ижением финансовых интересов своих нанимателей. Ну, это ладно… это отклонения о геополитике с геоэкономикой.
Профориентация от моего декана Олега Ивановича Карузина. Эпитафия АЗЛК
Как все нормальные студенты, я в 1991 году проходил преддипломную практику и готовился защищать диплом в Московском автомеханическом институте на факультете «Автомобили и тракторы». Местом моей преддипломной практики был завод АЗЛК – Автомобильный завод имени Ленинского Комсомола. Конструкторское бюро, куда меня направили, находилось на старой территории завода, около метро «Волгоградский проспект».
На АЗЛК я уже бывал не раз и не два – к тому времени уже не только по учёбе в связи с прохождением практики или за консультациями, но и «по делам». Студенческий пропуск давал возможность ходить по всему заводу. Интересно было всё – от штамповочного производства или свалки спортивных машин заводской команды автородео до главного сборочного конвейера. То есть АЗЛК для меня был уже вполне освоенной территорией. И вот со стопкой каких-то бумаг и с направлением на преддипломную практику я явился в конструкторское бюро, куда меня направил родной институт.
К моему большому удивлению руководителем конструкторского бюро оказался наш бывший декан факультета, Олег Иванович Карузин. По какой причине он сменил место декана на место начальника конструкторского бюро, мне достоверно не известно, а слухи обсуждать не хочу… Порадовало, что Олег Иванович меня узнал. Внимательно глядя на меня, серьёзным, спокойным тоном спросил: «Даньшов, ты чего пришёл?» – «Да вот, Олег Иваныч, диплом на носу, практику нужно пройти, материал для дипломной работы собрать…» – «М-м-м… понятно, – сказал Олег Иванович как-то задумчиво и задал следующий вопрос: – А распределили-то тебя куда?»
Напоминаю: в те времена ещё вполне существовал Советский Союз – и, соответственно, такая штука, как распределение. То есть, получив от государства бесплатное высшее образование, молодой инженер обязан был отработать три года на том предприятии, на которое Родина пошлёт. На момент описываемых событий распределение ещё существовало, но степень его обязательности была уже, скажем, неочевидна. Столь же неочевидными становились многочисленные советские льготы и преференции на первом месте работы для «молодых специалистов». То есть распределить куда-нибудь могли, но сильно настаивать на обязательности такого распределения предприятия не особенно стремились. Отчасти из-за отсутствия острой нужды в «молодых специалистах», отчасти потому, что для «молодых специалистов» формально продолжали существовать социальные льготы, обременительные для заводов вплоть до полной невыполнимости.
На вопрос о распределении докладываю: «Олег Иваныч, так и так… распределили к вам, на АЗЛК». Отвечаю без большого энтузиазма. Ситуация на АЗЛК уже тогда была непростая. А я к моменту диплома уже имел и опыт, и работу, да и мой текущий доход существенно превышал зарплату молодого инженера.
«Что посоветуете, Олег Иваныч?» Мой бывший декан посмотрел на меня внимательно, выдержал паузу, потом лаконично и точно обрисовал мне все мои жизненные перспективы: «Значит, так. Если ты готов не иметь профессии, квартиры и перспективы, то приходи к нам. Стол – в дальнем углу лаборатории… вон тот, что пылью зарос, тебя ждёт. Нравится перспектива – милости прошу. Если нет, тогда сейчас подписываю твои преддипломные бумаги – и больше чтоб я здесь тебя не видел! Как минимум в качестве потенциального сотрудника. Ты меня понял?» – «Понял, Олег Иваныч!»
Я бумаги свои разложил и, пока Олег Иваныч их подписывает, задаю вопрос: «Олег Иваныч, в таком случае вы-то почему здесь?»
Пауза. Внимательный взгляд профессора на стоящего перед ним слегка обнаглевшего старшекурсника. И подробный развёрнутый ответ: «Видишь ли, я – доктор технических наук, профессор, руководитель КБ, заслуженный изобретатель. За все эти регалии мне слегка доплачивают. А потом… мне до пенсии не так много осталось. А вот если у тебя есть какие-то амбиции и жизненные планы, чтоб духу твоего здесь не было! Найди себе какую-нибудь другую, желательно перспективную работу. Понял меня?» Конечно, я понял!
Поскольку я был студентом, владеющим личным автомобилем (что тогда было большой редкостью), то подвёз искренне уважаемого мною профессора с работы домой. То ли рабочий день у него на тот момент заканчивался, то ли он просто решил его пораньше закончить. Видимо, второе вероятней, потому что тогда свалили мы с АЗЛК где-то часа в три. Олег Иванович по дороге расспросил, какой опыт работы я успел приобрести за время учёбы в институте, я похвастался своим послужным списком: охранник, грузчик, водитель, автомеханик. Последнее декан особенно одобрил. Олег Иванович честно сказал, что точного рецепта счастья он мне продиктовать и расписать на доске не может, но совершенно чётко представляет, что АЗЛК ждёт печальное будущее – поэтому, как преподаватель и старший товарищ, искренне и категорически не советует мне связывать с этим предприятием ни своего будущего, ни больших надежд.
Последующие события с блеском подтвердили правоту Олега Ивановича Карузина. Завод АЗЛК действительно развалили…
Позже я бывал на АЗЛК ещё много раз. Я заказывал и получал крой для прокладок ГБЦ в лаборатории лазерной резки и несколько раз приезжал с целью просмотра и возможного приобретения там высвобождающегося оборудования.
АЗЛК в годы заката и развала производил жуткое впечатление. Фильмы ужасов можно было снимать прямо «с колёс», не заморачиваясь декорациями. По опустевшему заводу шастали банды бомжей, бродили стаи одичавших собак. И это в центре города! Бомжи вытаскивали из земли, с коммуникационных лотков, отовсюду, откуда возможно, медносодержащие кабели, рубили их, выжигали изоляцию на кострах, воняющих горящей резиной, – а потом таскали это всё в скупку цветных металлов.
Через несколько лет, на излёте девяностых, кто-то позвонил мне и предложил купить на АЗЛК хонинговальный станок. Я поехал посмотреть на него и был разочарован: это оказался станок 3К 833-й модели Майкопского завода – на мой взгляд, один из самых капризных и самых неудачных советских хонинговальных станков. Покупать его никакого желания не возникло, о чём я и сообщил моему провожатому. (Тогда уже выделяли провожатого: мол, вот тебе человек, и ты с ним ходишь и смотришь всё то, что мы хотели бы продать.) Говорю я этому человеку: «Нет, это совсем не то, что я хотел купить», а ему всё равно! Он не видит разницы, он не из этой области, южный такой товарищ… Спрашивает: «А какой ти хочэш?» – «Ну… длиннобазный токарный, наверное, мне был бы сейчас очень кстати». – «Это какой?» – не понимает он.
Проходя мимо цеха – а цех здоровый, – вижу: некоторые станки работают. И работает длиннобазный трёхметровый рязанский токарный станок. За ним стоит мужик, чего-то точит упорно. Говорю: «Ну вот такой, как этот!» Отвечает мне южанин: «А-а-а! Падажды!» Звонит куда-то – мобильные телефоны уже были, – называет инвентарный номер станка и тут же – минуты не прошло! – говорит: «Харашо, забирай!» И называет цену: восемьдесят шесть тысяч рублей. За длиннобазный токарный станок с высокими центрами, мощный, рязанский, хорошего качества, скажем, это очень умеренная цена. Я ещё не успел сказать «да» – я в некоторых непонятках, потому что обычно продают те станки, которые не работают, простаивают и уже грязью заросли, а здесь – живой станок и около него живой человек! Работает! Я хлопаю глазами, пытаясь осознать происходящее, а сопровождающий меня южный товарищ говорит рабочему: «Собырайся! Ухади! Твой станок продали!»
Ну… «рязанца» я тогда, каюсь, купил. Восемьдесят шесть тысяч рублей за трёхметровый (три метра – это расстояние между передней и задней бабками станка, то есть на нём можно точить трёхметровые изделия!) станок – цена сказочно приятная… Но сам подход – «Собирайся, уходи, твой станок продали» – меня тогда шокировал.
В то же славное время – по-моему, в газете «Авторевю» – вышла статья (не помню чья – то ли Михаила Подорожанского, то ли Леонида Голованова) о том, что тогдашний руководитель АЗЛК, господин Асатрян, во время учёбы в Московском автодорожном институте особой прилежностью не отличался и при попытке его отчислить за неуспеваемость несколько раз прибегал к следующей аргументации: «Не надо меня отчислять! Я вот диплом получу, уеду домой и куплю заправку!» Купить заправку в Советском Союзе было невозможно, но в Соединённых Штатах Армении такое, наверное, практиковалось. Заверения Асатряна, что он нигде в промышленности не наследит, не навредит, а тихо-мирно уедет домой и в солнечной Армении будет нелегальным владельцем заправки, к сожалению, оказались обманом…
Я не был знаком с Асатряном лично, и все мои впечатления о нём складывались заочно. Как говорится, «по делам их». Но ситуация, когда оборудование распродаётся – любое, без малейшего сомнения, при любой возможности выручить за станки хоть что-нибудь, причём человек, принимающий решение о продаже, даже не представляет, чем отличается хонинговальный станок от токарного, – очевидно указывает на то, что команде управленцев во главе с Асатряном задачи развивать производство не ставилось вовсе. Совершенно очевидно, что была задача его угробить.
К сожалению, та же самая задача в то время читалась на фасаде многих промышленных предприятий, словно прописанная крупными невидимыми буквами. АЗЛК просто был очень велик, поэтому его падение было социально значимо и информационно заметно.
Я видел АЗЛК на полном ходу, я видел АЗЛК раненым и спотыкающимся – и видел АЗЛК умершим. Я бродил по знакомым лабораториям, по термоконстантным комнатам – то есть по помещениям, где температура десятилетиями держалась неизменной, для того чтобы эталоны, измерительные приборы и плиты не подвергались термическим деформациям, – и под ногами у меня хрустел слой микрометрического инструмента. Самый дорогой, какой только можно представить, – он просто валялся на полу лабораторий ровным слоем. Это был ужас. Это был кошмар наяву. Страшный сон – я ступаю ногами по микрометрическому инструменту! Незабываемое впечатление…