— Не вертись под ногами! Лошади этого не любят.
— Мне же дедушка разрешил запрягать. Не тебе одному.
— Научись сначала, а потом лезь! — пробурчал Сенька.
Вася обиженно хлопал глазами. Вот-вот слёзы выступят.
Сенька сменил гнев на милость:
— Ладно. Так и быть, разрешаю запрягать. Только, чур, к лошади близко не подходи.
— А как же запрягать, если не близко?
— А вот так. Пока я с хомутом вожусь, ты мне седёлку приготовь.
Вася схватил тяжёлое седло и понёс Сеньке.
— Вот бестолочь! — отчаивался Сенька. — Нам же не верхом ехать. Не седло нужно, а седёлка с чересседельником… Да вон же, у твоих ног чересседельник валяется…
Но и тут Вася оконфузился — вместо чересседельника подал Сеньке лошадиный подбрюшник.
— Может, ты не знаешь даже, что такое походня с вытаской? — насмешливо спросил Сенька.
— Не знаю, — виновато заморгал Вася.
— В таком случае ступай вон к тому дяденьке, что под комбайном лежит, и спроси у него походню с вытаской.
— А у него есть?
— Нет, так у других попросишь. Без этого нам не обойтись. Главное — понастырнее будь!
Подбежал Вася к комбайнеру и громко сказал:
— Дайте походню с вытаской!
— Походню, да ещё с вытаской? — чему-то засмеялся дяденька и вылез из-под комбайна с гаечным ключом в руке. — Видишь, у меня ни походни, ни вытаски. Один ключ.
— У кого же попросить?
— У трактористов. Не дадут — ступай к кашеварке тёте Капе. А за вытаской потом ко мне придёшь. Так и быть, уважу твою просьбу.
Весёлые парни-трактористы посылали Васю то к одному, то к другому. Но никто походни ему не дал. Вася бегал туда-сюда — и всё попусту. Румянощёкая тётя Капа не сразу поняла, о чём он её просил. И лишь после того, как Вася назвал второй раз, вдруг вспомнила:
— Как же, как же! Точно с такой просьбой в прошлом году ко мне Сенька Морозов обращался. Наверное, это он тебя надоумил?
— Он. Говорит, без походни и вытаски нельзя лошадь запрягать.
— Походню-то ты уже получил, — ухмыльнулась тётя Капа.
— Да нет же, не получил!
— Трактористы гоняли тебя по полю?.. Вот видишь — гоняли. Ноги, поди, гудят от усталости… Ходил много, а проку никакого. Вот это и есть «походня».
— Мне вытаска нужна, — пролепетал Вася.
— Очень нужна?
— Очень!
— Ну что ж, Сенька в прошлом году от меня хорошую вытаску получил. В таком разе вот и тебе моя вытаска!
И тётя Капа потянулась пальцами, испачканными мукой, к Васиному уху. Слегка потрепала его и сказала, оправдываясь:
— Чего просил, то и получил. Хорошо ещё, что на меня нарвался. Другой бы тебе такую вытаску устроил! Целый бы день ухо горело. Запомни: никакой «походни» с «вытаской» нет и не было. Озорники трактористы для неумех такую шутку придумали… Не обижайся!
Смущённый Вася побрёл обратно к тачанке. Знакомый комбайнер издали увидел его и крикнул:
— Чего ж за вытаской не приходишь?
Вася не стал ему отвечать, а Сеньке, который без него успел запрячь Буланого в тачанку, сказал с обидой:
— Издеваешься, да? Самому бы тебе так…
— И я прошлым летом за походнёй бегал. Урок на всю жизнь! А теперь вот и тебе досталось. В другой раз не будешь лошадиную сбрую с «походнёй» путать.
Подошёл дедушка Анисим, потрогал хомут на лошади, хмыкнул в усы:
— Болтается. Супонь потуже затяни… Васю учишь, а сам… Непорядок! Если у тебя ботинки расшнурованы, далеко ли убежишь? То-то и оно! Запрягать надобно по всем правилам. На худой сбруе и выезд плохой!
И он стал обучать ребят запрягать Буланого. Потом показал, как править лошадью — без резкого дёрганья, без окриков.
На место ездового дедушка сажал то Васю, то Сеньку, то других мальчишек. Берясь за вожжи, они по очереди надевали папаху-чапаевку. А дедушка ходил в стареньком картузе.
Лошади день за днём привыкали к маленьким ездовым, не брыкались, когда их запрягали, и в пути вели себя послушно. Стоило только слово сказать, переходили с шага на рысь, сворачивали куда нужно. И лишь Буланый не любил, когда ему хомут на шею натягивали. Но Вася всегда держал в кармане сахар. И обычно это помогало. За сахар Буланый покорно слушался Сеньку и Васю, выполнял любое их приказание.
Какое бы дело ни поручалось пионерским тачанкам, мальчишки принимали его как неотложное боевое задание. Да и дедушки Анисим вдруг почувствовал себя военным командиром, по-молодецки подтянулся, усы лихо закрутил, рубаху перепоясал широким офицерским ремнём — хоть сейчас в бой!
Когда понадобились дрова для школы, он повёл отряд в лес, как в атаку, скомандовал зычным голосом:
— Вперёд! Отобьём у противника горючее.
Стали ребята сгребать в копны скошенную траву на лугу, дедушка — вместе с ними. Работает и приказывает:
— Чапаята! Воздвигнем оборонительный рубеж из сена!
Председатель колхоза товарищ Морозов попросил отправить в поле тракторные детали. Дедушка распорядился по-военному:
— Доставить «боеприпасы»! По тачанкам!
Такая жизнь мальчишкам нравилась. Они чувствовали себя лихими чапаевцами и старались вовсю. Тачанки носились по степи быстрее ветра.
Накануне уборки хлеба дедушка Анисим поручил Васе и Сеньке проверить, всё ли в порядке на дорогах, по которым автомашины повезут зерно нового урожая.
Когда адъютанты проезжали через речку Весёлку, осмотрели со всех сторон мост. Он во многих местах прогнил. В тот же день по вызову дедушки Анисима сюда пришла бригада строителей и отладила мост. Васе было очень приятно, когда бригадир, как взрослым, пожал им с Сенькой руки.
И в километре от речки Весёлки дорога оказалась не в порядке. Сплошные рытвины и ямы. Тачанку, как корабль в бурю, кидало то вверх, то вниз. На обочине Вася даже шлёпнулся в лужу.
— Здесь машины на элеватор поедут, — сказал он, отряхиваясь. — Зерно во все стороны разлетится.
— Ну, ты молодец, соображаешь, — похвалил его Сенька. — Надо дорожников предупредить.
— А зачем дорожники? Мы и сами можем. Лопат в бригаде сколько угодно.
— Дело говоришь, — снова согласился Сенька. — Позовём ребят. Одним не управиться.
И пять тачанок включились в работу. С берега Весёлки мальчишки привезли булыжник, песок. Вооружившись лопатами, засыпали все ямины на дороге. Потом по совету дедушки Анисима стали ставить дорожные знаки.
Перед оврагом, который вплотную подступал к дороге, поставили щит со словами: «Шофёр, будь осторожен! Объезд вправо», а на взгорье, у реки, появился другой щит: «Впереди — крутой спуск. Водитель, смотри в оба!»
Дедушка Анисим удовлетворённо сказал:
— По-хозяйски поступаете, товарищи адъютанты!
ХОЛМИК В СТЕПИ
Утром от председателя колхоза товарища Морозова поступил приказ: срочно отвезти фанерные щиты и банки с краской в село Сормовка, где открывался новый клуб.
Фанеру дедушка сложил у Васиных ног, за козлами, а банки спрятал в деревянный ящик, привешенный к заднику тачанки.
— В Сормовку проложена окружная дорога, — объяснил дедушка, — но мы по ней не поедем. Повезём клубный груз прямиком через степь, чтобы путь сократить. За мной чапаята!
Сенька плотно натянул ремённые вожжи. Буланый, весело всхрапывая, помчался во весь опор, вынес тачанку на изволок, перемахнул через придорожную канаву и, не сбавляя бега, повернул в Сормовку. Село смутно виднелось вдали, на склоне широкого и круглого, как хлебный каравай, кургана.
Не проехали они и половины пути, как вдруг дедушка приказал Васе остановиться возле одинокого дуба в степи.
Вася осадил коня, огляделся.
Даль сняла призрачно, заволакивалась дымкой. И Вася подумал, что дедушка затем и остановил тачанку, чтобы полюбоваться степным привольем.
Но дедушка даже не глянул на степь. Слез с повозки, подошёл к дубу, сиял картуз с головы. Он долго стоял неподвижно и смотрел себе под ноги.
И тут только Вася заметил невысокий обелиск под деревом, в кустах. Из-под каменной серой плиты, заросшей травой, кровавыми крапинками выбивались цветы верблюжатника и серебристые былинки ковыля.
Ребята молча сгрудились вокруг дедушки Анисима. Он кивнул на обелиск и тихо сказал:
— Могилка дружка моего, чапаевца, ротного запевалы Андрея Желтова…
Дедушка помял в руке картуз, задумчиво огляделся вокруг и стал рассказывать.
Василий Иванович послал нас в боевой дозор. Мы с Андрейкой затаились тут, под деревом, а другие красноармейцы — вон в той канаве. Сейчас она сплошь заросла, а в ту пору была глубокая.
Андрейка устроился возле пулемёта на тачанке.
«Я ведь сегодня именинник, — сказал он мне. — Эх, и гульнём же мы с тобой, Анисим, вечером! Все песни наши любимые перепоём!»
Вдруг видим — белоказаки впереди. Пыль по степи завихрилась. Андрей мне:
«Погоди стрелять, пусть подойдут ближе. А то на всех патронов не хватит…»
Смотрим, казаки уже совсем рядом. Слышно, как похрапывают кони, звякают копыта. Справа красноармейцы начали палить густо. Казаки шарахнулись от них в нашу сторону. Я за пулемётом, Андрейка ленту подаёт… Начали…
Много беляков покосили мы тогда. Заставили отступить казаков. Но трое как-то прорвались. А нам уже и отбиться нечем — кончились патроны. Андрейка схватил незаряженную винтовку, размахнулся да как двинет всадника по голове. Тот саблю выронил и с коня кувырком. Второй подоспел. Андрейка и его прикладом. А третий издали в нас гранатой…
Очнулся я — лежит мои Андрейка. Голова окровавлена…
Похоронили мы его здесь, под дубом, который тогда был таким же молодым, как и Андрейка. Моему другу в тот день исполнилось ровно семнадцать… Да-а-а, много холмиков понасыпала в этой степи война…
Голос у дедушки дрогнул, осекся. Он вынул из кармана кисет и принялся набивать трубку. Пальцы не слушались его. Мелкие крошки табака сыпались на сапоги.
Ребята сбегали в поле, принесли охапку степных колокольчиков, и бугорок под деревом стал лилово-синим.