л.
Из стенографического бюро по затихшему коридору несся басовитый голос Сергея Любимова: «Будем драться за Москву до последней капли крови». Эти слова мы прочитали в завтрашней газете.
Без преувеличения можно сказать, что этой ночи не забыть до последнего дня своей жизни. Никак не хотелось верить, что враг уже у твоего дома. Невыносимая обида сжимала грудь. Я долго сидел один в огромном кабинете. Потом зашел Алеша Сурков. Он оставил стихотворение, где были такие строки:
Мы грудью Отчизну свою прикрыли,
Враги не пройдут к Москве.
Конечно не пройдут! Стало легче на сердце. Договорился с Любимовым на днях поехать на фронт. Разрешение лежало у меня в кармане: батальонный комиссар Борис Бурков — военный корреспондент «Комсомольской правды» на Западном фронте.
Не сразу удалось выехать. Работали почти двадцать четыре часа в сутки. Организационно все было ясно: Бурков — редактор, Жуков — заведующий отделом фронта, Кравченко — заведующий отделом тыла, Черненко — ответственный секретарь, Петр Юриков (ему помогает Черных) возглавляет отдел писем, Костюковский — собкор и спецкор.
Мария Глазова принимала по телефону корреспонденции, очерки наших военных корреспондентов, собкоров из областей. Присылали или приносили свои произведения писатели. Звонили телефоны. Активисты газеты сообщали о делах на заводах, в комсомольских организациях. Нужно было выезжать на предприятия. Отвечать на письма. А поздно вечером читать сверстанные полосы газеты.
В те тяжелейшие дни я восхищался окружавшими меня людьми. Казалось, каждый из них обладал бесценным даром — делать человеку добро, порой забывать себя ради других.
Приведу запись из дневника за 22 октября. «В 24 часа — партийное собрание. Мое сообщение о задачах газеты. Решили полностью перейти в редакцию — на казарменное положение. Приняли в партию Марусю Удалову. За окном вовсю бухают пушки. Собрание кончили в 1 час 30 минут».
Москва на осадном положении. Предупредили: в крайнем случае выезжать на Горький. Мне вручили пропуск на автомашину, в ней уже стояла большая бочка с бензином: заправки, мол, в дороге не будет. Все необходимые вещи уложены в рюкзак. Такая подготовка не внушала большого оптимизма, но и не вызывала уныния. В газету шли хорошие патриотические письма. Стар и млад не верил, что враг будет в Москве. Алексей Толстой написал нам статью «Москве угрожает враг». Евгений Воробьев, долго работавший в «Комсомольской правде», ставший корреспондентом фронтовой газеты, писал нам в эти трудные дни:
«Лицо столицы не озаряется сегодня веселой улыбкой. Оно строго, исполнено уверенности и решимости. Вместе со всеми бойцами стоит на своем посту Москва. Город сжимает в руках винтовку. Он стоит настороженный, уверенный в своих силах». Этим словам мы, делающие молодежную газету, твердо верили.
И опять строчки из дневника… В районе Можайска мы с Сергеем Любимовым провели весь день до глубокой ночи. На обратном пути нашу машину водитель Миша Сидорчук (он еще работает в гараже издательства «Правды») умело отвел от бомбовых ударов вражеского самолета. При въезде в Москву, около Волынского, были свидетелями, как прожектористы передавали друг другу фашистский бомбардировщик, подводя его под меткий огонь зенитчиков. Под громкое ликование нас и всех тех, кто наблюдал за этой захватывающей картиной, бомбардировщик рухнул где-то на землю.
За общей подписью — Сергея и моей — в «Комсомолке» появилась корреспонденция «Вчера под Можайском».
Газета набирала силы, становилась все интереснее и публицистически острее. Появился актив среди фронтовиков. Оперативнее стали действовать и наши военные корреспонденты.
С Южного фронта Михаил Котов и Владимир Лясковский рассказали читателям, как молодые воины, преодолевая «танкобоязнь», выводили из строя немецкие танки Клейста. На фронте возникло движение смелых воинов, сокрушавших бутылками с зажигательной смесью и противотанковыми ружьями вражеские машины.
Развивая это движение, «Комсомолка» показывала героев битвы с танками на разных фронтах. Много писали и наши корреспонденты, получившие телеграммы из Москвы: «Обратите внимание на бесстрашных воинов, уничтожающих немецкие танки».
Вечером 6 ноября 1941 года за мной заехали Григорий Громов и Анатолий Пегов. Пешком пошли к метро «Маяковская». На улице темь, хоть глаз выколи. До Белорусского вокзала шли по Ленинградскому шоссе — по центру. Удивительная тишина! Изредка то здесь, то там, на окраинах Москвы, появляются яркие, мощные лучи прожекторов. Они быстро гаснут. Далеко-далеко слышны артиллерийские удары. Мы идем по «крышам маленьких домиков». Их сейчас не видно. Они нарисованы на асфальте. Эти «домики» видны лишь с самолета днем: здесь камуфляжная деревня.
По улице Горького редко-редко пробежит автомашина с приглушенными темно-фиолетовыми фарами. У домов слышен шелест праздничных флагов. Ветер все усиливается.
Несколько раз патрульные проверяли наши пропуска, освещая их слабым светом фонариков. Пучок света пробегал и по нашим лицам.
Коридоры, фойе, лестницы застывших эскалаторов станции метро «Маяковская» покрыты свежими ковровыми дорожками. В вазах — цветы. Кругом — яркий свет…
Без пяти минут 18 часов со стороны станции «Белорусская» подошел поезд. Под громкую овацию собравшихся в огромном зале метро, с его блестящими стальными колоннами, на подмостки президиума поднимаются руководители партии и правительства. Вряд ли можно когда-нибудь забыть доклад товарища Сталина!
На другое утро на заснеженной Красной площади мы еще раз слушали речь товарища Сталина и восхищались парадом войск Красной Армии, отправлявшихся с площади на фронт.
За 19 ноября 1941 года читаю в своем дневнике: «Второй день враг развивает наступление. Положение напряженное. Опять нет воздушной тревоги — это тревожно». Когда враг находился рядом, отсутствие тревоги вызывало мрачные мысли: это неспроста.
Холодный ноябрь и еще более мерзкие декабрь и январь ухудшили наши бытовые условия. Без меховых жилеток или телогреек в редакции работать было невозможно. Ночевали мы в своих комнатах. Огромный редакторский кабинет я сменил на небольшую комнатку, где стекла, разбитые и целые, были старательно утеплены шикарными зелеными бархатными портьерами мирного времени, когда-то придававшими помещению солидный вид.
В ноябре, как правило, военные корреспонденты жили тоже в редакции. На фронт мы выезжали чаще. «Комсомолка» печатала увлекательные материалы о подмосковных партизанах. Карл Непомнящий, прикомандированный к отряду особого назначения под командованием полковника Иовлева, публикует очерки «Рейд по тылам врага». За участие в рейде Непомнящий был награжден орденом Красного Знамени. Так начал войну молодой журналист, снятый с военного учета. Второй «белобилетник» (тоже по зрению) девятнадцатилетний Лев Ющенко, наш военный корреспондент на Ленинградском фронте, в те дни, переживая все невзгоды вместе с защитниками героического города на Неве, передавал в газету корреспонденции и очерки.
Особое место среди военных корреспондентов занимал Аркадий Гайдар. Первый его материал появился 8 августа 1941 года. Назывался «У переправы». Это о батальоне старшего лейтенанта Прудникова, в атаках которого он участвовал. Он мог бы вести рассказ от первого лица, но не сделал этого. Гайдар был смелым, но скромным человеком.
В «Комсомольской правде» он появился в первые же дни войны. Писатель настойчиво добивался, сначала через военкомат, потом через редакцию и Политуправление Красной Армии, возможности уехать на фронт.
Нужно было видеть, каким он был счастливым, когда я подписал ему удостоверение военного корреспондента «Комсомольской правды». Это было 18 июля 1941 года. День был солнечный, ясный. Словно сама природа была заодно с обаятельным, ясноглазым человеком, не скрывавшим свою радость. Тогда я подарил ему командирский пояс, а позже, когда он приезжал в Москву с фронта, — охотничий кинжал. Получая, как он сказал, «дивный сувенир», Аркадий пророчески заявил: «А знаешь, Борис, он мне еще пригодится в партизанском отряде».
Гайдар рвался в бой. Его очерки всегда были результатом личной отваги. Очерк об отряде разведчиков «Ракеты и гранаты» написан после того, как он побывал в разведке, рисковал своей жизнью, прикрывая отход группы.
В газете был опубликован прекрасный рассказ Гайдара о 306-м полку. Писатель жил вместе с полком, знал многих бойцов и командиров, любил их. С ними ходил в ночную атаку.
Когда на Каневском мосту образовалась «пробка», писатель стал комендантом переправы. К моменту появления вражеских бомбардировщиков «пробка» была ликвидирована. Через несколько дней в нашей газете появляется отличный очерк «Мост». Читатель не знал, что главным героем был сам автор. Об этом потом рассказали Котов и Лясковский в книжке «Гайдар на войне».
Вслед за «Мостом» появляется его рассказ о жизни ребят в прифронтовом городе «Война и дети». Писал Гайдар и о своей любимой кавалерии. Он сражался на бронепоезде, бывал у десантников, у танкистов.
О гибели Аркадия Петровича мы узнали из радиограммы, извещавшей редакцию, что 26 октября 1941 года, сражаясь в рядах партизанского отряда, наш военный корреспондент погиб.
Украинский собкор Валерий Шумов и ставший потом нашим военным корреспондентом Александр Гуторович вместе пересекли линию фронта в начале ноября 1941 года, выбравшись из вражеского кольца вокруг Киева. В конце декабря газета опубликовала их волнующие рассказы «По дорогам Украины».
Наш военный корреспондент Ростислав Июльский и фотокорреспондент Борис Кудояров в ноябрьские дни 1941 года порадовали читателя корреспонденцией «Ханко смеется над вами, барон». Для этого они на тральщике под огнем вражеских батарей добрались до полуострова Ханко, где героически сражались советские воины. В те дни на полуостров была сброшена листовка барона Маннергейма с призывом сдаваться в плен. Защитники Ханко ответили Маннергейму в форме письма запорожцев турецкому султану. Ответ написал ленинградский поэт Михаил Дудин, рисунки сделал художник Борис Пророков. Об этом письме и рассказали журналисты в нашей газете.