Одиссей отправляется в путь и сразу же попадает в кораблекрушение, первое в длинном ряду катастроф. «Одиссея» — это худший учебник навигации.
Одиссей оказывается у феаков, которые считались посредниками между богами и людьми и обеспечивали связь между ними. Как прогулочные кораблики, только не по Сене, а в высшие сферы, плюс не такие уродливые. У них блаженная жизнь, они плавают меж двумя мирами. Афина делает все, чтобы помочь потерпевшему кораблекрушение Одиссею. Эта «совоокая» богиня устраивает забавную встречу с Навсикаей, дочерью царя феаков Алкиноя. Полуголый Одиссей прячется в кустах, пугает девушек, сопровождавших Навсикаю, которые разбегаются во все стороны, как белые гусыни в католическом монастыре. Но Одиссей нравится Навсикае, потому что произносит перед ней прекрасную речь. Слова соблазняют, напоминает нам Гомер. И некрасивые люди это знают: Серж Генсбур точно читал Гомера! Как одна речь изменила ход Троянской битвы, так другая спасла потерпевшего кораблекрушение Одиссея.
Одиссея ведут во дворец царя, который обещает ему свою помощь. Одиссею дадут корабль и помогут в его возвращении. Алкиной готовит для своего гостя корабль и пир, даже не зная, кто он. Возможно, именно так принимали бы в древнем мире сегодняшних средиземноморских беженцев. Во времена Гомера чужестранцев было мало. Они были редкостью.
Придворный певец поет на пиру о ссоре Ахиллеса и Одиссея. Да ну? Серьезно? О ссоре Ахиллеса и Одиссея? В «Илиаде» об этом ничего не сказано, зато этот эпизод — ключевой в «Одиссее», потому что Одиссей, слушая аэда, понимает, что вошел в историю. Людская память отводит ему свое место. Одиссей чуть не утратил с Калипсо всю свою силу! А тут он обретает уверенность в том, что вдруг стал стал кем-то важным, а ведь до этого чуть вообще не утратил себя.
Певец рассказывает о троянском коне. Одиссей, инициатор этой военной хитрости (о которой в «Илиаде» нет ни слова), не может сдержать слез и тем самым выдает себя. Раз человек плачет, слушая рассказ, значит рассказ о нем! Скажи мне, когда ты плачешь, и я скажу тебе, кто ты… Гомер дает нам потрясающий ключ к самим себе: наша идентичность — в наших слезах. Все мы дети своих печалей. Мы видели Одиссея в слезах у Калипсо. Мы увидим его в слезах, когда он снова поверит в себя. Мы застанем его плачущим на груди Пенелопы. До чего слезлива эта «Одиссея»!
Гомер показывает, что жизнь не сводится к нагроможденью утех. Жизнь — это борьба, о которой мы и поговорим ниже.
Всё надо завоевывать, ничего человек не может снискать просто так, ничем просто так ему не воздастся. Раскрыв себя перед феаками, Одиссей открывается их царю:
Я Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих
Хитростей славных и громкой молвой до небес вознесенный.
В солнечносветлой Итаке живу я.
Наш герой произносит свое имя, имя своего отца и название родного края.
Это античный способ идентификации человека: кто он, откуда, куда направляется.
Вновь обретенная здесь идентичность цементирует троицу происхождения, генеалогии и славы («известные повсюду» хитрости). Здесь сочленяются время, пространство и действие.
По просьбе царя феаков Одиссей начинает рассказ о своих злоключениях, от Трои до пребывания у Калипсо. В этом месте «Одиссеи» Гомер изобретает литературу, как искусство рассказа об уже имевших место событиях, которые останутся в людской памяти.
Этот рассказ закончится только в песни XIII. Волшебный фонарь покажет нам сцены, в которых фантазия будет соперничать с опытом.
Одиссей возвращается с войны. Вот начало рассказа:
Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов,
Измару: град мы разрушили, жителей всех истребили.
Ветер, этот «случай» моряков, заносит итакийского героя к незнакомому народу. Одиссей еще не полностью избавился от своих дум о войне. Он еще охвачен разрушительной энергией Трои. Он разрушает и истребляет, по его собственным словам. Хюбрис еще не иссяк? Скоро это произойдет, потому что «Одиссея» вынашивает в себе магию метаморфозы.
Таинственные царства
Одиссей оказывается на острове Лотофагов, это его первое вторжение в мир ирреального, посвящение в картографию воображаемого, из которой мы уже не вырвемся вплоть до возвращения на Итаку. Одиссей попадает в пространство чудес, примерно как космический корабль из сериала «Звездный путь» — в слоеный пирог параллельных миров.
Лотофаги предлагают членам экипажа отведать плодов «сладкомедвяного» лотоса. Морякам нравится угощение. Но оно таит в себе яд, потому что лишает человека всякой энергии, анестезирует его волю, разрушает его сознание. Оно приучает человека парить в каком-то приятном, но совершенно стерильном полунастоящем. Это как напоминание о том, что нельзя впадать в беспамятство. Некоторые ученые мужи пытались понять, о каком же растении шла речь на самом деле. Но эти ученые не там искали, потому что лотос является метафорой того, что может отвлечь нас от главного. В конце концов, те часы, что мы с вами проводим у цифровых экранов, словно загипнотизированные ими, забыв о своих обещаниях, впустую тратя время, в рассеянности, безразличные к своему расплывающемуся перед клавиатурой телу, напоминает о времени, потерянном моряками Одиссея на этом отравленном острове. В нас проникают щупальца цифрового общества. Они вырывают нас их толщи реальной жизни. Билл Гейтс и Марк Цукерберг — это сегодняшние дилеры лотоса.
У киконов моряки грешат чрезмерностью. У лотофагов они рискуют раствориться в стерильном наслаждении:
Сладкомедвяного лотоса каждый отведал, мгновенно
Все позабыл и, утратив желанье назад возвратиться,
Вдруг захотел в стороне лотофагов остаться, чтоб вкусный
Лотос сбирать, навсегда от своей отказавшись отчизны.
В Трое — хюбрис. Здесь — забвение. А между ними — задача оставаться человеком, то есть препятствовать себе, как говорил Камю, чтобы обрести самого себя. И это — путь Одиссея.
Странствие продолжается до острова циклопов. Циклопы — это свирепые существа, «не знающие правды». Они не являются «хлебоядными», то есть они не обрабатывают землю. Им нужно всего лишь наклониться, чтобы собрать плоды этого обетованного царства:
земля там
Тучная щедро сама без паханья и сева дает им
Рожь и пшено.
В гомеровской Греции это правило: когда люди пристают к острову, они спешат найти следы земледелия. Оно им указывает на присутствие цивилизации, отделяет цивилизованных людей от диких. Во времена Гомера земледелие, возникшее в период неолитической революции, было еще сравнительно новым изобретением: ему было всего несколько тысяч лет… Гесиод в поэме «Труды и дни» говорит нам, что «скрыли великие боги от смертных источники пищи»[24]. Земледелец должен обнаружить то, что от него было спрятано. Позднее Хайдеггер[25] сравнит поэта с пахарем, потому что и тот и другой призваны производить то, что существует в бесформенном состоянии, в ожидании собственного явления.
Циклоп начинает уплетать моряков Одиссея. А потом запирает остальной экипаж в пещере: десерт подождет…
Одиссей дурачит циклопа, говоря, что его зовут Никто, потом опьяняет своего тюремщика вином, выкалывает ему единственный глаз и сбегает с товарищами из пещеры, спрятавшись — вот это смекалка! — под баранами самого циклопа. И когда собратья циклопа спрашивают, кто его обидел, он отвечает: никто. Это гениальная хитрость, и Гомер тут демонстрирует нам возможно первую игру слов в истории литературы. Одиссей зарабатывает очко в негласном состязании с Христом, который демонстрирует нам все свои добродетели, кроме чувства юмора. Одиссей спасает остатки своего экипажа, снова выходит в море, но совершает одну ошибку. Он начинает смеяться над своей ослепшей жертвой:
Если, циклоп, у тебя из людей земнородных кто спросит,
Как истреблен твой единственный глаз, ты на это ответствуй:
Царь Одиссей, городов сокрушитель, героя Лаэрта
Сын, знаменитый властитель Итаки, мне выколол глаз мой.
Тем самым Гомер изобличает тщеславие. Конечно, это меньшее зло, нежели хюбрис, но оно тоже нарушает порядок вещей.
Одиссей своей фанфаронадой совершил грех и вызвал гнев Посейдона, отца циклопа. И теперь моряков будет преследовать гнев этого бога. Длинной цепью катастроф (или, как будут говорить несколько веками позднее, крестным путем) станет отныне странствие Одиссея. Поэма становится моральным кодексом. Но человек всегда может искупить вину своими добродетелями и, что даже лучше, своим умом.
Отныне мы будем переходить от одного несчастья к другому. Посейдон повсюду расставляет свои ловушки. Прежде всего, это — Эолия. Бог Эол делает Одиссею подарок — кожаный бурдюк, который он рекомендует не открывать, что, конечно, тут же и пытаются сделать моряки Одиссея, как только тот засыпает. Плененные в нем ветры вырываются наружу, и на море поднимается буря. Человек, это неисправимое животное, не может удерживать себя в границах, устанавливаемых ему богами.
Пьяный корабль
Затем друг за другом следуют остановки у великанов Лестригонов, которые убивают несколько членов экипажа, и бегство от волшебницы Цирцеи. Цирцея — странная любовница, этакая «роковая женщина». Она преображает своих любовников в зверей, и товарищи Одиссея превратятся в свиней. У Цирцеи боги подвергают людей еще худшей угрозе, чем забвение: угрозе потерять свой человеческий облик. Одиссею удается этого избежать благодаря противоядию, полученному от Гермеса, зелью, которое позволит ему остаться самим собой. Боги всегда где-то рядом. Они готовы прийти на помощь этому «многостойкому» герою. Они дают ему антидот, опасаясь предстоящих ему испытаний.