По этим случайным обмолвкам было ясно, что в семье не слишком хорошие отношения. Такой вот токсик я чуяла за версту. Даже спросила у их классной Фаины, все ли там в порядке.
«Мать, отчим, — пожала плечами та. — Отец, кажется, умер. А что, проблемы?»
«Да нет. Просто…» — я отползла в окоп.
Отчим? Для меня это слово было как красная тряпка для быка. Хотя быки и не различают цвета. Понимала, конечно, головой, что есть в природе нормальные отчимы, получше родных отцов, но эмоции зашкаливали.
Никогда никому не желала смерти, а вот когда Петюня утонул по пьяни, плакала от радости. Хотя тогда уже год как жила у отца. До сих пор иногда снился кошмар: отвратительные липкие лапы под юбкой, такое же липкое, горячее дыхание на шее, на груди, язык, лезущий в рот. И мать, которая отказывалась меня слушать.
Не смей наговаривать на отца, орала она.
Он мне не отец, рыдала я.
И убежала к настоящему отцу. Сказала что если не разрешит жить у него, вообще уйду на улицу. И плевать, что со мной будет. Может, он и не слишком был рад моему появлению, я никогда не знала, что у него на уме и на душе. Но выгнать меня совесть не позволила. Два года, до окончания школы, я прожила у него, а потом снимала комнату в большой запущенной коммуналке на Ваське. Когда перешла на второй курс, умерла бабушка, его мать, завещавшая мне квартиру на Просвете. С матерью мы практически не общались. После Петюниной смерти она пыталась навести мосты, но я ее так и не простила, хотя прошло почти шесть лет.
В общем, Маша чем-то напоминала мне меня в этом возрасте, уже одного хватало, чтобы держать ее в поле зрения. Ну а в целом преподавать мне нравилось. Я всегда хотела стать учителем. А еще ветеринаром. Но поскольку совместить вряд ли получилось бы, стала учителем биологии. А вот Мишка этого понять никак не мог.
Рит, прости, говорил он, но в школу идут одни лузеры с садистскими наклонностями. Ты, вроде, не такая, значит, надолго тебя не хватит.
Сначала я пыталась спорить, еще когда училась. Потом перестала, поскольку никакого смысла в этом не было. Я заводилась, он злился в ответ, и все заканчивалось ссорой. Поэтому стала просто отключать прием. Он говорил, а я не слушала.
Вообще все у нас складывались непросто. Я его любила, конечно, и хотела быть с ним, но это отношение как к маленькой глупенькой девочке… Особенно когда его отец после инсульта не смог больше работать и передал Мишке управление компанией, сдающей в аренду строительную технику. Тут он и вовсе стал считать себя чрезвычайно взрослым и мудрым. Во всяком случае, по сравнению со мной. В чем-то действительно так и было, но я бы предпочла, чтобы он не демонстрировал это слишком явно и со снисхождением.
— Ну чего ты хочешь, взрослый мужчина, — сказала в ответ на мои жалобы подруга Оля. — Это лучше, чем мальчишки-ровесники, у которых самомнения не меньше, а опыта и знаний ноль.
Возможно, она была права, но мне все-таки казалось, что истина должна быть где-то посередине.
Глава 5
Кеший
Десятый класс остался у меня в памяти как что-то такое… безмятежное. Наверно, у каждого в жизни бывают периоды, когда не происходит никаких выбивающих из колеи событий, как в минус, так и в плюс. Словно плывешь на лодочке по течению, светит солнце, тепло, птички поют. И не хочется думать, что за поворотом начинается стремнина.
Я любил себе Марго, без страданий, без каких-то надежд. Мне было просто хорошо оттого, что она есть, что я могу ее видеть. Учился, занимался с преподами по физике и математике, готовясь потихоньку к ЕГЭ, ходил в тренажерку, тупил в соцсетях. Когда я только пришел в эту школу, меня здорово гнобили, но стоило подписаться в клоуны, отношения потихоньку выправились, стали со всеми более-менее ровными. Близких друзей так и не появилось, но и врагов тоже не было.
А еще я ездил в Сиворицы прыгать с парашютом. Сначала в тандеме с инструктором, потом уже сам, хотя каждый раз требовали разрешение родителей. Вот это был кайф необыкновенный — когда ты у неба на ладони! Об этом никому не рассказывал. Как и о том, что хочу стать летчиком. Блин, Кеший, клоун — какой ты, на фиг, танкист, то есть летчик⁈ Да и уверенности, что получится, не было. Зрение у меня до конца так и не встало. В очках необходимости не было, но все равно не единичка. Для военного стопроцентно мимо, для гражданского могло и прокатить, тем более после восемнадцати собирался сделать лазерную коррекцию.
А вот в одиннадцатом классе стало нервно. Началось с того, что пришел новенький, Сева Мирский. Эдакий наглый мажор, которого выперли из элитной гимназии за какие-то там карточные игрища на деньги. Видимо, обул кого-то не того. Мамаша его была сериальной актрисой, папаша режиссером, и держал он себя так, что веер из пальцев застревал в дверях. Подходящей для него тусы у нас не нашлось, только Леха попытался забраться под бочок, но был послат в далекую страну.
Справедливости ради, этот понтярщик действительно сек в математике и информатике, даже олимпиады какие-то выиграл, а если просили помочь, никогда не отказывал. Но это не делало его приятнее. А еще буквально с первого дня он начал очень жестко и зло выстебывать Машку Маликову, которая отвечала ему тем же. Моя третьеклассная любовь к ней давно прошла, но симпатия осталась, и поэтому Мирскому хотелось от души навешать.
Может, и навешал бы, если бы не одно обстоятельство. За всем этим обменом ядерными ракетами просвечивал жгучий обоюдный интерес. Примерно как в первом классе дернуть за косичку и получить в ответ рюкзаком по башке. Лезть в это без спроса было бы крайне глупо. Я и не лез. Наблюдал со стороны. И видел, что Машка с каждым днем становится все мрачнее. Из-за Мирского-Мерзкого? Или что-то еще?
А наблюдал за ней, походу, не только я. Марго тоже. Наверно, ей казалось, что незаметно, но я был нацелен на нее, как радар, поэтому видел все. И ее задумчивые взгляды в Машкину сторону, и их разговоры после уроков.
Я не знал, в чем дело, но почему-то было… нервно.
Все изменилось в тот день, когда вместо биологии вдруг поставили допы по русскому. Что случилось с Марго, нам не сказали. Неожиданно Машка подошла ко мне и спросила, не знаю ли я, где та живет. Я бы мог, конечно, просто дать ей адрес. Или не дать. Но словно дернуло что-то.
Ок, сказал, но пойду с тобой.
Нет, прямо к Марго я идти не собирался. Просто дошли с Машкой до дома, болтая о чем-то. Уже потом, через много лет, я понял, что тот день стал для меня поворотным. Как железнодорожная стрелка. Мой поезд пошел хоть и долгим объездным путем, но все же к цели. Тогда я об этом даже не думал.
Неожиданно мы подружились с Машкой. Я помогал ей готовиться к ЕГЭ, а еще у меня появился человек, с которым я мог говорить о Марго. У нас организовался свой маленький фан-клуб. А Машка плакалась мне насчет Мирского — тут я не ошибся, интерес действительно был, причем взаимный. Вот только этот крашеный мудозвон закадрил ее подружку Вербицкую. Видимо, назло врагам, приняв наши с ней отношения за бурный роман. Я мог бы, конечно, объяснить ему, что к чему, но, подумав, решил не вмешиваться. Если им надо — разберутся сами. Если нет, то виноватым окажется кто? Правильно, Кеший.
Где-то классе в пятом-шестом у нас было повальное увлечение анкетами — тетрадками с вопросами. И, разумеется, там был вопрос, может ли мальчик дружить с девочкой. Я написал, что не может, потому что или влюбится, или ему станет скучно. Но сейчас ответил бы иначе. Что вполне может — если оба влюблены в других.
Незадолго до своей днюхи Машка сказала, что переезжает в квартиру покойного отца. Там была какая-то очень гнилая история. Я давно понял, что дома у нее нехорошо, но потом она все-таки призналась, что отчим к ней пристает. Видимо, все стало настолько хреново, что мать разрешила ей переехать, даже не дожидаясь окончания школы. С моей подачи устроили почти всем классом в одном флаконе субботник и пати: привели квартиру в чувство и отметили Машкино восемнадцатилетие.
Тогда случилось много всего сразу. Мирский расплевался с Криськой и забился с Машкой, что та не сдаст математику больше, чем на шестьдесят баллов. Если сдаст, он должен был собрать руками все собачье дерьмо в Машкином дворе. Если выиграет… это он сказал ей на ухо. Разумеется, все предположили одно и то же — секс. Озвучил Леха, за что и получил от меня под ребра. Ну а потом мы с Мирским, наверно, впервые нормально поговорили, хотя зол я на него был еще больше, чем раньше.
Математику Машка сдала и вообще набрала на ЕГЭ какие-то сумасшедшие баллы. Она могла быть дико упертой, я уже это понял. Поступила на бюджет в Первый мед, а Мирский собирал дерьмо. После этого у них все завертелось с бешеной скоростью. А я…
На выпускном я признался Марго в любви.
Глава 6
Марго
Все действительно оказалось так, как я и думала. Правда, узнала об этом только через полтора года, когда Маша уже заканчивала одиннадцатый. Наблюдала, как она с каждым днем становится все мрачнее, то и дело проваливается в тяжелые мысли. Да еще и Севка Мирский без конца доставал ее. Там явно была взаимность на уровне начальной школы, когда дергают за косички.
Парень он был интересный, но с педагогической точки зрения дико запущенный, несмотря на внешнее благополучие. Учился хорошо, зато вел себя типично по-мажорски, нагло и вызывающе. Родители развелись, мама-актриса вечно в разъездах, жил со старшей сестрой. Мне казалось, что под этой его бравадой прячется лютое одиночество и обида на весь белый свет. Я даже с их классной Фаиной пыталась разговаривать, но та меня отшила:
«Риточка, ну что ты так беспокоишься? Все у Мирского нормально. Закончит, в вуз поступит. Ведет себя так? Ну а что ты хочешь от парня из такой семьи? Может, перебесится, а может, и нет. А насчет Маши… было бы что, мы бы уже узнали».
Я не могла понять, дура она или просто до такой степени все пофигу. Сама по себе Фаина была теткой незлой и предметником сильным, но вот это ее равнодушие меня выводило из себя. Казалось, что ей не сорок, а все семьдесят, всё давным-давно надоело.