Адмирал не стал ни с кем спорить. Когда предстоит трудное дело, их Адмирал не тратит сил по пустякам. Значит, это дело Адмирал считал трудным. Он потуже затянул завязки у капюшона и зашагал прямо по лужам в деревню. Андрей подумал, что, хотя под кустами ивы тоже мокро, Адмиралу, наверное, было очень неприятно выйти под открытое небо — дождь лупил с бешеной силой. В таких мелочах тоже проявляется мужской характер.
Все остальные сидели на берегу и смотрели на реку. Глаза почему-то при любой возможности упираются в воду. Или в огонь. Стихия привлекает, притягивает взгляд. Капли вбивались в воду, как длинные гвозди. В промокшей штормовке лучше было не шевелиться, казалось, что так меньше воды льет за шиворот. Наверное, не только Андрею так казалось — все сидели не двигаясь. Даже не разговаривали. Им ничего не оставалось делать — они ждали.
И вот на дороге показался Адмирал. Он широко шагал, размахивал руками. Вид был победный.
— Покрепче привяжите байдарки, — сказал Адмирал, — берите только рюкзаки с одеждой. Остальное мы потом принесем. Палатки не нужны.
Все четко, ясно, обнадеживающе. Стало вроде теплее, хотя вода лилась по плечам, по локтям, по бокам.
Адмирал договорился, что они переночуют в пустом интернате. Прекрасно. Ночью у них будет крыша над головой. Сейчас они отводят туда женщин и детей, относят одежду, чтобы не мокла. Потом мужчины вернутся за продуктами.
— Сейчас не брать ничего тяжелого, — сказал Адмирал, — чтобы быстрее добраться до места.
Быстро привязали лодки к кустам — теперь не сорвет их ни ветром, ни течением. Поглубже убрали палатки, чтобы не промокли. Андрей повесил на себя свой и Юлин рюкзак. Два рюкзака — не очень легко. Особенно если рюкзаки мокрые, а ноги скользят по раскисшей глине. Они шли по селу, Андрею казалось, что из окон на них смотрят сочувственно. А может быть, насмешливо. Психи какие-то, скитаются под ливнем, не сидится им дома…
Андрею было жалко себя. Такое настроение у него случается хоть один раз за поход, обычно в дождливую погоду. Нормальное настроение, в меру плохое. Надо только уметь его скрыть. Андрей умеет.
Адмирал привел их в интернат. Белый оштукатуренный дом, нормальная крыша. Большая спальня, кровати. Что может быть лучше? Андрей сбросил у порога мокрые рюкзаки, чтобы не наследить. Пол был крашеный, очень чистый.
Юля стояла рядом, похожая на мокрого цыпленка.
— Отдохни, — сказала она Андрею, но и Женю поискала глазами. Бедный Женя, измок-то как сильно!
— После отдохну, — сурово ответил Андрей. От Юлькиного заботливого голоса он сразу почувствовал себя сильным и мужественным. Он должен закончить дело, трудное конечно, — а как же? Но это дело он, как и все, должен сделать. А потом — отдыхать.
Все рюкзаки лежали у порога. Теперь женское дело разобрать вещи, приготовить сухие, чтобы, вернувшись, мужчины могли сразу переодеться. Женщины во все века обеспечивают уют и тепло.
— Бр-р… — сказал Адмирал и вышел на крыльцо. Остальные — за ним. Капитан, Профессор, Андрей, Женька. Только Дима остановился под крышей, достал сигареты.
— Ты что? — спросил Женя.
— Догоню, покурю только, — ответил Дима.
Они пришли к байдаркам. Быстро темнело. Взвалили на плечи мешки с продуктами. Медленно пошли по глинистой дороге в гору. Дима так и не появился.
— Дать бы ему в рог, — сказал Женя Андрею. Он не назвал Диму, но было понятно, о ком он говорит.
— Нельзя, — с сожалением отозвался Андрей. — В рог дашь одному, а настроение испорчено у всех.
— А толково Матрос рассуждает, — произнес голос Профессора. Ребята не заметили в сумраке, как он оказался рядом.
Из-под опущенного капюшона голос Профессора звучал гулко, как из трубы.
Капитан взвалил на себя больше всех и теперь шел пошатываясь.
— Дай один мешок, — протянул к нему руку Профессор.
— Мне легко, — отвел руку Капитан.
Андрей еще надеялся, что Дима встретится им хотя бы на половине дороги. Нет, не встретился.
— А давайте один мешок вот здесь оставим, — предложил Андрей, — и пришлем его сюда. Пойдет как миленький.
— А что? — сказал Женя. — Это было бы справедливо.
— Кому тяжело, давайте. Я готов догрузиться, — отозвался Адмирал. — Рюкзак попался легкий.
— Не проявляй картофельное благородство, — сказал сердито Профессор.
— Что такое картофельное благородство? — спросил Женя.
— Спроси за ужином — расскажу. Сейчас у меня для этого неподходящие условия, — серьезно ответил Профессор.
И все рассмеялись, потому что в целом все между ними было хорошо и правильно. А тогда отдельно взятые инциденты, вроде Диминого дезертирства, уже не имеют такого большого значения.
Мешок с крупой взяли Андрей с Женей. Подняли его за скользкие клеенчатые уши и потащили. Ничего страшного. Только мокрые уши все время норовили выскользнуть из мокрых ладоней. А зато в таком мешке, сшитом из детской клеенки, крупа в любую погоду остается сухой. Юля и Вика шили такие мешки на машинке еще весной, делали двойные швы, теперь мешки совершенно надежны.
В окне интерната горел свет. Как тепло светится в дожде и во мраке окно, где ждут уставшего человека! Не зря и в песнях поется про такое окно. Символ, ничего не скажешь.
Они переоделись в сухое. Какое все было теплое, мягкое… Они поели. На плите кипел чай.
— Я уже отвыкла от таких удобств, — сказала Жадюга, подливая чай Профессору. — Кухня, плита, никакого тебе дыма.
Женя выдул третью кружку чая, он пил его вприкуску, смотреть на его румяные щеки было приятно.
— Красный ты, Женя, как после лыжной прогулки, — сказал Андрей.
— На себя посмотри, — сказала Юля и смутилась. Она стала кашлять — поперхнулась сахаром. Потому что с сегодняшнего дня тоже пила чай вприкуску.
— Что такое картофельное благородство? — спросил Женя, чтобы сменить тему.
— А что? Теперь расскажу. — Профессор сидел, уютно завернув спину в одеяло. — Теперь мне удобно. Слушай. Это было давно. Жадюга, когда это было?
— Лет двадцать назад. — Жадюга мыла в кухне посуду — она сегодня дежурила. Но она тоже слышала Профессора.
— Двадцать лет назад. А то и двадцать два. Мы все были очень молоды и красивы, правда, Марина?
— Я — да, а ты — не знаю.
— Я так и думал. Мы тогда ходили в пешие походы, байдарок у нас еще не было. Но походы были далекие, сил много. И все, что сейчас мы грузим в лодки, мы тогда грузили на себя. Рюкзаки — можете себе представить. И вот однажды после завтрака осталась вареная картошка. Что с ней делать? Ясно — кто-то должен положить ее в свой рюкзак. Дежурила в тот день Жадюга. Она собралась взять картошку себе, она благородна, наша Жадюга.
— За что и носит свое красивое прозвище, — вставил Капитан и тут же получил полотенцем по затылку. Жадюга стояла рядом с ним и внимательно слушала Профессора, поглядывая на Андрея и Женю. Ей было приятно слушать эту старую историю, приятно, что ее слушают ребята. Приятно, что все сыты, отогреты. На Диму она не смотрела, как будто его здесь не было. И остальные тоже не замечали его.
Когда вернулись с мешками, он пробормотал что-то вроде «ногу растянул», и Профессор ответил: «Ничего, срастется». Все. Больше никто о Диме не говорил. Он сидел тут, ел кашу, грелся вместе со всеми. Но был он отдельно.
— Рассказывайте дальше. — Женя подсел поближе к Профессору.
— Ну слушайте. Жадюга хватает котелок с картошкой: «Я понесу!» Мужчины, естественно, ей не позволили: как же, женщине, хрупкой, нежной, изящной, лишняя тяжесть… И стали спорить: Адмирал сказал: «Я понесу картошку». Капитан свое: «Я понесу. У тебя, Адмирал, рюкзак всех тяжелее». Я, конечно, тоже великодушен: «Давайте картошку мне». А Павел, великий рыболов и лучший в мире рыцарь, твердит свое: «Я понесу». Так мы бубним, утро проходит. И вдруг остановились и расхохотались. Лежат на траве всего три картофелины. Вот так бывает — спорили, доказывали, а чего? С тех пор есть у нас такое выражение — картофельное благородство.
— Да, принципиальный спор, — усмехнулся Дима.
Все вдруг смолкли, перестали смеяться. Андрей не утерпел:
— Лучше в эту сторону, чем в другую торговаться. Правда, Дима?
Не мог Андрей отказать себе в удовольствии хоть так лягнуть Диму. Но никто его не поддержал. Диму наказали безразличием.
Андрей считал про себя, что их безразличие Диме — как с гуся вода. Вспомнил, как в самом первом походе Адмирал или отец, а может быть, оба учили его: «Не бойся работать больше других, тогда другие захотят работать больше тебя». Хорошее правило для тех, кто проявляет благородство, пусть иногда — картофельное. Ну а если рядом с тобой оказывается Дима? Таскать за него груз?
Они спали эту ночь на самых настоящих кроватях. Андрей никогда не замечал, как удобна обычная кровать.
И как хорошо, что Адмирал сумел договориться с директором интерната! Что бы они делали сейчас там, на берегу, под дождем? А дождь всю ночь стучал по крыше. Какой молодец Адмирал, что не стал слушать, когда ему говорили: «Дохлый номер»! Наверное, это тоже поведение настоящего мужчины — не говорить самому себе заранее: «Ничего не получится», а идти и добиваться.
После того дождя остальные дождики были просто не в счет.
От них легко было укрыться, над ними можно было смеяться. Про них забывали еще до того, как они кончались. Про них говорили: «Дождик? Это хорошо — грибы пойдут».
Жене, например, казалось, что небо почти все время безоблачное. Огорчало его только одно: слишком уж быстро проходили дни. Это было странно. Каждый день тянулся долго, он был наполнен очень многим: впечатлениями, красотой берегов, разговорами. И всяких эмоций тонны. Непонятно, как все это вмещается в один всего день… А вот неделя проскакивает — не успеешь опомниться. В Москве не так.
Раньше, куда бы Женя ни поехал, он скучал по Москве. Даже сам не мог объяснить, по чему именно скучает. По родителям? Вроде нет. По дому? По двору? По школе? Нет. Именно по Москве. По её запаху, по шуму, по асфальту, по