Так я говорил себе, а на языке плавилась горечь. Как будто потерял ее еще раз. Хотя она никогда моей и не была.
И не будет.
И хорошо, что не придет на встречу. Хотелось увидеть ее — и не хотелось. А еще не хотелось, чтобы она видела меня с кольцом. И с Катькой — женой. Хотя Машка ей наверняка сказала.
Встреча прошла в режиме натянутой струны. Интересно было увидеть всех через пять лет, но почему-то я страшно боялся, что кто-то заговорит о Марго. Глупо, нелогично, но новость о том, что она лежит на сохранении, словно сорвала корку с поджившей раны. Я не был уверен, что смогу изображать безразличие, услышав о ней. И не хотел, чтобы Катька это заметила. Тема Марго у нас была табу.
Но о ней даже не вспомнили. Зато интерес вызвали слова Евгеши о том, что Мирский, походу, собрался жениться. Вот тут уже равнодушие изображала Машка, и у нее тоже получилось фигово.
Эх, Маша, Маша, мы снова с тобой в одном клубе. И у тебя кто-то есть, и у меня, а на самом деле… живем дальше. Как можем.
После той встречи прошло четыре месяца, Машка позвонила поздравить меня с днем рождения. Я как раз уходил в рейс, ехал в Пулково, можно было разговаривать без оглядки, не услышит ли Катька.
— Как там Марго, родила? — спросил небрежно, словно между прочим.
— Нет, Кеш, — после секундной заминки ответила Машка. — Снова нет. К сожалению.
— Снова?
— Уже четвертый раз. Там… проблемы. Ни причину выяснить, ни вылечить не могут.
По идее, я должен был вздохнуть с облегчением — но нет. Было дико жаль ее. Радовало лишь одно — если, конечно, тут уместно слово «радовало». Лишь то, что это не смертельно. Ревновал ли я ее к мужу? Нет, это было бы глупо. Искренне хотелось, чтобы она была счастлива. Раз невозможно со мной — пусть с кем-то другим. Но если и это невозможно, главное — чтобы была жива.
Я не назвал бы себя религиозным, не ходил в церковь, но в небе — как на войне. Когда ты отдаешь себя на волю стихии, невозможно не верить. Невозможно не обращаться за помощью к невидимым силам. Каждый вечер я молился — как мог, своими словами. Не только о себе и близких, но и о ней — о Марго.
Глава 10
Марго
Раньше в моей жизни было много чего. Может, иногда даже через край. В какой момент все свелось к воспроизводству? После первого выкидыша? Или после второго? Я и не заметила, как фокус четко сместился в одну точку: на возможность родить ребенка. Работа, которую я, несмотря ни на что, обожала, подруги, книги, байк — все отошло куда-то на второй план. Даже наши отношения с Мишкой сосредоточились на том, получится или нет.
Он не упрекал, нет. Расстраивался, утешал, но я чувствовала этот фон: «Эх, Рита, Рита, даже родить не можешь».
После третьего выкидыша я сказала открыто, что больше и пробовать не хочу. Каждая из трех неудачных беременностей отожрала у меня по такому куску жизни, что непонятно, как вообще осталось желание шевелиться.
Если тебе так вперся этот ребенок, Миша, иди, я не держу. Найди здоровую женщину, пусть родит троих, четверых, сколько там тебе надо?
Нет, отрезал он, я хочу ребенка от тебя. Совсем сдурела, что ли?
После долгих препирательств пришли к компромиссу: ничего специального. Никаких календарей, витаминов, тестов на овуляцию, способствующих поз и прочей лабуды. Но и предохраняться тоже не будем. Вроде и не ждали ничего, но тягостное напряжение не уходило. Каждый раз, когда подбиралось время Ч, не знала, чего боюсь больше: что начнутся месячные или что не начнутся.
Четвертая беременность началась так ядерно, что меня уложили на сохранение уже на девятой неделе. Потом еще раз — на двенадцатой. И еще — на двадцатой. Чувствовала я себя просто ужасно, но врачи говорили, что шанс есть. Если пролежу в больнице до самых родов. Хоть вставать осторожно разрешали, я знала, что некоторые лежат все девять месяцев с ногами, задранными выше головы.
Когда Маша сказала, что их класс собирается в ресторане, и учителей тоже пригласили, я тихо порадовалась, что меня не увидят — вот такую красивую, краше в гроб кладут. Конкретно что Кешка не увидит. Не просто страшную, но и беременную. Пусть лучше помнит ту ведьму Марго, в которую когда-то влюбился. Машка сказала, что он все-таки женился на Кате Татаренко. Вот пусть на нее такую и любуется — отекшую и пузатую.
Меня это не то чтобы задело, скорее, удивило. Кешка и Катя⁈ Вот уж странная пара, совершенно из разных коробочек ложечки. Ну что ж, это его выбор, значит, разглядел в ней что-то.
Мишка приезжал как на работу, через день вечером. Привозил что-то вкусное, сидел, вымучивал какие-то новости, спрашивал дежурно: «как ты?». А я была похожа на маятник, который качается от надежды к полной апатии и обратно.
Врачи говорили: надо дотянуть хотя бы до шести месяцев. До шести месяцев я не дотянула каких-то четыре дня. Малыш уже вовсю шевелился, и я даже знала, что это мальчик. Но в то утро он сидел так смирно, что я испугалась.
Акушерка послушала сердцебиение, нахмурилась и позвонила в кабинет узи.
«Мне очень жаль…» — сказал врач.
Это были уже почти настоящие роды — с капельницей, схватками, потугами. Только я знала, что рожаю мертвого младенца.
Потом я еще месяц лежала в больнице, в другом отделении: пошли какие-то осложнения. Мне было все равно. Провалилась в такую яму отчаяния, из которой никак не могла выбраться. Врачи все так же твердили про «гормональный дисбаланс» и больше уже ничего не обещали. Предлагали суррогатное материнство или усыновление, но Мишка уперся, как баран.
— Миш, ну почему нет? — у меня не было сил ни удивляться, ни возмущаться. — Ну ладно усыновление, но суррогатное-то почему нет? Это же наш ребенок будет. Моя яйцеклетка, твоя сперма, не от донора. Ну да, дорого, конечно, но мы можем себе это позволить.
Однако объяснить он ничего так и не смог. Просто «нет» — и все.
Когда я вышла из больницы, отец подарил мне щенка — карликовую таксу. Я назвала ее Лорой и возилась с ней как с ребенком. Мишка однажды ляпнул что-то про материнский инстинкт и едва успел отскочить. Это было мгновение ничем не замутненной ненависти, и я реально могла его убить. Мы не разговаривали недели две и спали в разных комнатах.
В школе ситуация сложилась непростая. Когда меня последний раз укладывали на сохранение, сказали, что из больницы я до родов уже не выйду. То есть — при удачном исходе, конечно, — сразу в декрет. Поскольку учебный год только начался, мне подыскали замену. И вот такой вдруг пердюмонокль. Может, Валерия и взяла бы меня обратно, но я даже проситься не стала. Нашла другую школу в нашем районе, где остро не хватало биолога-почасовика. Классное я бы сейчас не потянула.
Полгода прошло в каком-то полусне. Я вела свои уроки, гуляла с Лоркой, вылизывала квартиру, тоннами читала слезливые бабские романы. Во всем этом был только один плюс: мы стали предохраняться, и я уже не думала о беременности. Хотя секс стал… таким, наверно, и бывает рутинный супружеский секс на пятом году брака. Четыре неудачные попытки завести ребенка затоптали весь огонь, который был между нами. Остался лишь слабенький огонек, и его хватало лишь на то, чтобы не замерзнуть.
Однако Мишка, походу, не смирился. Через полгода спросил осторожно: а может, все-таки поискать хорошего врача?
— Миша, не начинай! — мгновенно завелась я. — Хороший врач за меня не родит. И ты тоже. Или думаешь, что выкидыш — это как в туалет сходить? Сурмаму ты не хочешь. Значит, тему закрыли.
Но это я так думала, что закрыли. А тема была с этим не согласна.
Мишкин день рождения мы отмечали вдвоем, в ресторане. И как-то так всколыхнулось — сначала романтически, потом резко эротически. Так резко, что и до дома не доехали, припарковались в темном переулке.
— Ритка, мы ни разу не трахались в машине, — сказал он, расстегивая на мне брюки. — Давай ради праздника?
— А резинки? — испугалась я.
— Я успею, — пообещал Мишка.
Но… не успел. Не хотелось думать, что специально. Это было бы слишком подло.
Беременность оказалась самой короткой — меньше двух месяцев.
Глава 11
Кеший
Если бы меня попросили обозначить свою жизнь одним словом, я сказал бы: «рутина».
Это была спокойная однообразная жизнь, без взлетов и падений. То есть взлеты были — но только в буквальном смысле, в кабине самолета. И, пожалуй, лишь самый первый из них был по-настоящему счастьем.
Ёхарный бабай, я лечу!!!
Ну да, с инструктором рядом, но неважно.
Потом и это превратилось в рутину. Особенно когда окончил академию, получил корочки и стал штатным пилотом задохлой частной авиакомпании из самого дна списка. Вторым пилотом, разумеется. Дублером.
Это был обычный старт гражданского летчика без связей. Налетать часы, завести эти самые связи. Со временем стать первым в мелкой частной компании. Или вторым в крупной государственной. Потом командиром на внутренних рейсах. Потом на внешних. Круче всего, конечно, правительственный авиаотряд, но об этом и думать не имело смысла. Тем более риск инфаркта там повышался на порядок.
Время шло как-то само по себе, отщелкивая даты в календаре. Две тысячи двадцать второй год — десять лет с тех пор, как я впервые увидел Марго. Восемь лет после окончания школы и три года после окончания академии. Три года как мы с Катькой поженились. После аспирантуры она защитила кандидатскую, осталась в универе преподавать английский. Ну и все прочее — как у всех. Ковид, война…
Жили мы так же рутинно. Каждый сам по себе. Встречались за столом — поесть и обменяться новостями. Ну и в постели. Причем не каждый день, мне часто приходилось ночевать в гостиницах по всей стране. Практически не ссорились — не было смысла и времени. Если и случались какие-то терки, перетирали за переговорами.
О детях вопрос так и не встал. Я был не против ребенка, но Катька не горела, а я не настаивал. Получится случайно — хорошо. Нет — ну и ладно. Но, походу, она следила, чтобы случайности не случилось.