Летун — страница 3 из 22

Глава 7. На борту «Ревущего»

Четыре могучих гребных винта глубоко вспахивали морскую воду, оставляя за собой пенный след. Аверил стоял на корме, не отрывая глаз от быстро растворяющейся дорожки, и мысленно ощупывал себя: все ли в порядке? Уцелел ли он? Прежний ли он? Слишком многое переменилось за время его путешествия на Острова. Однако, что скрывать, были среди происшедших перемен и приятные.

Перво-наперво Аверил быстро убедился, что зятю госпожи Спиренс, пусть даже нелюбимому и нежеланному, живется на свете гораздо легче, чем младшему сыну аврелианского аристократа и инженеру-практиканту из Мастерской отца Остена. Особенно хорошо складываются его дела, когда он путешествует со своей женой – соответственно, старшей дочерью госпожи Спиренс. Так, например, он не сомневался, что именно благодаря родству им с Янтэ предложили каюту на «Ревущем» – боевом крейсере Аврелии, как раз совершавшем заход в открытый порт Западных Островов во время кругосветного учебного плавания.

Контраст с предыдущим морским путешествием был разительным. Прежде всего, Аверил и Янтэ получили настоящую каюту – небольшое, но отдельное помещение. Ели они в офицерской столовой. Пища была простой, но безупречно доброкачественной. К легкой качке оба скоро привыкли – она не шла ни в какое сравнение с судорожными прыжками по волнам незабываемой «Колдуньи». Крейсер двигался по морю, как нагретый на огне утюг по ткани, – «вперед, спокойно и прямо». Его корпус был слишком велик и слишком массивен, а ходовая машина слишком мощна для того, чтобы отдаваться на волю волн.

* * *

Аверил был влюблен. Влюблен по уши, безоглядно. Он даже не представлял себе, что в подлунном мире возможно такое совершенство, и каждый день благодарил Великого Мастера за столь наглядную демонстрацию. «Ревущий» был идеально приспособлен к решению возложенных на него задач. Настолько идеально, что казался плодом дерзкого вдохновения, а не строгих скрупулезных расчетов. Корабельщики не стремились вписаться в узкие рамки, отведенные природой, они смело задавали свои правила игры. Поскольку корабль был боевым, его палубу и борта покрывала стальная броня. Безупречно выверенная форма и точно рассчитанный вес гарантировали ему остойчивость и непотопляемость. Орудийные башни обеспечивали орудиям широкий сектор обстрела. Но самым главным чудом была ходовая установка. Паровая турбина, установленная на «Ревущем», без особого труда выдавала двадцать три тысячи лошадиных сил, что заставляло Аверила скрежетать зубами: моторы самых мощных самолетов едва дотягивали до восьмидесяти.

На самом деле никаких разумных причин для зависти у юноши не было. Мастерские кораблестроителей имели многовековую историю, как Мастерские оружейников и металлургов. Неудивительно, что, сработавшись, вместе они смогли создать что-то стоящее. А летунам всего без году неделя – они толком не оперились. Но тем ослепительнее и беспощаднее была зависть. Чтобы узнать побольше о предмете своей страсти, Аверил напросился на лекции, которые читал на борту корабля курсантам Мастерской навигации один из Мастеров-кораблестроителей. Словно для того, чтобы еще сильнее растравить душевные раны молодого инженера, Мастер оказался немногим старше его, но в каждом сказанном слове сквозила такая твердая уверенность в плодах своей работы, что Аверил чувствовал себя как в детстве, когда кто-нибудь из мальчишек хвастался только что подаренным пони или новым ружьем. Впрочем, Мастер-корабельщик (его звали Вигис – третий инженер из Мастерской Мертона) и не подозревал о сложных чувствах, которые одолевали младшего коллегу. Напротив, уловив интерес Аверила к военным кораблям, он охотно делился своими знаниями, с удовольствием отвечал на любые вопросы.

Как и подозревал Аверил, за совершенством конструкции «Ревущего» стояли долгие годы проб и ошибок. Первые паровые корабли резко обгоняли по скорости и маневренности парусники, но новое сильное сердце – ходовая машина – сразу же вступило в противоречие со старой деревянной плотью. Деревянный корпус был слишком хлипок, он гнулся и трещал под непомерным весом машин, а дальность плавания под парами, зависящая как от наличия топлива, так и от бесперебойной работы машины, оставляла желать лучшего. Для защиты артиллерийских погребов и силовых установок на кораблях стали настилать броневую палубу со скосами, а на бортах устанавливали массивные железные плиты. Для того чтобы поразить подобное панцирное чудовище, необходимо было новое оружие, и оно почти мгновенно появилось. Мастерская Родола из Земли Ящериц стала оснащать свои корабли нарезными орудиями, заряжавшимися с казенной части. Эти пушки имели гораздо большую точность и дальность стрельбы, чем старые дульнозарядные гладкоствольные. Кроме того, новые орудия стреляли разрывными снарядами. После того как восемь таких кораблей расстреляли в Бухте Зеленой Реки вдвое превосходящую по численности эскадру (Вигис сказал «расколошматили» и резко рубанул рукой воздух), стало ясно, что игра отныне ведется по-крупному.

На воду начали спускать целые броненосные батареи и низкобортные корабли с цельным железным корпусом, в которых орудийные башни вращались паровыми машинами. Их прозвали «наблюдателями», так как их главной задачей была береговая оборона. Впервые увидев на рейде у берега такую диковину, экипаж вражеского корабля принял ее то ли за бакен, то ли за плот и проигнорировал в качестве противника. Каково же было удивление команды, когда вполне мирный бакен неожиданно всадил им в борт полный заряд с максимально близкого расстояния. С тех пор старомодные корабли старались обходить стороной все странные конструкции, которые встречали на своем пути.

Одно время броненосные корабли оснащались мощным тараном, из-за чего морские битвы, как в древние времена, напоминали бои баранов на весенней лужайке. Порой проектировщики допускали смешные ошибки (хотя тем, кому приходилось иметь дело с последствиями этих ошибок, было не до смеха). Так, например, на одном из кораблей мачта, с которой в башни передавались данные стрельбы, находилась между двумя дымовыми трубами. Мало того, что дым из передней трубы серьезно затруднял обзор, он был еще и горячим, и в штормовую погоду, когда топки работали вовсю, трубчатая конструкция мачты так нагревалась, что по трапу, находящемуся внутри нее и ведущему из трюма на марс, было просто невозможно перемещаться.

Однако и панцирники, и батареи, и «наблюдатели» старались держаться ближе к берегу, не отваживаясь выбираться на океанские просторы. И не случайно. Их мощные орудийные башни не добавляли им устойчивости – при сильном волнении корабли переворачивались, частенько унося с собой на дно весь экипаж. Отец Мертон – основатель Мастерской, в которой трудился Вигис, почувствовал, что следующим шагом в великой гонке будет завоевание бронированными кораблями открытого моря, и приложил все усилия к тому, чтобы этот шаг сделала именно Аврелия.

Новый боевой корабль должен иметь мощную броню для защиты от вражеского огня, достаточно большой корпус, чтобы поставить машины, способные придать этой громаде необходимую скорость, и мощные орудия, превосходящие огневую мощь аналогичных кораблей противника – или, по крайней мере, ей не уступающие. Эта техническая головоломка надолго увлекла лучшие инженерные умы мира, породила множество самых разнообразных проектов и в течение нескольких лет казалась неразрешимой. Главной заслугой Мертона было то, что он правильно определил точку приложения сил – прежде всего необходимо было создать паровую машину нового класса.

«Я сплю и вижу быстроходные суда, жду и не дождусь летучих эскадр и мечтаю о шестнадцати и семнадцати узлах хода, – говорил он своим инженерам. – Поэтому насчет судовой машины я буду требователен».

Поначалу казалось, что мечты так и останутся мечтами. Из более чем двухсот проектов паровых машин, созданных за следующие двадцать лет, ни один не удалось довести до этапа промышленного производства. Удовлетворить требования Мертона предстояло человеку, который вовсе об этом не помышлял.

Прис, сын торговца из Элсика, начал работать и учиться в Элсикской Мастерской по изготовлению корабельных орудий, когда ему было всего тринадцать лет. Вскоре отец Мастерской понял, что у мальчика «зеленый палец». (Вигис лукаво подмигнул, и Аверил улыбнулся – он знал эту байку, кочующую из Мастерской в Мастерскую. Люди верили, что в Мастерских живут маленькие зеленые человечки – искусные ремесленники, и что если их задобрить, работа будет идти как по маслу. Говорили также, что иногда эти человечки оборачиваются красивыми юношами и соблазняют девушек. Тогда у ребенка, родившегося от этого союза, будет «зеленый палец» – техническое чутье, дар понимать машины, способность чинить и строить их «на глазок», «по наитию».)

Однажды отец Мастерской заметил, что мальчик сделал игрушечный бумажный двигатель: когда он дул на колеса игрушки, они вращались. Мастер побранил ученика за ребячество, а тот в сердцах сказал, что построит машину, скорость вращения у которой будет «в десять раз больше, чем у любой другой».

Через несколько лет подросший мальчик в самом деле сконструировал для Мастерской движитель торпеды нового вида. Особенность этого движителя состояла в том, что сгорающее топливо создавало струю газа высокого давления. Струя ударялась в крыльчатку, заставляя ее вращаться. Крыльчатка в свою очередь приводила во вращение гребной винт торпеды.

Также Прис построил небольшую лодку из листовой меди, которая приводилась в движение трехлопастным винтом, находящимся под корпусом. Винт располагался внутри большого кольца со спиральными прорезями. Газ, вырывавшийся струей, проходил по этим прорезям, и за счет усилия, создаваемого при отклонении потока, кольцо начинало вращаться. Вместе с ним вращался и винт, толкающий лодку вперед. По легенде, эта лодка предназначалась в подарок дочери Отца Мастерской, в которую Прис был тайно влюблен. Так ли это было на самом деле или нет, никто не знает, но известно, что вскоре после этого обладатель «зеленого пальца» покинул Мастерскую в Элсике, сделав на прощание в своем дневнике такую запись: «Опыты, проводимые в течение пяти последних лет и частично имевшие целью удостовериться в реальности газовой турбины, убедили меня в том, что с теми металлами, которые есть в нашем распоряжении… было бы ошибкой использовать для приведения лопаток во вращение раскаленную струю газов – в чистом ли виде или в смеси с водой или паром».

Прис отправился в знаменитую Мастерскую Крика, работавшую с электричеством, где отец Крик, ознакомившись с его разработками, поручил ему спроектировать многоступенчатую реактивную турбину, способную вращать вал электрогенератора. Для Приса это был невероятно продуктивный период. Ему приходилось не только экспериментировать с высокоскоростными валами и другими деталями турбины, но и думать о возможных путях использования энергии его машины. Обладая скоростью вращения восемнадцать тысяч оборотов в минуту, она не могла быть применена в обычных целях.

По заказу одного из своих приятелей по Мастерской Прис построил гоночное судно с приводом от паровой турбины. На испытаниях оно продемонстрировало рекордную скорость – 35 узлов. Именно благодаря этой победе отец Мертон узнал о Присе и заплатил отцу Крику немалую сумму за право использования удивительных изобретений.

В турбине Приса пар расширялся постепенно по мере прохождения через пятнадцать ступеней, каждая из которых представляла собой пару венцов лопаток: один – неподвижный (с направляющими лопатками, закрепленными на корпусе турбины), другой – подвижный (с рабочими лопатками на диске, насаженном на вращающийся вал). Лопатки неподвижных и подвижных венцов были ориентированы в противоположных направлениях, то есть так, что если бы оба венца были подвижными, то пар заставлял бы их вращаться в разные стороны. Пар, направляемый на неподвижные лопатки, расширялся в междулопаточных каналах, скорость его увеличивалась, и он отклонялся так, что попадал на подвижные лопатки и заставлял их вращаться.

Другим изобретением стал новый тип подшипника, способного предотвращать «биение вала». Прису было хорошо известно, что каждый вал имеет свою характерную критическую скорость вращения, при которой даже небольшой разбаланс приводит к изгибанию вала и последующему разрушению машины. Выяснилось, что критическая скорость вращения связана с собственной частотой поперечных вибраций вала – на этой частоте вал начинает резонировать и разрушаться. Чтобы избежать резонанса, вал следовало устанавливать в подшипниках, которые допускали бы его небольшие боковые смещения. Вначале Прис попытался использовать обычный подшипник, закрепив его на пружинах, но обнаружил, что такая конструкция только усиливает вибрацию. В конце концов он придумал подшипник, состоящий из набора колец двух размеров: одни плотно прилегали к внутреннему вкладышу подшипника, но не касались корпуса, другие – прилегали к корпусу, не касаясь вкладыша. Вся система колец в продольном направлении сжималась пружиной. Такая конструкция допускала небольшие боковые смещения вала и в то же время подавляла вибрации за счет трения между шайбами двух типов.

– Прис отказался войти в нашу Мастерскую и основал свою, – рассказал Вигис. – Но так ничего и не добился. Он мечтал разбогатеть, но все его изобретения были слишком смелыми, чтобы приносить доход. В придачу ему нужен был человек с талантом поскромнее – человек вроде отца Мертона, который всегда точно знал, когда нужно остановиться. Прис так и не простил Мертона за то, что тот выжал из его изобретения больше, чем это удалось самому Прису. А отец Мертон так и не простил Прису, что тот не пришел под его руку. Они враждовали до конца жизни. Возможно, Мертон приложил руку к разорению Приса. Прис прямо обвинял его в этом. Во всяком случае, после того как Мастерская Приса была закрыта, Мертон выкупил некоторые из его перспективных изобретений. Впрочем, также поступил и отец Крик, благодаря чему турбины Приса сейчас стоят на десяти электростанциях и почти на двух сотнях военных кораблей.

Аверил про себя порадовался, что Мастерская отца Остена еще совсем молода и практически не имеет конкурентов, а потому игры, о которых спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, говорил мастер-корабельщик, в ней пока немыслимы.

По просьбе Аверила, Вигис спустился с ним в машинное отделение и позволил молодому инженеру осмотреть турбину и даже сделать наброски. А когда Аверил полушутя пожалел, что нельзя остановить турбину и забраться внутрь, Вигис неожиданно предложил:

– Вот придем в Чакон, обязательно загляните к нам, – он назвал Рестидж, Город Сорока Островов, по-морскому – Чаконом, что означало Гавань на Западе. – У нас построен опытовый бассейн на Колючем острове, там мы испытываем модели. Мастера зовут Криал, он нам читал «Непотопляемость». Я напишу для вас записку. Может статься, еще поработаем вместе…

Скрип открывшейся двери и стук каблучков отвлекли Аверила от размышлений. На палубу поднялась Янтэ. Она была в аврелианском платье в узкую серую и белую продольную полоску – одном из тех, что он спешно купил ей в порту. Тогда ему не терпелось переодеть девушку в «свое», для того чтобы убедить себя, что она отныне принадлежит ему, а следовательно, ей ничего не грозит. На голове Янтэ была маленькая дорожная шляпка, в руках – серый зонтик с узким белым кружевом по краю, который она использовала как трость, чтобы удержаться на непривычных каблуках. Выглядела островитянка в этом элегантном дорожном платье до крайности нелепо и неуклюже. Она не привыкла соблазнительно изгибать спину, чтобы подчеркнуть изгиб турнюра, а потому казалась не прекрасной и притягательной женщиной, а скорее кошкой с привязанной к хвосту банкой. Опираясь на зонтик, Янтэ добралась до кормы и встала рядом с Аверилом. Некоторое время он ждал, что она что-нибудь скажет, но не дождался и тяжело вздохнул. В первую же ночь после их бракосочетания Янтэ предложила ему себя с бесцеремонностью своей матери, но без ее откровенного желания. Казалось, она старательно исполняла свой долг и испытала огромное облегчение, когда Аверил заявил, что с супружескими отношениями им придется повременить. Однако с тех самых пор, пожалуй, она ни разу не обратилась к нему, а на его вопросы отвечала коротко и сухо. Была напугана? Смущена? Негодовала? Аверил не знал. Пожалуй, любой узел, любая машина на «Ревущем» была ему ближе и понятнее, чем эта девушка, стоящая рядом. Девушка, с которой он был связан на всю жизнь самыми прочными узами, какие только бывают на свете.

Глава 8. В Городе Сорока Островов

Однако по прибытию в Рестидж Аверил решил отложить посещение опытового бассейна Мастерской корабелов. Ему казалось одинаково неразумным как брать с собой Янтэ, так и оставлять ее одну, пока она еще не говорила на языке Аврелии.

Поэтому прямо из порта они заехали на почтамт, откуда Аверил отправил письмо на Острова для госпожи Спиренс о том, что их плавание удачно завершилось, и две телеграммы: отцу Остену с просьбой об отпуске в связи с женитьбой и матери – извещая ее о том, что скоро приедет с молодой женой. В письмо отцу Остену был вложен и добытый на островах контракт. Аверил и словом не обмолвился о том, что сумма, проставленная в бумагах, была значительно больше той, что предполагалась сначала. Зачем Остену знать об упущенных возможностях? Что касается самого Аверила, он не сомневался, что совершил выгодную сделку. Обменять деньги на человеческую жизнь – было бы глупо поступить иначе.

Пока он писал письма, Янтэ сидела в кресле у большого полукруглого окна и внимательно наблюдала за улицей. Аверил засмотрелся на нее, пытаясь угадать, что она видит и что по этому поводу думает.

Вот пронеслась за окном элегантная коляска, запряженная рысками… А следом за ней – обшарпанный театральный фургон, развозящий с репетиций балетных статистов и оперных хористок. Вот, чинно беседуя, идут по тротуару два профессора гимназии в синих вицмундирах. Вот спешит, не поднимая глаз, очень хорошенькая и очень бедно одетая девушка – наверное, торопится к какому-нибудь художнику, которому служит натурщицей по три гроша за сеанс. Вот на углу моряк заспорил с двумя ластовыми рабочими – теми, которые разгружают баржи в порту; все трое изрядно под хмельком. Вот гурьбой идут лабазники с рынка, толкают перед собой двухколесные ручные тележки с кладью, торопится мелкий чиновничек с кокардой на фуражке, навстречу им – компания гимназистов, гулящий «майстровой человек» и фабричный рабочий с завода. Один из гимназистов – видно, на спор – подобрался сзади да и сбил с рабочего картуз. Тот вскинулся было, но обидчика уже ищи-свищи – гимназисты перебежали дорогу, лавируя между телегами, словно яхточки на взморье, и нырнули в подворотню.

Все эти сценки для Аверила были привычны, они будили воспоминания, незаметно возвращали его из путешествия на родину. Но каким представлялись они Янтэ? Понимала ли она, что происходит перед ее глазами? Смешило это ее? Пугало? Удивляло? Или вежливая равнодушная маска, застывшая на ее лице, была вовсе не маской, а настоящим лицом?

Из почтамта молодожены отправились в банк, где Аверил снял со счета деньги на предстоящие расходы, а потом – в гостиницу, где познакомил Янтэ с чудесами централизованного водопровода и высокой аврелианской кухни. Следующий день они посвятили прогулкам по магазинам. Признаться, здесь молодой инженер чувствовал себя не очень уверенно. И приказчики в магазинах, обладавшие все как один навыками опытных сутенеров, сразу это просекали и высылали к молодоженам самых хорошеньких продавщиц, которые голосами сирен принимались убеждать Аверила, что его семейная жизнь ни за что не сладится без шлафора с травами по зеленому атласу на беличьем меху, без красных сафьяновых домашних туфель, без покрывала штофного абрикосового с цветами, без вышитого балдахина, подбитого объярью полосатой желтой, белой и синей, или без последнего писка моды – серебряного номеронабирателя для телефона, способного защитить нежные женские пальчики от тугого телефонного диска. Тут неожиданно для всех в игру вступила Янтэ. Она молча недрогнувшей рукой откладывала в сторону те куски материи, в качестве которых сомневалась, выбирала те, которые считала достойными облекать ее стан, и на все уговоры магазинных фей только качала головой и разводила руками в знак того, что они могут не тратить на нее цветы своего красноречия. Приказчику пришлось смириться, зато он наверняка задрал цены – здесь его некому было остановить и проверить, так как Янтэ была неграмотна, а Аверил невежествен.

Так или иначе, они накупили ворох разноцветной объяри, байки, тафты и камчи, штофов, атласов, брокателей и фальбаллы, да сверх того кружев, лент, тесьмы и стекляруса и увенчали весь этот хаос стопкой модных журналов (так Аверил одним махом решил проблему подарков матери и ее подругам).

Пожалуй, первый раз в жизни молодой инженер по-настоящему наслаждался своим богатством. В его доме говорить о деньгах считалось неприличным именно потому, что их было всегда вдосталь. С тех пор как двести лет назад прапрапра– и так далее дедушка Аверила изобрел первый барометр, его семья ни в чем не нуждалась. А поскольку денег всегда было много, Аверил их никогда не видел. Все его желания исполнялись – или не исполнялись, но не потому, что были «слишком дорогими» или «достаточно дешевыми», а по другим весьма таинственным причинам, ведомым только его родителям. В школу и дальше в Мастерскую деньги пришли за Аверилом. Он получал все необходимое, по привычке не думая, кто и как оплачивает его потребности. Впрочем, одновременно с равнодушием к деньгам ему внушалась скромность, поэтому, глядя на однокашников, щеголявших кто с дорогими часами, кто с дорогим перстнем, Аверил испытывал недоуменное презрение – именно такой реакции и добивались от него родители. Его собственные часы были простыми и без всяких украшений, но никогда не отставали и не убегали вперед, а перстни он не носил, потому что они могли помешать при черчении или изготовлении моделей.

И вот наконец он тратил деньги, причем на то, чтобы порадовать другого человека, и с каждой новой покупкой Аверил чувствовал, что это ему все больше нравится. Однажды, путешествуя от одного магазина к другому, им довелось пройти по базарной площади, мимо квартала, занятого беднейшими доходными домами. На первых этажах домов помещались дешевые трактиры, рюмочные, перекусочные, распивочные. Все окна были отворены настежь – трактиры, судя по двигавшимся фигурам в окнах, были набиты битком. Из окон разливались песенники, звенели кларнеты и скрипки, и гремел турецкий барабан. Слышны были женские взвизги. Внезапно дверь одного из трактиров растворилась, и на улицу прямо перед Аверилом и Янтэ выкатился рыжий мужчина – по-видимому, отставной солдат. Он тащил за косу полупьяную женщину и бил ее кулаком по голове. Посетители трактира, вышедшие следом, поощряли его хохотом. Полицейский на углу пребывал в олимпийском спокойствии. «Подерутся и перестанут – не впервой!» – говорил он всем своим видом.

– Караул! Нашу девушку бьют! – прокричала другая оборванная женщина и юркнула в одну из дверок подвального этажа.

Через минуту оттуда выбежали шесть или семь таких же женщин и общими усилиями отбили товарку. Несчастная с воем металась между своими спасительницами, плакала и изрекала самые циничные ругательства.

Аверил, поспешно взяв Янтэ за локоть и уводя ее прочь от страшного зрелища, невольно подумал, что будь он бедным подмастерьем, ему пришлось бы привести молодую жену в один из таких доходных домов, где подобные страшные сцены были, судя по всему, повседневностью. И горячо поблагодарил Великого Мастера за то, что тот судил ему иное.

Молодой инженер был бы совсем счастлив, если бы мог получить хоть какое-то подтверждение, что доставляет Янтэ радость. Но пока что ему приходилось основывать свою уверенность на старых тезисах: «все женщины любят покупки» и «все женщины любят комфорт». С лица его жены так и не сходила неизменная полуулыбка, а что пряталось за ней, он не мог разгадать. Оставалось надеяться на мать. Она, несомненно, женщина, причем женщина мудрая и по-светски проницательная, ей нетрудно будет поладить с пугливой дикаркой и уговорить ее хотя бы в семейном кругу выглядывать из-под маски.

Глава 9. На морском берегу

Чтобы завершить кутеж на высокой ноте, Аверил нанял автомобиль и прикатил домой с шиком. Ничего, что машина по дороге трижды ломалась и им с шофером приходилось катить ее «на руках» до ближайшей деревни с кузницей. Ничего, что кузнецы в растерянности разводили руками, а шофер бормотал: «Не… не возьмусь… еще засудят, если что», – и Аверилу оставалось только раздеваться до пояса и нырять под машину, на ходу соображая, как она устроена и где может сломаться. И, наконец, ничего, что машина однажды так подскочила на крутой горке, что у пассажиров клацнули зубы, и несколько секунд они буквально летели. Сущие мелочи, ведь расширившиеся глаза сторожа, когда он выбежал, чтобы открыть ворота, разом все искупили. Аверил много лет мечтал удивить старика до самых печенок, и, кажется, это ему удалось.

Линдали – поместье родителей Аверила – находилось на морском берегу, и всю дорогу по левую руку от путешественников тянулись серые шхеры и песчаные дюны, а по правую – холмистые поля. Сейчас на них как раз созревали овощи: морковь, свекла и горох, – но земли от этого не становились живописнее. Аверил с досадой думал о роскошных джунглях Западных Островов, о вековых деревьях и горе, уходящей в облака – сравнение выходило явно не в пользу местного взморья.

С кустов собачьей розы, заменявших в Линдали изгородь, уже осыпались цветы. Острый взгляд Аверила сразу же выцепил в густой листве тугие оранжевые шарики ягод, рот наполнился слюной – юноша припомнил терпкий вяжущий вкус на языке, громкие голоса служанок, веселые догонялки в зеленых лабиринтах живой изгороди. Но что было Янтэ до этих кустов? Вряд ли она обратила на них хотя бы мимолетное внимание.

– Ну вот и дома, – сказал он, поприветствовав сторожа и повернувшись к жене. – Думаю, мы все заслужили по чашке чая.

Янтэ улыбнулась, и он впервые заметил, что при этом она смешно морщит нижнюю губу – и, как ни странно, у него стало теплее на сердце.

Машина скользнула в ворота и чинно поплыла по ровной подъездной аллее через парк. Здесь снова были холмы, только на этот раз покрытые жесткой иссиня-черной травой; кое-где на их вершинах стояли низкие кривые деревья – по два, по три, переплетающиеся кронами, сцепившиеся корнями, словно для того, чтобы вместе противостоять морским штормам. Напротив белая ажурная беседка на самом берегу словно парила в объятьях ветра, скользила по нему и играла с ним, как яхта с волной. Только дом пока был не виден – он прятался за темной куртиной из высоких деревьев.

Вот машина нырнула в живую арку, сплетенную из гибких ветвей, перевитых диким виноградом, и Аверил увидел знакомые стены, сложенные из светло-желтого известняка, мраморную лестницу с прихотливыми изгибами перил, по которым он столько раз благополучно скатывался, несмотря на все страхи и запреты женщины в темном платье – той, которая сбегала сейчас по ступеням навстречу путешественникам.

– Ну вот, – произнесла госпожа Алез Кадис из Линдали, раскрывая им объятья. – Наконец-то и у меня есть доченька.

Шофер распахнул дверцу, и к величайшему облегчению Аверила две женщины обнялись, как будто встретились после долгой разлуки.

* * *

Они пили чай в гостиной, отделанной голубым атласом, создававшим ощущение прохлады даже в самый жаркий полдень. Чай сервировали на небольшом столике, столешница которого была инкрустирована мозаикой с художественными трещинами, появившимися здесь с тех самых пор, как Кадис, старший брат Аверила, во время ссоры с родителями шарахнул по столу что было сил бронзовым пресс-папье. Госпожа Алез поместилась в низком кривоногом кресле с высокой отлогой спинкой. Молодоженам достался столь же низкий кривоногий и удобный диван. Обстановка была самая будничная. О том, что к приему гостей готовились, можно было судить только по большому числу закусок на столе да еще по тому, что каждый раз сменить чашку или унести опустевшее блюдо выходила новая горничная или новый лакей. Аверил живо представлял себе, как матушка вела долгие дебаты с поварихой – что больше понравится загадочной островитянке: фруктовые тарталетки или террин из печени, лепешки с яблочно-луковым джемом или булочки со взбитыми сливками, а в конце, махнув рукой, приказывала готовить и первое, и второе, и третье, и четвертое, да еще обязательно крем-брюле и лимонный керд. И в каком восторге она была, придумав уловку, позволявшую ей дать возможность всем слугам в доме посмотреть на молодую госпожу Аверил так, чтобы та ничего не заметила и не смутилась.

День разгулялся, и было жарко почти по-летнему. От чашек и серебряного чайника на потолке плясали алые солнечные зайчики. За окном упрямо гудел шмель, раздраженно тычась в стекло.

Дверь в библиотеку была приоткрыта, и Аверил видел в полутьме приставленную к стеллажам лестницу-стремянку, на верхней площадке которой лежала стопка тяжелых книг in folio. Значит, отец сейчас живет в Линдали. Аверил знал, что отец с матерью провели без малого двадцать лет в безрадостном и пустом браке, и после того как их младший сын покинул дом, с огромной радостью расстались. Отец уехал на ферму на окраине поместья, матушка осталась в главном доме. Развод освободил их от необходимости изображать супружескую любовь, которую оба никогда не испытывали друг к другу, но позволил зародиться и вырасти искренней и спокойной дружбе. Они стали гораздо ближе друг к другу, чем в те времена, когда делили спальню.

– Отец здесь? – спросил Аверил.

– Да, он будет к ужину, – отозвалась мать. – Увлекся сбором водорослей у побережья. Все прикидывает, не подойдут ли они в качестве удобрений. Поэтому он уже два месяца живет здесь.

– За ужином ты познакомишься с моим отцом, – сказал Аверил Янтэ на языке Островов. – Не бойся, он такой же добрый, как и мать, и так же не любит церемоний.

– Мне это будет очень приятно, – ответила Янтэ.

Аверил перевел. Госпожа Алез сочла, что невестка уже достаточно освоилась, и обратилась непосредственно к ней:

– Милая, как вы думаете, ваша мать уже получила известие о вашем благополучном прибытии в Аврелию?

Аверил перевел вопрос для Янтэ, но ответил на него сам:

– Нет, мама. На Острова до сих пор не проложен телеграф…

«И бьюсь об заклад, госпожа Спиренс и другие торговки будут сопротивляться этому до последнего», – добавил он мысленно.

– Поэтому наше письмо поплывет с пакетботом, и госпожа Спиренс получит его не раньше, чем через месяц.

– И еще месяц к нам будет идти ее ответ? Ах, как досадно! Но не беспокойтесь, милая, мы пошлем к прибытию пакетбота курьера, так что вам не придется ждать письма от матери ни одного лишнего часа. Право, жаль, что к вам до сих пор не проложили телеграфную линию. Я стала по-настоящему спокойна, только когда поняла, что могу связаться с моими мальчиками в любой момент, где бы они ни находились. Но раз у нас почти два месяца, я постараюсь, чтобы вы не скучали. И начнем мы прямо сейчас, – добавила она, заметив, что Янтэ давно отставила чашку. – Что бы вы хотели сейчас сделать: отдохнуть в своей комнате, немного посмотреть дом или спуститься в сад? Аверил, будь добр…

– Мама спрашивает, хочешь ли ты отдохнуть или посмотреть дом с садом, – перевел Аверил и добавил с улыбкой: – Я бы советовал выбрать сад. Он невелик, но моя мать истово его любит, а все наши соседи видели его уже больше тысячи раз, так что ты очень ее порадуешь.

– Конечно, я с удовольствием посмотрю на сад, – вежливо ответила Янтэ.

Аверила кольнула досада. Он предпочел бы, чтобы она воскликнула сердито: «Ничего не хочу! Оставьте меня в покое!» – тогда, по крайней мере, у него не было бы оснований сомневаться в ее искренности.

Янтэ встала. Поднялась с кресла и госпожа Алез, махнула рукой Аверилу:

– Спасибо, милый, теперь можешь покурить в свое удовольствие. Я думаю, дальше мы справимся сами. Никогда не помнила названий цветов и не собираюсь утруждать этой наукой твою жену. Цветы надо нюхать, а не рассуждать о них с умным видом. Пойдемте, моя милая…

* * *

Сад закрывала от морских ветров высокая стена. Он был действительно совсем невелик, и большую его часть занимали плодовые деревья – яблоки и груши. Цветы росли не на клумбах, а прямо в траве – в тени деревьев, на солнцепеке на пригорке, по берегам протекавшего через сад ручья. В верхнем течении ручей перегораживала небольшая запруда, и вода стекала вниз крошечным водопадом. В образовавшемся над запрудой озерце с удивительно прозрачной чистой водой цвели желтые кувшинки, а круглый островок в середине пруда покрывали синие ирисы. Янтэ поняла замысел госпожи Алез – та разводила сады не по книгам, а пристально наблюдая за дикими растениями и подбирая для каждого такое место, где ему было хорошо. Девушке это пришлось по душе. И когда госпожа Алез знаком предложила ей выти на берег моря, Янтэ только покачала головой. Она уже насмотрелась на море за время их путешествия. И если в первый раз, когда она увидела вокруг себя бесконечное полотнище воды, ей захотелось кричать от страха и восторга, то вскоре картина наскучила, превратившись в одинаковые волны, которые одна за другой накатывались на корабль. Нет, сейчас она предпочитала журчание ручья, его крошечные брызги и водоворотики, подхваченные им соринки и желтые листья. И они с госпожой Алез присели рядом на скамью, наслаждаясь солнечным теплом и покоем, словно сами превратились в два сонных цветка.

Аверил украдкой наблюдал за ними из-за штор. Его радовало, что надежды сбылись и женщины, по-видимому, поладили. Одновременно в его груди шевелилось что-то, подозрительно похожее на ревность. Конечно, у его матери дар ладить с людьми, он всегда это знал, но почему она не передала этот дар ему?

Когда солнце спряталось за краем подпорной стены, госпожа Алез сказала:

– Ну вот, моя милая, нам, пожалуй, пора идти. Скоро здесь станет совсем холодно. Слышите, как бьются волны? Это начинается прилив.

Янтэ поняла из всей фразы только три слова: «милая», «идти» и «холодно», но кивнула с улыбкой и поднялась на ноги. Внезапно она заметила, что ручей журчит громче и брызги от водопада теперь долетают до ее туфелек – вода в озерце поднялась, словно в чашке, наполненной до краев, и стала мутной, в ней плавали какие-то черно-зеленые обрывки водяных растений, темный ил. Это заинтересовало девушку, но она помнила, как плохо владеет языком Аврелии, и не решилась выставлять себя на посмешище перед свекровью.

Когда женщины покинули сад, в него спустился Аверил, сорвал с дерева спелую грушу и спрятал в карман.

* * *

К ужину вернулся господин Кадис. Это был крепкий пятидесятилетний мужчина с красным обветренным лицом и большими руками. Владельцы Линдали с незапамятных времен работали предсказателями погоды в местной Мастерской земледельцев, а потому господин Кадис большую часть времени проводил на свежем воздухе, без устали меряя шагами холмы и морское побережье.

Разговор за столом вертелся вокруг осенних полевых работ, видов на урожай и прогнозов на зиму. Аверилу это быстро наскучило, и он бросил переводить слова отца Янтэ, решив, что и ей это вряд ли интересно. И резко спросил, меняя тему разговора:

– А где Кади?

Так звали в семье Кадиса-младшего.

– Завтра будет здесь, – ответила госпожа Алез. – Мы телеграфировали ему, как только получили весточку от тебя. Но он попросил два дня для того, чтобы уладить дела пред отъездом.

– Бьюсь об заклад, он потратил эти два дня на то, чтобы поверить, что ты его в кои-то веки обскакал! – коротко хохотнул Кадис-старший. – Кстати, ты, надеюсь, не забыл?

– Нет-нет, – поспешно ответил Аверил.

– Хватит болтать, милый, лучше спой нам, – мягко сказала госпожа Алез. – Я уже похвасталась Янтэ, какой у тебя прекрасный голос, – и она незаметно подмигнула сыну.

Господин Кадис не заставил долго себя упрашивать. Слуги открыли двери между столовой и гостиной. Госпожа Алез села за рояль. Они начали со старинной застольной песни. У господина Кадиса в самом деле был красивый глубокий бас, госпожа Алез вторила ему приятным меццо-сопрано.

Кто в тумане путь проложит?

Кто взберется на утес?

Кто расстаться с другом сможет,

Не пролив горючих слез?

Я в тумане правил стругом,

Я взбирался на утес.

Но не смог расстаться с другом,

Не пролив горючих слез!

Затем по просьбе госпожи Алез господин Кадис спел одну из рыбацких песен:

Волны бушуют, ревет ураган,

Тучи все ниже, сгущается мрак.

«Парня смыло за борт, капитан!»

«Вот как?»

«Бросьте же линь ему, капитан!»

Волны бушуют, ревет ураган.

«Если не бросите – дело табак!»

«Вот как?»

«Больше не видно его, капитан!»

Волны бушуют, ревет ураган,

Тучи все ниже, сгущается мрак.

«Вот как?»

Потом, уже по просьбе господина Кадиса, госпожа Алез исполнила два трогательных романса. Оба – о девушках, которые ждали своего суженого: одна – с войны, вторая – с ярмарки. И завершили они этот импровизированный концерт веселой песней, бывшей чем-то вроде неофициального гимна этих мест.

Разбужены солнцем весенним,

Дорогою в Линдали Ли

Три девушки шли в воскресенье,

И громко смеялись все три.

Чеканили шаг, как солдаты,

И вальс принимались плясать.

То пели про грусть и утраты,

А после смеялись опять.

Шагали, обнявши друг дружку,

Дорогою в Линдали Ли,

Кричали: «Ты слышишь кукушку?»

И вдруг замолчали все три.

Стоят и не вымолвят слова,

К земле опускают глаза.

Но что же случилось такого?

Кто может нам это сказать?

Госпожа Алез изобразила на клавишах оркестровое туше и в притворном ужасе воскликнула: «Ах!»

Стоят на пути три студента,

И стали алее зари,

Пунцовей, чем в косах их ленты,

Смешливых болтушки все три.

Студенты толкают друг дружку:

«Ты только на них посмотри!»

И хором: «Ты слышишь кукушку?» –

Смеясь, закричали все три.

Пока родители музицировали, Аверил разрезал грушу на мелкие кусочки и подсел на диван к Янтэ.

– Это свадебный обычай в нашей стране, – сказал он, смущаясь, как все три смешливые болтушки сразу, радуясь, что говорит на чужом языке, и отлично понимая, что родителям нет нужды ни слышать его, ни знать язык Островов, они и так прекрасно знают, что он сейчас говорит. – Это очень старый и очень уважаемый у нас обычай. Ты должна съесть это из моих рук в знак того, что доверяешь мне. Ты согласна?

– Да, – тихо ответила Янтэ.

И Аверил осторожно, как можно нежнее, кусочек за кусочком скормил ей грушу, любуясь тем, как ее алые губы прикасаются к сладкой плоти фруктов, наслаждаясь мимолетными случайными прикосновениями к уголку ее рта или к щеке и изо всех сил борясь с желанием слизнуть каплю сока с ее подбородка.

Глава 10. На морском берегу (продолжэение)

Янтэ проснулась резко, как от толчка. Полежала с минуту, прислушиваясь к далекому шороху моря, потом соскользнула с кровати, подошла к окну, раздернула тяжелые портьеры и поняла, что толчком был солнечный восход. Косые лучи легли на лужайку под окном, обещая еще один солнечный и теплый день. Наверное, отец Аверила будет рад. Вчера он говорил что-то о том, как хотелось бы ему еще несколько хороших дней для того, чтобы успеть убрать урожай. Янтэ с удивлением осознала, что понимала язык Аврелии лучше, чем обычно. Может быть, дело в том, что родители Аверила говорят гораздо чище и спокойнее, чем все, кого она встречала раньше? А может, оттого что она все-таки учится и не так уж безнадежна?

Янтэ подошла к двери, приоткрыла ее и прислушалась. Дом еще спал. Она же спать не могла – нервы были слишком раздражены новыми впечатлениями. В таких случаях дома она всегда отправлялась на прогулку, чтобы «размять мысли» и восстановить их прежний спокойный ток. Почему бы ей не сделать этого и сейчас? Если она будет осторожна, о ее вылазке никто не узнает.

Очевидно, по приказу Аверила или госпожи Алез прислуга выложила в кресло подходящее «утреннее платье». Янтэ быстро и, как она надеялась, правильно оделась и привычно вылезла в окно. Здесь ее комната находилась на первом этаже, поэтому покинуть ее столь экстравагантным способом не составило труда, даже в длинных и неудобных юбках.

Оказавшись на земле, Янтэ обогнула дом и вошла в знакомый уже сад. Постояла у солнечных часов, потом приблизилась к озерцу и с любопытством заглянула туда. Вода снова была чистой и прозрачной. Янтэ присела на корточки, опустила в воду руку и полюбовалась кругами и мелкой рябью на поверхности.

Что дальше? Она зашагала вдоль подпорной стены и обнаружила в густых зарослях собачьей розы не замеченную вчера голубятню. Голуби радостно заворковали, когда она подошла к ним – очевидно, рассчитывая на внеплановую кормежку. Но она только провела рукой по деревянной решетке и позволила им долбить ее пальцы своими клювами. Потом двинулась вдоль ручья, миновала подпорную стену и оказалась на берегу моря.

Над горизонтом уже встало большое темно-красное солнце. Небо было покрыто рябью перистых облаков, море тоже рябило, невысокие волны, причмокивая, лизали песок.

Песок здесь был светлый, почти белый, и тонкий, как пудра. То здесь, то там из него торчали темные, обкатанные волнами валуны. Далеко от воды тянулась темная дорожка плавника, ила и гниющих водорослей, показывавшая высоту прилива. Янтэ опустилась на колени, выудила листочек водорослей, рассмотрела его. Вроде похож на те, что она вчера видела в озерце. Значит, оно каким-то образом сообщается с морем? Может, в прилив ветер гонит волну вверх по ручью? Но как же тогда водопад?

У самого берега на отмели паслось стадо незнакомых животных – четвероногих тяжеловесов со смешными сморщенными и вытянутыми носами. Они погружали носы в воду и приглушенно щелкали челюстями, словно выцеживали водоросли и мелких рачков. Увидев девушку, один из них – вероятно, дозорный – подал знак, встав на задние ноги и изо всех сил хлопнув передними по воде. Немедленно все стадо, подняв кучу брызг, в панике снялось с отмели и поплыло на глубину, смешно загребая короткими ногами.

Полюбовавшись на морских чудовищ, Янтэ направилась к темневшей вдали лодочной пристани. Берег постепенно забирал вверх, и скоро вдоль пляжа потянулся обрыв высотой в два человеческих роста. До пристани девушка так и не дошла. Путь ей преградило нечто вроде короткого и широкого канала. Канал заканчивался гротом, свод которого был выложен из неровных валунов. Грот перекрывала решетка, на которой висела тяжелая цепь с замком, за решеткой была видна двустворчатая дверь, сколоченная из серых досок. По всей видимости, здесь хранили лодки.

Возвращаться тем же путем не хотелось, и Янтэ стала взбираться на глинистый обрыв. Несколько раз она падала, перемазала платье и чулки, но это только придавало ей азарта. Наконец она выбралась наверх и оказалась совсем рядом с той мраморной белой беседкой, которую видела вчера, въезжая в Линдали.

Янтэ взбежала по трем ступенькам, рухнула на скамью и раскинула руки, мысленно паря над морем, над берегом, над холмами. Она больше не чувствовала ни тревоги, ни смущения, только блаженный покой, какой дарит физическая усталость. Она долго полулежала на скамейке, прищурив глаза и рассеянно рассматривая крошечные радуги на ресницах. Потом встала, собираясь идти домой, и только теперь заметила, что в пол беседки вделана чугунная круглая плита с кольцом.

Она подергала кольцо, но плита была слишком тяжелой и не поддавалась. Однако это только раззадорило любопытство Янтэ. Она отыскала толстую палку и, действуя ею, как рычагом, смогла приподнять край плиты. Под ней обнаружился круглый люк, Янтэ удалось втиснуть в щель колено и, навалившись всем телом, откинуть крышку. Петли, на которых та была закреплена, изрядно проржавели, и она открылась не до конца, но достаточно, чтобы Янтэ увидела уходящую вниз винтовую лестницу.

Нарочно не давая себе времени подумать о том, благоразумно ли это, девушка подперла крышку своим рычагом и скользнула в отверстие.

* * *

Лестница уводила в темноту. Янтэ осторожно шагнула с последней ступеньки на каменный пол и остановилась, осматриваясь. Сначала она ничего не видела, потом заметила вдали слабые и узкие лучи света, словно пробивавшиеся сквозь щели. Потом увидела, как под одним из лучей мерцает гладь темной воды. Ага! Значит, она попала в тот самый грот, который видела на пляже. Скорее всего, здесь просто хранятся лодки, больше он ни на что не годен. Ну что ж, тайна раскрыта. Пора возвращаться.

И в этот момент она услышала плеск воды в канале. Не плеск морских волн – другой: тихий и какой-то глубокий. Словно там переворачивалось с боку на бок что-то гораздо большее, чем лодка. Что-то чудовищно большое. И живое – Янтэ разобрала сквозь плеск глухое пыхтенье.

Пожалуй, слишком большое, даже для любопытства Янтэ. И когда вода, утробно хлюпнув, выплеснулась на каменный пол и подмочила ей башмачки, девушка опрометью бросилась к винтовой лестнице.

Она успела подняться на несколько ступенек, но тут сверху раздался пронзительный скрежет петель, под ноги Янтэ полетели обломки сука, и крышка люка с резким стуком захлопнулась.

Янтэ мгновенно оказалась наверху, уперлась руками в крышку, потом, поднявшись еще на ступеньку, прижалась к ней головой и плечами, но сколько ни силилась, не смогла приоткрыть ее даже на палец. В отчаянии она стукнула в крышку кулаком, набила синяк, потом села на ступеньки и заплакала.

Вот так прогулялась! Теперь она заперта в темноте, на шаткой лестнице. В заброшенном гроте вместе… вместе с неведомо кем! И главное – никто не знает, где она. Нет, нет, нельзя впадать в панику! Когда все соберутся к завтраку, они поймут, что Янтэ пропала, и пойдут ее искать. Хозяева хорошо знают поместье и рано или поздно догадаются, куда она могла деться. Конечно, не сразу. Говоря по чести, она вела себя несколько необычно для благовоспитанной девушки. Вряд ли Аверил или господин Кадис, или госпожа Алез смогут предположить, что она сама влезла в эту дурацкую ловушку. Значит, сначала они обыщут дом и парк. Потом… что они будут делать потом? Вспомнят о гроте? Или решат, что она сбежала из поместья, и будут искать по округе? Только бы Аверил не поверил, что она способна сбежать! Только бы он догадался, где она! Пожалуйста, Аверил! Ты сказал вчера, что выполняешь обряд, чтобы я тебе доверяла! Ты сказал тогда, на корабле, что не ляжешь со мной в постель прежде, чем мы станем по-настоящему близки. Поверь и ты мне! Поверь, что я никуда не убежала, догадайся, что я сижу тут в темноте, как последняя дура, и жду тебя!

Следующие несколько минут показались Янтэ часами. Наконец, не в силах больше сидеть в бездействии, она вскочила. Нет, так нельзя! Она должна как-то подать о себе весть. Она вспомнила, как рассматривала дверь на пляже. На решетке был замок, а прутья на ней посажены слишком часто, чтобы человек мог между ними пробраться, пусть даже он разденется догола. Но на деревянных дверях не было замка! Значит, она сможет их открыть и, по крайней мере, осветит свою тюрьму! Или выбросить какую-нибудь тряпку, чтобы ее заметили с обрыва и догадались, где нужно искать. Точно, так она и сделает.

Только… для этого придется пройти мимо этого страшного, ворочающегося в темноте… Ну что ж, значит, придется! Янтэ стиснула зубы и принялась снова спускаться по лестнице. Словно в ответ на ее молчаливые мольбы, это утихло. Пол был влажным. Янтэ сначала подумала, что это наплескало на пол, ворочаясь в канале. Но когда она добралась до дверей, оказалось, что она стоит уже по щиколотку в воде. Стараясь не думать о том, что это может означать, Янтэ подергала дверь. Та зашаталась, но не поддавалась. Девушку мгновенно ожгло отчаянием, и она принялась лихорадочно ощупывать створки в поисках запора. И почти тут же нащупала ременную петлю, закрепленную на гвозде. Ага, вот в чем секрет! Человек, знавший, как устроен запор, мог просунуть нож в нужную щель между досками и открыть створки, зато никто незнакомый не мог заглянуть в грот. Она откинула петлю, сворки распахнулись, и тусклый солнечный свет залил грот. Теперь Янтэ могла увидеть, что в самом деле стоит на краю канала, в котором плавает что-то темное и большое. Вот это медленно поднялось к самой поверхности воды, вот на макушке открылось со знакомым уже пыхтением отверстие, вот существо снова нырнуло, поворачиваясь на бок, так что на мгновение мелькнул круглый, полускрытый мясистым наростом глаз, и Янтэ догадалась, что перед ней дельфин вроде тех, что водились у них в реках – только черный и огромный.

И тут же она почувствовала, что вода доходит ей уже до середины икр. Янтэ взглянула на море и сразу поняла, какая опасность ей грозит. Начался утренний прилив, он гнал воду на берег, и, судя по тому, с какой скоростью та поднималась, грот вот-вот должно затопить. Янтэ вцепилась в решетку и отчаянно закричала:

– Эй, помогите! Я здесь! Помогите!

Глава 11. На морском берегу (окончание)

Она не поверила своим глазам, когда увидела человека, бегущего по воде. Это был Аверил. Он схватил ее за руки:

– Великий Мастер! Что ты здесь делаешь?

– Я… я случайно…

– Ладно, не важно, погоди, я сейчас открою!

Он достал из кармана ключ, отомкнул замок, вывел Янтэ на свободу и снова быстро накинул цепь на решетку и защелкнул дужку замка.

– Сейчас я не смогу нести тебя, – выговорил он, задыхаясь. – Сможешь забраться наверх сама?

Янтэ, не отвечая ни слова, полезла вверх по склону. Аверил страховал ее и поддерживал. Когда они снова оказались на холме у беседки, он, не слушая возражений, подхватил ее на руки.

– Ты совсем промокла, – сказал он. – Тебе нужно как можно скорее попасть в тепло.

– Я… мочь иду.

– Может быть, но я не могу на это смотреть, – отрезал он.

* * *

Час спустя Янтэ уже нежилась в теплой ванной, а Аверил на кухне под одобрительными взглядами слуг жарил рыбу. Они тоже прекрасно знали, чем должен заниматься молодой муж во время медового месяца.

Когда горничная Янтэ дала ему знать, что молодая госпожа завернулась в пеньюар и забралась под одеяло, он поставил тарелку с рыбой и стакан с горячим молоком и ложкой коньяка на поднос и постучался в комнату жены.

Янтэ выглядела неплохо. Похоже, приключение в гроте больше взбудоражило, чем напугало ее, – во всяком случае, с лица наконец сползла эта приклеенная сладкая улыбка, и оно стало не кукольным, а живым.

– Кто там был? – спросила она, едва Аверил вошел в дверь.

– Постой, постой, сначала я спрошу, – он поставил поднос на прикроватный столик и присел на покрывало, любуясь ее влажными волосами, рассыпанными по подушке. – На берегу ты говорила на нашем языке? Ведь так?

Янтэ покраснела и кивнула.

– Я думала, если там будет проходить кто-то другой, он не поймет…

– Но почему ты скрывала, что знаешь наш язык?

– Потому что знаю его очень плохо.

– Ну и что? – Аверил искренне удивился. – Никто и не ждет от тебя, чтобы ты знала его хорошо. Но ты никогда не выучишь язык, если вообще не будешь на нем разговаривать. Хотя бы со мной. Я много лет коверкал ваш язык, так что будет только справедливо, если ты немного поковеркаешь наш. Языку от этого не больно, поверь мне. Договорились?

– Хорошо, – медленно произнесла Янтэ на аврелианском. – Так там был что?

Аверил не стал ее поправлять, решив, что еще успеется. Вместо этого он ответил:

– Это Китиха, Подательница Рыбы. Она заплыла в наш залив давным-давно – охотилась на морских слонов. Ее поймали и замуровали там. Она хранит Линдали и рыбачьи лодки в море.

– О! – Янтэ не нашлась что сказать.

Она знала от Тиэ, что Аверил упрекал их за жестокий обычай, согласно которому неудачливая Танцовщица отдает свое тело Друзьям. Но оказывается, и его соплеменники могут быть не менее жестоки, когда речь идет о благополучии.

– И кстати, опасность тебе не грозила, – поспешно сказал Аверил. – Вода в прилив не доходит до крыши грота, иначе Китиха не смогла бы дышать. А на случай необычно высоких приливов там проложены трубы, по которым вода уходит в озеро.

«Так вот откуда появляются водоросли в том озере», – сообразила Янтэ и произнесла тихо:

– Да, я должна… должна была думать. А как ты придумал, где я?

– Я как раз возвращался с рыбалки и услышал твой голос, – ответил Аверил. – Просто повезло. Кстати, я ловил рыбу для тебя. Помнишь, я рассказывал вчера о нашем свадебном обряде? Ты готова его продолжить?

Она кивнула. Тогда он со смущенной улыбкой отщипнул маленький кусочек рыбы и поднес его к губам Янтэ.

* * *

Когда он уходил, она окликнула его уже на пороге:

– Аверил!

– Что?

– Когда мы…

Она поморщилась, пытаясь вспомнить слово, а потом показала, что имеет в виду таким красноречивым и интернациональным жестом, что Аверила мгновенно бросило в краску.

– Уже… уже совсем скоро, – сказал он, не поворачиваясь, чтобы Янтэ не заметила его возбуждения. – Я кормил тебя плодами земли и плодами моря. Теперь мне осталось добыть дичь. Думаю, за этим дело не станет. Тут в полях полно перепелов. Ты любишь перепелов? Ах да, ты же их никогда не ела. А мы с братом, бывало, охотились на них каждую осень. Кстати, совсем забыл – к обеду должен приехать из столицы мой брат. Он адвокат и в этом году собирается баллотироваться… Впрочем, это неважно. Как ты думаешь, ты сможешь спуститься к обеду?

– Смогу.

– Вот и отлично. Постарайся хорошенько отдохнуть.

* * *

Кадис-младший вполне оправдывал свое имя и являл собой окультуренный вариант отца. Тоже низкорослый и коренастый, он искупал свой мало аристократичный вид безупречным костюмом и не менее безупречными манерами. Он был настолько галантен, что Янтэ снова замкнулась и так и не решилась показать, что понимает аврелианский язык. Впрочем, теперь это превратилось в их с Аверилом секрет, и когда муж начинал переводить ей застольные разговоры, они сначала обменивались заговорщицкими взглядами.

Аверил переводил с пятого на десятое. Кадис рассказывал о столичных новостях: о премьерах, о светских сплетнях, о жизни императорской семьи – словом, обо всем, что еще не могло волновать Янтэ и уже давно не волновало Аверила. Поэтому молодожены коротали время, играя в гляделки, что грубо нарушало застольный этикет, но что им охотно прощали все сидящие за столом.

Когда обед был окончен, женщины удалились в гостиную пить чай, мужчины расстегнули сюртуки и остались за столом с сигарами и портвейном.

– Позволь тебя поздравить, братишка! – тут же начал Кадис. – Отличный выбор. Обязательно привози ее в столицу, вы произведете фурор.

– Только фурора мне и не хватало, – искренне сказал Аверил. – Кстати, как насчет того, чтобы поохотиться сегодня на рассвете?

– А… вы уже дошли до охоты? – понимающе усмехнулся Кадис. – Ну что ж, охота пуще неволи, так ведь? Ладно, ладно, не скрипи зубами. Но с одним условием. Для того чтобы мне было легче вставать в жуткую рань, ты должен обещать, что расскажешь, как у вас это все получилось.

– А ты давно обещал мне рассказать, что у вас слышно насчет Островов Малой Луны, – вмешался Кадис-старший, заметив, что его сыновья по своему обыкновению уже готовы поссориться. – Я слышал, доклад экспедиции в Адмиралтействе наконец состоялся. И каковы результаты?

– О, все превосходно! Там совершенно дикие места, и несчастные туземцы постоянно страдают от голода и нищеты. Парламент считает, что мы просто обязаны вмешаться и взять несчастных под свое покровительство.

– А что об этом думают в Землях Ящериц?

– Хм! Ну, достоверных сведений, разумеется, в прессе нет, но я полагаю, что они не станут сидеть сложа руки. От Островов Малой Луны до их портов для крейсера всего ночь хорошего хода. Поэтому, честно говоря, я удивлен, что отец Остен так легко дал тебе отпуск, Аверил. Грядут большие военные заказы, глядишь, и вам что-то перепадет. Хочешь хороший совет? Поторопись со своей дичиной. Не ровен час – примчится вестовой с пакетом – и раз-два под ружье…

Кадис-младший откинулся на спинку кресла и принялся весело насвистывать «Мой бравый женишок-солдат…»

* * *

Следующее утро принесло Аверилу сплошные разочарования. Проклятый лежебока Кади проспал и долго отказывался вылезать из постели. Когда же наконец Аверил плюнул на него и пошел стрелять перепелов один, драгоценное время было упущено: солнце встало, и ни одна птица не соизволила подставить себя под выстрел нетерпеливого жениха.

Возвращаться ни с чем домой и выслушивать шутливые извинения и утешения Кади было мучительно, но еще большие мучения он испытал днем, когда в гости к матушке пришли соседки из местной Мастерской швей, и они вместе с Янтэ заперлись в гостиной, чтобы наконец распаковать и должным образом оценить покупки Аверила в Городе Сорока Островов.

Аверил, сидевший в библиотеке и пытавшийся вчитаться в найденную там статью об устройстве турбин, слышал из-за дверей шорох материй и приглушенные возгласы восхищения, а злое воображение рисовало ему Янтэ в самых что ни на есть соблазнительных драпировках и позах.

Не лучше оказался и следующий день. Перепела решительно отказывались окропить своей кровью алтарь любви. Аверил в конце концов отчаялся и решил сбегать на лесное озеро, где, по его воспоминаниям, когда-то водились дикие утки. Каково же было его разочарование, когда, прошагав больше часа по еле заметной тропинке, вымокнув в росе и вымазавшись в паутине, он обнаружил, что там давно проложили проселочную дорогу, поставили мельницу, а в озеро напустили домашней птицы, приветствовавшей горе-охотника самодовольными криками.

Днем он, правда, улучил момент и отправился с Янтэ на прогулку, но поскольку спал в последние две ночи очень мало, то быстро выбился из сил и был довольно невнятен, так что девушка вскоре сама предложила вернуться.

В конце концов его спасла посудомойка Силли – девица бойкая и бесцеремонная. Она подкараулила его у конюшен и затараторила:

– С позволения вашей милости позвольте сказать. У нас за деревней на Козьем холме видимо-невидимо кроличьих норок! Мой брат каждое утро оттуда кроликов таскает.

Весь следующий день Аверил учился у брата Силли плести петли из конского волоса, обтачивать колышки и расставлять ловушки у норок. И наутро он с торжествующим видом принес домой кролика, отправившись прямиком на кухню.

* * *

Янтэ решила что-то сделать со своей прической. Ей надоел строгий узел на макушке, который она научилась скручивать с раннего детства. Здешние женщины проделывали с волосами множество забавных вещей. Они закручивали их на висках, укладывали косами, свисавшими на шею, взбивали высоко наверх, украшали лентами, цветами, драгоценными камнями, искусственными фруктами, перьями и еще чего-чего только не делали! Янтэ захотелось поразить всех домашних. Что если она распустит волосы, немного завьет их и уложит в прическу? Но как объяснить горничной, что от нее требуется? Ну конечно же, нужно показать ей журнал, только и всего. Ой, кажется, она забыла журнал в гостиной!

Крадучись она спустилась вниз по лестнице и замерла в дверях. В библиотеке разговаривали мужчины. Дверь была приоткрыта. К счастью, журнал лежал на диване у стены, и если она быстро добежит и схватит его, ее не заметят.

Янтэ сняла туфли и приготовилась к вылазке, но тут долетевшие из библиотеки слова приковали ее к полу.

– Янтэ… – сказал господин Кадис. – Уже… – она не поняла слово, – в гроте.

– В первое же утро? – удивился Кадис-младший. – Ну и… – она снова не поняла слово, – девушка!

– Алез… две декады…

– В самом деле?

– Да. Даже пришлось… она рассказывала истории… про грот, куда нельзя ходить.

– Да, правильно говорят: хочешь, чтобы женщина что-то сделала, – запрети ей это, – сказал Кадис с противным смешком.

Последнюю фразу Янтэ поняла от начала до конца.

* * *

Аверил советовался с поварихой. Он опасался, что дикий кролик окажется слишком жестким, если его просто пожарить, а ему хотелось для Янтэ самого лучшего. В конце концов они решили замариновать кролика в вине и после потушить с пряными травами и орехами. Аверил засучил рукава и принялся за дело.

* * *

Янтэ вернулась в спальню, забыв про журнал, и решительно закрутила волосы в узел так туго, что из глаз брызнули слезы. Останься у нее хоть одно из старых платьев, с каким наслаждением она выбросила бы все аврелианские тряпки!

Так значит, они смеются над ней! Он смеялся… Как знать, может быть, он тоже сидел сейчас в библиотеке и потешался над ней вместе с отцом и братом. Он ждал, когда она сама себя поймает в ловушку, чтобы потом явиться к ней спасителем! Так вот почему у него был ключ в кармане! А она-то даже не подумала, что никто не отправляется на рыбалку с ключами! Дура она, дура. Поделом ей.

* * *

Тем вечером Аверил завершил свадебный обряд, а ночью в первый раз сблизился со своей женой. Как все мужчины Аврелии, он ждал этого дня много лет. С незапамятных времен в Аврелии верили, что женщина обладает врожденными чарами и может навести порчу на того, кто проникает в нее без защиты. Создавая защиту, муж брал жену в дом еще девочкой и выкармливал из собственных рук, чтобы она стала с ним связана и не могла причинить вред. Постепенно этот обряд свелся к трем ритуальным трапезам, остатки от которых – косточки плода, кости рыбы и дичи – закапывали под столбами дома. Для современных здравомыслящих мужчин свадебный ритуал стал просто еще одной забавной традицией, и тем не менее мало кто рисковал сближаться с женщиной, которая не прошла обряд, иначе как с презервативом, сделанным из коровьей кишки.

Женатые друзья Аверила в минуты откровения сладострастно закатывали глаза и говорили с придыханием: «Ну что ты! Это и близко не лежит с тем удовольствием, которое получаешь в публичном доме. Когда двое на самом деле становятся одним, это…» – и они целовали кончики пальцев и причмокивали. Аверил подозревал, что они немного э-э-э… преувеличивают, и все же в глубине души мечтал о ночи, когда окажется в одной постели с женщиной, которой сможет полностью доверять и которая будет полностью доверять ему.

И вот эта ночь пришла… и прошла. И Аверил спрашивал себя, а чего он, собственно, ждал? Все было как обычно. Нет, Янтэ была очаровательна, от запаха и прикосновений к ее коже у него кружилась голова, он старался быть нежным, и она даже ни разу не вскрикнула, он не утомил ее, так как долгое ожидание принесло свои плоды. Она не плакала, а спокойно заснула на его плече… И все же… Где… нет, не неземное блаженство… где то чувство единения, которое и отличает супружеские отношения от случайной связи?

Аверил уговаривал себя, что он не должен торопиться, они с Янтэ скоро привыкнут друг к другу, и она постепенно станет его милой женушкой, но в глубине души поселилась холодная тоска. Неужели они обречены повторить судьбу его родителей?

«А что если?.. – обожгла его страшная мысль. – Что если Янтэ каким-то образом узнала, что он переспал с ее матерью? Что тогда? Просить у нее прощения? Все объяснить? Но что, собственно, объяснять? Что Эстэ соблазнила его, и он не смог ей противостоять, поддался, как мальчишка. А потом она заставила его жениться на своей дочери? Нет, лучше уж молчать…»

Поэтому, когда через несколько дней действительно пришла телеграмма от отца Остена, в которой Аверилу предписывалось как можно скорее вернуться в Мастерскую, юноша вздохнул с облегчением.

– Думаю, Янтэ будет лучше пока погостить у вас, – сказал он матери. – Она понемногу учится говорить по-аврелиански, значит, вы сможете объясниться. Найди для нее учительницу. Я пришлю за ней, как только обустрою свою квартиру в Мастерской так, чтобы женщина могла зайти туда без страха и омерзения.

– Конечно, Аверил, я буду только рада, если Янтэ поживет у нас, – ответила госпожа Алез с печальным вздохом, противоречившим ее словам. – Не грусти, мой мальчик, вы еще очень молоды, у вас еще столько впереди…

Глава 12. В Мастерской

Говорят, когда-то в Городе Сорока Островов было ровно сорок Мастерских: по одной на каждый остров.

Сейчас это, разумеется, давно уже было не так, но все-таки люди, работавшие в одной Мастерской, предпочитали селиться рядом, питаться в общей столовой, покупать нужные вещи в одних и тех же магазинах, – и по городу бежали прихотливые невидимые границы, отделявшие Мастерские корабелов от Мастерских навигаторов, Мастерские строителей от Мастерских швей, Стеклянный городок от Фарфорового, район писцов от района живописцев, Биржу извозчиков от Биржи ямщиков, Сенной рынок от Сытного рынка, казармы лейб-гвардии от казарм артиллерийского полка. Мастерские сливались, дробились, расширяли или теряли свои территории, и вся эта причудливая география отражала ритм жизни большого города-порта. Мастерская авиаторов как одна из самых молодых не нашла себе места в городе и расположилась за городом.

Но прежде чем ехать с отчетом к отцу Остену, Аверил решил ответить на любезное приглашение Вигилиса и посмотреть, что у них там за «опытовый бассейн». Время было раннее, а потому город выглядел пустым. Только мелькали в витринах продавщицы – освежали товар перед открытием; бежал по улице мальчишка-письмоносец; у рынка завтракали прямо на бревнах рабочие, возвращавшиеся с ночной смены.

Мастерская корабелов тоже располагалась на окраине, но отнюдь не потому, что была молодой или ей не придавали особого значения. Просто корабелы предпочли занять территорию поближе к заливу. Едва экипаж Аверила покинул центральные районы, мостовая тут же кончилась, пошли бугры, колдобины, глубокие лужи, не просыхавшие и в самую жару, да обширные поля густой грязи – городские зыбучие пески, выбраться из которых удавалось не всякому потерявшему осторожность бедолаге.

Мастерская была обнесена высокой стеной. Вход обозначала стройная арка с белыми колоннами, которая была видна издалека на фоне одноэтажных деревянных домиков, какими по преимуществу застроили этот район. Остров и набережную разделяла широкая протока, плотно набитая баржами, груженными лесом. С баржи на баржу были перекинуты доски, и по этому самодеятельному плашкоутному мосту Аверил и перебрался на другой берег.

У ворот его остановила охрана. Впрочем, когда Аверил предъявил рекомендательное письмо Вигиса, его мгновенно и без лишних вопросов пропустили внутрь Мастерской. Войдя, он остановился у ворот, осматриваясь и соображая, что тут к чему. Ясное дело, в Мастерской отца Остена частенько царил хаос, но масштабы работ, а соответственно, и масштабы хаоса были несопоставимы. Вдоль стены сушились вертикально огромные стволы лиственниц – и это были, пожалуй, единственные предметы в Мастерской, остававшиеся в покое. По всему двору по деревянным мосткам носились взад и вперед рабочие с тачками, в стороне скрипел и опасно качался поднимавший тяжелое бревно кран, вокруг него суетились с полдюжины человек, истошно визжали пилы, стучали молотки, рабочие оглушительно орали:

– Поберегись!

– Стой!

– Сдай назад!

– Ты оглох, что ли?!

«Понятное дело, оглох», – подумал Аверил. Сначала он даже не мог разглядеть опытовый бассейн, ему пришлось останавливать рабочего и, перекрикивая общий шум, задавать вопросы. Наконец он сообразил, что бассейн располагается в глубине двора между двумя бараками и является центром царящего здесь хаоса. Когда он подошел поближе, то увидел, что на воде качается большая и крутобокая модель крейсера. Два человека бегали по борту бассейна со шлангами и поливали ее водой. Еще четыре человека без устали качали насосы. Еще трое или четверо возились с маленьким паровым котлом со странной трубой, напоминавшей то ли гигантский музыкальный инструмент, то ли великанскую трубу патефона, которую его хозяин по какому-то капризу разогнул о колено. Из трубы вырывался поток воздуха и яростно раскачивал кораблик. Руководил всей этой вакханалией человек с мегафоном, стоящий на вышке над самым бассейном. Как раз в тот момент, когда Аверил подошел к бассейну, человек закричал:

– Эрин! Давай девять баллов!

Один из рабочих, обслуживавших «патефон», передвинул рычаг. Труба отчаянно взревела, корабль перевернулся кверху днищем и медленно, не теряя достоинства, затонул. Человек на вышке поднял руку, и все вокруг мгновенно смолкло. Вода перестала течь из шлангов, труба больше не извергала воздух. Человек спустился с вышки, сказал с мрачным удовлетворением:

– Ну вот. Что и требовалось доказать. – И кивнул двум парням с баграми, дежурившим рядом с вышкой. – Все, ребята, можно доставать модель.

Затем он заметил на другом берегу бассейна Аверила и направился к нему.

– А вы откуда тут взялись, молодой человек? Что-то я вас не помню.

Аверил представился и протянул письмо.

Мастер, прочитав его, хмыкнул:

– А… понятно. Что ж, считайте, что вам повезло. Самое интересное вы уже видели. Только что мы успешно провели испытания, моделирующие ситуацию тушения пожара в открытом море при сильном боковом ветре.

– Успешно? – невольно переспросил Аверил.

Мастер скривил уголок рта.

– Ясное дело, успешно. Испытание показало, что корабль не обладает достаточной остойчивостью. Дальше – дело проектировщиков. Пусть ищут свои ошибки и исправляют их. Еще вопросы есть?

Аверил указал на «патефон».

– С помощью этого устройства вы моделируете силу ветра?

– Да. Это воздуходувная труба. Два вентилятора приводятся в действие малой турбиной Приса с решеткой вместо лопастей. Пар на турбину подается от котла. Редуктор с переменным передаточным числом позволяет изменять силу потока при постоянном числе оборотов турбины.

– Вы позволите зарисовать? – сказал Аверил, доставая блокнот.

Мастер впервые пристально взглянул на него, затем протянул руку, взял блокнот и принялся перелистывать. Аверил почувствовал, что вот-вот перевернется и затонет, как несчастный крейсер, даром что на суше, а не в бассейне.

– Валяйте, – неожиданно и резко сказал мастер, сунув блокнот обратно в руки Аверила. – Только имейте в виду – это все. Хотите узнать больше, подавайте заявление в Мастерскую, я его рассмотрю. И приглядывайте по сторонам, неосторожных у нас сбивают с ног.

* * *

Аверил оценил оказанное ему доверие и постарался выполнить набросок со всевозможной тщательностью. Когда он уже уходил из Мастерской, его неожиданно окликнули:

– Эй, приятель, закурить не найдется?

Аверил обернулся. Его догонял какой-то человек в замызганном комбинезоне.

Юноша пожал плечами и достал папиросы.

– Да нет, у меня свои. Огоньку не найдется?

Аверил чиркнул спичкой и с удивлением увидел рядом с огоньком кончик дорогой сигары, которую сжимала рука с тонкими, как у девушки, пальцами и отполированными ногтями. Он с любопытством взглянул на владельца сигары и увидел аристократический с горбинкой нос, твердый подбородок, высокий лоб с упавшей прядью черных волос и непроницаемые темные глаза. Незнакомец, истолковав замешательство Аверила по-своему, улыбнулся и похлопал его по плечу:

– Эй, не вешай нос! Ты понравился мастеру, точно тебе говорю. Иначе он тебя прогнал бы в три шеи, будь ты хоть наследным принцем. На них просто свалился заказ от военного министерства – так они уже четвертый день на ушах стоят. Кстати, не желаешь? – И он протянул Аверилу коробку сигар.

Тот покачал головой.

– Благодарю, но не хочется.

– Что ж, похвально. А ты откуда? Я тебя тут раньше не видел.

– Я тут проездом, – уклончиво ответил Аверил, гадая, не сочтет ли Мастер этот разговор нарушением правил. – А вы давно здесь работаете?

– Я? Да я здесь только док арендую!

– ?

– Я вообще-то из летунов. Только в этом городе нигде больше не найти подходящий док для самолета.

– ?

Незнакомец рассмеялся.

– Здорово я тебя озадачил, да? Ну, пошли, покажу разгадку. Я ведь вольная пташка, надо мной Мастера нет, значит, и бояться мне нечего.

Аверил последовал за странным незнакомцем, который, ловко перепрыгивая с мостка на мостки, повел его вдоль стены туда, где открывались входы в доки. Открыв дверь своим ключом, он впустил Аверила в помещение, напутствуя его словами:

– Ну, смотри, молодой инженер. Вот она – машинка моя. Такого ты больше нигде не увидишь, ручаюсь.

На темной воде дока покачивался биплан. К его опорам вместо шасси были прикреплены два больших металлических бака со вздернутыми и заостренными носами. Но не это – и даже не большие размеры самолета – больше всего поразило Аверила, а еще одно гнездо в корпусе между пилотским креслом и баком. И впервые в сознательной жизни при виде новой машины юноша не спросил, как она устроена и как работает. Сейчас его интересовало другое.

– Вы… берете пассажиров? – произнес Аверил хрипло, потому что в горле мгновенно пересохло.

– Живу сейчас с этого, – просто ответил пилот. – А что… хочешь покататься?

– А… можно? – Аверил форменным образом «дал петуха», как мальчишка, у которого ломается голос, и добавил: – Я… не слишком большой?

Летун посмотрел на него с усмешкой.

– Да уж, не маленький, – тут сердце Аверила упало. – Но уж не тяжелее ста двадцати килограммов апельсинов.

– Апельсинов?

– Ну да, я их как-то на спор привез в один городок, чтобы сбить там цены к Новому году. Друг один попросил. Короче, думаю, ты влезешь.

– Правда? – Аверил потянулся за книжкой. – Вы сказали… у меня нет наличных… я выпишу чек… Погода сегодня подходящая для полета.

– Да, погодка что надо. Ладно, по рукам. Мне нужно пару часов на подготовку. Ты сходи куда-нибудь, перекуси, а потом приходи. Как раз самолет заправим, моторы расчехлим и прогреем. И покатаемся.

– Спасибо, – сказал Аверил, еще не веря, что все это происходит наяву. – Спасибо, я не опоздаю.

Летун прочитал выписанный чек и снова окликнул уходящего юношу:

– Эй, Аверил!

Тот обернулся в испуге:

– Что?

Летун рассмеялся.

– Я Баррис. Баррис из Раковины. Будем знакомы.

* * *

«Мне следовало догадаться», – думал Аверил час спустя, сидя в ближайшем трактире и нервно поглядывая на часы. В самом деле, Баррис из города Раковина был личностью известной, больше того – легендарной. Происхождение его было темным: говорили, Баррис – сын аристократки, то ли приемный, то ли внебрачный. Про отца и вовсе ничего не было известно.

Зато всем очень хорошо были известны его дерзкие эскапады, его победы, его любовницы. Начал он с того, что пять лет подряд выигрывал всемирные автомобильные гонки в Раковине. Его модели были сумасшедше-уродливыми, но невероятно быстрыми. Затем он все бросил, сказал, что это пройденный этап и больше он к нему возвращаться не намерен, и на три года уехал на Большие Лунные Острова писать картины. На островах на него молились, после того как он стал единственным, кто в страшный многодневный шторм решился выйти из гавани, чтобы увезти людей с затопленного острова. Картины Барриса были ужасны, но их покупали в память о подвиге и для того, чтобы прикоснуться к удаче автора. Сколотив на их продаже кругленькую сумму, он объявил, что отныне будет заниматься только авиацией и не оставит ее, пока не создаст самолет, способный облететь вокруг земного шара без единой посадки. Ходили слухи, что на Лунных Островах у него было двенадцать наложниц. Еще при желании можно было узнать живописные подробности его романов: с принцессой из Жемчужной гавани, с киноактрисой Кертой из Кардо и с Лозье – легендарной мастерицей-швеей из Раковины.

Однако среди инженеров он был известен как изобретатель с «зеленым пальцем» – талантливый, капризный, непредсказуемый, упрямый, раз за разом отказывавшийся от самых выгодных предложений Мастеров.

«Суть моих изобретений – свобода, – говорил он. – Раб не может быть хорошим конструктором, он все время работает с оглядкой на хозяина».

Аверил знал, что отец Остен собирает газетные публикации о Баррисе в отдельную папку, и гадал, известно ему, что знаменитый летун сейчас в городе. Но самым главным было не это – ведь если Баррис не соврал насчет ста двадцати килограммов апельсинов, он, Аверил, сейчас впервые полетит. Пусть не сам поведет самолет, пусть. Если Баррис сможет оторваться от земли с пассажиром, значит, когда-нибудь Аверил сможет сделать это и сам. Только бы Баррис не оказался пустым хвастуном!

В мастерской юноша появился на полчаса раньше условленного срока, но Баррис то ли не заметил этого, то ли сделал вид, что не заметил. Он протянул Аверилу куртку, шлем, шоферские очки, теплые перчатки и шарф.

– Держи. Там наверху холодно.

Аверил поспешно оделся и забрался на заднее сидение самолета. Баррис запустил мотор, осторожно вывел машину из дока и направил ее по каналу к открытой воде.

«Великий мастер, только бы у него получилось! – молился про себя Аверил. – Только бы не заглох мотор! А если он заглохнет, то пусть это будет уже там, в небе».

Но мотор работал четко, без сбоев. Вот самолет выскользнул из канала на ровную, мерцающую под лучами солнца гладь залива и начал разгоняться. В лицо пилоту и пассажиру полетели брызги. Аверил так беспокоился о том, что пропустит самый момент взлета, что и в самом деле пропустил его. Самолет оторвался от воды легко, как саночник, несущийся с горы и выезжающий на трамплин – и вот уже Аверил с удивлением осознал, что видит и море, и покачивающиеся на воде у горизонта яхты сверху, словно с балкона многоэтажного дома. Ветер свистел в ушах. Аверил поборол в себе желание раскинуть руки. Вместо этого он тайком снял очки, чтобы ощутить свой волшебный полет всеми порами кожи. От холодного пронзительного ветра слезились глаза, но Аверил знал, что и сам он тоже плачет. Слишком долго молодой инженер ждал этой минуты, и слишком совершенна она была.

Там внизу под крылом самолета лежал город, знакомый Аверилу до последнего квартала и одновременно совершенно новый. Сейчас Аверил видел разом все сорок островов или около того, сплетения улиц, узлы площадей, кружево фасадов домов, башенки с флюгерами, черные пятна садов и парков, крошечных человечков, лошадок и повозочки на мостовых. А рядом расстилалось море – огромное, неторопливое, вечно играющее в гляделки с небом, и самолет Барриса казался чудо-рыбой, скользящей в течениях воздушного океана.

Они сделали еще два круга над заливом, потом плавно опустились на воду, и Аверил снова вспомнил, что человеку, пусть даже самому счастливому, иногда нужно дышать.

– Ух ты, здорово было! – воскликнул он, снимая шлем. – А скажите, какова мощность вашего двигателя?

Баррис понимающе усмехнулся.

– А потом ты спросишь, какой расход топлива, а потом – в чем же тут секрет? Извини, приятель, но это действительно секрет. Я же не из ваших мастерских, а потому не попадаю под ваши соглашения об обмене информацией. Со мной никто не будет делиться, но и я не обязан делиться ни с кем. Без обид, ладно? Тут ничего личного.

* * *

Аверил уехал в Мастерскую по Императорской железной дороге, на ночном поезде. В вагоне второго класса было тепло – работала печка, да еще под каждым сидением помещались в специальном ящике нагретые кирпичи. Вагон освещали два тусклых фонаря, повешенных в тамбурах. Большинство пассажиров уже спали, завернувшись в принесенные проводником одеяла. Аверил же быстро понял, что не уснет. Он достал блокнот, подозвал проводника, попросил у него дополнительный фонарь и в неверном дрожащем свете стал делать наброски. Зарисовал гидроплан Барриса, а затем стал набрасывать контуры своего собственного самолета – в металлической броне, как крейсер, и с двигателем-турбиной. Он ясно понимал, что проект грешит нелепостями и нестыковками, но хотел зафиксировать его на бумаге хотя бы для того, чтобы избавиться от него, выкинуть из головы.

Потом отложил блокнот, долго смотрел в темное окно на мелькающие в ночи огоньки и незаметно уснул.

* * *

Утром прямо со станции он отправился к отцу Остену. Коротко доложил о своем путешествии, а также о посещении Мастерской корабелов, отдельно описав воздуходувную трубу и гидроплан.

Остен одобрительно кивнул и попросил блокнот. Аверил мысленно ругнулся. Утром он собирался в спешке и просто забыл вырвать листки, на которых был нарисован его дурацкий бронесамолет. Тогда он решил схитрить и нарочно открыл блокнот на той странице, где был изображен самолет Барриса, надеясь, что Мастер станет листать от этой страницы назад и не увидит конструкторских потуг.

Но не тут-то было! Отец Остен сразу же вернулся в начало – туда, где были зарисованы насосы «Колдуньи», медленно пролистал до конца и поднял глаза на Аверила, смущенного еще и потому, что между деталей машин и механизмов в блокноте порой попадались портреты Янтэ – в профиль и вполоборота.

– Очень хорошо, – сказал отец Остен. – Оставишь пока у меня, я изучу на досуге. Теперь слушай. Мы наконец-то получили первый серьезный заказ от военного министерства. Они хотят, чтобы наши самолеты могли взлетать с укороченной полосы. Я посоветовался с Мастерской артиллеристов. Они предлагают пороховой ускоритель. Этим и будем заниматься ближайшие месяцы. Что-то хочешь сказать?

– Да, отец. Как я понимаю, основная проблема будет с прочностью корпуса и креплений, чтобы самолет мог выдержать разгон. Мы могли бы проверять модели на прочность в воздуходувной трубе. Редуктор с переменным передаточным числом позволяет увеличивать силу потока как плавно, так и скачкообразно…

– Ну да, ну да, может быть… – задумчиво пробормотал отец Остен. – Я подумаю над этим. Понятное дело, самолету вряд ли понравится, если мы вставим ему в зад пороховой фитиль… Ладно, ты прав в одном: пора тебе попробовать самостоятельную работу. Хватит уже другим в рот смотреть – своя голова на плечах есть. Вот что… займись-ка…

«Великий Мастер, пусть он скажет: “воздуходувной трубой”», – взмолился Аверил.

– Займись-ка… полосой. Поезди по округе, поищи подходящее место. Такое, чтобы деревень поблизости было поменьше, а лесу побольше. Нам любопытные в этом деле совсем не нужны. Но и такое, чтобы дорогу можно было проложить от Мастерской нормальную и ангары хотя бы полотняные поставить. Я к тебе прикомандирую отряд саперов из ближайшей военной части. Определитесь и начинайте строить.

Аверил поймал себя на крамольной мысли: «А может, Баррис был прав, и главное для конструктора – это свобода?»

Глава 13. На станции

Милая Янтэ!

Надеюсь, ты учишься нашему языку, так что сумеешь прочитать это письмо. Я работаю. У меня свое задание. Оно мне нравится – можно проводить много времени на свежем воздухе. Как ты живешь? Не скучаешь? Тебе нравится твоя учительница? Ты получила письмо от мамы? Пожалуйста, попробуй написать мне ответ – я буду очень рад.

Твой любящий муж

Аверил

Дорогой муж!

Здесь все здоровы и шлют тебе приветы. Мама (твоя мама) послала тебе шерстяной свитер. Я тоже учусь вязать. Я уже читаю сказки – те, которые ты читал, когда был маленьким. Не думай, что я так хорошо пишу: госпожа Леман, учительница, исправляет мои ошибки. Их пока очень много. Она очень добрая.

Будь здоров и не скучай!

Твоя жена

Янтэ

Милая Янтэ!

Сейчас мы не работаем: морозы. Так что ваш свитер пришелся очень кстати. Мне тут все завидуют. Целыми днями топим печи, чертим, травим (зачеркнуто) рассказываем истории. Вчера уже почти в сумерках нам послышался звук мотора, и все высыпали на улицу. Оказалось, к нам прилетел гость. Это Баррис – он очень знаменитый летун (зачеркнуто) пилот. У него зеленый палец – это значит, что он чувствует машины, а машины любят его… Он поставил свой самолет на лыжи и сел к нам на поле. Конечно, мы были рады.

Он говорит, что нарочно хотел испытать самолет на морозе и в темноте. Ну и испытал! Утром мотор не завелся, и Баррис остался куковать с нами. По-моему, все довольны. Нам с ним весело, а ему с нами интересно. Он говорит, что хочет следующим летом перелететь океан и добраться до Земли Ящериц. Отчаянный парень!

Я не надоел тебе болтовней? Что у вас нового? Пиши подробнее.

Твой любящий муж

Аверил

P.S. Ты не могла бы прислать сюда свой браслет? Знаешь, тот, из легкого серебра. Я рассказал о нем одному своему приятелю, и он хочет заказать такой же из настоящего серебра в подарок для своей сестры.

Целую.

Аверил

Дорогой муж!

Ты пишешь очень интересно. Пиши еще!

У нас тут тоже холодно и скучно. Твоя мама говорит, что скоро будет праздник – Донышко года, и тогда все будут веселиться. А пока мы готовим подарки. В твой день рождения я поздравила твою маму и подарила ей шелковый халат. Она очень удивилась: оказывается, у вас в день рождения поздравляют не матерей, а детей. Я не понимаю почему. Ведь ребенок ничего не делает для того, чтобы родиться, а его мать делает все для этого. Но я тебя все равно поздравляю с тем, что ты так удачно родился в такой хорошей семье, таким здоровым, сильным и умным. Мама рассказывает, что ты заговорил и пошел в годик. Как жаль, что тебя тогда никто не нарисовал. Можно я подарю тебе подарок на день рождения и на Донышко года одновременно? Просто я не знала, что у вас принято дарить подарки детям, и не приготовила его. А пока посылаю браслет, как ты просил.

Янтэ

P.S. В этом письме я сделала всего пять ошибок.

Дорогая Янтэ!

У нас оттепель, и работа снова закипела. Поэтому пишу очень коротко. Огромное тебе спасибо за теплые перчатки, которые ты связала – несмотря на оттепель, они очень кстати. Отец Остен говорит, что тебе нужно скорее приехать и открыть курсы по вязанию перчаток для жен наших инженеров. А может быть, даже свою Мастерскую. Тогда я буду женат на Мастере, а это, как говорит отец, поубавит мне спеси.

На самом деле я очень хочу, чтобы ты приехала, но сейчас в этом будет мало смысла, потому что я почти не бываю дома. Приезжай весной. Тут растут чудные подснежники, которые мне всегда жалко рвать, потому что они быстро вянут. Приезжай, и я тебе их покажу.

Целую.

Аверил

P.S. Нож тоже очень хорош. Спасибо.

Дорогой Аверил!

К нам недавно приехала в гости моя старая институтская подруга госпожа Аннати. Вскоре она собирается ехать в Город. Думаю, лучшей оказии для Янтэ и придумать невозможно. Госпожа Аннати – опытная путешественница, она позаботится о том, чтобы Янтэ доехала без приключений. Так что я возьму билет на поезд и телеграммой сообщу тебе дату прибытия. Хватит вам уже целоваться только в письмах.

Госпожа Алез из Линдали

* * *

Первым человеком, кого увидел Аверил, придя в урочный час на вокзал, был его старый знакомый Баррис. Аверил обрадовался: будет с кем поболтать, ожидая поезд. Он не видел отчаянного летуна с зимы и не сомневался, что тот проводил время не менее интересно, а может, и с большей пользой, чем они в Мастерской.

– А! Молодой инженер! – крикнул ему Баррис. – Ты за кем?

– Я за женой, – отвечал Аверил, пожимая ему руку. – Должна приехать сегодня. А ты кого встречаешь?

– Я? Хорошенькую женщину, – усмехнулся Баррис. У него были удивительно ровные белые зубы, и он, как давно заметил Аверил, не пропускал случая это продемонстрировать.

– Вот как?

– Пусть будет стыдно тому, кто дурно это истолкует. Я встречаю мою мать. Приезжает, чтобы проводить меня в Луке.

Луке – Городом-Раковиной – назвалась столица Берега Устриц, соседнего с Аврелией государства. Это был город скрытных банкиров, дорогих модисток и безумных романов, имевший неофициальное название Смерть-Мужьям. Между Аврелией и Берегом Устриц был давний союз – в частности, браки, заключенные в Раковине, считались легальными и в Аврелии, а потому город был священным для всех влюбленных, которые по тем или иным причинам не могли сочетаться законным браком на родине.

– Ты уезжаешь? – вздохнул Аверил. – Завидую!

– Ага, машинку мою отправил третьего дня, а послезавтра уезжаю сам.

Аверила неизменно удивляло, что Баррис, вопреки обычаю летунов, так и не придумал имени своему самолету и называл его по-детски «машинка моя».

– Полетишь через океан? – спросил Аверил.

– Ясное дело. Что еще в Раковине делать? – Баррис вновь блеснул улыбкой. – А у вас как дела?

– Работаем, – коротко ответил Аверил. – Все здоровы.

– Что-то ты не весел. Все в порядке?

– Да, все отлично. Устал только. Однако вот и поезд.

* * *

Действительно, вдали уже свистел паровоз. Через несколько минут платформа задрожала, и, пыхая сбиваемым книзу паром, прокатился паровоз с медленно и мерно нагибающимся и растягивающимся рычагом среднего колеса и с кланяющимся машинистом, а за тендером, все медленнее и все более потрясая платформу, стал проходить вагон с багажом и с визжащей собакой; наконец, подрагивая перед остановкой, подошли пассажирские вагоны. Молодцеватый кондуктор, на ходу давая свисток, соскочил, и вслед за ним стали по одному сходить пассажиры.

– Госпожа Аннати в этом отделении, – сказал кондуктор Баррису.

Тот пошел в вагон, но при входе в отделение остановился, чтобы дать дорогу даме. Он извинился и двинулся было дальше, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее – не потому, что она была очень красива, не благодаря тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного лица, когда она прошла мимо него, было что-то особенно ласковое и нежное. Когда он оглянулся, она тоже повернула голову. Взгляд блестящих, казавшихся темными от густых ресниц, серых глаз внимательно остановился на лице Барриса, как будто она признала летуна, и тотчас же перенесся на подходившую толпу, как бы ища кого-то. В этом коротком взгляде Баррис успел заметить сдержанную оживленность, которая играла на ее лице и порхала между блестящими глазами и чуть заметной улыбкой, изгибавшей ее румяные губы. Как будто избыток чего-то так переполнял ее существо, что помимо ее воли выражался то в блеске взгляда, то в улыбке.

Баррис вошел в вагон. Мать его, сухая старушка с черными глазами и букольками, щурилась, вглядываясь в сына, и слегка улыбалась тонкими губами. Поднявшись с диванчика и передав горничной мешочек, она подала маленькую сухую руку сыну и, подняв его голову от руки, поцеловала его в лицо.

– Получил телеграмму? Здоров? Слава богу.

– Хорошо доехали? – сказал сын, садясь подле нее.

В окно он видел, как дама твердым и одновременно легким шагом шла по платформе. И, как только Аверил подошел к ней, она движением, поразившим Барисса своею решительностью и грацией, обхватила его левою рукой за шею, быстро притянула к себе и крепко поцеловала. Баррис, не спуская глаз, смотрел на нее и, сам не зная чему, улыбался.

– Не правда ли, очень мила? – сказала госпожа Аннати. – Ее моя подруга со мною посадила, и я очень рада была. Всю дорогу мы с ней проговорили. Такая необычная женщина…

На платформе они снова подошли к Аверилу, чтобы попрощаться.

– Ну вот, сударыня, вы встретили сына, а я мужа, – весело сказала дама. – И вовремя – дальше мне нечего было бы рассказывать, и вы бы заскучали.

– Ну нет, – сказала госпожа Аннати, взяв ее за руку, – я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и поговорить, и помолчать приятно. А о вашей сестре, пожалуйста, не думайте. Я уверена: с ней все будет хорошо.

– Спасибо на добром слове.

– Дорогая, позволь тебе представить… – начал Аверил.

Но жена шутливо перебила его:

– А я уже догадалась, это сын госпожи Аннати. Она мне о нем столько рассказывала, что я его сразу узнала. Кстати, я теперь хорошо говорю, да, Аверил? Я очень старалась.

– У вас чудесное произношение, – вставил Баррис. – Я как иностранец могу засвидетельствовать.

– О, мы оба здесь чужаки? – улыбнулась ему Янтэ.

– Нам стоит держаться вместе, – сказал он, на лету подхватывая этот мяч кокетства, который она бросила ему.

Но женщина, видимо, не хотела продолжать разговор в этом тоне и обратилась к его матери:

– Очень благодарю вас. Я и не видала, как провела вчерашний день. До свиданья, сударыня.

– Прощайте, мой дружок, – отвечала госпожа Аннати. – Дайте поцеловать ваше хорошенькое личико. Я просто, по-старушечьи, прямо говорю, что полюбила вас.

Как ни казенна была эта фраза, Янтэ, видимо, от души поверила и порадовалась ей. Она покраснела, слегка нагнулась, подставила свое лицо губам старушки, опять выпрямилась и с тою же улыбкой подала руку Баррису. Он пожал ее маленькую ладонь и, как чему-то особенному, обрадовался тому, как она крепко и смело тряхнула его руку.

– Как мы поедем дальше? – спросила она мужа.

– Снова на поезде, если тебе еще не надоело, – ответил тот. – Здесь есть прямая ветка к загородному Императорскому дворцу, она проходит мимо наших мастерских. Год назад там построили платформу. Пойдем, заберем твои вещи.

– О, замечательно! Ну что ж, прощайте еще раз.

Они ушли под руку, продолжая разговор.

– Ну как у вас дела? Летаете? – донесся до Барриса ее звонкий нежный голос. – Госпоже Имери понравился узор, который я ей послала?

– Да, все отлично. Летаем каждый день. Очень понравился, – отвечал Аверил.

– Очень мила, – сказала старушка.

То же самое думал ее сын. Он провожал пару глазами, пока ее не скрыла толпа на платформе, и думал, что сейчас они уже, верно, забыли о нем и говорят о чем-то, не имеющем ничего общего с ним, и ему это показалось досадным.

* * *

Если честно, то дела в Мастерской обстояли вовсе не так лучезарно, как расписывал Аверил.

Полосу он построил в срок. И они благополучно испытали на ней старые планеры с приделанными к ним бортовыми ускорителями. Но на этом удача закончилась.

По распоряжению военного министерства отец Остен расширил и утяжелил корпус, и теперь крылья ломались как спички. Испытания в воздуходувной трубе дали тот же результат – проектировщикам никак не удавалось нащупать надежную конструкцию при заданных размерах. С другой стороны, министерство категорически отказывалось изменить техническое задание. Работа застопорилась.

Янтэ быстро обжилась на новом месте, подружилась с женами других инженеров, училась у них шить и готовить и даже ходила в деревенскую школу, чтобы рассказать детям о Западных Островах, показать им шелковую одежду, веер и зонтик из бамбука.

Они с Аверилом много гуляли, любовались цветами, как он и обещал, ловили рыбу, слушали кукушку, как три девушки из Линдали Ли. Но большую часть времени мыслями Аверил бы далеко от жены. Он либо вертел в уме новый корпус и крыло, пытаясь сообразить, как бы скрепить их половчее, либо спорил с мастером.

«Ну сделай же что-нибудь! – мысленно просил Аверил отца Остена. – Сотвори чудо, как ты умеешь. Приди утром в ангар и скажи: “Делаем так и так!” – а когда мы начнем возражать, прикрикни: “Хватит спорить! Распустились тут!” И тогда все получится. Небось для Барриса с его зеленым пальцем задачка была бы на одну сигару!»

Думал он об этом так сосредоточенно и неистово, что, кажется, отец Остен все же услышал его мысли. В один теплый летний день инженеров начали одного за другим приглашать в контору. Когда настал черед Аверила, мастер, не поведя бровью, заявил, что они сворачивают работу над заказом.

– Завтра я объявлю это рабочим, но сначала хотел поговорить с вами.

Аверил опешил. Всякое бывало в Мастерской, но до сей поры отец Остен никогда не отступал. Отец Остен помолчал, словно ожидая от подчиненного взрыва возмущения, но молчал и Аверил. Молодой инженер вдруг понял: все, что он может сейчас сказать, Мастер несомненно много раз говорил себе сам, и незачем его расстраивать лишний раз бесполезным спором.

Так и не дождавшись ответа, господин Остен продолжил:

– Я доволен твоей работой в этом проекте, поэтому хочу дать тебе приятное задание. Ты знаешь, что в этом году в Раковине проходит Всемирная выставка?

Аверил кивнул.

– И что наш приятель Баррис собирается начать оттуда свой перелет до Земли Ящериц? Ты, кажется, зимой дал ему немало денег на подготовку полета?

Аверил снова кивнул, отвечая разом на оба вопроса. Вообще-то сначала он пытался купить у Барриса секрет его чудо-двигателя. Но когда тот снова отказался, юноша просто выписал ему чек, чтобы показать, что не держит зла.

– В Раковине соберутся авиаторы со всего мира. Я решил, что нашу Мастерскую там будешь представлять ты. Заодно дашь жене всласть погулять по магазинам. Надеюсь, возражений не будет?

– Спасибо, отец, – ответил Аверил.

Отец Остен хмыкнул.

– Что-то ты больно тих в последнее время! То ли женитьба пошла на пользу, то ли замышляешь что-то. Лишний повод держать тебя подальше. Ладно, иди собирайся.

Глава 14. В Раковине

Он мечтал подарить молодой жене новый дом, а теперь снова пришлось срываться с места.

– Это какой-то странствующий балаган, а не семья! – ворчал Аверил, глядя на показавшийся в туманной дымке берег. – Вся жизнь на колесах.

– А мне нравится, – откликнулась Янтэ. – Я никогда не думала, что буду путешествовать. А в Раковине говорят на вашем языке?

– Нет, у них свой язык. Но мы давно в союзе, а потому учим языки друг друга еще в детстве. Так что если ты будешь говорить по-нашему, тебя там поймут. Может быть, не все, не всегда и не совсем точно, но объясниться ты сумеешь, особенно в столице. А потом, если захочешь, сможешь выучить их язык. Он очень красивый.

Несмотря на то, что они разговаривали на палубе корабля, метафора Аверила про «жизнь на колесах» оказалась точной. Пироскаф «Рассвет», курсировавший вдоль побережья между Рестиджем и Луке, занимал промежуточное положение между примитивной «Колдуньей» и устремленным в будущее «Ревущим». Это был простой добротный пароходик – его железное тело с традиционным парусным вооружением длиной в сотню метров приводилось в движение паровой машиной мощностью четыреста лошадиных сил посредством расположенного в центре корпуса гребного колеса и развивало скорость в четырнадцать узлов. Каюты были удобны, а в первом классе даже роскошны.

Город меж тем показывал себя: сначала тонкими высокими шпилями с флюгерами, затем – красными кирпичными зданиями на парадной набережной. Из чердака каждого здания выглядывала массивная балка, и Аверил долго не мог понять, что это за архитектурный изыск. Но когда они подошли поближе, он увидел на конце каждой балки небольшое колесо, через которое была перекинута цепь, и сообразил, что перед ним всего лишь краны, которые должны перегружать товары с палуб кораблей на пристани и склады. Раковина была крупным портовым городом с оживленной торговлей и не стеснялась этого.

Но не меньше, чем своим портом и набережной, город славился садами. Деревья здесь были повсюду: от гавани вдоль всей главной улицы шел бульвар, заканчивавшийся огромным парком у Королевского (а ныне Президентского) дворца. Его окружали дворцы принцев крови и аристократов – каждый также со своим парком. Парками были окружены парламент и Главная библиотека, театры и мюзик-холлы, музеи и картинные галереи. Парк Университета сливался с Ботаническим и Зоологическим садами, а сразу за городской чертой начиналось знаменитое Кольцо садов.

Пароход сделал полукруг, позволяя пассажирам полюбоваться перспективой главной улицы, и вошел в устье Лучессы – широкой извилистой реки, вокруг которой сформировался некогда город. И вот перед Аверилом и Янтэ открылась архитектурная новинка и, по сути, первый экспонат Всемирной выставки – пятипролетный железный мост, строительство которого было закончено в этом году. Сейчас центральный пролет моста был разведен, а его крылья приподняты над водой, словно дружеские ладони, принимающие корабль под свою защиту. Пассажиры заахали. Аверил впился в конструкцию жадным взглядом. За последние несколько месяцев он так наловчился рассчитывать эпюры напряжений и моментов, что внутренним взором мгновенно увидел «силовые линии», пронизывающие весь мост и самым гармоничным образом уравновешивающие друг друга. Разумеется, эта задача не имела ничего общего с той, перед которой спасовала Мастерская отца Остена: здесь был металл, у них – бамбук, здесь конструкция была неподвижной, а самолет двигался с большим ускорением, но… Аверил подозревал, что их задача покажется мостостроителям Луке детской игрой.

Тем временем пароход пришвартовался у пристани перед отелем. Аверил тряхнул головой, подал руку Янтэ и сошел по трапу на берег.

– Этот твой авиатор Баррис, он ведь тоже здесь? – спросила жена.

– Да, конечно, готовится к полету.

– Надо будет его навестить, когда мы устроимся.

– Конечно…

Но Баррис навестил их сам на следующее утро.

– Вы пропустили открытие выставки, – заявил он. – Но это и к лучшему. Во-первых, там было полно зевак и к экспонатам было просто не пробиться, а во-вторых, я уже все изучил и буду вашим гидом.

– А тебе разве не надо готовиться к перелету? – обеспокоено спросил Аверил.

– У меня теперь есть механик, он пусть и готовится. Я все проверил десятки раз, и если буду дальше об этом думать, то потеряю кураж. Нет, ближайшие три дня я намерен только отдыхать и развлекаться. Ну что, в путь?

* * *

Всемирная выставка располагалась в парке у Президентского дворца. Среди деревьев на обширных лужайках, где в обычное время играли в мяч или выезжали коней, теперь разместились многочисленные причудливые павильоны.

Каждое государство, каждая Мастерская стремились привлечь внимание к своим достижениям. Некоторые страны собрали все свои Мастерские под общей крышей, другие – распределили их по профильным павильонам. Один павильон напоминал замок, другой – большую стеклянную оранжерею, третий выставлял на всеобщее обозрение свой железный каркас, четвертый удивлял огромным лифтом.

В павильоне «Строительство» можно было взглянуть на планы городов будущего, созданных из стекла и металла.

В павильоне «Машиностроение» стучали десятки паровых машин, крутились турбины, взревывали автомобильные моторы.

Из павильона «Сельское хозяйство» доносилось громкое мычание и блеяние, заглушаемое помпезными маршами.

В павильоне «Химия» все время что-то взрывалось, но не очень громко, а из окон при этом валил разноцветный дым.

В павильоне «Астрономия» публику приглашали на ночные сеансы – взглянуть на таинственные вспышки на Малой Луне и каналы на поверхности Внутренней Планеты.

В павильоне Берега Устриц Аверила поразила модель моста из легкого серебра – пятнадцать метров длиной и массой в полторы тонны. Поговорив с демонстратором, он узнал, что Мастерская металлургии из Акриса – крупного промышленного города на севере страны – недавно освоила сравнительно дешевый метод добычи этого металла с помощью электролиза.

Был здесь и павильон Западных Островов, где Аверил и Янтэ купили два велосипеда.

Особое место занимал павильон иллюзий, где демонстрировались опыты с электричеством и люминесценцией, кинематограф и передача музыки на расстояние посредством телефона. «Благодаря этому прибору вы сможете незримо присутствовать на концертах, спектаклях и лекциях, не выходя из дома», – вещал демонстратор. К сожалению, качество звука было таково, что удовольствие от такого концерта или лекции представлялось сомнительным. Зато в павильоне можно было потеряться в зеркальном лабиринте, ужаснуться живой отрубленной голове, увидеть искусственные молнии и огромные мыльные пузыри, которые танцевали в потоке, создаваемом аэродинамической трубой.

Но здесь были не только игрушки. Так, например, в одном из залов павильона демонстрировался интересный трюк: в большом бассейне плавали модели корабликов, которые посетители могли перемещать по своему усмотрению, а демонстратор, сидевший за прочным, не пропускающим свет занавесом, крутил ручки на громоздкой причудливой машине и безошибочно указывал, где в данный момент находится тот или иной кораблик.

Демонстратор охотно объяснял принцип действия своего прибора:

– Здесь вы видите динамик, излучающий звуки с короткой длиной волны. Это особые неслышимые звуки, – добавил он, обращаясь к Янтэ. – И микрофон, улавливающий эти звуки после того, как они отражаются от предметов. Своего рода волшебное ухо, – снова любезная улыбка для Янтэ. – Если мы выпускаем сфокусированный сигнал – своего рода звуковой луч, и он отражается от предмета, мы получаем информацию о препятствии. Если же мы выпускаем сигналы серией – так сказать, веером – то получаем своего рода звуковую карту пространства.

– Где вы хотите применить этот прибор? – спросила Янтэ.

– Если его поставить на корабле, он вовремя предупредит капитана, что к нему приближается другой корабль, и поможет избежать столкновений в тумане. Кроме того, его можно использовать для картографирования морского дна, поиска косяков рыбы и… охоты за сокровищами.

– А он сможет определить высоту самолета?

– К сожалению, ему пока не хватает мощности, – сознался демонстратор. – В воздухе звук распространяется хуже, чем в воде. Но как только задача станет актуальной, я не сомневаюсь, что мы сможем разработать соответствующий прибор.

Когда они вышли из павильона в сад, где журчали фонтаны и щебетали в кронах деревьев птицы, Баррис сказал:

– Спасибо вам за заботу, сударыня, но не стоит придавать большого значения этим новомодным штучкам. Уверяю вас, старый добрый метод определения высоты меня никогда не подводил. Я просто замеряю давление на взлете и потом определяю высоту по перепаду давления между землей и самолетом.

– А ты не думаешь, что… – начал было Аверил, но Баррис его не услышал – он рассказывал Янтэ о том, как однажды попал в густой туман и чуть было не насадил самолет на шпиль городского магистрата; тогда его спасли только молниеносная реакция и превосходная конструкция машины.

Когда же Баррис повернулся к Аверилу и извинился за невнимательность, молодой инженер успел потерять мысль, которая пришла в голову. Вместо этого он предложил:

– Почему бы завтра вам с Янтэ не погулять по выставке вместе? Я хотел бы заглянуть в библиотеку и кое-что проверить. Ты не против?

– Ну конечно же нет! Буду счастлив услужить вам, сударыня. Куда бы вы хотели сходить завтра?

* * *

Янтэ выбрала сельскохозяйственную выставку, провела немало времени, рассматривая крутобоких коров, мохнатых овец, изучая цветы и плодовые деревья и покупая семена для госпожи Алез.

Потом они пошли в зоологический сад, где Янтэ кормила слона и ахала, как ребенок, когда тот мягко брал хоботом сено из ее рук.

Позже, лакомясь мороженым на террасе летнего кафе, Баррис осторожно положил ладонь на запястье Янтэ и сказал:

– Сударыня, простите, я ничего не могу с собой поделать. Я знаю, я не должен, но там, над океаном, я буду думать только о вас. Вы знаете, что я не могу о вас не думать…

Молодая женщина еле заметно пожала плечами, но руку не отняла.

Глава 14. В Раковине^{(продолжение)}

Два часа спустя Баррис смотрел в окно, задернутое до половины белой кружевной занавеской, на огромное темно-красное солнце, что пряталось за крыши домов, и улыбался, как человек, в очередной раз добившийся своего.

Потом повернулся, подошел к кровати и осторожно тронул Янтэ за плечо.

– Эй, хватит спать. Пора одеваться. Скажешь Аверилу, что мы ходили в мюзик-холл.

Она вынырнула из груды смятых одеял и простынь и сладко, совсем по-кошачьи, зевнула.

– А? Что? Я не сплю. Просто глаза прикрыла на минутку. Ты здорово умеешь… э-э-э… – она прищурилась, вспоминая подходящее слово, и с удивлением поняла, что в части словаря у нее большие пробелы, почему-то ее учительница совсем упустила важную тему из виду. – Ты здорово умеешь… наслаждать, – наконец подобрала она слово, хотя бы отчасти похожее на то, что ей было нужно. – Я уж думала, ваши мужчины совсем ничего не умеют, и у меня больше никогда не будет… Спасибо тебе. Моя… э-э-э… давно так не наслаждалась.

Баррис подошел к зеркалу, застегнул верхнюю пуговицу на рубашке и сказал, не оборачиваясь:

– Хочешь, куплю тебе билет на лайнер?

– Зачем? – рассеянно спросила Янтэ, потягиваясь.

– Ты приедешь на Землю Ящериц. Я буду ждать тебя. Поедем в турне по всему континенту.

– Зачем?

– Потому что я хочу, чтобы ты была со мной.

Янтэ села на кровати.

– Я не могу быть с тобой, – объяснила она ему тоном няньки, разговаривающей с несмышленым малышом, который сказал при гостях: «А я обкакался!». – У вас женщина может выйти замуж только за одного. Да и вторым мужем я бы тебя все равно не взяла. У тебя ведь нет семьи, и вряд ли тебе понравится, если я возьму тебя только для наслаждения.

– Ты же говоришь, что Аверил тебя не удовлетворяет…

«Что я несу?! – подумал Баррис. – Нет, права была мама, когда убеждала меня держаться от нее подальше».

– С Аверилом мне интересно, – Янтэ пожала плечами. – А удовольствие… пхе!.. С этим я и сама справлюсь.

– А со мной, значит, неинтересно?

– Нет, это тебе со мной неинтересно, – спокойно ответила Янтэ. – Не здесь, разумеется, – она похлопала рукой по кровати. – А вообще. Ты ничего не рассказываешь, ни о чем не расспрашиваешь. Иногда мне кажется, ты можешь общаться только так. – Она показала как, и Баррис хмыкнул. – Если мы будем заниматься в турне только этим, мне быстро прискучит, я начну раздражаться, ты начнешь раздражаться, и, наконец, мы рассоримся и разойдемся в разные стороны.

Баррис опешил. Янтэ в двух словах описала сценарий подавляющего большинства его романов. Раньше он думал, что во всем виноваты его женщины – глупые клуши, которым нужно только одно.

– А Аверил? – спросил он ревниво. – Думаешь, он тебе никогда не прискучит?

– С Аверилом у нас одна жизнь, – Янтэ сказала это без малейшего оттенка гордости, нежности или вины, просто констатируя факт: «Солнце встает на востоке, а у нас с Аверилом одна жизнь».

Баррис принужденно рассмеялся.

– Ты неподражаема, моя дорогая. Лежишь рядом со мной в постели в отеле для свиданий и рассуждаешь о верности своему мужу.

– А что такое верность мужу? – спросила Янтэ.

* * *

Тем временем Аверил у себя в номере писал:

Дорогой Отец!

Не знаю, обрадует ли Вас это мое письмо, но я полагаю, что должен познакомить Вас с тем, что мне удалось узнать. Я обратился в Мастерскую мостостроителей Раковины, так как у здешних мастеров большой опыт расчета прочности сложных конструкций. Еще полвека назад они организовали механическую лабораторию по испытанию материалов, используемых при строительстве мостов и железных дорог, и с тех пор знают о прочности, пожалуй, больше всех на свете.

Я попросил их помочь с расчетом задачи, аналогичной той, с которой столкнулись мы при конструировании последних моделей. (Думаю, я был достаточно острожен и сформулировал условия так, чтобы они не догадались о конкретном применении проделанных нами расчетов.)

Мы пришли к следующему результату. Эта задача неразрешима в принципе. Она требует либо полного изменения пропорций, либо смены материала.

Я прилагаю к письму свои расчеты, для того чтобы Вы могли проверить их в нашей Мастерской мостостроителей. Кроме того, я убежден, что новые методики могут быть очень полезны нам в дальнейшем.

С величайшим уважением, Ваш сын по Мастерской

Аверил

* * *

Провожать Барриса собрался, казалось, весь город. В порту яблоку было некуда упасть. Люди забирались на крыши складов и портовых мастерских, чтобы увидеть изящный белоснежный самолетик, который покачивался на мелкой волне у края пирса. Машина мэра города, на которой приехал Баррис, отчаянно сигналя, с трудом пробиралась сквозь толпу.

Играли сразу три духовых оркестра, но их звук не смог заглушить восторженного рева людей, когда отважный летун вышел из машины. Затем оркестры смолкли, на трибуну поднялся член городского совета и произнес речь. Однако из-за всеобщего гомона любопытствующим удалось расслышать только отдельные слова: «проявление безрассудной отваги», «смелый вызов», «триумф человеческого духа», «путь будущего».

Когда слово взял Баррис, толпа, как по мановению волшебной палочки, смолкла.

– Я собираюсь достичь Земли Ящериц за сутки или около того, – сказал он. – Я лечу на самолете собственной конструкции. Я отказался от пассажира, чтобы взять лишний топливный бак. Чтобы сэкономить в весе, я также отказался от радио и секстанта. Я буду определять курс методом навигационного счисления пути. Буду лететь на восток, пока не появится берег, а потом разыщу подходящее место для посадки. Я уверен в успехе. Пожелайте мне попутного ветра!

На пристань полетели цветы. Баррис уселся в кабину. Закрутились винты, гидроплан разогнался и легко оторвался от воды. Сделал круг над толпой, покачал крыльями и повернул на восток.

Следом за ним взлетело еще два самолета – местная Мастерская решила проводить в полет отважного чужестранца. Они сопровождали летуна на протяжении двух километров, после чего повернули назад. Баррис остался над океаном один.

Глава 14. В Раковине (окончание)

Благодаря проложенному несколько лет назад трансокеанскому телеграфному кабелю репортеры рассчитывали получить известие о близком окончании перелета сразу же после того, как самолет окажется в поле видимости маяка Жемчужина на мысе Карок – самой западной точке Земли Ящериц. Однако часы проходили за часами, уже истекли назначенные Баррисом сутки, а смотритель маяка по-прежнему отстукивал ключом телеграфа код «ГЧ» – «горизонт чист».

Когда же миновало пятьдесят часов с момента взлета, то есть предполагаемая продолжительность рекордного рейса была превышена вдвое, стало ясно: что-то пошло не так.

В Мастерской авиации в Раковине радовались предусмотрительности Барриса – он отправился в путь на гидроплане и мог при необходимости совершить посадку прямо в океан. Наверняка он так и сделал и теперь чинит свой самолет в ожидании помощи. К сожалению, Мастерская мало что могла – ее собственные самолеты способны были лишь барражировать поблизости от берега и довольно ограниченное время. Зато в море вышел практически весь маломерный флот Берега Устриц и Земли Ящериц. Военное министерство и пассажирские судовые компании тоже не остались в стороне. Билеты на рейсы лайнеров стоили втрое от обычной цены. Руководство компаний уверяло, что передаст все средства отважному авиатору на постройку нового самолета. Аврелия прислала три крейсера в помощь военным судам Берега Устриц и Земли Ящериц. Но все усилия не увенчались успехом: никому так и не удалось обнаружить ни следа Барриса или его самолета.

* * *

Аверил чувствовал себя лично виновным в случившемся, хотя и понимал, что подобная мысль абсурдна. Баррис, хоть и называл себя его другом, был себе на уме, никогда не делился своими идеями и сомнениями, так что у Аверила не было практически никакого шанса на него повлиять.

И все же молодому инженеру казалось, что он упустил какую-то очень простую, но важную мысль, которая, поделись он ею с Баррисом, могла спасти отчаянному летуну жизнь. Однако в чем именно эта мысль заключалась, Аверил так и не мог понять. Он четко помнил, где именно она пришла ему в голову – на аллее сада, когда они гуляли в первый день в Раковине, мог описать фонтан, мимо которого они прошли, дерево, к которому подходили, помнил ощущение мягкого внутреннего толчка, который, однако, так и не оформился в мысль, в слова и забылся за разговором.

Янтэ полагала, что это самообман – попытка убедить себя, что ты имеешь власть над человеческой судьбой, а все дело в том, что ты просто-напросто как следует не постарался. Аверил в общем с ней соглашался. Но в данном конкретном случае был уверен, что действительно упустил нечто по-настоящему важное.

На пятый день такого бесцельного переливания из пустого в порожнее Янтэ решительно вытащила Аверила на велосипедную прогулку.

– Послезавтра в Раковину приезжает госпожа Аннати, – напомнила она ему. – Мы должны будем поддержать ее, а значит, нам понадобятся силы.

Такой аргумент Аверилу было нечем крыть. Кроме того, он надеялся, что при физической нагрузке его мозги наконец заработают.

Целью путешествия был выбран маленький городок, где сохранился старинный каменный мост, но вскоре Аверил с Янтэ безнадежно заблудились среди изгибов Лучессы и холмов, сплошь покрытых лиловыми душистыми коврами цветущей лаванды, и поехали наугад, выбирая место для купания. Поднявшись на очередной холм, они заметили вдали еще одну пару велосипедистов и, азартно крикнув, устремились в погоню – прежде для того, чтобы спросить дорогу, а потом просто для развлечения. В мареве теплого, пронизанного ароматами цветов воздуха расстояния оказались обманчиво-близкими, и Аверилу и Янтэ пришлось колесить по холмам не меньше часа, пока они нагнали свою цель. Это были молодые мужчина и женщина на точно таких же новеньких велосипедах и с точно такими же купальными полотенцами, выглядывавшими из корзинок, закрепленных на руле. Такое «избирательное сродство» не могло не расположить пары друг к другу, и путь к песчаному пляжу на излучине реки они проделали вместе.

Его звали господин Рад, ее – госпожа Карис. Они были мужем и женой, и оба преподавали в Университете Раковины: он химию, она физику.

Оказалось, что женщины в обеих парах плавают лучше мужчин, поэтому, когда, поплескавшись на мелководье, Янтэ и госпожа Карис уплыли на стремнину бороться с течением, мужчины выбрались на песок и, поглядывая за своими отважными пловчихами, завели разговор – как всегда, о работе.

Господин Рад написал диссертацию об эффекте возникновения электрического напряжения в кристаллах турмалина и кварца под действием механических напряжений и его использовании для создания чувствительных датчиков, изучал явления магнетизма, а в настоящий момент занимался исследованиями самопроизвольного излучения солей урана – уранинита и хальколита. К сожалению, оба эти направления были далеки от интересов Аверила, поэтому разговор быстро соскользнул на устройство университетов. Такие учебные заведения были новинкой для Аверила: в Аврелии придерживались традиционной системы – ремесленная школа или гимназия, затем обучение непосредственно в Мастерской.

Университеты же, по словам господина Рада, выросли из движения подмастерьев, потерявших надежду когда-либо получить самостоятельные Мастерские.

– Сначала они просто уходили из Мастерских и организовывали артели, но вскоре поняли, что не могут выдержать конкуренции. Тогда они стали приглашать за плату наставников из разных Мастерских, и те смогли обмениваться знаниями и навыками в обход закона о тайне Отца и Сыновей. Конечно, не обошлось без громких судебных процессов, погромов и даже восстаний. Но в результате Мастерам пришлось брать на вооружение идею подмастерьев и создавать современные правила обмена информацией. А для сыновей и внуков подмастерьев открыто делиться своими знаниями с любым желающим было так же естественно, как дышать. Поэтому они создали концепцию универсальной науки, отсюда и университеты.

– Ты забыл про дочерей и внучек! – поправила мужа госпожа Карис.

Они с Янтэ, переплыв реку два раза, выбрались на песок.

– Ну разумеется, – господин Рад протянул ей полотенце. – Дочери и внучки! Подмастерьев было не так уж много, поэтому они с самого начала принимали в свои артели женщин, желающих учиться ремеслу и изучать науки. Конечно, мыслящие женщины – редкость, но зато они настоящие бриллианты.

– Только оклады у них отнюдь не бриллиантовые, – фыркнула госпожа Карис.

– Это правда, – согласился Рад, – Кари особенно трудно. Она – женщина и чужестранка. На ее родине, в Олонии, просто нет крупных Мастерских. Поэтому, услышав об Университете, она приехала сюда на свой страх и риск.

– И встретила его, – закончила госпожа Карис. – С тех пор я обожаю риск.

Все четверо, объединив взятые с собой запасы, устроили веселый пикник на берегу реки.

Возвращаясь в город, они столкнулись с караваном гуртовщиков – пришлось свернуть с дороги, чтобы не пугать лошадей, и ехать по вспаханным полям; затем они снова попали на дорогу, идущую по высокому плато. Внезапно раздался страшный гул. Велосипедисты остановились, осматриваясь.

– Что это? – спросила госпожа Карис. – Похоже на гром.

– Наверное, гроза за лесом, – поспешил успокоить ее муж.

Аверил возразил:

– Нет, звук идет сверху.

Все четверо задрали головы и увидели на фоне пламенеющего закатного неба четко очерченный силуэт самолета. Затем еще один, и еще, и еще…

* * *

Наутро Раковина была полона слухов: в полях за городом приземлилась целая эскадрилья из Аврелии. Полагая, что это какая-то ошибка, Аверил с Янтэ бросились туда.

Поле было оцеплено, и любопытствующих туда не пускали. Вежливый полицейский объяснял, что самолеты из дружественной Аврелии не представляют опасности для горожан – они совершили посадку для того, чтобы заправиться перед дальним рейсом. Цель рейса была ему неизвестна.

Аверил показал свои документы, свидетельствующие о том, что он гражданин Аврелии и сотрудник Мастерской авиации. Однако это не произвело никакого впечатления на полицейского. Он заверил Аверила, что приказ не подразумевает исключений: ни один человек не должен подходить к самолетам.

Впрочем, Аверилу оказалось достаточно и того, что он увидел из-за ограждения: шесть монопланов в броне из легкого серебра с пороховыми ускорителями под крыльями и флагами Аврелии, нарисованными на хвостах.

Утром следующего дня он снова увидел их. Они пролетели над городом и ушли на восток, в сторону Земли Ящериц, оставив Аверила терзаться страшными догадками.

Он всегда старался держаться как можно дальше от политики, но сейчас просто не мог не сопоставить факты, ранее казавшиеся ему странными: то, что военное министерство в ходе работ изменило условия задания для их Мастерской, сделав его практически невыполнимым; то, что отец Остен попросил его достать браслет из легкого серебра и ничего не рассказывать Янтэ; и, наконец, то, что говорил Кадис-младший о конфликте на Малых Лунных Островах.

– Похоже, военное министерство нас обмануло, – с горечью сказал он Янтэ. – У них была своя Мастерская, и они просто воспользовались нашими разработками.

Жена поцеловала его в макушку.

– Так всегда бывает, когда правят мужчины, – полушутя-полусерьезно отозвалась она. – Когда речь заходит о военных игрушках, они лишаются рассудка и забывают о чести. Ты их не перевоспитаешь, но ты можешь больше не играть с ними.

– Я подумаю об этом позже, – твердо ответил Аверил. – Сейчас главное – Баррис и его мать. Как думаешь, может эскадрилья заметить сверху гидросамолет?

* * *

Госпожа Аннати привезла с собой младшего сына Лори – ясноглазого мальчика лет десяти от роду. Он явно смущался оттого, что его окружает столько людей с мрачными и серьезными лицами. Он почти не знал брата, а потому не мог по-настоящему чувствовать того, что ожидали от него взрослые, и был еще недостаточно опытным лгуном, чтобы притворяться убедительно. Поэтому, когда Янтэ под каким-то предлогом увела его на улицу, всем сразу стало гораздо проще.

Госпожа Аннати обсудила с представителем страховой компании сумму, которую получит в случае, если Барриса так и не найдут в течение ближайшей декады. Затем встретилась с нотариусом и удостоверилась, что является единственной наследницей имущества сына. Потом, поминутно прижимая платочек к глазам, ответила на вопросы газетчиков и заверила их, что она «еще не потеряла надежды».

Между тем Янтэ и Лори, погуляв по улицам и оценив ассортимент ближайшей кондитерской, забрели в парк, который, как вскоре выяснилось, принадлежал местному Университету. Лори с восторгом глядел на спешащих с книгами под мышками студентов в нарядных синих мундирах с темно-зеленым кантом и в фуражках, украшенных изображениями красной пятиконечной звезды. Такая же звезда венчала фронтон университета, а под ней был написан девиз: «Сюда дети пяти континентов приходят поклониться Свету Науки».

День был жаркий, и большинство студентов в перерывах между лекциями предпочитали перекусить на открытом воздухе. Они собирались группками под большими тенистыми деревьями – кажется, высаженными здесь специально для этой цели, – болтали, спорили или просто лежали на траве, закинув руки за голову и глядя в небо.

Янтэ и Лори последовали их примеру: выбрали старое раскидистое дерево, уселись на спускавшиеся до самой земли толстые ветви и принялись за купленные в кондитерской пирожки с повидлом.

– Когда-нибудь я буду здесь учиться, – уверенно сказал Лори. – Я не пойду в Мастерскую – это для тех, кто сам ни на что не способен.

– Да? А ты уже решил, какой факультет выберешь? – раздался веселый женский голос за их спинами.

Янтэ обернулась и увидела свою новую знакомую – госпожу Карис.

– Ой, здравствуйте, рада вас видеть! – Янтэ протянула пакет с пирожками. – Угощайтесь!

– Мяу! – пискнула в восторге госпожа Карис. – Вас мне послал сам Великий Мастер, не иначе. Мне только что студенты ели мозг два часа, и я просто мечтала укусить кого-нибудь из них. Нарекаю тебя Мартосом, – сказала она пирожку и, довольная, впилась в него зубами.

– Ай! Госпожа Карис! Что вы делаете? – завизжала Янтэ. – Простите меня! Я больше не буду таким глупым!

– Поздно, милый, – отозвалась госпожа Карис, облизывая пальцы. – Послужи науке хоть так.

– Какой-нибудь попроще, – Лори серьезно смотрел на двух дурачившихся женщин.

Они обернулись к нему.

– Прости, милый!

– Какой-нибудь факультет попроще.

– Ой, мы, кажется, тебя напугали! – догадалась госпожа Карис. – Не бойся, профессора не едят студентов – обычно. Главное – всегда иметь под рукой пирожки.

– Мама говорит, что я не такой умный, как Баррис, – пояснил Лори. – Поэтому мне надо выбрать науку попроще.

– Ммммм… понятно. Ну, это не сложно, – улыбнулась госпожа Карис. – Проще всего нам дается то, что интереснее всего. Что для тебя самое интересное?

Лори молчал.

– Языки, – неожиданно ответила Янтэ, хотя госпожа Карис обращалась не к ней. – Языки, на которых говорят люди.

– Что ж, отличный выбор. У нас в университете очень сильный языковой факультет. Там учатся переводчики из всех стран мира. Кстати, человек, для которого язык Западных Островов – родной, наверняка произведет на факультете фурор. Хотите, познакомлю вас с профессорами?

– К сожалению, сейчас никак не могу. Может быть… в другой раз?

– Конечно! Ну а ты, молодой человек? Что тебе было бы интересно?

– Ну… не знаю, – протянул Лори. – Чудеса какие-нибудь.

– Чудеса? Чудесно! Кстати, не сочтите меня тщеславной, но хотите, покажу вам одно настоящее чудо? Это здесь, недалеко, а меня просто распирает от восторга. Пойдемте?

Конечно же, они согласились. Вслед за госпожой Карис они обошли помпезное здание Университета и попали на задний двор, где в окружении куч мусора и штабелей бочек стоял убогий сарай.

– Прошу любить и жаловать, наши хоромы, – объявила госпожа Карис. – Раньше здесь была прозекторская, а теперь работаем мы. Заходите. Выглядит жутковато, но только в жутких местах и можно встретить настоящие чудеса.

Внутри сарай был заставлен лабораторными столами с колбами, пробирками и незнакомыми Янтэ приборами. Госпожа Карис задернула плотные шторы на двух маленьких тусклых окнах и велела гостям закрыть глаза.

– Теперь я закрываю дверь, – пояснила она. – Приготовились? Можно смотреть!

Янтэ и Лорин открыли глаза и ахнули.

В темноте пробирки, расставленные на столах и прибитых к стенам дощатых полках, сияли голубоватым фосфоресцирующим светом, словно крошечные призраки, решившие показаться любопытным гостям.

* * *

Долго любоваться волшебным зрелищем было невозможно – в сарае царила невыносимая духота. Поэтому Янтэ, Лори и госпожа Карис вернулись в парк и расположились на скамейке под старым деревом.

– Способность солей урана самопроизвольно испускать лучи была обнаружена несколько лет назад. Эти лучи могут воздействовать на фотопленку через черную бумагу, могут разряжать электроскоп, а следовательно, обладают зарядом. Их свойства не зависят от предварительного облучения и неизменно проявляются, когда соответствующее вещество долго выдерживают в темноте. Мы начали с измерений интенсивности излучения и установили, что она прямо пропорциональна содержанию урана в солях. Но позже оказалось, что интенсивность излучения от некоторых образцов не подчиняется этой закономерности: она значительно выше той, которую мы рассчитывали. Тут мы зашли в тупик…

– А я знаю! – перебил ее Лори. – Если я оставил на столе три монетки, а когда пришел, их стало десять, значит, в комнату заходила мама и положила мне еще!

– Точно! Ты молодец! – госпожа Карис хлопнула себя по коленке. – Ты сразу сообразил то, что мы придумывали добрых полгода. Если излучение больше, чем мы рассчитывали, значит, излучает не только уран, но и какой-то другой, еще не найденный элемент.

– И вы его нашли?

– Да, еще четыре года работы – и мы его нашли. Мы назвали его радием – лучистым, а почему так, вы сами только что видели.

Янтэ задумчиво щурила глаза, рассматривая солнечные лучи, рисовавшие огненную кайму вокруг плотных черных листьев.

– Кари, – обратилась она к подруге. – Скажите, а свет всегда одинаков?

– Что? Извините, Янтэ, не могли бы вы…

– Ну, я думаю… Когда мы зажигаем спичку… или свечу… или костер… или дрова в камине… или уголь… и свет вашего радия… и солнечный свет… и та люминесценция, которую показывали в павильоне иллюзий… это все – один и тот же свет? Он одинаковый?

– А… Вы задали очень глубокий вопрос, Янтэ. Ключевой. Я сама над ним часто думаю в последнее время. Будь вы моей студенткой, я никогда не захотела бы покусать вас. Давайте попробуем разобраться. Начнем с самого простого. Со спички. Знаете, как она устроена?

– Она состоит из головки и хвостика, – сказал Лори.

– Точно, милый. А из чего сделан хвостик?

– Из дерева.

– А головка?

– Не знаю.

– На ее поверхности тонкий слой из смеси фосфора и перекиси свинца, глубже – сера и толченое стекло. Слои соединены с деревянной основой клеем. Теперь представь себе, что ты хочешь зажечь спичку. Как ты это сделаешь?

– Вот так, – Лори подобрал с земли палочку и чиркнул ею по ладони.

– Отлично. А теперь представь, что ты стал маленьким-маленьким и сидишь верхом на спичке, когда я зажигаю ее. Что ты видишь?

– Вижу, как головка трется о стенку коробка.

– Правильно. Это происходит оттого, что я передаю мышечное усилие от своих пальцев спичке. То есть я передаю свою энергию. То же самое происходит, когда ты бросаешь мяч – ты передаешь ему часть своей энергии, и мяч летит. Вот почему, когда поиграешь в мяч, сильно устаешь.

– Но мяч не загорается.

– Верно. Но если бы ты мог точно измерить его температуру, ты увидел бы, что он немного нагрелся от трения о воздух. Точно так же нагревается от трения и головка спички. То есть энергия моих пальцев превращается в тепловую энергию. А дальше начинается волшебство. Тепло предается ближайшим частичкам фосфора, и они загораются, то есть начинают соединяться с кислородом из воздуха. Головка нагревается еще сильнее, тепло предается перекиси свинца, и в ней начинается химическая реакция с выделением кислорода. Этот дополнительный кислород реагирует с серой, в реакции выделяется дополнительная энергия, и температура еще повышается. Теперь мы добрались до хвостика. Он устроен гораздо интереснее головки. Если там были простые вещества и простейшие химические соединения, то древесина – это очень сложная органическая структура, состоящая из атомов углерода, водорода и кислорода, уложенных в красивую решетку. Но под действием энергии углерод освобождается из решетки и начинает взаимодействовать с кислородом, то есть окисляться. А следовательно, вся энергия, которая удерживала элементы в решетке, высвобождается, превращаясь в свет и тепло. Соскакивай скорее со спички, Лори! Она уже загорелась!

Лори подпрыгнул на скамейке.

– Ну вот, теперь ты снова нормального роста, и мы можем рассуждать дальше. Спичка горит. Углерод превращается… во что, Лори?

– Не знаю.

– Нет, знаешь. Во что превращается дерево, когда сгорает?

– В уголь.

– Верно. Но пока оно еще не сгорело до конца, мы можем передать его энергию еще чему-то. Чему-то, чему нужно совсем немного энергии для того, чтобы загораться. Например, чему?

– Бумаге, – предположил Лори.

– Сухой хвое, – сказала Янтэ.

– Отлично. От них мы можем поджечь более крупные ветки. Если мы сложим их вместе так, чтобы тепло концентрировалось, и одновременно так, чтобы был свободный доступ воздуха, то есть кислорода, мы можем разжечь толстые поленья или уголь. Так энергия от наших пальцев, скачкообразно нарастая на каждом этапе за счет высвобождения внутренней энергии вещества, превращается в энергию костра или очага и согревает нас, дает нам свет, готовит пищу.

– Или кипятит воду в котле, пар из которого крутит турбину, которая вращает винт корабля, – подхватила Янтэ.

– Да, да, – кивнула госпожа Карис.

– Но кто же чиркнул спичкой, чтобы зажечь солнце? – спросил Лори. – И откуда взялась энергия в ваших светящихся пробирках?

– И откуда берется энергия в наших пальцах? – присоединилась к нему Янтэ. – И что такое люминесценция?

– Вот тут, мои дорогие, я должна разочаровать вас, – улыбнулась госпожа Карис. – Я не знаю. С люминесценцией еще что-то понятно: эти вещества – тот же фосфор, они поглощают энергию из солнечного света, а позже высвобождают ее. Хотя, как именно они ее поглощают, удерживают и высвобождают, пока не ясно. А вот что касается того, что зажгло солнце, что дает силу нашим пальцам и что заставляет светиться радий, я могу только высказать предположения. Поскольку мы не видим притока энергии извне, значит, она каким-то образом запасена внутри. Мы знаем только один такой способ запасть энергию – в виде химических связей. Помните, как при разрушении химических связей между атомами углерода в дереве выделилось большое количество энергии? Думаю, здесь мы имеем дело с тем же явлением, но в гораздо больших масштабах. В Солнце, в звездах, в наших пробирках, да и в нас самих протекают какие-то непонятные пока химические реакции, приводящие к выделению энергии. И, судя по интенсивности свечения тех крошечных количеств радия, которые нам пока удалось получить, судя по количеству тепла, которое он непрерывно выделяет, энергия в нем запасена просто чудовищная, что говорит о необычайно прочных химических связях. Впрочем, я вас, кажется, заговорила.

– Нет, нет, что вы. Но мне нужно подумать над всем этим и расспросить Аверила. Он очень много знает о превращениях энергии в двигателях.

– Ну конечно. Я сама думаю над этим уже не первый месяц, а вам вывалила все разом. Простите. Все мои студенты жалуются, что я нетерпеливая.

– Может, я смогу написать вам, если у меня будут еще вопросы?

– Прекрасная идея!

Они обменялись адресами и расстались. Госпожа Карис пошла в свой жуткий сарай совершать новые чудеса, а Янтэ и Лори отправились домой.

– Знаете, я уже выбрал факультет, – тихо сказал Лори. – Только маме пока не говорите. И вообще никому.

* * *

Семь дней спустя поиски Барриса были прекращены, и его официально признали пропавшим без вести.

Перед отъездом Аверил попросил госпожу Аннати сообщить ему, если ей попадутся среди наследия Барриса его чертежи и расчеты. Обещал щедро заплатить за них. Но она так рассеянно ответила: «Ну конечно, разумеется», – что Аверил понял: чертежей ему не видать. Либо госпожа Аннати их выбросила, либо – что было гораздо вероятнее – уже продала.

Вернувшись в Мастерскую, он отправился прямиком к отцу Остену и с порога объявил, что уходит. Тот, казалось, совсем не удивился. Достал из ящика стола письмо и протянул его юноше.

– Вот, держи. Это для твоей жены. Пришло в ваше отсутствие.

Аверил взглянул на конверт и мимолетно удивился. Письмо было от госпожи Спиренс. Насколько Аверил понял, согласившись выйти за него замуж и нарушив договоренность с Танцовщицами, Янтэ сделалась на Островах persona non grata, и теперь поддерживать с ней отношения считалось неприличным. Выходит, у Эстэ – сердце не кремень, и она все же простила дочку. Слава Великому Мастеру, хоть одна хорошая новость!

– Видел эскадрилью? – спросил отец Остен.

Аверил кивнул.

– А я как раз хотел отправить тебя подальше, чтобы ты подольше ничего не знал. Думал, они полетят южнее, через Берег Померанцев. А они решили покрасоваться на выставке. Судьба!

– Так вы знали, что контракт липовый? – спросил Аверил, тоже не слишком удивляясь.

– Ну как сказать липовый? – отец Остен пожал плечами. – Деньги они платили отнюдь не липовые. Мы на них построили твою трубу, обкатали нашу модель, так что все не так страшно.

– Но они унизили нашу Мастерскую! Доказали, что могут обойтись без нас! Что могут сами выпускать самолеты гораздо более высокого класса. А мы публично сели в лужу. И вы считаете, что все не так страшно?

– Я понимаю тебя, – устало сказал отец Остен. – Но это уже не имеет значения.

– Что? – удивился Аверил. – Почему?

– Потому что вся эскадрилья пропала над океаном. Ни один из самолетов не добрался до Островов.

* * *

Янтэ распечатала письмо. Медленно прочла два раза, потом аккуратно сложила и убрала обратно в конверт.

– Извини, – сказала она Аверилу. – Я должна буду вернуться домой. На Острова. На какое-то время – я еще точно не знаю.

– Яни, что случилось? – он обнял жену за плечи. – Что-то с госпожой Эстэ?

Янтэ покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Не с ней. С моей сестрой.

Часть третья. Ти