицо было невозможно запомнить — ценное качество для агента службы Внеземной Безопасности.

— Вы можете подождать? У меня посетитель.

— Ждать — это моя работа, — улыбнулся Гилсон.

Кармода провел рукой над экраном, выключая его. После этого он предложил Абогу выпить. Тот не отказался.

— При обычных обстоятельствах я не побеспокоил бы вас, — сказал Абог. — К несчастью, время не терпит. Я не оскорблю Отца, если приступлю прямо к делу, без дипломатических тонкостей?

— Напротив. Вы оскорбите меня, если начнете вилять, как змей в масле или хитрый политик. Я люблю прямоту.

— Хорошо. Однако сначала я должен вам рассказать о нас, о структуре нашего правительства, о том, кто стоит во главе его. Я думаю…

— Мне кажется, что вы забыли свое намерение перейти сразу к сути дела. Давайте не будем отвлекаться.

Абог смутился, но быстро оправился. Его голубые зубы сверкнули в улыбке.

— Ол райт. Я хочу, чтобы вы поняли — наше правительство никогда не вмешивалось в вашу частную жизнь и вашу веру. Пока. Но теперь мы должны спросить…

— Спрашивайте.

Абог перевел дух и решительно произнес:

— Вы приехали сюда, чтобы объявить о своем переходе в боситизм? Да или нет?

— Это все? Нет, я не перехожу в веру Боситы. Я тверд в своей вере.

Абог был явно разочарован. После долгой паузы он сказал:

— Можете вы употребить свое влияние, чтобы отговорить Месса? Ведь вы его Отец!

— Я не знал, что у меня есть влияние. От чего его надо отговорить?

— Мой шеф, Рилг, очень обеспокоен. Если Месс решит, что все должны стать Бодрствующими, это будет катастрофа. Те, кто выживет, может быть, действительно очистятся от зла, но много ли их выживет? Многие ли смогут пройти через Ночь? Статистики предрекают, что погибнет три четверти населения. Подумайте об этом, Отец! Три четверти! Карренская цивилизация погибнет!

— Месс знает об этом?

— Ему говорили. Он допускает, что статистика права. Но допускает и возможность ошибки. Он утверждает, что те, кто пройдет через Ночь, полностью очистятся от зла.

— Может, он и прав, — заметил Кармода.

— Но он может и ошибаться. Мы думаем, что он ошибается. Но даже если он прав, подумайте, что произойдет! Даже если статистика ошибается, погибнет не менее четверти населения! Это же настоящее массовое убийство!

— Это страшно…

— Страшно? Это дико, ужасно! Даже Алгул не мог бы придумать такого! Если бы я не был уверен, я бы подумал…

Он замолчал, встал с кресла, подошел к землянину и прошептал:

— Ходят слухи, что той Ночью родился не Месс. Родился Алгул. Но очень умный Алгул, который объявил себя Мессом.

— Ты не можешь говорить это серьезно, — сказал Кармода с улыбкой.

— Конечно, нет. Я не принадлежу к этим идиотам. Но слухи говорят о настроении народа, о его смятении. Они не могут понять, как великий и добрый Бог может требовать от них такого.

— Ваше священное писание предсказывало такое событие.

Абог, казалось, испугался. Страх отразился в его голосе, когда он заговорил вновь:

— Да. Но никто серьезно не верил в это. Только горстка суперортодоксов. Они даже молились, чтобы это произошло.

— А что будет с теми, кто откажется проходить через Ночь? — спросил Кармода.

— Каждый, кто откажется выполнять приказ Месса, автоматически считается последователем Алгула. Его арестуют и бросят в тюрьму.

— И тогда он не проходит через Ночь?

— О, нет, все равно проходит. Ему не дают снотворного, чтобы он не мог уснуть, и ему приходится проходить через все в стенах камеры.

— Но если начнется массовое сопротивление? У правительства не будет ни времени, ни возможностей справиться с народом.

— Ты не знаешь карренцев. Как бы они ни были испуганы, они не осмелятся ослушаться Месса.

Чем дольше раздумывал Кармода, тем меньше ему нравилось все это. Он еще мог как-то понять, что мужчин и женщин можно заставить пройти через Ночь, но дети! Пострадают невинные, многие из них погибнут. Если отец ненавидит ребенка, сознательно или подсознательно, он убьет его. В борьбе с кошмарами, рожденными подсознанием людей, погибнут и взрослые и дети, которых не смогут защитить родители.

— Я не могу этого понять, — сказал он. — Но и, как вы сами сказали, я не карренец.

— Но вы попытаетесь уговорить его не делать этого?

— Вы говорили с другими Отцами?

— С некоторыми. Но я ничего не добился. Они будут выполнять волю Месса в любом случае.

Кармода помолчал. Для себя он уже принял решение поговорить с Мессом, но не был уверен, стоит ли говорить об этом Абогу. Кто знает, как использует Абог и его партия обещание Кармоды. Да и неизвестно, как отнесется сам Месс к Кармоде, когда его заявление будет опубликовано.

— Я все обдумал, — сказал Кармода. — Так и быть, я попытаюсь отговорить Месса от того, что он задумал и чего вы так боитесь. Но я не хочу никаких интервью и заявлений ни по телевидению, ни в печати. В противном случае, я от этого отрекусь.

Абог обрадованно улыбнулся и сказал:

— Очень хорошо. Может, вам удастся сделать то, чего не удалось другим. Ведь он еще не объявил о своем решении публично, так что время еще есть.

Он поблагодарил Кармоду и ушел.

Священник вызвал к экрану Гилсона и попросил его подняться в номер. Затем он предупредил охранников, чтобы те пропустили землянина.

Снова зазвонил телефон. На экране возникло лицо Танда.

— Мне очень жаль, Джон. Месс не может увидеться с тобой сегодня вечером. Он назначил встречу завтра вечером в замке. Какие у тебя планы?

— Я, наверное, надену маску и выйду на улицу.

— Ты можешь, потому что ты Отец, — сказал Танд. — Но твои земляки — Лефтин и Абду — не смогут. Полиция приказала им находиться в отеле, если они не согласятся пройти через Ночь. По новым нашим правилам все некарренцы будут сидеть в отелях. Боюсь, что будет много недовольных туристов и ученых сегодня вечером, но таков закон.

— Ты много на себя взял, Танд.

Он выключил экран и отвернулся от него, но тот зазвонил снова. На этот раз на экране появилось не лицо, а ужасная маска, которая закрывала все пространство экрана, но по звукам Кармода понял, что звонят из будки, расположенной на одной из главных улиц города.

Искривленные губы маски шевельнулись, и Кармода услышал голос, который был явно искажен.

— Кармода, это Фратт. Я хотел взглянуть на тебя, прежде чем ты умрешь. Я хотел увидеть, страдаешь ли ты, хотя, конечно, ты не способен страдать так, как страдал я и мой сын.

Стараясь сохранять присутствие духа, священник произнес ровным голосом:

— Фратт, я не знаю тебя. Я не могу даже припомнить случай, о котором ты говоришь. Почему бы тебе не прийти ко мне и не поговорить? Может быть, беседа кое-что прояснит и твои намерения изменятся?

Наступила пауза, такая долгая, что Кармода подумал: наверное, Фратт очень удивлен.

— Неужели ты думаешь, что я такой идиот, что полезу прямо к тебе в лапы? Ты сумасшедший, — услышал наконец Кармода.

— Хорошо. Тогда назови сам время и место. Я приду на встречу один, и мы там все обсудим.

— О, мы и так с тобой встретимся! Но встреча произойдет там и тогда, когда ты менее всего будешь ожидать этого. Я заставлю тебя попотеть от страха. И мучиться…

Перчатка, как когтистая лапа, проплыла перед маской, и экран погас. Кармода пошел к двери, так как послышался стук. Вошел Гилсон.

Он сердито сказал:

— Боюсь, что ничем не смогу помочь тебе, отец. Мне только что объяснили, что я не должен покидать отель.

— Это моя ошибка, — сказал священник.

Он рассказал Гилсону о том, что произошло, но Гилсон не стал счастливее от этого, особенно когда выслушал рассказ о беседе с Фраттом.

— Пойдем в ресторан, пообедаем, — предложил Кармода. — В отеле есть повар землянин — для тех, кому не подходит карренская кухня. Но он мексиканец, так что его блюда тоже весьма своеобразные…

В ресторане уже сидели Лефтин и Абду. Оба были заняты едой, и вид у них был не совсем довольный. Кармода сел за их стол, Гилсон последовал его примеру. Агент представился, как бизнесмен с Земли.

— Твою просьбу о встрече с Мессом отклонили? — спросил Кармода Лефтина.

Лефтин хмыкнул и сказал:

— Они были очень вежливы, но весьма недвусмысленно дали понять, что я смогу встретиться с Богом только после Ночи, — усмехнулся Лефтин.

— Ты можешь лечь спать, — сказал Кармода и помолчал. — Гм. Если Месс запретил Сон, он может распространить эдикт и на некарренцев.

— Ты имеешь в виду, что я смогу взять интервью у Месса после Сна? — спросил Лефтин. — Ни за что!

Кармода удивился этой запальчивости Лефтина. “Если он убийца, то он должен выполнить свою работу до наступления Ночи”, — подумал Кармода.

— А ты возвращаешься? — спросил он Абду. — Тебе не удастся сделать сейчас свои дела.

— Запрещение покидать отель застало меня врасплох, — сказал Абду. — Но я могу вести свои дела и по телефону.

— Я не думаю, чтобы тебе сопутствовал успех. Ведь большинство деловых людей Каррены закрыли на это время свои конторы.

— Карренцы похожи на землян. Всегда найдется несколько таких, которые будут заниматься делом, даже если все вокруг рушится.

Лефтин показал на вход в отель.

— Видите этих двух парней в голубом? Это — полицейские. Они позаботятся, чтобы мы не вышли из этой проклятой гробницы.

— Зато здесь спокойно, — сказал Кармода.

Он осмотрелся. Если не считать официанта, они были единственными посетителями ресторана. Более того, даже в главном холле не было никого, кроме служащих отеля, клерков и слуг. Все они были угрюмы и хранили молчание.

— Я не могу сидеть в своем номере, — сказал Лефтин. — Там как в мавзолее: холодный камень и мертвая тишина. Как могут эти карренцы жить в таких домах?

— Они в чем-то похожи на наших египтян, — ответил священник. — Они много думают о смерти и о бренности этого мира. Им нравится думать, что их жизнь здесь всего лишь остановка в вечном движении.

— А что они думают о небесах? И об аде? — спросил Абду.

Кармода подождал, не захочет ли ответить Лефтин. Если он действительно тот, за кого себя выдает, он должен иметь представление о религии на Каррене. Ведь наверняка церковь не послала бы человека, не имеющего понятия о проблеме, которую он должен решить. Космические путешествия слишком дороги. Но Лефтин продолжал есть, не поднимая глаз от блюда. Когда Кармода убедился, что Лефтин говорить не собирается, он ответил Абду сам:

— В этой религии рай имеет два уровня. Низший уровень предназначен для тех сторонников Месса, которые исповедуют добро, но не осмеливаются пройти через Ночь. Их жизнь в раю во многом похожа на жизнь здесь — они работают, спят, болеют, страдают, мучаются, радуются, скучают, веселятся и так далее. Но живут вечно. Верхний уровень предназначен для прошедших через Ночь. Там они испытывают мистический экстаз, вечный экстаз. Это примерно то же, что испытывают праведники в нашем раю. Они могут видеть своего бога Месса, но богини не видит никто, даже ее сын.

— А как насчет ада? — спросил Абду.

— Ада у них тоже два. Нижний уровень предназначен для тех, кто безразличен к религии, и для тех, кто пытался пройти через Ночь, но погиб. Именно поэтому так мало боситистов остаются бодрствовать. Конечно, в случае успеха их ждет вечное блаженство, но в случае неудачи можно попасть прямо в ад. А вероятность неудачи очень велика. Гораздо проще не полагаться на случай и попасть в рай на нижнем уровне. Верхний уровень ада предназначен для истинных алгулистов. Они испытывают там высший экстаз, аналогичный тому, что испытывают боситисты в верхнем раю. Только это черная радость, оргазм зла. Зло жаждет зла, не хочет ничего, кроме зла.

— Сумасбродная религия, — заметил Лефтин.

— Карренцы говорят тоже самое о нашей.

Кармода извинился и пошел к себе в номер, оставив Гилсона в ресторане. Оттуда он вызвал его к телефону.

— Я собираюсь уйти ненадолго. Мне нужно встретиться со старым другом, карренцем. А кроме того, я хочу дать возможность Фратту нанести удар. Может, при этом мне удастся нейтрализовать его или поговорить с ним. Может, мне удастся выяснить, кто он такой и что заставляет его мстить мне.

— Но он может нанести удар первым.

— Я буду предельно осторожен. И еще одно… Я должен позвонить Танду и выяснить, сможет ли он мне помочь. Я хочу, чтобы тебя освободили от домашнего ареста. Ты должен следить за нашим главным объектом — Лефтином. Если он убежит из отеля, а я почти уверен в этом, я не хочу, чтобы ты упустил его.

— Благодарю, — ответил Гилсон. — Я не спущу с него глаз.

Кармода отключился и вызвал Танда. Лицо карренца сразу появилось на экране.

— Тебе повезло, — сказал он. — Я только что собирался уходить. Как у тебя дела?

Кармода сказал, чего он хочет. Танд ответил, что это легко устроить, и тут же отдал необходимые распоряжения.

— Но сможет ли Лефтин ускользнуть из отеля?

— Старый Лефтин смог бы без труда.

— Скажу тебе правду. Нужно бояться не только наемных убийц с Земли. До наступления Ночи могут выступить и алгулисты. Когда я говорю — алгулист, я имею в виду не только тех, кто прошел через Ночь. Я говорю о целом тайном обществе, большинство из членов которого не пыталось пройти через Ночь. Нить этого заговора протянулась даже в правительство. Вполне возможно, что наш разговор сейчас подслушивается.

— Я чего-то не понимаю, — сказал Кармода. — Почему алгулисты, прошедшие через Ночь во время правления Месса, еще живы? Ты помнишь ту Ночь, когда я был захвачен статуей и мне пришлось выбирать между шестеркой Месса и шестеркой Алгула? А когда я сделал выбор и стало ясно, что ребенок Мэри будет Мессом, алгулисты пытались бежать, но все они умерли. Я всегда считал, что алгулисты остаются живыми после Ночи только в том случае, если побеждает Алгул. Но из всего того, что я узнал сейчас, следует, что алгулисты не только выживают, но и вполне благополучно живут среди месситистов. Почему?

— Те шестеро, которых ты видел и которые погибли, умерли потому, что мы семеро хотели этого. Их погубила наша объединенная воля. Но через Ночь проходят и другие алгулисты — не Отцы Алгула. Но мы про них ничего не знаем, и поэтому они остаются живыми. Ты знаешь, что быть алгулистом запрещено. Это карается смертью. Конечно, если когда-нибудь победит Алгул, то все месситисты понесут наказание — и гораздо более жестокое, чем несут сейчас алгулисты.

— Благодарю, Танд. Я хотел бы сейчас нанести визит мамаше Кри. Полагаю, она живет все там же?

— Не могу сказать. Я не видел ее уже много лет.

Кармода надел костюм, специально заказанный для него. В костюм входила и большая маска птицы. Надев маску, он вышел из отеля, но предварительно заглянул в ресторан. Гилсона, Лефтина и Абду там уже не было. Но там обедало несколько некарренцев. Вид у них был подавленный.

После гробовой тишины отеля Кармоду встретила буря криков, музыки, свиста, барабанного боя, треска хлопушек… Улицы буквально бурлили веселящейся толпой в масках.

Кармода медленно шел через толпу. Минут через пятнадцать он решил свернуть на боковую улицу, где было поменьше народу. По ней он шел еще минут пятнадцать, пока не увидел такси. Таксист был не очень расположен брать клиента, но Кармода настоял. Машина медленно продвигалась вперед, пока не выбралась в район города, где было мало людей и можно было ехать быстрее. Но даже здесь им приходилось то и дело останавливаться и пропускать толпы людей в масках.

Прошло полчаса, прежде чем такси остановилось перед домом мамаши Кри. Уже показалась огромная луна, рассыпая блестящее серебряное конфетти на темно-серые камни громадных домов. Кармода вышел, расплатился с таксистом и попросил его подождать. Водитель, уже примирившийся с тем, что его оторвали от праздника, согласился.

Кармода пошел по тропинке и остановился перед деревом, которое когда-то было мужем мамаши Кри. Оно уже выросло и достигло теперь высоты тридцати пяти метров. Его могучие ветви образовали целый шатер.

— Хэлло, мистер! — сказал священник.

Он прошел мимо человека-дерева и постучал в дверь. В окнах света не было, и Кармода решил, что он поторопился — сначала надо было позвонить.

Но ведь мамаша Кри была уже совсем старая, и он был уверен, что она наверняка сидит дома.

Он снова постучал. Тишина. Тогда он пошел обратно по дорожке, но тут скрипнула дверь и чей-то голос спросил:

— Кто здесь?

Кармода вернулся, снял маску.

— Джон Кармода, землянин, — ответил он.

Из двери в полосе света выглядывала старуха. Но это была не миссис Кри.

— Я здесь жил, — сказал Кармода. — Очень давно. Мне хотелось повидаться с миссис Кри.

Старуха, похоже, испугалась, оказавшись лицом к лицу с жителем другой планеты. Она прикрыла дверь, оставив только щель, и сказала каркающим голосом:

— Миссис Кри здесь больше не живет.

— Может, ты скажешь мне, где ее можно найти?

— Я не знаю. Она решилась пройти через последнюю Ночь, и больше о ней никто ничего не слышал.

— Это очень печально, — сказал Кармода и не покривил душой. Несмотря на ее недостатки, он все же любил эту женщину.

Он вернулся в такси. Когда он подходил к машине, из-за угла вынырнула машина с горящими фарами и понеслась к нему. Кармода прыгнул за такси, сознавая, как выглядит со стороны. Но это произошло совершенно автоматически.

И не зря. Раздались выстрелы, зазвенели разбитые стекла, вскрикнул водитель такси. Затем автомобиль исчез в конце улицы, завернув за угол.

Кармода поднялся с земли. Вдруг раздался взрыв, ослепивший и оглушивший его. Он снова оказался на земле.

Когда он снова поднялся на ноги, из автомобиля валил едкий дым. В автомобиле бушевало пламя, и Кармода едва смог рассмотреть тело водителя, лежащее на руле.

Он бросился к дому и изо всех сил начал колотить в дверь. За дверью не было слышно ни звука. Что было взять с этой старухи. Может быть, даже она звонила в полицию.

Кармода повернулся и пошел от дома. Звон в ушах его прекратился, искры в глазах исчезли, через две минуты он был уже в телефонной будке. Джон позвонил в отель Гилсону, но никто не ответил. Он позвонил Лефтину. На экране появилось лицо полисмена-карренца.

По просьбе полисмена Кармода снял маску. Глаза полисмена расширились — он знал в лицо землянина — Отца Месса. Его манеры сразу стали подобострастными.

— Землянин Лефтин исчез час назад, — доложил он. — Каким-то образом он расплавил решетки на окнах и спустился по веревке, которая, вероятно, была в его багаже. Вся полиция предупреждена, все ищут его.

— Проверь землянина Рафаэля Абду, — попросил Кармода. — Ты не знаешь, где Гилсон?

— Гилсон ушел сразу после побега Лефтина. Подожди. Сейчас я проверю, здесь ли Рафаэль Абду.

По часам Кармоды прошло пять минут, прежде чем на экране вновь появился полицейский.

— Землянин Абду в своей комнате, отец. — Затем он исчез с экрана, но голос его произнес: — Минутку! — Очевидно, он говорил с кем-то. — Ол райт! — снова послышался голос полицейского и его лицо возникло на экране. — Гилсон просил передать для вас номер телефона, по которому вы можете связаться с ним.

Кармода набрал названный ему номер. На экране появилось лицо Гилсона. Громкие голоса и смех слышались из громкоговорителя.

— Я в таверне, на углу Зисаграр и Тувдон стрит, — сказал Гилсон. — Подождите, я надену маску. Я снял ее, чтобы вы узнали меня.

— Как дела? — спросил Кармода. — Кстати, о бегстве Лефтина я уже знаю.

— Я выследил его. Он здесь. В таверне, говорит с каким-то парнем. Я хорошо разглядел его ногти и затылок. Лефтин одет в коричневый костюм, видимо, изображает какое-то животное. Карренского оленя, я полагаю. Его маска — морда зверя с рогами. А его собеседник одет в костюм зверя типа кошки.

Может быть, Ардур или Эскур, подумал Кармода. Он хорошо знал карренскую мифологию, так что мог предположить, какие маски носят его враги. Но сейчас не было времени поражать Гилсона своими познаниями в этой области.

— Ты можешь подождать, пока я вызову такси? Я расскажу тебе обо всем, что произошло, позже.

Отключившись от Гилсона, он позвонил, чтобы заказать такси. Прошло десять минут, пока прибыла машина. Кармода предложил водителю большую сумму, и тот помчался по улицам, нарушая все правила движения.

Таверна находилась в стороне от главных улиц города, но сегодня и здесь было шумно и многолюдно. Праздничные толпы текли рекой. Гилсон, одетый, как и священник, в костюм птицы, ждал его на улице. Кармода переговорил с ним и последовал за ним в таверну.

Лефтин и карренец сидели за столиком в самом конце зала… Манеры карренца напомнили Кармоде кого-то, кого он видел совсем недавно. И когда карренец встал и направился в туалет, священник узнал его по походке.

— Это секретарь Рилга Абог, — сказал он. — Какого черта он здесь делает? О чем он говорит с Лефтином?

Абог наверняка был здесь не для своего удовольствия. Может, его шеф Рилг был членом тайного общества алгулистов? Он, возможно, слышал об убийце, посланном с Земли, и решил использовать его, как свое оружие.

— Слушай, Гилсон, — сказал он. — С этого момента нам не следует доверять полиции. Кто-нибудь из полицейских наверняка работает на Рилга. Ты иди отсюда и шагай в отель. Я сам буду следить за ними.

— Мне не хочется оставлять вас одного, — сказал Гилсон.

— Этот мир я знаю лучше, чем ты. А кроме того, если ты не хочешь проводить Ночь, то тебе лучше здесь не задерживаться.

Гилсон ушел, пожелав Кармоде удачи. Священник стоял возле бара, прихлебывая пиво. Когда освободились места за столиком рядом с тем, где сидели Абог и Лефтин, Кармода сел на свободное место. В таверне было так шумно, что он не мог уловить ни слова из того, о чем говорили Лефтин с карренцем. К несчастью, он не догадался захватить прибор для подслушивания — таппер. Если бы у него был таппер, тогда никаких проблем бы не было.

Внезапно эти двое поднялись и пошли к двери. Кармода немного подождал и пошел за ними. Очевидно, они что-то почуяли, так как Абог повернулся и посмотрел назад. Они уже вышли за дверь, а Кармода был на полпути к двери.

И тут в дверь вошли три полисмена, блокируя дверь. Кармода остановился и оглянулся. В заднюю дверь тоже входили полисмены.

Может быть, Абог и Лефтин заметили его или Гилсона? Вряд ли. Скорее всего это лишь предосторожность: если кто-либо следит за ними, то он будет задержан полицией.

Кармода повернулся и, пошатываясь, пошел в туалет. Он вошел туда в тот самый момент, когда послышались свистки и крики людей. Никем не замеченный, он вылез в окно в туалете, которое, к счастью, оказалось открытым.

Когда он выпрыгнул из окна на аллею, он услышал голос:

— Спокойно! Руки за голову!

Подняв руки, Кармода повернулся. Он увидел полисмена, который держал его на мушке пистолета.

— Повернись! Руки за голову! Быстро!

— Я ничего не сделал, господин офицер, — забормотал Кармода на языке простолюдина Каррена.

Он начал поворачиваться, затем сорвал с себя маску и швырнул ее в лицо офицера. Раздался выстрел. Пуля ударила в каменную стену. Осколки камня больно хлестнули по ногам. Кармода упал на землю, под ноги офицера. Тот упал через него и не успел опомниться, как Кармода уже был на его спине и сильно нажал пальцами за ушами. Офицер дернулся и обмяк.

Священник поднял маску и пистолет. Добежав до конца аллеи, он надел маску, а пистолет сунул в карман. Сзади послышались свистки, затем выстрелы. Кармода упал на землю. Пули ударили в каменную стену перед ним. Кармода перекатился за угол, вскочил на ноги и побежал. Через минуту он уже был на улице и смешался с толпой. Полицейский автомобиль с завывавшей сиреной медленно прополз через толпу. Кармода остановился и пропустил его.

Делать было больше нечего: Абога и Лефтина он упустил. Лучше всего вернуться в отель.

Из нижнего холла отеля он позвонил в номер Гилсона. Ответа не было. Тогда он позвонил Танду, и слуга сказал, что господина не будет до утра. Кармода поднялся на свой этаж с двумя полисменами. Он открыл дверь и попросил их обследовать свой номер. После обыска они доложили, что в номере никого и ничего подозрительного нет. Он поблагодарил полицейских и запер за ними дверь.

Выпив кубок вина, Кармода свернул одеяло на постели так, чтобы можно было подумать, что там кто-то спит, а сам устроился на разостланном за столом плаще. Вскоре он уснул.

Его разбудил телефонный звонок. Вместо того чтобы поспешно броситься к телефону, он осторожно выглянул из-за стола. Утренний свет проходил через железные решетки и двойные стекла окон. Все выглядело вполне безопасно, и он вылез из-за стола. Все его тело затекло от того, что пришлось спать в неудобном и непривычном положении.

Звонил Танд. Он выглядел так, как будто спал еще меньше, чем Кармода. Лицо его осунулось, глубокие морщины пролегли от носа к кончикам губ. Но он улыбался.

— Ну как тебе первая ночь в нашем отеле?

— Скучно мне не было, — ответил Кармода, взглянув на часы. — Ох, уже время ленча. Я проспал завтрак.

— У меня хорошие вести, — сказал Танд. — Месс встретится с тобой сегодня вечером. В час тругу.

— Хорошо. Теперь скажи, может быть так, что эта линия прослушивается?

— Кто знает? Может быть. А что?

— Мне нужно поговорить с тобой. Прямо сейчас. Это очень важно.

— Я не спал всю ночь, — сказал Танд. — Впрочем, кто сейчас спит? Почему бы тебе не приехать ко мне? Или ты предпочитаешь встретиться где-нибудь в другом месте?

— За твоим домом могут следить.

Танд перестал улыбаться.

— Даже так? Хорошо, я приеду сам. Жди меня перед отелем. Я буду через полчаса.

Кармода ходил взад-вперед по комнате. Руки его судорожно сжимались и разжимались в кулаки. Имя Фратт било его как камни, вылетающие из-под колес автомобиля. Фратт! Фратт! Кто такой Фратт? Где? Когда? Почему?

У него была блестящая память. Он помнил все преступления, которые совершил. Иногда он думал, что единственный способ заставить его память отключиться — это убить себя. Но это было давно. Теперь он смотрел в свое жуткое прошлое, как будто смотрел в жизнь другого человека.

Но почему он не может вызвать из прошлого имя Фратта?

Он вспомнил имена всех своих других жертв. Их было много. Затем он попытался представить лица незнакомых ему людей, которым он причинил страдания. Их тоже было много.

К тому времени, когда он вышел из комнаты, он был как выжатый лимон. У него ужасно болела голова, чего не случалось с ним уже много лет. Может, это угрызения совести? Может, многое осталось в его подсознании, хотя он сам считал, что давно искупил все свои грехи и полностью очистился.

Он вышел из отеля, и в этот момент подкатил Танд в своем длинном черном автомобиле. Правая дверца открылась, и Кармода уселся рядом с Тандом на переднем сидении.

— Это Груза, — с гордостью сказал Танд. — Земная фирма Джи и Стого.

Танд поехал в жилой район и остановился у детской площадки.

— Не думай о тапперах, направленных на нас, — сказал он. — У меня включен скрамблер.

Кармода рассказал другу о событиях прошлой ночи.

— Я предполагал нечто подобное, — сказал Танд. — Но мы ничего не можем сделать. У нас нет никаких оснований для действий. Мы можем схватить Абога по твоему обвинению, но что с ним делать? Во-первых, ты даже не можешь сказать с уверенностью, что это был Абог. Мы можем быть уверены в этом, но для закона мало уверенности, нужны доказательства. А если и есть доказательства, то что из того? Он говорил с землянином в таверне. Это не запрещено. А перед Ночью Света в этом нет ничего необычного. Он может сказать, что не знал, что это землянин.

— Этого он не может сказать, — заметил Кармода. — Лефтин вряд ли хорошо говорит по-карренски.

— Ты ничего не можешь доказать, — сказал Танд по-английски. — Однако, как говорите вы, земляне: вовремя предупрежденный имеет четыре руки.

Кармода рассмеялся, оценив шутку. По преданию карренцев, злой дух Дуублов, подстерегающий зазевавшихся прохожих и нападающий на них, имеет четыре руки.

Танд продолжал:

— Рилг может быть вовсе и не алгулист. Напротив, верный почитатель Месса. Но он глава правительства и его главная забота — благосостояние государства и его жителей. Я не завидую его положению. Ему приходится разрываться между желанием выполнить все, чего требует Бог, и желанием сохранить статус кво. Да еще к этому нужно добавить сомнения в его собственной способности пережить Ночь. И это последнее, я полагаю, более всего влияет на его действия. Однако он не понимает того, что когда-нибудь должно произойти очищение. Так почему же не сейчас, хотя, конечно, это очень мучительно и опасно. Поверь мне, само сопротивление этому требованию Месса говорит о том, что вера мессиитов слаба. Легко исповедовать самую популярную религию, поклоняться Богу-повелителю. Но пройти высшее испытание… На это далеко не каждый решится.

— Но дети…

Танд поморщился:

— Идея не будет иметь смысла, если все население не пройдет через Ночь.

— Это нелогично, — сказал Кармода. — Предположим, что после Ночи останутся только добрые. Но их дети? Будут ли они добрыми? Не станешь же ты утверждать, что доброта заложена в генетическом коде?

— Конечно, нет. Но в основном дети повторяют своих родителей. Дело однако не в том, когда Месс объявит о всеобщем обязательном бодрствовании. Спящих не будет. Каждый должен будет проходить через каждую Ночь.

— Ну, хорошо. Я вижу, что на эту тему спорить бесполезно. Что мы будем делать с Рилгом и Абогом?

— Усилим охрану Месса. И твою охрану. Я уже отдал приказ переселить тебя на четырнадцатый этаж. Люди, которые охраняют тебя, будут заменены людьми, которых я знаю и в которых я уверен. Ты не сможешь выйти из отеля без усиленного эскорта.

— Что же, все это разумно. Кстати, можешь ли ты дать приказ, чтобы позаботились о вдове и детях бедного таксиста? Конечно, он погиб не по моей вине, но из-за меня.

— Я уже сделал это, — ответил Танд. Он хмуро улыбнулся. — Однако деньги, может, им и не понадобятся. Все зависит от того, как они переживут Ночь. А после Ночи деньги могут потерять всякую ценность.

Танд завел мотор и поехал к отелю. Кармода молчал. Кардинал дал ему указание уговорить Месса отказаться от всеобщего Бодрствования. Но с точки зрения церкви оно было бы даже желательно. Если карренская цивилизация пошатнется от такого удара, Каррен еще долго не сможет посылать своих миссионеров в другие миры.

Но с человеческой точки зрения кардинал был прав. Однако Кармода сомневался, что кардинал рассматривал этот вопрос под таким углом. Для него, удаленного на полтора миллиона световых лет от чужой культуры, результат решения Месса не был очевиден. Они думали только о том, что после Ночи на планете останутся только одни мессииты и целая армия фанатиков-миссионеров полетит на Землю и на другие планеты, чтобы обратить всех в свою веру.

Что же сказать Мессу? Забыть об инструкции кардинала и укрепить Месса в его решении, или же следовать указаниям кардинала и действовать против интересов церкви, которых она сама не понимает?

У Кармоды сомнений не было. Предотвратить массовое убийство, мучения и несчастья. Он не был бы христианином, если бы действовал иначе. Его начальники должны понять, что только на месте человек способен правильно оценить ситуацию. Если же они не поймут, то пусть его накажут — он готов к этому.

Правда, одно сомнение у него все же было. Может, все обстоит не так плохо, как думают Танд и многие другие? Месс — Бог, и он наверняка знает больше, чем простые смертные.

Танд высадил его у входа в отель. Три карренца в национальных одеждах поспешно бросились к нему. Танд сказал:

— Я пришлю за тобой автомобиль. Мы встретимся возле замка, и я проведу тебя к Мессу.

Кармода поблагодарил и вернулся в свои номер, — теперь уже на четырнадцатом этаже. Люди Танда устроились в коридоре. Кармода позвонил в номер Гилсона, но никто не ответил. Тогда он позвонил клерку и спросил, нет ли для него сообщения от Гилсона. Клерк ответил, что Гилсон не возвращался с тех пор, как вышел отсюда вечером.

Кармода начал беспокоиться. Он позвонил Танду, но тоже не дождался ответа. Тогда он решил поговорить с Ларгом — лейтенантом полиции, который охранял его раньше. Остальные полицейские получили другое задание, но Ларг еще занимался его делом.

Ларг был в коридоре. Он немедленно явился в комнату Кармоды, когда тот пригласил его для разговора. Ларг был молодой карренец, очень высокий, тощий и угрюмый.

— Вы что-то подозреваете? — спросил он.

— Вполне вероятно, что что-нибудь произошло, — сказал Кармода.

Он не рассказал Ларгу о всех событиях прошлой ночи, но сказал, что Гилсон обнаружил Лефтина в таверне Тивит. Кармода прибыл туда после звонка Гилсона и некоторое время наблюдал за ним. О своих подозрениях относительно Абога он ничего не сказал. Гилсон пошел за Лефтином, когда тот покинул таверну, но Кармода не смог пойти с ним. Он должен был вернуться в отель, чтобы ждать звонка Танда. Кармода не упомянул об инциденте с полицейским возле таверны в аллее.

— Я могу послать своих людей на это дело, — сказал Ларг. — Но вы должны знать, что праздник ограничивает наши возможности. Улицы круглые сутки забиты людьми в масках. Они танцуют и пьют, пока не свалятся, а проспав несколько часов, начинают все сначала. Очень трудно распознать кого-либо, даже землянина.

— Я понимаю, — ответил Кармода. — Думаю, заниматься поисками лучше мне самому. Я могу опознать Гилсона по походке и жестам, даже если он будет в маске.

— Мне приказано охранять вас, — сказал Ларг. — Я не могу выполнить своих обязанностей, когда вы будете в толпе. Я сожалею, отец, но так мне приказано.

— Отец Танд дал мне троих людей для охраны, — сказал Кармода.

— Я понимаю, отец, но выходить сейчас нельзя. Отец Танд оставил своих людей для вашей охраны, но командую ими я.

Зазвонил телефон. Ответил Ларг, так как он был ближе к аппарату. Появилось лицо полисмена.

— Докладывает Виадру, сэр. Насчет землянина Гилсона. Он найден мертвым в аллее близ блока Труду. Примерно десять минут назад. Две ножевые раны в спину и перерезано горло.

Кармода застонал.

— Виадру, это точно Гилсон?

Виадру взглянул на Ларга. Тот кивнул:

— Говори!

— Да, отец. В кармане его документы. Отпечатки и фото проверены.

Ларг извинился, сказав, что должен сделать распоряжения относительно тела убитого. Очевидно, Служба безопасности имела соглашение с Карреном, чтобы погибших агентов возвращали на Землю для погребения. Кармода подумал, что Ларг с удовольствием займется этим, лишь бы не иметь объяснения с ним.

В ярости он позвонил Танду, но ему было сказано, что в данное время с Тандом нет связи. Он начал расхаживать взад и вперед по комнате. Его бесило то, что он должен сидеть взаперти, когда нужно было действовать.

Он был уверен, что Лефтин имеет отношение к смерти Гилсона. Возможно, замешен и Абог. Но он ничего не мог сделать, ничего!

Где сейчас Лефтин? Где бы он ни был, он сейчас делает все, чтобы усложнить его задачу — он готовит убийство Месса.

Кармода рассвирепел так, что готов был обругать группу религиозных фанатиков с Земли, которые наняли Лефтина. Как странно, что последователи Алгула и последователи Христа оказались заодно!

В дверь постучали. Кармода откинул засов и открыл дверь, ожидая увидеть полисмена. Дверь открылась шире, и в комнату вошли двое мужчин карренцев. В руках у них были пистолеты. За ними в коридоре были видны двое мужчин, делавших уколы полицейским, лежащим на полу.

Кармода с поднятыми руками попятился назад. Пока один из вошедших держал его на мушке, второй вышел в коридор и помог остальным затащить полисменов в номер. Они не были мертвы, как сначала подумал Кармода, они были просто без сознания от действия наркотика.

Карренец подал священнику маску и костюм.

— Надень это! — приказал он.

— Вы работаете на Фратта? — спросил Кармода, но никто ему не ответил.

Когда он надел костюм и маску — голову Ардура с рогами — ему было приказано выйти из номера. Они шли за ним. Если он попытается бежать или позвать на помощь, ему выстрелят в ногу — так ему было сказано.

Карренцы, уже одетые в маски, ничем не отличались от остальных ряженых. Они довели Кармоду до конца коридора. Здесь они приказали ему подниматься по лестнице. На пятнадцатом этаже ему пришлось повернуть в коридор, пройти по нему до номера, расположенного прямо под его номером. Один из его похитителей ударил в дверь два раза и после пятисекундной паузы — еще три раза.

Дверь открылась. В спину Кармоде уперся пистолет. Ему ничего не оставалось, как войти внутрь. В коридоре он не увидел ни гостей, ни служащих отеля.

У каменного стола в центре комнаты стоял Рафаэль Абду. Дверь закрылась за Кармодой, засов лег на место. С лица Кармоды сорвали маску, и он осмотрел комнату. Она была точной копией комнаты в его номере.

Рядом с Рафаэлем Абду за столом сидела пожилая женщина-землянка. На ней была одежда, бывшая в моде лет тридцать назад. В одежде было что-то провинциальное, вероятно, женщина была из колонии. Кармода не мог определить, откуда она. Ее длинные белые волосы были уложены в высокую прическу. Сморщенное лицо некогда было красивым. Глаза ее были закрыты большими шестиугольными солнцезащитными очками.

— Ты уверен, что это и есть Джон Кармода? — спросила она Абду на неземном английском языке.

Абду нетерпеливо ответил:

— Не будь смешной! Заговори с ним и сразу узнаешь его голос.

— Хорошо.

— Говори, Кармода! — прошипел Абду. — Скажи нам несколько фраз из своих проповедей. Леди хочет услышать твой голос.

— Ах, Фратт! Я сделал вполне понятную ошибку, — сказал Кармода. — Я думал, что ты мужчина.

— Это он! — вскрикнула она. — Я не забыла этот голос! Даже спустя столько лет!

Она ухватилась за Абду рукой, на которой были видны набухшие вены.

— Прогони остальных! Скажи им, пусть убираются!

— Хорошо, — ответил Абду.

Он прошел мимо Кармоды и вернулся с пачкой карренских денег. Он отсчитал каждому из них определенную сумму и подождал, пока они проверят деньги. Четверо вышли, а один остался. Он связан руки Кармоды, затем усадил его в кресло и связал ноги. Но он не удовлетворился и этим: вытащил веревку и привязал его туловище к спинке кресла. Затем он стянул веревкой его плечи и тоже притянул их к спинке кресла.

— Рот? — спросил он. Абду перевел вопрос женщине.

— Нет, — ответила она. — Я сама смогу заткнуть его, если захочу. Оставь ленту на столе.

— Я все еще не знаю, кто ты, — сказал Кармода.

— Твоя память все еще затуманена твоими дьявольскими делами, — сказала она. — Но я — то не забыла — это сейчас важнее.

Карренец вышел, и Абду запер за ним дверь. Наступила тишина. Кармода внимательно рассматривал женщину. Внезапно откуда-то изнутри всплыли воспоминания.

Это была женщина, у которой он выведал план крепости, где хранилось сокровище Старениф, Зутфале.

Он бежал на планету Белах, чтобы укрыться там, Располд и другие напали на его след на Спрингбоде, но он бежал. На Белахе, планете, населенной англичанами и скандинавами, он играл роль преуспевающего бизнесмена и долго старался не думать о сокровище Старениф — ему не хотелось снова влезать в неприятности. Но когда он решил, что Располд потерял его след, он не смог сопротивляться искушению. Он затратил четыре месяца на подготовку операции — совсем немного, если учесть сложность дела. Он собрал группу преступников, среди которых был и Лефтин. Он подкупил одного из охранников сокровища — а это был сам по себе подвиг: ведь эти охранники славились на всю Вселенную своей неподкупностью и честностью. Охранник должен был отключить сигнализацию, открыть двери и дать план всех комнат и сигнальных устройств в том хранилище, где Старениф укрывался на ночь.

Но правитель этого маленького государства почуял неладное. Он уволил всех охранников, нанял новых, начал менять расположение сигнализации и даже конструкцию самого здания. Кармода боялся, что охранник, которого он подкупил, заговорит. Он может подумать, что плата ему уменьшится, так как он теперь потерял всякую ценность, раз его уволили. Охранника нужно было убрать, и Кармода убил его.

Остальные члены группы Кармоды хотели устроить налет, но Кармода препочел выжидать. Он долго наводил справки, пока не узнал, что секретарша правителя осталась на прежней работе. Более того, говорили, что она любовница правителя и он вряд ли захотел бы ее прогнать. Кармода пришел в дом женщины в ночь за сутки до намеченного времени налета.

Миссис Джеральдина Фратт, так называла она себя, была с мужчиной, своим сыном. Он жил в другом городе и приехал сюда навестить мать. Женщина отказалась выдавать Кармоде план здания даже под угрозой пыток. А когда стало ясно, что она скорее умрет, чем выдаст, он решил переключиться на ее сына, хотя мужественный юноша молил мать не выдавать тайну. Однако мать не выдержала пыток сына.

Миссис Фратт сама повела их к крепости. Сын тоже шел с ними для подстраховки. Когда сокровище уже было в руках грабителей, Кармода столкнул мать и сына в подвал, где оно хранилось, бросил туда гранату и закрыл дверь.

Этот взрыв не дал им возможности спокойно улететь на корабле, как они планировали. Им пришлось бежать. Располд, только что прибывший на Белах, присоединился к погоне за ним.

Кармоде удалось похитить гравиплан. Он потерпел аварию над лесом, и ему пришлось дальше идти пешком. И там, в лесу, случилось так, что ему пришлось бросить Старениф в пасть люгара. Позже он сбежал с Белаха и после долгих скитаний очутился на Радости Данте.

— Я понимаю, почему я вас не вспомнил, миссис Фратт, — сказал он. — Во-первых, я был уверен, что письмо мне прислал мужчина, а во-вторых, я считал, что ты и твой сын погибли.

— Мой сын закрыл меня своим телом, — сказала она. — Мое лицо было изувечено осколками, я лишилась зрения. Сын умер. Я восстановила лицо, но глаза…

Она сняла очки, и Кармода увидел пустые глазницы.

— Но ты могла бы вставить себе новые глаза! — воскликнул он.

— Я поклялась, что не увижу белого света, пока ты не заплатишь мне за то, что сделал мне и Барту. Я истратила уйму денег и времени, чтобы отыскать тебя. Правитель после своей смерти оставил мне большое наследство. Но когда я наконец узнала, что ты священник на Уайлценаулле, деньги мои почти все кончились. Все время поисков я жила очень экономно и не скупилась только на оплату сыщиков. Поэтому я сейчас выгляжу такой старой. Я очень боялась умереть, не отомстив тебе. Благодарение Богу, я нашла тебя.

— Ты искала меня все эти годы? — удивился Кармода. — Миссис Фратт, кого же ты нанимала, чтобы найти меня?

— Этим занимался Рафаэль Абду. И не вздумай сказать что-нибудь плохое про него, ты, чудовище! Он верный и преданный человек. Он упорно и без устали работал на меня все это время. Я хорошо знаю его и доверяю ему.

— Значит, как только у тебя кончились деньги и он понял, что из тебя больше ничего не высосешь, он сразу же нашел меня? — саркастически спросил священник. — О, заплати ему за это! Поблагодари его! Хорошо, что он все-таки не зря получал деньги. Могло случиться, что он бросил бы тебя через двадцать девять лет хорошо оплачиваемой и легкой работы. О, преданный и верный слуга!

— Заткнуть ему рот, миссис Фратт? — спросил Абду. — Я могу выбить ему зубы. Это будет неплохое начало.

— Нет, пусть говорит. Мне все равно, что он болтает. Он не сможет изменить мои намерения.

— Миссис Фратт, после того как я покинул эту планету, найти меня было совсем просто. Я провел год у Джона Гопкинса. Полиция знала место моего пребывания, моей церкви тоже не было смысла скрывать меня. Абду просто надувал тебя.

— Ты очень скользкий тип, — сказала она. — Тебе удавалось скрыться от всех, кого Абду посылал за тобой. Но теперь ты здесь. Ничто и никто не поможет тебе выйти отсюда.

Кармода, несмотря на могильный холод комнаты, вспотел.

— Миссис Фратт, — сказал он, стараясь не показывать отчаяния, которое овладело им, — я могу понять, что ты хочешь отомстить мне, хотя за эти годы я стал совсем другим человеком. Я уже не тот, кого ты знала. Но я не могу понять, почему ты убила незнакомого человека — мою жену.

Она стиснула ручки кресла.

— Что? О чем ты говоришь?

— Ты, черт возьми, знаешь, о чем я говорю! — хрипло сказал он. — Ты убила мою Анну! И теперь ты так же виновата, как и я. Ты заплатишь той же грязью, что и Джон Кармода, которого ты так ненавидишь! Ты в таком же грехе, как и он, и поэтому не имеешь права говорить о справедливости и возмездии.

— О чем ты говоришь? — просипела она, поворачивая свою голову от Кармоды к Абду. — Причем здесь твоя жена? Я даже не знала, что ты женат! Ты сказал, она убита? Убита?!

Заговорил Абду. Чувствовалось, что он старается скрыть усмешку. Он говорил и смотрел на Кармоду:

— Я тебе говорил, что с ним нужно быть очень осторожным, миссис Фратт. Он хитер, как сам Сатана. Он сказал о своей жене, чтобы привести тебя в смятение, лишить решимости. И вселить в твой разум гнусные подозрения относительно меня. С его женой все в порядке. Я видел, как она целовала его во время прощания на Уайлценаулле.

Лицо миссис Фратт вспыхнуло яростью.

— Ты лжец, Кармода! Что ты еще скажешь, надеясь спасти свою шкуру?

— Я сказал правду. Моя жена убита бомбой. И сразу после ее смерти мне позвонил человек в маске. Он сказал, что ты ответственна за смерть Анны!

— Ты лжешь!

— Тогда, может, ты объяснишь мне другое? Если ты хотела захватить меня живым, тогда почему же твои люди старались убить меня и моего друга здесь, в Раке?

Она стала еще бледнее, губы ее беззвучно шевелились.

— В своей ненависти ты убила не только мою жену, — продолжал Кармода. — Ты виновна в смерти совершенно невинного человека, который был лишь водителем такси, на котором я приехал к дому мамаши Кри. Его убило бомбой, которая предназначалась мне.

— Он опять лжет! — прорычал Абду. — Он скажет все, что угодно, лишь бы отсрочить свое наказание.

Миссис Фратт протянула руку и коснулась Абду.

— Ты ведь не делал этого? Ты не убивал его жену и невинного таксиста и не пытался убить Кармоду, отобрать его у меня?

— Я говорю чистую правду, миссис Фратт, — твердо сказал Абду. — Его слушать нельзя. Он может даже уговорить голодную змею отказаться от птички. — Он взглянул на часы. — Миссис Фратт, до последнего корабля остается всего несколько часов. Нам пора начинать. Ведь ты не хочешь, чтобы все кончилось очень быстро?

— О, я сделала ошибку, когда отказалась от зрения. Я хочу видеть его мучения! Но уже поздно, времени нет!

— Ничего, ты услышишь его!

— Миссис Фрахт, — сказал Кармода, тщетно пытаясь скрыть дрожь в голосе. — Я в последний раз обращаюсь к тебе. Ты только что говорила о Боге, благодарила его. Ты действительно думаешь, что он одобряет это? Если ты христианка, то не делай этого! Даже если я причинил тебе зло, Бог не захочет, чтобы ты мучила меня! “Мстить буду я”, — сказал Господь… Но я не…

— “Мстить буду я”, — сказал Господь, — произнесла миссис Фратт. — Давай, давай, проси пощады! Я просила пощады для своего сына, а ты смеялся надо мной. Смейся теперь!

Кармода молчал. Он примирился с неизбежностью и решил умереть достойно. Она не услышит от него криков и жалоб. Однако он не смог совладать с дрожью, которая сотрясала его тело.

Он сказал:

— Миссис Фратт, пока я могу говорить и думать разумно, я хочу сказать, что прощаю тебя. Я буду кричать потом, когда мой разум помутится и воля ослабнет, но это мое настоящее чувство. Бог благословит тебя своей милостью.

Миссис Фратт поднялась на ноги. Она медленно подошла к нему, поддерживаемая Абду. Она остановилась, приложила руку к сердцу и молчала, пока Абду не сказал:

— Это всего лишь еще одна уловка, миссис Фратт.

— Помоги мне, Рафаэль, — тихо сказала она. — Помоги мне.

— Я буду твоей силой, — сказал Абду.

Он подошел к столу и поднял ткань. Сталь сверкнула в лучах света. Длинные острые ножи, хирургические скальпели, пилы, крючья. Деревянные и резиновые дубинки, провода, пара бритв, щипцы с длинными лезвиями, молоток…

Абду взял скальпель, подошел к миссис Фратт и вложил его ей в руку.

— Не будь мягкосердечной, миссис Фратт. Из-за чего ты потеряла свое зрение!

— Дай мне почувствовать его лицо. Я не могу видеть, но, может быть, мои пальцы увидят его, и я смогу почувствовать ту ненависть, которая владела мной, когда я впервые увидела его. О, боже! Я никогда не думала, что это будет так трудно!

Она подошла к Кармоде. Правая рука ее коснулась лба священника, отдернулась, затем вернулась снова, пробежала по лицу.

Кармода схватил зубами ее руку. Она вскрикнула, попыталась вырваться, но это ей не удалось. Он поднял ноги, связанные в коленях, но не притянутые к ножкам кресла, и сильно ударил ее по ногам. Женщина вскрикнула. Абду бросился ей на помощь.

Кармода притянул к груди согнутые в коленях ноги и открыл рот, высвободив руку миссис Фратт. Она пыталась отскочить, но Кармода нанес ей сильнейший удар ногами в живот. Согнувшись вдвое, женщина упала на Абду. Затем она выпрямилась и упала на пол.

Абду посмотрел на скальпель в своей руке. Он был в крови, кровь лилась из раны на спине миссис Фратт. Абду выронил скальпель и склонился над женщиной.

Он тщетно звал ее, слушал сердце, щупал пульс… Наконец он поднялся.

— Скальпель не мог войти так глубоко, чтобы убить ее. Это ты убил ее своим ударом, ублюдок.

— Я не хотел этого, — ахнул Кармода. — Но, черт побери, не мог же я сидеть в кресле и ждать, пока она прирежет меня, как барана.

— Черт возьми тебя, — медленно сказал Абду. — Этот трюк у тебя второй раз не пройдет.

Со скальпелем в руках он подошел к Кармоде сбоку.

— Зачем тебе это, Абду? Ты хорошо пожил за ее счет. Разве этого мало? Зачем тебе мучить меня?

— Верно, я обманывал ее и жил, как король. Но я любил эту старую женщину, хотя и обманывал ее. А кроме того, мне всегда было любопытно узнать, из чего ты сделан.

Стоя за креслом, он обхватил рукой шею Кармоды и зажал ее. Скальпель вонзился в щеку и сделал глубокий порез.

— Тебе больно, Кармода? — прошептал Абду в ухо священника.

— Достаточно! — прохрипел Кармода.

— Давай посмотрим, мягкая ли кожа на твоих губах.

Скальпель разрезал уголок рта. Кармода напрягся, изо всех сил сдерживая крик.

Абду приложил лезвие к яремной вене.

— Один нажим, и все будет кончено. Как тебе это нравится?

— Боюсь, что этого мне сейчас хочется больше всего, — простонал Кармода. — Да простит меня Господь.

— Это не похоже на самоубийство, не так ли? Если есть ад, я надеюсь, что ты попадешь туда. Но не будем торопиться.

Абду вернулся к столу и взял несколько иголок.

— Попробую загнать их тебе под ногти. Ты знаешь, как чувствуют себя люди при этом?

Кармода проглотил комок в горле.

— Господи, да простит меня…

— Да? Ты, вероятно, думал, что все уже позади? Но нам никогда не уйти от наших грехов, они всю жизнь будут преследовать нас, как кошка мышь.

Абду подошел сбоку, встал на колени и навалился на ноги Кармоды. Он стянул ботинок, затем носок. Кармода попытался вырвать ногу, но не смог. Дикий крик вырвался у него, когда иголка вошла под ноготь.

— Давай, давай, кричи! Никто не услышит тебя сквозь эти стены. — Абду вытащил коробок спичек и зажег одну о каменный пол. — Эти деревянные иголки смочены в масле, они будут гореть, как адское пламя.

В дверь постучали. Абду резко повернулся и выхватил пистолет из кобуры.

Стук больше не повторился. Абду вздохнул с облегчением, но тут же подскочил от внезапного звонка телефона.

Священник смотрел, как поднимается дым от пламени. Он не кричал, но чувствовал, что сейчас потеряет сознание. Он не мог себе представить боли более ужасной, чем та, которую он испытывал сейчас, но он знал, что эта боль будет несравнима с той, которая наступит, когда огонь доберется до нервов.

— Прекрати звонить, черт побери! — выругался Абду.

— Я думаю, что они ищут меня! — сказал Кармода. — Нашли полицейских, которых вы уложили. Они знают, что из отеля я не уходил.

— Пусть ищут. Пока дверь заперта, сюда им не войти. Кармода голосом, сиплым от боли, сказал:

— А что ты собираешься делать потом? Они ищут тебя. Сейчас они узнают, что в комнате миссис Фратт никто не отвечает, знают, что тебя нет в номере, и знают, что ты не покидал отель. Ведь при выходе всех проверяют.

Абду нахмурился и взглянул на телефон. Он подошел к столу и оторвал кусок липкой ленты. Заклеив Кармоде рот, он включил телефон.

Кармоде хотелось услышать разговор, но он не мог. Огонь уже начал припекать кончики пальцев. Он не мог слышать ничего, кроме своего крика, который не мог вырваться изо рта и поэтому звучал в его голове все сильнее и сильнее. Но боль не затуманила ему зрения, и он увидел, как стальной засов у двери начал двигаться. Абду стоял спиной к двери и не видел этого. Он все еще говорил по телефону.

На засове появилась темная черточка, потом потек расплавленный металл. Засов развалился на две части. И в это время Абду повернулся, увидел дым и разрезанную полосу металла. Губы его скривились. Он выругался.

Дверь начала поворачиваться вокруг оси. Абду поднял пистолет и выстрелил. Что-то круглое вкатилось в комнату и взорвалось густым облаком желтого дыма, окутавшего Абду. Он был едва виден в дыму, но Кармода различил, как руки его подкинулись к горлу, Абду упал лицом вперед. Через секунду в комнату вошли карренцы в противогазах. Один из них бросился к Кармоде и попытался выдернуть деревянную иголку из-под ногтя, но лишь обломал обгоревший кончик. Он поднялся, махнул рукой второму, который тут же всадил иглу шприца в руку Кармоде. Спасительное забвение опустилось на священника.

Он проснулся в странной постели. Боль в пальце и на лице исчезла. На него смотрел Танд. Облегчение и неожиданное появление друга исторгли потоки слез у Кармоды. Танд не был этим смущен, ведь карренские мужчины плачут также часто и много, как земные женщины. Он улыбнулся и похлопал руку Кармоды.

— Все хорошо. Ты в моем доме, в полной безопасности, во всяком случае, пока. Мы вовремя проникли в комнату. Нам повезло: вероятно, Абду не понял, что мы делаем, и не успел прикончить тебя.

— С Абду покончено?

— Нет, он жив. В тюрьме.

— Он сказал что-нибудь о своих связях с Лефтином и Абогом?

— Он рассказал все. Абду хотел в помощью Лефтина убить тебя. Это люди Лефтина организовали покушение у дома миссис Кри. Но мы уверены, что Лефтин все это делал абсолютно независимо от Абога. Абог хотел, чтобы ты был жив. Ведь ты единственная надежда Рилга. Ты один можешь отговорить Месса от обязательного и всеобщего очищения. И ты, дружище, попал в самую паутину заговора.

— Миссис Фратт мертва?

— Боюсь, что да. Абду рассказал нам, как это случилось.

Видя вытянувшееся лицо Кармоды, Танд поспешил его успокоить:

— А что тебе еще оставалось делать?

— Я хорошо знаю тебя и знаю, о чем ты думаешь, — сказал Кармода. — Ты удивляешься, почему я, человек, прошедший через Ночь, так яростно боролся. Почему я не пытался уговорить миссис Фратт не пытать меня, когда было видно, что решимость ее ослабла.

— Я думал об этом. И я понимаю, что твое стремление выжить взяло верх над тобой. Человек, прошедший через одну Ночь, весьма далек от совершенства. Я прошел через много Ночей, и, хотя становлюсь с каждым разом лучше, мне еще предстоит долгий путь до полного очищения. А кроме того, как я могу судить? Может, я сделал бы то же самое. — Он помолчал, затем сказал: — Но есть одно, чего я не понимаю. Ты ведь обладаешь способностью отвлечь свой разум от боли. Почему ты не воспользовался этим?

— Я пытался, — ответил Кармода. — Но мне это почему-то не удалось.

— Ясно.

— Во мне будто оборвалось что-то. И вот почему: мое подсознание решило, что я должен страдать за то, что я сделал с миссис Фратт и ее сыном. Конечно, в этом нет логики: ведь мои страдания ничем уже не помогут ни миссис Фратт, ни ее сыну. Но у подсознания своя логика. — Он повертел пальцами ноги. — Не больно…

— Заболит, когда кончится действие обезболивающего. Но ты умеешь терпеть боль.

Кармода сел в постели. Он чувствовал слабость, головокружение и, как это ни странно, голод.

— Мне хочется есть. Сколько сейчас времени?

— Через час встреча с Мессом. Ты полагаешь, что сможешь пойти?

— Я буду в полном порядке. Что ты собираешься предпринять относительно Рилга и Абога?

— Решать будет Месс. Ситуация очень сложная. Потребуется много времени на составление плана и его осуществление, а времени нет. Кроме того, мы еще не нашли Лефтина.

Кармода встал с постели. Когда он поел, напился и оделся, он уже стал прежним Кармодой.

Танд был восхищен.

— Я хотел, чтобы ты выглядел хорошо при встрече с сыном. Нашим сыном, хотя, по правде говоря, ты в большей степени Отец, чем мы.

— А другие Отцы тоже будут?

— Не сейчас. Идем. Через эти толпы нам придется пробираться очень долго.

Танд ошибался. На улице было совсем немного людей, да и те были не столь шумны и активны, как обычно.

— Странно, — сказал он. — Я такого Никогда не видел. Вероятно, они обеспокоены решением Месса. Люди сидят по домам и смотрят ТВ, чтобы не пропустить объявления воли Месса.

Автомобиль объехал Замок с той стороны, с которой Кармода еще не видел его. Здесь не было портиков с кариатидами и в низах не было такого громадного количества скульптур. Танд припарковал автомобиль у входа и провел Кармоду в маленькую дверь на юго-западной стене здания. Часовые приветствовали их, а офицер открыл для них дверь огромным ключом, висевшим на серебряной цепи.

За дверью оказалась небольшая комната с несколькими столами и стульями. На столах были разложены карренские журналы и книги. Единственная дверь вела в другую комнату, где мраморные ступени вели в кабину гравитационного лифта. Вероятно, это было дно шахты лифта.

Танд и Кармода вошли в кабину. Танд нажал на кнопку “ПУСК” и на кнопку с надписью “СЕМЬ”.

— Я не пойду с тобой, — сказал он. — Представлять тебя не нужно, хотя это и полагается. Он видел твое фото. А кроме того, кто еще может быть, кроме тебя?

Кармода занервничал. Кабина остановилась. Танд открыл дверь, и они вошли в небольшой холл. Танд вставил ключ в замок стальной двери и повернул его. Затем он достал такой же ключ и подал его священнику.

— Такой ключ есть у каждого Отца.

Кармода колебался.

— Иди, — сказал Танд. — Месс должен быть в следующей комнате. Я буду ждать тебя внизу.

Кармода кивнул и вошел в дверь. Это была большая комната, освещенная одной лампой. Стены были обтянуты красным холстом, а пол покрывал толстый, мягкий светло-зеленый ковер. Окон не было, но холодный воздух приятно освежал кожу лица. На противоположной стороне Кармода увидел полуоткрытую овальную дверь.

— Войди! — услышал он мягкий глубокий баритон.

Кармода вошел в комнату, которая оказалась еще больше. Здесь стены были задрапированы зеленым. На стенах висели картины, воскрешающие отдельные эпизоды из истории планеты. Мебель была проста: блестящий черный деревянный стол, несколько легких, но удобных кресел и кровать в алькове. Кроме того, здесь был телефон, большой телевизор и узкий книжный шкаф из черного дерева. На столе были разбросаны книги, пластинки и лежала старомодная авторучка из камня с белыми и зелеными прожилками.

Месс стоял у стола. Он был высок ростом — Кармода едва доставал ему до плеча. Мускулистый торс Бога был обнажен, черного цвета волосы почти не отличались от волос землян, и только внимательный взгляд замечал оттенок, присущий карренцам. У Кармоды перехватило горло,’когда он узнал в красивом лице Бога черты Мэри. Уши у Месса были волчьи, но зубы лишь слегка голубыми; руки заканчивались шестью пальцами.

Что-то сжало грудь Кармоды, выдавило у него рыдание и слезы. Он бросился к Мессу, обнял его. Месс тоже заплакал.

Затем он высвободился из объятий Кармоды и усадил его в кресло. После этого он достал из ящика стола платок и вытер глаза.

— Я долго ждал этого часа, — сказал он. — Но я знал, что это будет непросто. Мы чужие друг другу. Боюсь, что между нами всегда будет существовать барьер.

Впервые в жизни Кармода не нашелся, что сказать. Да и что тут скажешь?

— Как видишь, Отец, — продолжал Месс, — я действительно твой сын, наполовину землянин. И это один из главных аргументов в пользу универсального боситизма. Когда-то существовавший на одной планете, теперь он должен распространиться на всю Вселенную. Это стало очевидно с того момента, когда я был рожден матерью некарренкой от отца некарренца. Босита действовала с определенной целью, когда допустила такое.

Кармода, придя в себя, улыбнулся:

— У тебя есть моя черта — прямота. И по-моему, у тебя есть и другая — агрессивность. Хотя я не уверен, что это положительное качество.

Месс улыбнулся и сел в кресло с другой стороны стола.

— Но у меня есть вопрос. Почему ты, участвующий в мистическом совокуплении с Боситой, исповедуешь другую религию? Мне казалось, что ты должен был понять истинность боситизма и быть самым верным его приверженцем.

— Мне часто задают этот вопрос, — ответил Кармода. — Возможно, если бы я остался на Каррене, я стал бы боситистом. Но я убежден, что моя истинная вера другая. Я убежден, и еще ничто не переубедило меня в этом. Я знаю, что вера, которую избрал я, единственная для меня.

Голос Месса был ласков, но он пристально смотрел в лицо Кармоде.

— Значит, ты считаешь, что Босита — фальшивое божество?

— Совсем нет! Скорее всего, она воплощение создателя здесь, на Каррене. Она просто другая сторона той же медали. Во всяком случае, так думаю я. Но, конечно, я не могу с уверенностью утверждать это. Моя церковь еще не сделала таких официальных заявлений, и я полагаю, еще долго не сделает.

Месс достал из ящика бутылку и пачку сигарет.

— Вино карренское, сигареты земные. Мне нравится и то, и другое. И когда я пью вино и курю сигареты, я думаю о себе, как о Боге Каррена и Боге всех планет.

Он говорил так, как будто считал для себя этот вопрос решенным.

— Ты действительно веришь в это?

— Я это знаю.

— Тогда спорить не о чем, — сказал Кармода. — Я и не собирался спорить. Но я буду честен. Я пришел сюда, чтобы отговорить тебя от одного действия. И…

— Я знаю, зачем ты здесь. Твоя церковь прислала тебя, чтобы ты привел те же аргументы, что приводил мне Рилг, хотя он сам, может, и не знает об этом, алгулист. Я уже давно это чувствую, но не предпринимаю ничего и очень редко вмешиваюсь в дела правительства. А кроме того, все политики на этой планете, а может, и на других, алгулисты. Хотят они этого или не хотят, они просто не могут быть другими.

— Значит, ты уже все решил…

— Еще в прошлом году. Но я не объявлю об этом до последнего момента. Если людям дать возможность подумать над этим, они могут восстать. И я, конечно, не могу порицать их за это. Слишком многие из них знают, что им не пройти через Ночь. Но пришло время избавиться от самообмана. Если они действительно алгулисты под флагом показного мессизма, они должны знать это.

— Но что будет с детьми? — спросил Кармода.

— Жизнь — борьба. Одни ее выдерживают, другие — нет. Босита дает, но никогда не берет обратно. Она считает — пусть происходит то, что происходит.

Кармода сидел молча. Он понял — Месса ему не переубедить. Ему было не по себе.

— После окончания Ночи, когда мы все очистимся, — продолжал Месс, — мы начнем интенсивное проникновение на другие планеты. Я намереваюсь сам посетить их.

— А это не опасно? — спросил Кармода. — Ведь если тебя убьет какой-нибудь религиозный фанатик, твоя религия будет дискредитирована.

— Нет. Появится новый Месс. И убийство Месса дискредитирует мессизм ничуть не больше, чем убийство Христа дискредитировало христианство.

— А теперь ты скажешь мне, что на каждой планете есть свой Спаситель, достаточно хороший по местным стандартам. Но он всего лишь временно замещает Сверхспасителя — до его прихода. И этот Сверхспаситель — ты.

— Точно, — ответил Месс. — Такова эволюция божества. К Ветхому завету в свое время добавились Новый завет, и Книга Мормонов, и Коран, и Книга науки и здоровья. Теперь сюда добавится новая книга, которая впитает в себя все прежние и будет превыше их всех. Сейчас я пишу Книгу Света. Она будет скоро закончена. Это будет сжатая история Боситы и ее народа. Кроме того, в ней заложены основы нашей религии. Когда Книга появится на свет, никто не осмелится написать другую. Я дам подробное описание того, что произойдет в будущем. И это будут не двусмысленные пророчества, какие видели мы в старых Книгах, это будет четкое и ясное описание будущего, которое сможет понять каждый. И когда эту книгу переведут на все языки Галактики, распространят по всем планетам — это будет величайшая победа религии, которая будет универсальной религией, ибо никто не сможет противиться ей.

Месс посмотрел в лицо Кармоде, а тот почувствовал, как волосы зашевелились у него на голове. Сейчас у него было то же ощущение, какое было у него в тот момент, когда вместе с остальными Отцами он пришел в Замок для рождения нового Месса. Именно таким образом Босита дала им знать о своем присутствии. Правда, сейчас это ощущение было гораздо более слабым.

И вдруг это ощущение исчезло. Месс поднялся и сказал:

— Мы еще увидимся с тобой, Отец.

Кармода тоже встал.

— Я могу сказать всем о твоем решении?

— Нет. Не говори об этом никому.

Месс стремительно обошел стол, обнял Кармоду и поцеловал его.

— Не печалься, Отец. Есть много такого, чего тебе не понять. Ты должен просто принять это, как принял чудеса Ночи и мое появление, как создание твоего разума.

— Я приму это с радостью, — ответил Кармода. — Но я не могу принять ненужные страдания и смерть.

— Они необходимы. Иди, и Босита будет с тобой.

— Бог с тобой, сын мой.

Танд приветствовал Кармоду в комнате ожидания на нижнем этаже.

— Ну как, Джон? Что ты почувствовал?

— Я потрясен. Я встревожен. Я почувствовал себя актером, который перепутал театр, где он должен был играть.

— Ты закончил свою миссию. Почему бы тебе не отправиться домой?

— Не знаю, почему, но я не могу. Что-то говорит мне, что мои дела здесь еще не закончены. Возможно, я хочу найти правду, если она существует. Могу тебе сказать, что теория Месса об универсальном Спасителе мне очень не нравится. Божественная правда открывается людям понемногу, по мере того, как они становятся готовы принять ее. Является ли Месс истинной божественной правдой? Единственной правдой?

Кармода приехал домой и лег в постель. Он спал очень долго и встал уже в начале дня, что было ему не свойственно. Когда он опустился в ресторан, то обнаружил, что там нет некарренцев, кроме тех землян, которые перешли в боситизм. Он поел один. К нему подошел жрец Боситы.

Кармода поднял глаза на человека в зеленой одежде и не сразу узнал Скалдера. Он вскочил и с радостью обнял его. Он был искренне рад видеть своего старого знакомого.

— Я хотел видеть тебя до того, как начнется Ночь, — сказал Скалдер. — Кто знает, чем она закончится.

— Мне кажется, что не стоит спрашивать тебя, правильный ли ты сделал выбор, — сказал Кармода.

— Нет. Я счастлив в своей новой жизни. И никогда не имел повода пожалеть об этом. А ты?

— Я тоже. Может, сядем и поговорим?

— Мне этого и хотелось, но я должен быть в Замке. Ты знаешь, что Месс в полдень сделает заявление?

— Нет, не знаю. И что тогда?

— Все дальнейшее в руках Боситы. Танд сказал, что ты многое знаешь о здешней закулисной борьбе. Значит, ты не будешь удивлен, если Рилг попытается помешать Мессу выступить публично. Конечно, он не осмелится открыто поднять на него руку. Но может быть, он отключит электроэнергию, прервет радиопередачу.

— Значит, он уже в отчаянии?

— Да. Мне пора идти. Кстати, Танд сказал, что Лефтин все еще на свободе. Он тоже, вероятно, в отчаянии. Последний корабль улетел, а он остался. Теперь ему осталось только погрузиться в Сон, чтобы избежать действия Ночи. Мы полагаем, что он попытается выполнить задуманное до начала передачи. Может быть, на это и надеется Рилг.

Скалдер попрощался и ушел, шурша длинными зелеными одеждами. Кармода выписал чек за завтрак и вышел на улицу. Он был один. Теперь уже не было причин охранять его. На улицах было много народу. Они стояли на площадях возле общественных телевизионных экранов, ожидая выступления Месса. Многие уже сняли маски.

Кармода хотел завязать разговор с некоторыми из них. После нескольких попыток он оставил это бесполезное занятие. Они не только не желали говорить, но с негодованием отворачивались, а некоторые бормотали сквозь зубы ругательства.

Послонявшись немного, Кармода вернулся в свой номер. Он попытался погрузиться в книгу по истории Каррена, но мысли его были где-то далеко. Когда наступил полдень, он с чувством облегчения повернулся к телевизору. Диктор начал короткую, хорошо известную речь. Это делалось для того, чтобы зрители приспособились к дефектам изображения. Хотя телевидение и сделало большие успехи, но качество изображения на Каррене оставляло желать лучшего.

Но время шло, а диктор все говорил об историческом развитии планеты, о первых контактах с землянами… Прошло полчаса, и Кармода понял, что произошло что-то неладное. Он позвонил Танду, но номер был занят. Прошло еще полчаса. Диктор все говорил, и никаких признаков того, что Месс выступит, не было. Кармода еще трижды звонил Танду, но каждый раз звучал сигнал “занято”. Вероятно, не один он хотел узнать, что произошло.

И вдруг диктор объявил:

— Люди Каррена, ваш Бог!

Появился Месс. Он улыбнулся.

— Люди Каррена, я…

Экран погас. Кармода выругался, откинул засов, выскочил в коридор, пробежал к лестнице и, как ветер, слетел с четырнадцатого этажа. Здесь было полно народа. Шум стоял невероятный. Кармода нашел служащего отеля:

— Станция! Где у вас телевизионная станция?

— Три квартала к востоку, Отец! — ответил служащий. Он был потрясен.

Протолкавшись сквозь толпу, Кармода выскочил на улицу. Там были толпы людей с озадаченными лицами. Они поняли, что с Богом что-то произошло. И если они раньше боялись того, что он скажет им, то теперь чувство страха уступило место более сильному чувству. Одни из них были в панике, другие — в ярости. Они не мешали пройти маленькому землянину, но подозрительно смотрели ему вслед.

Подбежав к ТВ-студии, Кармода увидел клубы черного дыма, вырывающегося из окон здания. Огромная толпа препятствовала проходу полицейских и врачей в здание. Кармода изо всех сил старался протиснуться вперед, но тщетно.

Кто-то ударил его по плечу. Он повернулся и увидел перед собой Танда.

— Что случилось? — спросил он.

— Должно быть, Лефтин подложил бомбу. И так искусно, что полиция не обнаружила ее. А может, полицейские просто не захотели ее найти. Затем пришел Месс и… Ты видел, что экран погас. Я был бы с ним, если бы мой автомобиль не попал в аварию. Со мной ничего не случилось, но шофер ранен. — Он посмотрел на студию. — Ты думаешь, что он погиб?

— Не знаю, — ответил Кармода. — Что это?

Раздались крики. Внезапно, как будто что-то невидимое раздвинуло людей, толпа расступилась. Месс, закопченный, окровавленный, но живой и невредимый, шел через толпу.

Он махнул подбежавшему Танду.

— Бери автомобиль и едем на студию Фуурдал, — сказал Месс.

— У меня автомобиль рядом. Правда, не мой. Идем.

Он повел Месса и Кармоду. Народ плакал от радости, видя своего Бога живым. Некоторые падали на колени, пытаясь поцеловать ему руку. Тот с улыбкой отстранял их и шел дальше.

Через минуту все трое уже сидели в автомобиле и ехали в студию.

— Я не понимаю, как Лефтин или кто-нибудь другой умудрились спрятать бомбу. Ведь полиция и жрецы обыскали все весьма тщательно. Странно и то, что Рилк приказал задержать передачу.

— Может, он не хотел, чтобы кто-нибудь обвинил правительство в непринятии необходимых мер? — сказал Кармода.

— Возможно. Его не было в здании во время взрыва. Почти все, кто был со мной, или убиты, или тяжело ранены. Отцы погибли. Теперь остались только ты и Кармода.

Месс заплакал. Затем сказал почти без всякого выражения:

— Вызови самых надежных людей, Танд. Нам понадобятся телохранители, когда мы будем возвращаться в Замок.

Танд взял трубку и стал вызывать. Он был уверен, что к тому времени, когда они подъедут к зданию студии, здесь уже будут пятьдесят охранников и отряд вооруженных жрецов.

Кармода вошел вместе с Мессом и Тандом в здание, но в комнату, откуда должна была идти передача, он входить не стал. Он чувствовал, что опасность еще не миновала. Если кто-либо захочет войти с улицы, чтобы причинить вред Мессу, ему придется иметь дело с Кармодой.

Прошли считанные секунды с тех пор, как Месс вошел в студию, когда в холл ворвался карренец с пистолетом в руке. Он тут же получил удар бронзовой статуэткой по голове. Кармода наклонился, поднял выпавшее оружие и сунул его себе за пояс.

Он вышел в коридор и увидел трех мертвых карренцев, видимо пытавшихся проникнуть в студию, и двух полицейских, лежащих на полу. Кармода тряхнул забившегося в угол служащего студии и послал его за медицинской помощью. Затем он снова вернулся в холл, готовый отразить дальнейшие попытки пробиться к Мессу.

Через десять минут Месс и Танд вышли из комнаты. Оба выглядели очень усталыми.

— Дело сделано, — сказал Месс. — Теперь пусть будет все так, как того пожелает Босита.

Они ехали в Замок, и люди на улицах расступались при виде вооруженного эскорта. Кармода, вглядывавшийся в лица и маски, вдруг крикнул:

— Стой! Останови машину!

Месс приказал водителю остановиться и спросил у Кармоды, в чем дело. Но маленький землянин уже выскочил из машины.

Кармода увидел человека в маске, который был похож на Лефтина. Боясь, что тот скроется, он бросился за ним, не успев никому сказать, за кем бросился в погоню.

— Лефтин! Ты арестован! — кричал он, понимая, однако, что никто не бежит вместе с ним, что он один.

Человек повернулся и побежал. Кармода на секунду потерял его в толпе, затем увидел, как тот вбежал в магазин одежды. Кармода бросился за ним. Это был огромный магазин, видимо предназначенный для богатых покупателей. Здесь была только одна женщина, прижавшаяся к стеклу окна в надежде увидеть проезжавшего мимо Месса. Когда Кармода крикнул, она от неожиданности подпрыгнула. По ее удивленному виду он понял, что женщина не видела вбежавшего перед ним человека.

Не обращая внимания на ее вопросы, Кармода выбежал из комнаты. Перед ним были три двери. Он бросился в левую, пробежал по коридору и очутился в аллее. Он повернулся, чтобы вернуться в магазин, но тут сзади послышались шаги, и боль обожгла ему голову.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит на каменной дорожке аллеи. Возле уха у него выросла огромная шишка. Вокруг все было тихо. Началась Ночь.

Он был потрясен тем, что увидел на улицах. Везде, куда он бросал взгляд, лежали трупы. Мужчины, женщины, дети, застреленные, проткнутые ножами, разрезанные лучами лазеров. В одном месте лежал на боку огромный танк. Его лазер был разворочен взрывом бомбы, очевидно брошенной из окна дома. Солдаты все были мертвы.

Кровь ручьями текла по улице.

Кармода поднял пистолет, проверил обойму и быстро пошел по улице. Внезапно ему стало невыносимо жарко, закружилась голова, в глазах помутилось. Затем он ощутил вспышку солнца, хотя солнце было на другой стороне планеты.

Пройдя несколько кварталов, он увидел карренский мотоцикл, лежащий на боку. Мотоцикл еще работал, хотя у него была сорвана часть сидения вместе с седоком. Кармода поднял мотоцикл и поехал, старательно объезжая многочисленные трупы. Когда он завернул за угол, мотоцикл заскользил, описал дугу и сбросил Кармоду на пешеходную дорожку. Священник больно ударился о стену здания, но все же смог подняться. Переднее колесо мотоцикла развалилось, так что ехать на машине было невозможно. Пришлось идти пешком.

Подойдя к замку Боситы, он услышал звуки выстрелов и увидел бегущих людей. Он бросился в какую-то дверь и подскочил к разбитому окну. Впереди толпы бежал один человек. Лохмоться одежды обвивались вокруг его тощего тела. Он бежал так быстро, как только могли нести его длинные ноги. Однако он уже выдохся. Кармода слышал его хриплое дыхание.

Он встал и позвал человека. Но голос его утонул в грохоте выстрелов. Дергаясь от пуль, человек упал лицом вперед. При свете уличных фонарей Кармода увидел, что это был Скалдер.

Так вот где для Скалдера кончилась Ночь, которая началась много лет назад…

В окно ударились пули. Кармода повернулся и выбежал на улицу.

Позади него послышались шаги. Кармода упал на четвереньки, так что преследователь наткнулся на него. Священник выхватил пистолет, чтобы выстрелить в нападавшего, и услышал крик:

— Не стреляй! Это я, Танд!

Кармода вздохнул с облегчением и выпустил пистолет. Танд поднялся и бросил что-то в направлении двери, через которую они выходили. Затем он прижал Кармоду к земле, и они распластались за каменным ограждением пешеходной дорожки. Послышался взрыв, и их обдало взрывной волной.

Они вскочили и бросились бежать по аллее к следующей открытой двери. Укрывшись за ней, они заговорили, едва переводя дух.

— Я притаился в той комнате, куда ты вошел, — сказал Танд. — Я не знал, что это ты, видел только силуэт. Но когда ты повернулся, то я сразу узнал тебя. И побежал за тобой.

— Странно, что мы трое снова сошлись в одном месте, — заметил Кармода. — Тот, которого убили, был Скалдер.

Танд описал рукой круг в воздухе.

— Его последние годы были счастливые для него… Я искал тебя, когда началась смута. Замок был окружен алгулистами. Но они представляют собой неорганизованную массу. Любая искра может вызвать резню среди них.

— Как нам попасть в замок? — спросил Кармода.

— Я знаю тайный вход, но нужно, чтобы нас не выследили. Мы можем привести за собой врагов и погубить защитников замка.

Они прошли один квартал. Танд привел священника на рынок, где все было разграблено. Тут и там валялись трупы, среди них был и ребенок. Танд со страдальческой гримасой вошел в одну из дверей. На столе лежал обезглавленный труп. Танд обогнул стол и вошел в низкую дверь. Вероятно, здесь была канцелярия: повсюду валялись бумаги, разбитые пишущие машинки и все было залито чернилами.

Кармода шел вслед за карренцем мимо груды ящиков, многие из которых были вскрыты. Танд остановился, ощупал каменную стену и нажал на одну из плит. Каменный блок медленно пополз вперед. Танд встал на четвереньки и пролез в образовавшийся темный проход. Землянин без колебаний последовал за ним. В проходе было очень темно. Единственным источником света было отверстие в стене, через которое они пролезли. Танд встал на ноги, что-то нажал, и плита встала на место.

Свет залил помещение. В конце его виднелась арка.

— Туннель очень узкий, с низким потолком. Он идет резко вниз, — сказал Танд. — Света в нем вполне достаточно, чтобы видеть дорогу. Иди на некотором расстоянии от меня: я могу резко остановиться и не хочу, чтобы ты наткнулся на меня. Это может оказаться роковым для нас обоих.

Кармода шел за Тандом, внимательно смотря под ноги. В пыли он увидел отпечатки чьих-то следов и спросил об этом Танда.

— Я сам никогда еще не был здесь. Но я хорошо изучил карту подземных ходов. Только Месс, Отцы, высшие жрецы и жрицы знают о подземных туннелях. Но даже и они…

Танд резко остановился и предостерегающе поднял руку. Кармода осмотрел стены и пол, но не обнаружил ничего подозрительного.

— Вот это! — Танд указал на небольшое грязное пятно на потолке. — Видишь? Это знак. Теперь смотри на меня и делай как я.

Танд начертил на полу поперечную линию, затем отошел назад и ринулся вперед. Добежав до черты, он побежал по стене туннеля. Благодаря тому, что скорость его была большой, он смог пробежать по стене несколько метров, после чего снова сбежал на пол.

— Давай теперь ты, — сказал он Кармоде. — Только смотри, не поскользнись.

Кармода повторил его маневр. Присоединившись к Танду, он спросил:

— А что было бы, если бы мы пошли по полу?

— Потолок в этом месте только выглядит сплошным камнем, на самом же деле это замаскированный люк. Он открывается и на идущего по туннелю вываливается густая клейкая масса, из которой идущий не может выбраться. При этом в замке звучит сигнал тревоги, включается лампочка на пульте, обозначающая место, где находится нарушитель. Потом приходит охранник и забирает его. Но он может и погибнуть, если клейкая масса зальет ему рот и нос.

Они прошли еще метров пятьдесят. Затем туннель пошел резко вверх. В конце туннеля оказалась железная дверь. Танд достал ключ и вставил его в замочную скважину. Дверь открылась.

Они вошли в маленькую комнату, где не было ничего, кроме толстого слоя пыли.

Следующая дверь, открытая тем же ключом, впустила их в следующую маленькую комнату. Третья дверь вела в коридор, пройдя через который они попали в комнату, где Кармода уже был. Это была та самая комната, откуда священник поднимался на лифте для встречи с Мессом.

Когда дверь закрылась за ними, ее совершенно нельзя было отличить от стены.

— Входи, — сказал Танд.

Лифт поднял их. Выйдя из кабины, они оказались в широком коридоре, по которому еще прошли с полкилометра. По обе стороны было много дверей, но все они были заперты. Затем они пришли к другому лифту, который вернул их снова на первый этаж. Там они прошли через две комнаты и оказались в той самой, где много лет назад Кармода убил старого Месса.

Новый Месс был здесь, окруженный жрецами и жрицами, которые с радостью приветствовали вновь пришедших.

— Я не терял надежды, что вы живы и сможете пробраться сюда, но уже начал сомневаться в этом, — сказал Месс.

— Как обстоят дела? — спросил Танд.

— Рилг и его алгулисты осадили замок. У них есть артиллерия и лазеры, но они пока не осмеливаются стрелять по замку. Я думаю, что они не пойдут на это. Они объявили войну мне и побоятся причинить вред дому Великой матери. Но они не впускают сюда народ и никого не выпускают. Мне кажется, что они собираются начать атаку ночью.

Месс положил руку на плечо Танда и сказал:

— Идемте в мои покои, Отцы! Я хочу кое-что показать вам.

— Смотри! — крикнул Танд и указал наверх.

На галерее стоял Лефтин. Он облокотился на перила и целился из базуки в Месса.

Кармода мгновенно выхватил пистолет и выстрелил.

Только потом он смог восстановить в памяти, что произошло. Столб огня и дыма поглотил Лефтина. Взрывная волна сбила Кармоду и всех остальных с ног. Только Месс смог удержаться. Оглушенный Кармода вскочил, будучи не в силах понять, что же с Лефтином. Когда он заглянул на галерею, он увидел большое красное пятно, похожее на большого спрута, раздавленного на камне.

Кармода поднялся на галерею и осмотрел ее. Искореженная базука с разорванным дулом лежала на полу. Кровь, сломанные кости, куски плоти — вот все, что осталось от Лефтина.

Танд, который поднялся за ним, сказал:

— Я думаю, твоя пуля попала прямо в ствол и снаряд разорвался, не вылетев.

— Я целился в него, а не в трубу, — сказал Кармода. — Это было просто слепое везение, что я попал так удачно.

— Ты уверен в этом? — спросил Танд. — Я — нет!

— Ты имеешь в виду, что Месс или Босита… нацелили мой пистолет?

Танд пожал плечами.

— Не Босита. — Он сделал жест рукой, описав в воздухе круг. — Она не принимает ничьей стороны. Но Месс… Кто знает? Он нам не скажет.

— Это был просто случай.

— Считай, как хочешь. Я не могу тебе ничего доказывать.

Танд прошел в конец галереи — под арку. Кармода двинулся за ним. Танд смотрел на проход в каменной стене.

— Лефтин или те, кто нанял его, нашли один из наших подземных ходов, — сказал Танд. — Этого нужно было ожидать. Интересно, давно ли они знают о нем?

— Не попытаются ли они снова проникнуть сюда, когда поймут, что покушение на Месса не удалось?

— Я сомневаюсь в этом. Они пустили сюда одного человека, самого умного из всех. Если бы они пошли в большем количестве, то неминуемо подняли бы тревогу. А теперь они знают: мы поняли, что туннель им известен, и мы не дадим им возможности пройти по нему снова.

Танд решил проверить все остальные туннели. Кармода подошел к Мессу, который снова пригласил его в свои покои. Месс достал из ящика стола катушку с лентой.

— Я продиктовал это час назад. Последняя глава Книги Света. Я сам не знаю, о чем там говорится, так как мне диктовала Мать, а я был только ее голосом. — Он подал катушку Кармоде. — Возьми ее и сохрани. Когда Ночь кончится, ты увидишь, что там предсказаны все грядущие события во всех деталях.

— Как ты можешь говорить это, если ты ничего не помнишь?

— Я знаю! — засмеялся Месс. Кармода сунул катушку в карман.

— Почему ты даешь это мне? Ты думаешь, что с тобой что-то случится?

— Я знаю только то, что ты должен взять последнюю главу. Ты обещаешь опубликовать ее?

— Ты понимаешь, о чем просишь? Я священник церкви, которой угрожает твоя религия! Почему я должен публиковать эту главу?

— Потому, что только тебе можно доверить это. Это все, что я могу сказать.

— Я ничего не могу обещать без предварительных консультаций с главой своей церкви. Он несомненно захочет прослушать все сам и только после этого вынесет свое суждение. Я не знаю, каким оно будет.

— Я согласен, только обещай, что сначала ты прослушаешь пленку сам. Потом ты можешь действовать так, как сочтешь нужным.

— Хорошо. Теперь я хочу побыть один. Единственное место, где это можно сделать, крыша замка. Как мне туда пройти?

Месс указал ему путь, потом обнял Кармоду и поцеловал его.

— Ты — Отец, — прошептал он.

— В известном смысле, да, — ответил Кармода. — Но интересно, что показали бы научные исследования, сравнение клеток, состава крови? Скажи, ты не чувствуешь себя ужасно одиноким? Тебе не кажется, что ты сделал ужасную ошибку, заставив всех пройти через Ночь?

— Я один, но не одинок. Не принимай выражение любви к тебе как крик о помощи или слабость. Меня может понять только другой Месс или — тебе это может показаться странным — Аи гул.

Кармода смотрел на него и восхищался великолепием этого обнаженного бога. Он думал о том, что само существование Месса — загадка. Только чудо или какие-то сверхъестественные силы могли создать его.

Именно это и было основным фактором, способствующим распространению боситизма. Именно это и делало его опасным для всех остальных религий. И не только на Земле.

Когда лифт доставил Кармоду на крышу, тот застыл в изумлении. Подсознательно он полагал, что это будет крыша, как на всех домах Федерации — плоская и приспособленная для посадки воздушных автомобилей. Но он забыл, что находится на Радости Данте, на крыше замка Боситы… Перед Мим, под ним, за ним — везде громоздились каменные изваяния.

Это был лабиринт из жутких искривленных мраморных фигур, изваянных каким-то сумасшедшим титаном. Они были похожи на застывшие волны мраморного моря.

Несмотря на то что с первого взгляда этот жуткий каменный лес казался непроходимым, между фигурами оставались промежутки, тропинки, улицы, по которым Кармода осторожно двинулся вперед.

Длинноносые, горбатые существа, с плоскими хвостами, щупальцами, когтями, клыками застыли в невероятных позах, хватая друг друга, вонзая в тела соседей и в свои тела собственные клыки и когти. Многие сплетались в свирепой битве и в не менее свирепом совокуплении — хотя они были совсем непохожими друг на друга.

Кармода наклонился, чтобы пройти под жуткой вытянутой головой очередного страшилища. Клыки задели его за плащ. Теперь перед ним открывались сцены охоты чудовищ друг на друга. Неведомый скульптор вложил столько жизни в этих страшилищ, что Кармода совсем забыл, что это всего лишь неодушевленный камень. Однако, несмотря на свирепость, эти чудовища казались более разумными, чем те, с которыми Кармода столкнулся, выйдя на крышу.

Осторожно пробравшись между ними, Кармода наткнулся на группу одиночных статуй — прежних Мессов и Алгулов. Вместо глаз у них были драгоценные камни, причем, казалось, что они следят за Кармодой, куда бы он ни двинулся. Один из Алгулов бросил на священника такой злобный взгляд, что он содрогнулся.

Он поспешил пройти мимо, чтобы подойти к статуе Месса. Но и здесь он ужаснулся, так как узнал того самого Месса, которого убил много лет назад. Но теперь ему уже не казалось, что это было давно. Теперь казалось, что это произошло только что. Месс держал в руке наполовину съеденную свечу. Кровавая рана сияла на лбу Бога, одно ухо было отстрелено пулей. Кармода изо всех сил старался не смотреть на того, кого он убил когда-то, чтобы возвеличиться над всеми.

Он взглянул на раскинувшийся внизу город Рак. Везде горели огромные костры. И туман над городом был таким же, как когда-то — пурпурным и клубящимся. Клубки змей, щупальца гигантских осьминогов, страшные, искаженные лица возникали в этом тумане, расплывались, чтобы возродиться в новых, не менее страшных обличьях. Кармода знал, что огни горят в новых пригородах, окружающих старое каменное сердце города. Деревянные дома пылали, вонзая пурпурные языки пламени в пурпурный туман. Погорельцы умерли, спасая свои жизни и души.

Откуда-то снизу донеслись крики, перемежающиеся звуками выстрелов. Это началась схватка между алгулистами, осаждающими замок. Солнце послало свою бешеную вспышку на планету, и Кармода ощутил ее. Как будто солнце набросило на него петлю и затянуло ее двумя могучими руками. Кармода весь напрягся, чтобы устоять, выдержать это бешеное давление.

— Джон Кармода! — прозвучал голос, далекий, но отчетливый. — Воплощение зла Джон Кармода!

Это был голос миссис Фратт.

Кармода посмотрел направо, как будто ожидая увидеть ее там. Но на крыше никого не было.

— Кармода! Верни мне сына! Верни глаза!

Он задрожал, ожидая, что сейчас старуха материализуется перед ним из воздуха, как это было с Мэри. Но воздух не сгущался, только зловеще подрагивал.

— Ты убийца, Джон Кармода! Ты начал, как убийца, и умрешь, как убийца! — снова простонал голос.

— Миссис Фратт! — громко сказал он и умолк, не зная, что ей сказать.

Он покинул крышу и спустился на лифте туда, где погиб Лефтин.

Все сидели вокруг большого круглого стола, которого раньше там не было.

Кармода попросил у Месса разрешения говорить и рассказал всем о голосе.

— Ты, вероятно, чувствуешь свою вину перед ней, — сказал Месс. — Ты знаешь, что должен был попытаться отговорить ее от мести, но твои старые инстинкты тебя подвели.

— Я не мог убедить ее, — сказал священник. — Она была не одна. Абду настаивал на пытках, и если бы она отказалась, он сделал бы это сам.

— Если бы ты в это верил, то бы не слышал ее сейчас.

— Я не святой! — крикнул Кармода.

Мужчины и женщины сидели, не сводя глаз с кубков вина и кусков кекса, символизирующих семь Отцов. Жрецы и жрицы, сидящие на одной стороне стола, тоже молчали или приглушенно переговаривались между собой.

Наконец Танд поднял голову и заговорил:

— Не отчаивайся, Джон. Каждый из нас, прошедший через много Ночей, испытывал то же самое. Мы называем это “остаточный грех”. Можно пройти через много Ночей и полностью не очиститься. Я говорю это не для того, чтобы напугать тебя. Я просто хочу, чтобы ты знал, что тебя ждет.

Он замолчал и улыбнулся:

— Но есть случаи, правда чрезвычайно редкие, которые мы называем “обратным преобразованием”. Наиболее известен случай с Руугро. Он был одним из Отцов предыдущего Месса. Во время седьмой Ночи правления Месса Руурго переключился. Никто не знает, как и почему, но он стал алгулистом. И он почти добился, чтобы родился новый Алгул, но его вовремя убили. Буквально в последний момент.

— Значит, мы никогда не будем в безопасности? — спросил Кармода.

— Каждый вздох жизни рождает и добро и зло, — сказал Месс. — Они сопровождают человека всегда. Избавиться от зла невозможно.

— А может Месс стать Алгулом? — поинтересовался Кармода.

— Никогда, — ответил Месс. — Но сыновья Боситы, хотя они и смертны, не умирают никогда.

Ночь шла. Кармода пытался рассортировать свои впечатления о Мессе, но безуспешно. Как мог Месс, Бог добра, настаивать на уничтожении большей части народа? Его оторвали от размышлений слова Жрицы, которая обратилась к Мессу:

— Сын Боситы, алгулисты концентрируют силы перед замком. Они готовятся к нападению.

Месс кивнул и пошел к столу, на котором стоял канделябр в форме свернувшейся в кольца змеи. Свеча, которая должна была быть в нем, исчезла. Много лет назад Кармода полностью уничтожил тело Месса с помощью панпирина. От тела не осталось ничего, кроме горсточки пепла. Этот пепел был смешан с воском божественных птиц, и нынешний Месс съел эти малюсенькие свечи в прошлые Ночи.

Глядя на пустой канделябр, Кармода почувствовал себя виновным. Он знал, что карренцы верят в то, что их Бог получает божественные силы, съедая пепел старого Месса, а Кармода лишил нового Месса этой возможности. Однако он не услышал ни слова осуждения.

Месс стоял у стола, касаясь рукой канделябра, как бы пытаясь с помощью ассоциаций возобновить в себе божественное начало. Он поднял голову, закрыл глаза и начал петь.

Он пел на старинном языке, который знали только Боги Каррена.

Танд взял одну руку Кармоды, жрец взял другую. Все держались за руки, за исключением Месса. Они стояли плечо к плечу, образуя полумесяц, между рогами которого стоял Месс. Месс пел, и Кармода чувствовал, что через его тело как бы пробегает слабый электрический ток. Голос Месса становился все громче и громче, фразы все длиннее и длиннее. Холодное покалывание становилось все сильнее, заставляя Кармоду вздрагивать: казалось, факелы на стенах начали мигать в такт песни. Однако Кармода сосредоточил свое внимание на одном из факелов, горевшем ровно, без вспышек. Воздух под потолком комнаты начал сгущаться. Появились светло-пурпурные и темно-пурпурные пятна, которые смешивались между собой, формируя загадочные образы. В комнате вдруг стало холодно, как будто тепло было вытеснено чем-то угрожающим, пронзительно холодным.

Пот бежал по телу Кармоды. Ледяной холод, статический заряд и ощущение страха становились все сильнее. Сердце его опустилось вниз, ноги тряслись. Он чувствовал, что стены дрожат от напряжения. Их как будто выталкивает наружу поток холодного света, того света, который не только слепил глаза, но и проникал в самые глубины его души. И то, что он назвал душой, уже не могло выносить той ледяной люминисценции, которая переполняла его существо.

— Держись! — прошептал ему Танд. — Я тоже чувствую все это. Ты должен устоять. Если ты не выдержишь, то мы погибли! И ты, и мы! Босита не прощает слабости!

Двери распахнулись, и в комнату ворвалась толпа карренцев. Большинство из них было в обычном виде, но некоторые уже претерпели метаморфозу. Их предводитель, человек, которого Кармода не смог узнать, держал в руке огромный меч, окрашенный кровью. Над верхней губой у него виднелись два клыка, а нос вытянулся, кожа на нем затвердела, и он стал похож на хищный клюв. Он вскинул меч над головой и открыл рот, чтобы крикнуть. Но внезапно он и все остальные, что были с ним, замерли. Рука его остановилась, меч выпал из нее и зазвенел на каменном полу.

Месс продолжал петь. Те, что составляли полумесяц, взявшись за руки, пошли вперед к неподвижным людям, взяли их оружие и бесстрастно убили их всех. Один Кармода не принял участия в этой резне, преодолев желание убивать.

Месс прекратил пение. Медленно, нестерпимо медленно исчезало ощущение присутствия Богини.

Месс осмотрел тела и покачал головой.

— Здесь нет Рилга и Абога. Они должны ждать возле замка, когда соберутся семь Отцов. Отцов Алгула. Они послали этих несчастных, чтобы проверить настроение Матери. Сейчас она отдала предпочтение нам. Но они надеются, что в следующий раз она позволит им убить меня. Тогда, и только тогда может быть зачат и рожден новый Алгул.

Кармода вышел из комнаты и снова поднялся на крышу. Здесь он стал молиться, так как звезды, которые смотрели на него с неба сквозь клубящийся туман, были совсем не похожи на те звезды, которые создал его Бог. Он не мог преодолеть отчаяния, охватившего его. Разве это возможно, чтобы был не один Бог? Разве возможно, чтобы существовало множество Создателей?

Может, прав Месс? Существуют местные Спасители и существует один Сверхспаситель. Как только придет Сверхспаситель, остальные Спасители должны уйти. Но это не означает, что религия Кармоды фальшива. Она также истинна, как истинно то, что она должна уйти. Сейчас наступил момент, когда еще один кусочек правды добавился к бесконечной головоломке Вселенной.

— Помоги мне в моих сомнениях! — крикнул он.

Пурпурный туман прорезала падающая звезда. Где-то в неизмеримой дали расхохоталось что-то невообразимо громадное.

Он не обратил внимания ни на хохот, ни на звезду. Он видел много метеоритов в карренском небе и счел простым совпадением то, что в момент падения звезды где-то расхохоталось чудовище, монстр, создание Ночи.

Нет, это не тот сигнал, которого он ждал. Ответа не было.

Внезапно внизу раздались крики и послышались выстрелы. Кармода повернулся и бросился к лифту. Он начал спускаться, но снизу, в пол кабины, тоже начали стрелять. Кармода сжался и выпрыгнул из кабины на проплывающий мимо этаж. Снизу слышались выстрелы, крики и странный грохот.

Кармода осторожно заглянул в шахту лифта и увидел на дне разбитую кабину. Несколько человек были раздавлены ею. Руки и ноги торчали из искореженных останков кабины.

Где-то в другом месте началась стрельба. Значит, Месс и его сторонники были еще живы, хотя и не все. Может, алгулистов еще можно выбить из замка? Он бросился туда, откуда слышались выстрелы, но толстые стены замка мешали ориентироваться. Он решил идти более осторожно. Вскоре до него донеслись звуки битвы. В конце коридора он нашел Танда и нескольких жрецов, которые вели перестрелку с алгулистами. Враг вел огонь вслепую, высовывая дула пистолетов и автоматов из-за угла.

Подбежав к Танду, Кармода спросил:

— Как ты думаешь, у них есть лазеры?

— Если бы были, они пустили бы их в ход…

— Где Месс?

— В своих покоях, — Танд взглянул на часы. — Ночь скоро кончится. — Он колебался. — Я не понимаю…

— Что именно?

— Как они могут быть столь сильны в Доме Боситы? Ведь это святотатство. Когда кончится Ночь, они окажутся здесь, как крысы в ловушке.

Внизу раздался взрыв. Защитники оказались отброшены назад взрывной волной и дымом. Раздались крики, и сквозь дым вперед бросились алгулисты. Схватка была короткой и жестокой. Все защитники Месса были убиты. В живых остались только Танд, Кармода и три жреца. Они бросились по лестнице на следующий этаж и заняли новые позиции. Две самонаводящиеся гранаты упали рядом, испуская едкий зеленоватый дым.

Танд швырнул в них гранаты и взрывной волной сбросил вниз. Сразу же после этого он приказал Кармоде и жрецам отступать дальше.

Появился Месс с двадцатью восьмью жрецами и жрицами.

— Врагов слишком много, — сказал он. — Они наступают со всех сторон. Нам нужно закрепиться на крыше.

— А флайеры? — сказал Кармода. — Разве мы сможем отбить их атаки?

— Я думаю, что все флайеры, как и лазеры, сломаны.

Месс вел своих приверженцев не торопясь и с достоинством. Кармода, вспотевший и ожидавший каждую секунду нападения сзади, очень хотел, чтобы Бог поторопился.

Добравшись до крыши, они стали со всех сторон лестницы строить баррикады. Месс расхаживал среди жутких изваяний, а остальные работали. Месс то и дело поглядывал на клубы тумана. Они уже начали светлеть, и сквозь них был виден молочно-белый шар солнца.

— Скоро появится Босита, — сказал Танд Кармоде. — Тогда мы спустимся вниз и посмотрим, что осталось от нашего мира.

Месс остановился. Глаза его были направлены в небо, но голова была слегка наклонена, как будто он слушал кого-то.

— Мать здесь!

Черты его лица исказились гримасой:

— Я еще не звал ее! Но она пришла!

Остальные молчали. Один из жрецов, бледный, как смерть, поманил всех к себе. Где-то далеко внизу раздалось пение, слабое, еле слышное. Слов было не разобрать, но было ясно, что это песнь торжества.

— Они славят рождение Алгула, — сказал Танд. Он посмотрел на Месса. — Но ведь это невозможно. Ты жив еще!

— Успокойся и слушай, — сказал Месс.

Пение прекратилось. Снизу не доносилось ни звука. В городе тоже было тихо. Танд открыл рот, чтобы спросить что-то, но тут же закрыл его, повинуясь жесту Месса. Прошло несколько минут, в течение которых Кармода пытался понять, к чему прислушивается Месс.

Вскоре он получил ответ. Сначала еле слышно, затем все громче и громче закричал ребенок.

Месс медленно выдохнул:

— Аааах!

Послышался мужской голос, голос карренца:

— Слушай, павший Бог, и вы, кто служит ему! Слушайте! Новорожденный сын Боситы, Алгул, возвещает ваш конец! Слушайте!

Месс крикнул:

— Встань так, чтобы мы могли видеть тебя! Дай мне увидеть своего брата!

Послышался хохот. Алгулист крикнул:

— Ты думаешь, я дурак? Ты убьешь меня и, что еще хуже, убьешь ребенка!

— Голос Абога! — крикнул Танд. Он закричал: — Абог! Ты воплощение зла! Где ваш предводитель Рилг?

— Я убил его во время штурма. Этот идиот мертв, и теперь я предводитель Отцов, которые остались живы!

Послышался смех и плач ребенка, который вскоре стих.

Все бывшие на крыше повернулись к Мессу. Лицо его было бледно, как восходящее солнце. Он сказал:

— Впервые получилось так, что я и мой брат Алгул живем одновременно. — Он обратился к Кармоде: — Это был роковой день, когда ты, Отец, пришел в наш мир. Ты был первым землянином, прошедшим через Ночь. Ты был первым землянином, ставшим Отцом. И с тех пор течение жизни на Каррене изменилось. Ночь кончилась, но борьба будет продолжаться. Она должна была бы кончиться с окончанием Ночи, и на следующие семь лет все было бы ясно. Но теперь родился он, мой брат, Бог Зла. И я жив!

— Сын Боситы, — сказал Танд, — что нам делать теперь? Месс повернулся и медленно пошел прочь. Кармода последовал за ним.

— Сын, что мы можем сделать? Что должен сделать я?

Месс остановился и взглянул на него.

— Может, ты и твоя церковь выиграли свою битву, как выиграл ее Алгул. Нас мало, и мы не можем оставаться на крыше.

— Почему ты думаешь, что их больше, чем нас?

— Посмотри вниз, — сказал Месс.

Кармода перегнулся через парапет. Он ахнул, увидев тысячи мужчин и женщин и даже детей. Он слышал их крики, переходящие в пение.

— Где мои сторонники? — спросил Месс.

— Не теряй надежды, — ответил Кармода.

Он достал из кармана маленькую коробочку, нажал кнопку и начал говорить. Сначала ответа не было. Затем из приемника раздался голос. Кармода взглянул на небо. Солнце отражалось в огромной металлической полусфере, опускающейся в порт, расположенный в двадцати километрах от столицы.

— Это “Аргус”, — сказал Кармода. — Исследовательский корабль Федерации. Он был на орбите и все сотрудники спали, пока была Ночь. Теперь они будут исследовать последствия Ночи. Они помогут нам бежать отсюда.

Корабль завис над замком. Через минуту его огромное тело появилось над крышей. Открылся люк, и оттуда выскользнула гравитационная кабина. Вскоре Кармода, Месс, Танд и жрецы оказались на борту “Аргуса”.

А еще через час корабль опустился на далеком западном побережье континента.

Джон Кармода попрощался с Мессом, когда он и его сторонники покидали корабль.

— Я продолжу борьбу здесь, — сказал Месс. — Это место далеко от Алгула, и у меня будет время собрать силы до того, как он обнаружит, куда я скрылся, и пошлет своих убийц.

— Я бы остался с тобой, — сказал священник. — Но я должен доложить обо всем в Риме, а затем должен ехать туда, куда меня пошлют.

— И что ты доложишь? — улыбнулся Месс.

— Только правду. Вернее то, что я видел и слышал, а это только одна сторона правды. Но я должен тебе сказать, что собираюсь изложить честно и беспристрастно свое мнение, которое состоит в том, что боситизм вовсе не то, чем он себя считает. Это — не высшая религия, призванная заменить все остальное. Она не вытеснит мою церковь. Конечно, боситизм может привлечь много сторонников, но он не является истинной, универсальной верой.

— Почему ты так решил? — спросил Месс с прежней улыбкой.

— Разве может истинный Бог потерпеть поражение от сил зла? И разве может добрый Бог совершить такое злодеяние, заставив всех пережить ужасы Ночи?

— Я — сын Создательницы, — ответил Месс. — Как ваш Христос — сын Создателя. И я не более всемогущ и безгрешен, чем был ваш Христос в своей земной ипостаси. Помнишь, как ваш Христос отругал человека, назвавшего его добрым. Он сказал, что добрый не он, только Бог добрый. Я не Мать Босита, я только ее правая рука, любимая рука. Я верю, что победа придет ко мне. Может, не скоро, но придет. И не только здесь, но и на всех других планетах Вселенной. Мать позволила в этот раз победить Алгулу по своим собственным соображениям, которых мне не понять. Но я разгадаю ее намерения. Она, разумеется, не может быть безразлична к будущему. Ты не думай, что, раз карренская цивилизация рухнула и зло завоевало планету, боситизм надолго исчезнет из Галактики. Могут произойти удивительные превращения и довольно быстро, гораздо быстрее, чем ты можешь вообразить. Ведь в вашей собственной истории не раз были случаи, что порабощенные народы довольно быстро, в течение нескольких лет, оправлялись от поражения и уничтожали своих завоевателей. — Он показал на карман Кармоды. — Ты слушал последнюю главу Книги Света?

— Нет. Я ее прослушаю по пути на Землю.

— Сам не знаю, почему, но я не прослушал ее. Впрочем, у меня еще будет время. Босита посмеялась над тобой, Отец. Может, мы еще встретимся при более благоприятных условиях. Я люблю тебя.

Месс обнял Кармоду и разрыдался. Кармода почувствовал, как слезы жгут ему глаза. Он тоже поцеловал Месса.

— Бог с тобой, сын мой.

Месс пошел прочь. Маленькая желтая птица с черными кругами вокруг глаз описала вокруг него дугу и пропела семь протяжных нот. Месс шел, не оглядываясь на Кармоду. Люк корабля закрылся. Священник поспешил на свое место, так как прозвучал сигнал взлета.

Он вставил катушку в аппарат, надел наушники и начал слушать.

Через час запись кончилась. Дрожащими руками Кармода зажег сигарету.

С мельчайшими подробностями, с именами, с указанием точного времени Месс описал все, что произошло. Все было здесь: и первый штурм, и первое поражение алгулистов. И второй штурм, и беспрецедентное рождение Алгула. И убийство Абогом Рилга, появление “Аргуса”. (Месс предугадал точное время прибытия и точное название корабля, полет на западное побережье).

Затем во впечатляющих апокалиптических красках Месс описал возрождение боситизма из пепла Ночи и его триумфальное шествие по всем планетам. Везде воздвигались замки Боситы и рушились замки старых богов.

Глава заканчивалась так:

“Слушай, Босита! Твоя левая рука больше никогда не возьмет верх над правой рукой!”

Значило ли это, что Алгул потерпит поражение от Месса? Или Месс от Алгула? Или — эта ужасная мысль заставила содрогнуться Кармоду — они объединят свои силы, чтобы завоевать Вселенную?

Кармода положил катушку в карман. Сначала он хотел уничтожить ее, но затем передумал: нужно показать ее Святым Отцам. Пусть решают — публиковать ее или уничтожить.

Но если они решат сохранить ее в тайне, значит, у них есть основания бояться ее? А если бояться, значит — сознательно или бессознательно — они верят, что в ней заключается истина?

Он страстно желал, чтобы они не боялись этой Книги Света.

После долгих размышлений он забылся в неспокойном сне. Голос разбудил его. Он встрепенулся, решив, что это голос миссис Фратт. Тот самый, что угас в глубинах Ночи. Неужели она вернулась, чтобы мучить его? А может, это сама Богиня говорит с ним голосом миссис Фратт.

Нет. Это был его собственный голос. Это говорил он сам, возвращаясь из глубин сна.

— Что же создадут эти Бодрствующие мечтатели? Что-нибудь невообразимо доброе или что-то ужасающе злое?

Как мог он, видевший все, не поверить во всемогущество Боситы? Как мог он считать, что только благодаря случайному совпадению он стал первым инопланетным отцом карренского бога Месса, того самого Месса, который сказал, что он, Кармода, открыл новый путь поклонения Великой Матери, и этот путь ведет во Вселенную.

Как он мог поверить, что только по чистой случайности пророческая Книга, написанная ее сыном, попала именно в его руки, и он стал тем инструментом, которому суждено ознакомить с ней мир? Почему именно ему суждено было стать свидетелем этих событий?

Может, то, что он принял сан Церкви, тоже было устроено Боситой? Может, это она укрепила его в христианской вере, за которую он боролся столько лет — только для того, чтобы теперь сыграть роль Иуды?

— Всемогущий Отче! — взмолился он. — Ты знаешь, почему все происходит! Помоги мне, потому что я ничего не понимаю! Я видел столько великого, что я не могу сопротивляться ему. Ответь мне! Именно теперь я больше всего нуждаюсь в твоей помощи!

Предыдущая Стр. 3 из 23 Следующая

Часть первая

Часть вторая

Летающие киты Исмаэля

Оглавление