— «И все засмеялись», — усмехнулась Женька. И все засмеялись. Кроме Платона. Он раздумчиво изрек:
— А все-таки какие же мы свиньи…
— Почему? — изумился Кустик.
— Лопаем угощение человека, у которого до сих пор даже имя не спросили…
— М!.. — Тина кокетливо приподнялась. — Правда. Но тогда мы должны сперва сами… как нас зовут…
— А я уже знаю! — обрадованно сообщил Шурка. — Только одно не понял: «Кустик» или «Костик»?
— Вообще-то это существо — Константин, — разъяснила Женька (и опять встретилась с Шуркой глазами, и он потупился). — А «Кустик» потому, что такая бестолковая растительность на голове.
— Да. И горжусь, — заявил Кустик.
— А я — Шурка… — Это у него легко получилось, без смущения. И он опять посмотрел Женьке в глаза. Она неуверенно спросила:
— Наверно, лучше «Шурик»?
— Нет! — Он дернулся, как от тока. — Это… не лучше. Это я не терплю.
Все теперь молчали неловко и удивленно. И Женька — она словно слегка отодвинулась. И спасая себя от возникшей отчужденности, Шурка признался тихо и отчаянно:
— В интернате дразнили… «Шурик-жмурик-окачурик»… Словно знали заранее…
— Что… знали? — шепнула Женька.
— Ну… что чуть-чуть не окочурюсь. Меня ведь буквально с того света вытащили. В клинике…
И не было уже отчужденности. Наоборот… И Женька тихонько спросила:
— Из-за сердца?
— Ну… да. А еще из-за травмы. Я угодил под машину. И сперва все решили, что конец…
С минуту опять молчали. С пониманием. Наконец Платон встряхнулся:
— А теперь-то как? С тобой все в порядке?
Кустик хихикнул. Вроде бы не к месту. Шурка глянул удивленно.
— Не обижайся, — быстро сказала Женька. — Просто смешно получилось, это у нас тоже поговорка такая: «С тобой все в порядке?»
— И еще: «Увидимся позже», — добавила Тина. — Это в американских фильмах все время такие слова говорят. С попугайной настойчивостью…
— Терпеть не могу это кино! — в сердцах выдал Шурка. — Все время стрельба по машинам! И по людям…
— Ага! — встрепенулся Кустик. — Ды-ды-ды! Бах-бах! «С тобой все в порядке, милый?» — «Да, дорогая, увидимся позже!»
— «И все засмеялись», — через силу улыбнулся Шурка.
— Нет, но с тобой-то все в порядке? — повторил Платон. — Дело в том, что мой дядя очень хороший кардиолог…
— Сейчас все нормально. Спасибо. Меня лечили хорошие…. кардиологи. А потом специально родственницу отыскали, потому что в интернате больше нельзя. Там и здорового-то со свету сживут…
Опять все помолчали, как бы впитывая в себя Шуркины беды. Женька наконец осторожно призналась:
— Мне, например, «Женька» нравится больше, чем «Женя». У Евтушенко такие стихи есть, вернее, песня: «Девчонка по имени Женька»… Меня и мама так зовет…
И тогда… Тогда он сказал то, чего не говорил никому: ни бабе Дусе, ни Гурскому, ни… А какое еще «ни»? Больше никого и не было. Он всегда молчал об этом, а здесь, на пыльном пустыре, горьким шепотом сказал почти незнакомым мальчишкам и девчонкам:
— Меня мама звала «Сашко́». Только это давно. Я почти и не помню…
И долго было тихо — слышались только в отдалении свист и чириканье волнистых попугайчиков.
Наконец, героически спасая всех от этой тишины, Тина завозмущалась:
— А я терпеть не могу свое имя Алевтина. Сокращенное гораздо лучше. А этот вот… он все время дразнится. — Тина мимо Шурки ткнула в Кустика пальцем.
— Имейте в виду, она сама ко мне пристает! — торжественно объявил Кустик.
Беседа беседой, а мороженое съели быстро. Покидали скомканную обертку в ближнюю мусорную кучу. И в этот момент явилась компания «крутых». Мордастые, в кожаных безрукавках, с банками пива в охапках.
— Эй, головастики, чего тут мусорите! Брысь отсюда!
Пришлось отойти. Ник все — таки сказал издалека:
— Купили, что ли, это место, да?
Один «крутой» обернулся, пообещал добродушно:
— Отдавлю язычок. И еще кое-что…
И Шурка не выдержал:
— Мафиози недострелянные!
И, конечно, — сразу в бега. Дружно, все шестеро. Вдоль бетонной решетки, мимо ларьков и торговцев курами. «Крутые» гнались недолго, потом беглецов уже просто страх подгонял. Напополам с весельем. До той поры, когда Шурка споткнулся и пузом проехался по утоптанной обочине. Это было уже в Огородном переулке.
Шурку подняли.
— Опять до крови. Локоть, — сочувственно сказал Кустик.
— Ох, да локоть-то заживет. А вот это… — Шурка поднял левую ногу. Подошва кроссовки была оторвана от носка до середины. Болталась, как собачий язык.
Ник тихо свистнул. Женька велела:
— Шурка, сними. Дай… — Она взяла пыльный башмак. — Платон, у тебя универсальный клей есть. Помнишь, ты Кустику сандаль чинил?
— Сделаем, — пообещал Платон. — Пошли.
И пошли. И Шурка был рад, что есть причина подольше не расставаться с ребятами. Он шагал рядом с Женькой — одна нога босая, а кроссовка в руке: хлоп, хлоп подошвой.
— Мне это что-то напоминает, — осмелился пошутить Шурка.
— Что?
— Чей-то язык. В окошке…
— Ну, вот… — Женька притворно надула губы. — Еще один дразнильщик-любитель, вроде Куста…
— Больше не буду… Ой… — Глядя на Женьку, вперед он не смотрел и чуть не наткнулся на мальчишку. На небольшого, лет восьми. В разноцветном «мультяшном» костюмчике — вроде того, какой чуть не купила Шурке баба Дуся. Желтоволосый и желтоглазый мальчишка стоял на пути робко и в то же время упрямо. Вздернул острый подбородок.
— Тебе чего, мальчик? — осторожно спросила Женька.
— Скажите, п-пожалуйста… Вы идете с птичьего рынка?
— Да…
— Скажите, пожалуйста… — Он говорил сипловато и старательно выговаривал слова. Наверно, чтобы подчеркнуть важность вопроса: — Вы не встречали на рынке рыжего щенка с черным пятном на ухе? Ухо висячее, а шерсть лохматая…
Все запереглядывались.
— Нет. Не встречали. К сожалению, — огорченно и очень серьезно проговорила Женька. И Шурка почувствовал, что ей хочется присесть перед мальчиком на корточки и взять его за руки.
Шурка сказал виновато:
— Там всяких щенков много, но рыжий с черным пятном не встречался. Я бы запомнил… Мы бы запомнили.
— Украли, да? — сочувственно спросил у мальчишки Кустик.
— Скорее всего, да… Или сам убежал. Глупый еще… — Мальчик переводил с одного на другого внимательные желтые глаза. Потом потупился.
— Может, еще прибежит, — неуверенно утешил Ник.
— Едва ли он сам найдет дорогу. Скажите, пожалуйста… — Маленький хозяин щенка опять поднял взгляд. — Вы сможете бросить в почтовый ящик открытку, если случайно его встретите?
— Что за открытка? — со строгой ноткой спросил Платон.
— Вот… — Из разноцветного кармана мальчик вытащил пачку почтовых карточек. Одну протянул Платону. Все сдвинулись.
Адрес был написан печатными буквами:
«Местное. Ул. Камышинская, дом 8, кв. 3. Грише Сапожкину».
А на обороте:
«Твой щенок нашелся. Приди за ним на улицу …, в дом …, кв…, к…»
— Вы, пожалуйста, заполните пропущенное и бросьте, ладно?
— Ладно. Если встретим… — вздохнул Ник.
— Только я… к сожалению, не могу гарантировать вознаграждение… — Мальчик опять стал смотреть под ноги.
— Обойдемся, — сказал Платон. — А как зовут твоего щенка?
— Рык… Ну, от слова «рычать». Только он еще не умеет…
— Ладно. Если найдем, известим, — пообещал Платон (а в голосе его не было надежды). — Может, сами приведем по адресу. Это ты и есть Гриша Сапожкин?
— Да, это я. — Он обвел глазами каждого.
— Ладно, Гриша. Может, нам и повезет. Не горюй…
Они оставили грустного разноцветного мальчика посреди переулка и минуты две шли молча. Будто сами потеряли щенка. Наконец Платон предложил:
— Пойдем по Березовской, поближе к Буграм.
— Пошли, — отозвалась Женька. А Шурке объяснила: — Бугры — это такие пустыри. Вон в той стороне. Мы там часто играем. Это место… ну, не совсем обыкновенное.
— Почему?
— Ну, оно такое…
— Вон, смотри, самолет летит! — оживился Ник. — Видишь? А когда он полетит над Буграми — исчезнет.
— Совсем?!
— Не совсем, а для наблюдателей, — объяснил Платон. — Видимо, рефракция атмосферы.
— Потому там и пришельцы приземляются, — вставил Кустик.
— Чучело, — сказала Тина.
— Слышали? Она опять первая обзывается.
— Ой, правда! — удивился Шурка. — Не стало самолета!
— Он теперь только там, у полосатой трубы появится, — с некоторой гордостью сообщил Платон. Словно сам был автором фокуса.
— У какой трубы? Вон у той?
— Да нет! Левее, где облако…
Облако показалось Шурке похожим на лопоухого щенка. И, видимо, не только Шурке. Ник вдруг проговорил, как Гриша Сапожкин:
— Скажите, п-пожалуйста, вы не видели рыжего щенка с черным пятном на ухе?
Все опять помолчали.
— Знаете что?! — Кустик вдруг завертел клочкастой головой. — А может, он как раз и есть инопланетянин?
— Кто? — без особого удивления сказал Платон.
— Ну, этот… Гриша.
— Перегрелся ты, бедный, — пожалела Кустика Тина.
— Сама ты перегрелась! Вы разве… сами не заметили?
— Что? — осторожно спросил Шурка.
— Ну, какой он… не приспособленный к земным условиям. Беззащитный.
— Господи, а сам-то ты… — со стоном сказала Женька.
— А что я?.. Ну и что! А вы много про меня знаете?! Может, я тоже… Вот улечу однажды в другое пространство!
— Только попробуй, — сказал Платон. И почему-то посмотрел на Шурку.
4. Дразнилки и щекоталки
Платон жил недалеко от Женьки. Дом его — просторный, старый, с верандой и высоким крыльцом — стоял в глубине двора, среди корявых густых яблонь.
На крыльцо вышла очень пожилая дама с седой прической.
— Здрасьте, Вера Викентьевна! — хором сказали все, кроме Шурки. А Женька Шурке шепнула:
— Это его бабушка.
— Здравствуйте, племя младое…
— Бабушка, это Шурка… — Платон тронул его за плечо.