Обозлившись на Тому, на всех людей на свете, Вася надвинул на самые брови папаху, вскинул саблю и вприпрыжку помчался искать дедушку.
— Я — Чапай! Я — Чапай! — кричал Вася. — Любому злодею голову отсеку! Отсеку! От-секу!
Из крапивных зарослей во все стороны летели зелёные клочья.
В это время на тропинке показался третьеклассник Сенька Морозов, председательский сын, по прозвищу Дед-Мороз. Он солидно вышагивал с походной сумкой-планшеткой на боку.
Увидев Васю, Сенька остановился. Сморщил маленький, похожий на редиску, нос и ехидно засмеялся:
— Тоже мне «Чапай»! С деревянной саблей…
— Ну и что! — отозвался Вася. — У тебя и такой нет!
— Зато у меня есть тачанка! — Сенька гордо поднял свой нос-редиску.
— Ха! Так я тебе и поверил!
— Не веришь — и не надо! Сам скоро попросишься на мою тачанку!
Сенька тряхнул сумкой и скрылся.
Вася приуныл. Воевать с крапивой охота пропала. Он сунул саблю в картонные ножны и побрёл по дну оврага домой.
ВО СНЕ И НАЯВУ
Дедушка Анисим спросил Васю, отчего он такой угрюмый.
— Тачанка наша пропала, — хмуро ответил Вася.
— Как это пропала? — удивился дедушка. — Я её в ремонт отправил. Обещали, будет как новенькая.
— И скоро?
— Через день, два…
Тут Вася не выдержал и рассказал про Сенькину тачанку.
Усы у дедушки зашевелились и весело поползли в стороны.
— Хвастун твой Сенька! Просто-напросто дразнит тебя, — сказал дедушка. — Услышал от отца про тачанку и задумал подзадорить внука чапаевца. А ты и поверил!
Дедушка весело прошёлся рукой по усам. Они у него русые, со вздёрнутыми кончиками. Похожи на чапаевские.
— Когда я вырасту, — сказал Вася, — я тоже усы заведу себе!
Дедушка усмехнулся:
— На Чапаева можно быть похожим и без усов. Не в них дело!
Вася и сам знает: дело не в усах. Главное — быть храбрым. Вася не трус. Он ни собак, ни лягушек не боится. Если, чего недоброго, враги снова войной пойдут на нашу страну, Вася так им всыплет, что они разбегутся, как разбегались беляки от чапаевской тачанки. Вася сто раз видел и Чапаева на тачанке, и его бойцов с ружьями, и удирающих белогвардейцев. В кино показывали. А однажды он сам себя в настоящем бою увидел: Вася строчил из пулемёта, а Чапаев рядом ему рукой указывал, куда стрелять надо. Белый офицер саблей рубанул. Упал Вася на землю, глядит — локоть в крови. «Дедушка! Ранили меня!» — застонал Вася. И только тут заметил, что лежит на полу. Над ним — дедушкины усы. «Какой там ранили! — топорщились усы. — Протри глаза, вояка! Это ты с кровати ухнулся…»
На другой день Вася улёгся пораньше, чтобы зарубить того, кто его ранил. Но он ему не приснился. И самого себя на тачанке больше не увидел. Такая досада!
Проснувшись, Вася спросил дедушку:
— Если бы война была, взял бы меня на тачанку?
— Почему бы и не взять! — ответил дедушка. — Парень ты лихой, на чапаевских детишек похожий. Помню, как я их однажды, ещё в гражданскую, на свою тачанку посадил. Пришлось нам вместе в боевой операции участвовать.
— Вот это да! Расскажи, дедушка!
— Что ж, рассказать, пожалуй, можно, коли интерес проявляешь. Только ты, Васятка, внимательно слушай и мой рассказ на ус наматывай.
— У меня ж усов нет…
— А это так говорится — «на ус наматывать». Значит, слушай и запоминай. Глядишь, в жизни сгодиться может…
Не сразу и не вдруг наша тачанка боевой стала. Когда-то была она просто-напросто крестьянской бричкой на четырёх колёсах и с лёгким кузовом. Сельские мужики возили на ней сено с лугов, дрова из леса, на ярмарку за товаром ездили, мальчишек по селу катали в праздник. А в гражданскую войну Чапаев эту бричку, быструю да разворотливую, в военных целях стал использовать. Бойцы на бричку пулемёт поставили, и стала она тачанкой.
Пуще дьявола страшились белогвардейцы красноармейской тачанки. Пытались они её в степи выловить. Да где там! Ни для сабли, ни для пули она недосягаема. А стоит белой коннице приблизиться — пулемёт: тра-та-та, тра-та-та… Никакого подступа! Оттого и жаловал Василий Иванович тачанку, завсегда её впереди строя пускал, когда в атаку шли.
Одна такая тачанка в дивизии нежданно-негаданно оказалась. Мы тогда белоказаков из деревни выбили и расположились на отдых. Вдруг слышу, кто-то меня окликает:
«Эй, паренёк!»
Мне тогда, как и боевому дружку моему Андрейке Желтову, шестнадцать лет было. Мы с ним по одному годку себе надбавили, чтобы в Красную Армию попасть, и не любили, чтобы нас вот так, «пареньками», окликали.
Обернулся я, гляжу — старичок. Седенький такой, густобровый. Морщинки по лицу. Рубаха на груди цветочками вышита. Оказалось, переселенец украинский, мастеровой.
«Не нужна ли тебе, юный товарищ, — спрашивает, — бричка на рессорах? Без дела она стоит. Сын в Красную Армию подался. Лошадь взял, а бричку оставил. Кому она, без коня-то, надобна? У вас же вон сколько лошадок! Есть кого в парную бричку впрячь. Берите. Пригодится в бою».
Пошёл я к нему во двор, глянул я на бричку и обомлел — высокая и статная, спинка и грядки по бокам лаком покрыты, разноцветными красками расписаны. На дощатой спинке лето нарисовано: лучистое солнце, зелёный луг, цветы и высокий сноп пшеницы в поле. Краска поблёскивала, словно только вчера её на дерево нанесли. Красотища — лучше не бывает!
«Спасибо, — говорю старику. — Уважил. Забираю твою тачанку для сражения за мировую революцию».
Принял я от старика необходимую упряжную сбрую, и тут же мы с Андрейкой расседлали вороных коней своих, впрягли в тачанку. Только выехали, глядь — Чапаев навстречу. Остановились. Оглядел он тачанку со всех сторон.
«Ход пружинистый, на рессорах! — сказал одобрительно. Потом, прищурившись, стал картинку на спинке смотреть. — Размалёвано что надо! — оценил радостно. — Вот за такую красу земную, за счастье рабоче-крестьянское мы в бой идём, кровь проливаем. Со смыслом картинка. Только не мешало бы близ солнца красную звезду изобразить. И будет она как солнце революции! Звезда на тачанке непременно должна быть!»
Разыскали мы в деревне богомаза, краской у него разжились, звезду нарисовали, как Чапаев велел. По всем правилам. Засияла она на тачанке пуще солнца вешнего.
Утром, когда мы возле штаба проезжали, окликнул нас Чапаев, позвал к себе. Видим — не в духе он. Лицо почернелое, озабоченное. Кончики усов нервно дёргаются.
«Сообщение от разведки поступило, — говорит — белогвардейская банда в тылу у нас объявилась, к Вязовке приближается. У меня там жена с детишками. Схватят — не помилуют. А я не смогу помочь. Приказ получен — дальше врага гнать, на Уральск наступать. Мы всей дивизией вперёд пойдём, а вам даю такое задание: мчитесь на тачанке в тыл. В Вязовке мужиков предупредить надобно. Сообща будете действовать. Тогда бандитам несдобровать. Задача ясна?»
Отвечаем с Андрейкой в один голос:
«Так точно, ясна!»
Исполнили мы чапаевское поручение по всем правилам. Ещё на подступах к Вязовке, в степи, ошпарили бандитов пулемётной очередью, а затем сельских мужиков на ноги подняли. Разумеется, про чапаевскую семью не забыли. Жена и детишки его нашему приезду рады были. Младший чапаевский сынок Аркашка прыг в тачанку! За ним — шустрая Клава. Рядом со мной уселись на кучерских козлах. А десятилетний Саша ни в какую не желал из села уезжать.
«Прыгай, — кричу ему, — живее! Кругом по степи бандиты рыскают. Вот-вот сюда нагрянут».
А он мне категорически:
«Папа никогда от белых не прятался. И я не испугаюсь. Езжайте одни, а я белогвардейцев бить буду».
Я ему:
«Чем же ты их бить-то будешь? Палкой, что ли? У тебя же ни ружья, ни сабли».
Саша схватил крестьянскую косу и над головой вскинул:
«Коса острее сабли! — закричал. — И близко не подпущу!»
Вижу, парень не шутит. Готов всех бандитов, какие есть, покосить. Как же мне его в дивизию к отцу доставить? И тут Андрейка Желтов верный подход к мальчику нашёл.
«Чем косой махать, — говорит, — лучше на тачанке из пулемёта стрелять. Садись рядом. Будешь за пулемётчика».
Саша ему:
«А не обманете?»
Андрейка поклялся:
«Честное чапаевское!»
Саша косу в траву бросил — и к нам, на тачанку.
Помчались мы, а вместе с нами — мужики на конях. Нагнали белобандитов. Андрейка из пулемёта строчил, а Саша ленту с патронами подавал. Малыш Аркашка во всё горло вопил:
«Ур-р-а! Бей их! Долой кровопийцев!»
Понравились мне чапаевские детишки. Что Саша, что Аркашка, что Клава — все стойко держались. Пули над головами свистели. А им хоть бы хны. Бесстрашные. В отца.
Когда мы с бандой покончили и чапаевскую семью в штаб доставили, Василий Иванович нам благодарность в приказе объявил. Он так сказал:
«Лихая тачанка! Революционная! Недаром красная звезда на ней горит. Пусть и дальше так же отважно революционному делу служит!»
В каких только переплётах не побывала наша тачанка, а выдержала. И после войны не переставала людям служить. Пришлось, правда, заново перестроить тачанку, чтобы можно было запрягать в неё не две, как прежде, а одну лошадь. Каждую осень колхозники отвозили на повозках собранный урожай. Впереди хлебного обоза шла наша тачанка. Над ней развевалось шёлковое красное знамя, полученное колхозом за ударный труд. Потом, когда стали возить зерно на грузовиках, пришлось поставить бричку на заслуженный отдых. Вот с той поры и стоит под навесом. Гляну на неё и прошлое вспомню. Что и говорить — героическая тачанка!
ВСЕ ЧЕТЫРЕ КОЛЕСА
Неделя прошла, а комбайны в поле как стояли, так и стоят. Вася ждать устал, когда они работать начнут.
Спать все эти дни он ложился поздно и заснуть долго не мог. Всё думал о том, как помчится он на тачанке в дальний край поля, к отцовскому комбайну. Отец увидит Васю с дедушкой и спросит удивлённо: «Откуда диво такое? Тачанка же без колёс была. Видно, для важного дела её починили?» А Вася ответит: «Наша тачанка не только боевая, а ещё и трудовая! На ней колхозники когда-то хлеб возили. Вот и мы приехали помогать тебе!»