Летун — страница 5 из 22

Глава 29. На волоске

Когда пакетбот вошел в гавань Ретриджа и Друг понял, что наконец увидит что-то еще кроме приевшихся до тошноты палубы и морских волн, он буквально сошел с ума от восторга. Кинулся на мачту, сорвался с нее и начал выписывать круги в воздухе. К счастью, Янтэ удалось обратить его внимание на себя и приказать спускаться, прежде чем он натворил что-то серьезное.

Но фурор в гавани Друг все равно произвел. Матросы, пассажиры, рабочие, встречающие – все побросали свои дела и загалдели, тыча пальцами в небо.

Когда Янтэ с летуном на спине сошла на пристань, вокруг нее мгновенно образовалась толпа любопытных. Держались они поодаль – Друг своей вытянутой зубастой пастью, длинными когтями и холодными желтыми глазами невольно внушал уважение и изгонял из голов зевак саму мысль о фамильярном обращении. И все же люди не могли побороть любопытство и следовали на почтительном расстоянии за странной женщиной в чужеземном зеленом шелковом платье, на шлейфе которого висел невиданный зверь, больше всего напоминающий дракона.

Таким образом, Аверил без труда нашел жену и подоспел как раз вовремя, чтобы заткнуть таможенников способом, одинаково хорошо известным как в Аврелии, так и на Западных Островах, и даже, без сомнения, на Земле Ящериц. Увидев его, Янтэ вдруг опустилась на одно колено и склонилась к земле, помахивая руками над головой. Публика шарахнулась в стороны. Аверил хоть и заподозрил, что у себя дома Янтэ окончательно свихнулась, но принял невозмутимый вид.

Друг был осмотрен портовым ветеринаром – издали, конечно, хотя Янтэ ручалась за поведение своего питомца и приглашала доктора познакомиться с ним поближе, – и получил официальный документ, в котором значилось, что он имеет право находиться на территории Аврелии, если его хозяева озаботятся приобретением подходящей по размеру и прочности клетки.

В следующий раз Аверилу пришлось раскошелиться в экипаже – возница отказывался транспортировать «чудище» иначе, чем за двойную плату, а еще позже – в гостинице. Но в глубине души он был рад этим стычкам – они отвлекали их с Янтэ друг от друга, позволяли заниматься сиюминутным, не оглядываясь на те полгода, что оба провели порознь. Однако двери номера наконец закрылись за ними, дракончик был водворен на шкаф в спальне и оттуда обиженно шипел, а Янтэ исчезла в ванной. Аверил ушел от греха подальше в гостиную, достал документы, которые хотел просмотреть на досуге, попытался развернуть их на изящном гостиничном столике и, как это частенько с ним бывало, ухнул в дела с головой – в великолепное одиночество работы – и даже испугался, когда обнаружил, что Янтэ стоит рядом в купальном халате, с намотанным на голове полотенцем.

– Ну-ка, посмотри на меня, – то ли попросила, то ли приказала жена и, вглядевшись в его лицо, спросила: – Что, плохо?

– Да нет, почему плохо? – Аверил покраснел, будто его поймали с поличным. – Видишь, новые заказы от земледельческого училища. Четыре самолета, четыре дюжины велосипедов… Опять же, дамское благотворительное общество хочет…

Она не сводила с него глаз, и он сознался:

– Да, плохо. Летуны гибнут, люди боятся. Каждая газета считает своим долгом написать, что безответственно заниматься освоением воздуха, когда на земле еще полно голодных и бездомных. В общем, все уверены, что мы пускаем деньги на ветер. А у тебя что?

– Сестра меня ненавидит, мать боится, и еще я не знаю, что сделала с одним человеком – искалечила или убила. И что из этого получится, тоже не знаю.

– Замечательно, – сказал Аверил. – Ты меня обскакала. У меня все-таки есть одна хорошая новость.

– И?

– На острове корабелов в ангаре стоит самолет. Мой самолет. И завтра, если ты захочешь, я тебя покатаю.

– Нас, – поправила Янтэ. – Я теперь с Другом везде.

– Боюсь, клетку придется заказывать специально.

– Мы могли бы спрятать его в чемодан.

– Да? Это интересно. Я хочу на это посмотреть. Издали, конечно.

– Да ничего страшного. Они любят забиваться во всякие узкие и темные места. В дупла деревьев, например, если получается. Они же растут, как мы… и детские воспоминания похожи. А тут его еще и качать будут – он вылезать не захочет, вот увидишь.

– Кстати… он в курсе… наших с тобой отношений?

– Не то чтобы в курсе… но… если это не будет похоже на нападение, он не будет возражать.

– Если не будет похоже на нападение?

– Если мы сделаем это так, как делают летуны.

– То есть… в воздухе? – спросил Аверил с искренним ужасом.

Янтэ расхохоталась.

– Да нет же! Сидя.

– Даже не знаю… Я, право…

– Пойдем, – Янтэ взяла его за руку. – Пойдем, я тебе покажу. Это забавно.

Но он перехватил ее руку и посадил на колени.

– Погоди. Ты скучала? Только честно.

И Янтэ ответила ему – хотя и без слов, но очень убедительно.

Друг не возражал. Но когда Янтэ и Аверил уснули, он спикировал со шкафа, набросился на тапки Аверила и сосредоточенно их изжевал.

* * *

В это время года в Рестидже рассветало рано – почти сразу после полуночи. Аверил просыпался несколько раз, бросал взгляд на шкаф, встречался с холодным желтым взглядом Друга и поспешно смотрел в окно, за которым были то голубое небо и яркое солнце, то невесть откуда наползшие серые облака. Позже они с Янтэ проснулись и позавтракали, заказав для Друга порцию ростбифа, но ясности все еще не было: в комнате то светлело, то темнело, погода так и оставалась неустойчивой. Аверил сомневался – ему очень хотелось покатать жену, но полет должен быть идеальным. Однако Янтэ настаивала.

– Будем сидеть дома, дождемся только дождя, – говорила она, намазывая джем на поджаренный хлеб. – Я давно хотела попробовать, что такое полет, да и Другу не помешает размяться. Давай, идеальной погоды не бывает!

И Аверил решился.

Сначала они в самом деле собрались засунуть Друга в чемодан, но быстро сообразили что он может там задохнуться. Янтэ предлагала провертеть в чемодане дырки. По этому поводу Аверил вспомнил старую шутку про молоток и долото для новобрачных. Но затем он сообразил, что большая ковровая сумка подойдет для этого как нельзя лучше – Другу там будет мягко и удобно, и воздух будет свободно поступать к нему.

Процедура запихивания друга в сумку оказалась предельно простой. Янтэ кинула туда кусочек ростбифа и, указывая на сумку, воскликнула: «Уик!». Друг немедленно спикировал со шкафа, устроился в сумке и совсем не возражал, когда ее закрыли. Теперь они могли чинно и не привлекая внимания добраться до острова корабелов.

Пока они ехали, небо окончательно затянуло низкими облаками, судя по всему, наверху гулял сильный ветер, но Аверилу уже не хотелось поворачивать назад. Он решил, что сделает пару кругов над заливом и удовлетворится этим.

Друга выпустили прямо в ангаре. Янтэ дала ему полетать над гидропланом, а потом, когда Аверил запустил мотор, успокоила своего питомца и показала ему, что приближаться к винтам опасно. Аверил понемногу стал привыкать к их новому спутнику и убедился, что жена неплохо с ним ладит – Друг беспрекословно ее слушался и, кажется, полностью доверял.

Наконец они надели куртки и шлемы, сели в кресла, Аверил вывел самолет на гладь залива навстречу свежему морскому ветру, глянул на указатель давления, разогнался и взлетел. Друг заорал истошно то ли от ужаса, то ли от восторга и устремился за ними. Однако правила помнил и под винты не лез – кружил на почтительном расстоянии и совершенно непочтительно каркал – совсем как обычная ворона. Янтэ тоже кричала и тоненько повизгивала. Аверил заложил крутой вираж и прокатил компанию над городом, потом поднялся повыше – так, чтобы стали видны скалистые островки далеко в заливе.

– А в облако можно? – крикнула ему Янтэ.

– Да пожалуйста!

Он потянул штурвал на себя, и они утонули в клоках серого тумана. Янтэ восхищенно ахнула – в мерцающем облачном мареве она мгновенно потеряла ориентацию, здесь вообще было трудно поверить в то, что земля где-то существует. Аверил по-прежнему вел самолет вверх, и вот они вынырнули из облачного варева и увидели облака с другой стороны: теперь внизу лежало сплошное бело-розовое, подкрашенное солнечными лучами поле, вдали громоздились облачные горы и облачные замки, здесь не было теней, кроме тени их самолета, скользившей по облакам, и маленькой тени летуна, нагонявшей ее. Впрочем, Другу над облаками показалось слишком холодно, и он тут же нырнул вниз.

Вскоре и Аверил почувствовал, что его пробирает озноб, и повел гидроплан на снижение, отслеживая по барометру повышение давления и таким образом определяя высоту самолета в молочном тумане. Хотя горючего в баке было еще достаточно, но все равно пора было возвращаться.

Аверил неторопливо соскользнул по плавной и протяжной глиссаде, наслаждаясь даже не столько своей ловкостью в управлении самолетом, а самим движением, конструкцией планера, способного самостоятельно поддерживать устойчивость в воздушном потоке.

Он обернулся к Янтэ, поймал ее улыбку, потом снова посмотрел вперед и похолодел. Они вышли из облаков, и прямо на них летела черная масса – кроны деревьев, растущих на высоком холме.

Аверил не стал тратить время на то, чтобы понять, откуда взялись эти деревья посреди залива – он просто рванул штурвал на себя, напрягая все мышцы и вскидывая подбородок, чтобы буквально вытянуть самолет еще немного вверх. Чуть-чуть недотянул, поплавок со страшным хрустом врезался в ветку, какой-то момент Аверил думал, что это конец, но они все же выскользнули и вновь оказались в свободном пространстве. Аверил осторожно покачал крыльями. Убедился, что аэродинамика не нарушена и центр масс не сместился – значит, поплавок, скорее всего, не был поврежден. Только теперь можно было перевести дух, осмотреться и выругаться.

Под ними расстилалась холмистая равнина, которую наискосок прорезала извилистая река. Аверил понял, что они заблудились над облаками, и их отнесло ветром в сторону от залива. Он также понял, что совершенно не представляет, где они и хватит ли им горючего на возвращение. Если нет, то, скорее всего, с ними случится то же, что и с Эспером – при жесткой посадке бак с горючим взорвется, и они погибнут в пожаре.

Аверил содрогнулся и попытался вспомнить, что знает Янтэ о безопасности при полетах. Конечно, прошлой зимой, когда они жили при Мастерской, в ее присутствии не раз обсуждались аварии, да и после того, как пропал Баррис, каждый торопился высказать свою версию. То есть, по идее, она могла сейчас понимать, что им угрожает. Хотя, с другой стороны, во время путешествия могла и забыть все подробности. Тут уж и не знаешь, что лучше. Во всяком случае, пока она не задавала вопросов и не выказывала никаких признаков тревоги, что уже хорошо.

К счастью, у них была река – какой-никакой ориентир. Аверил направил самолет вниз по течению, надеясь, что она выведет их к морю. Увы! Надежда погасла уже через десять минут – река уютно устроилась в небольшом лесном болотце, предоставив летунов их судьбе.

Тогда Аверил начал просто выписывать расширяющиеся круги, до боли в глазах выискивая на горизонте блеск воды.

Внезапно, словно толчком, он вспомнил, что хотел сказать Баррису на аллее сада в Луке. Что давление над водой и над сушей различно, что оно меняется с изменением погоды, поэтому его нельзя уверенно использовать для определения высоты. Аверил усмехнулся. Неизвестно, могла ли эта фраза спасти отважного летуна, но он точно знал, что их с Янтэ она не спасет.

– Арррра!

Аверил вздрогнул и от неожиданности едва не опрокинул самолет на крыло. Проклятый звереныш, донельзя довольный своей шуткой, пронесся над самым его ухом, поднырнул под растяжку и взвился вверх. Похоже, он потерял самолет в облаках и теперь радовался, что нашел своих друзей.

У Аверила забрезжила слабая надежда. Конечно, этот… Друг ни разу здесь не бывал, но молодой инженер слышал множество рассказов о том, что летуны прекрасно ориентируются даже в незнакомых местах. Самое время это проверить.

– Янтэ! – крикнул он, обернувшись к жене. – Скажи ему, чтобы он летел домой!

– А? Что?

– При-ка-жи е-му, что-бы ле-тел к го-ро-ду! Слышишь?

– Да! Я поняла! Хорошо!

И Янтэ замахала руками, воркуя: «Уиррр… Уиррр…».

Аверил не понимал, как она объясняется со своим зверем, но тот сразу же прекратил воздушный цирк и заскользил по прямой – «лег на курс». Аверил последовал за ним, с беспокойством поглядывая на датчик горючего – красный столбик на нем быстро уменьшался.

До залива они дотянули буквально на последних каплях. Но на этом их приключения не закончились. Стоило Аверилу снять шлем, вытереть пот со лба и отхлебнуть коньяку из фляги, как он заметил, что самолет кренится на одно крыло. Оказалось, что поплавок все же был поврежден при столкновении с деревом и дал течь. Аверил отстегнул ремни, выбрался на крыло, потом помог вылезти Янтэ. Какое-то время им удавалось весом собственных тел удерживать самолет от опрокидывания. Однако приходилось все ближе и ближе продвигаться к кончику крыла, и Аверил гадал, что случится раньше – крыло обломится, после чего они упадут в воду, или самолет перевернется и затонет.

К счастью, они приводнились не слишком далеко от рыбачьей деревушки, и ее обитатели, привлеченные истошными криками Друга, снарядили лодку и спасли незадачливых летунов.

Глава 30. Линдали

Наутро, когда они наконец добрались до гостиницы, оба были не в лучшем виде.

– Ну вот, – вздохнул Аверил. – Теперь и ты можешь сказать, что полеты – дело опасное и ненужное.

– Не опаснее, чем пить эту гадость, – простонала Янтэ, с содроганием вспоминая самогонку, которой добрые сельчане лечили потерпевших крушение путешественников. – В следующий раз я лучше разобьюсь.

– Да что ты! От похмелья еще никто не умирал!

Аверил помог ей раздеться, подоткнул одеяло, пристроил на лоб полотенце, смоченное горячей водой, заказал в номер кувшин пива и ростбиф для Друга. Пусть хоть обхохочутся там на кухне!

– Теперь я понял, для чего нужны Танцовщицы, – он ласково погладил жену по страдальчески сморщенной переносице. – Ты вчера спасла нас. Твое искусство…

– Не было никакого искусства, – Янтэ покачала головой и тут же схватилась за виски. – Я еще не начала учить Друга летать туда, куда прикажу. Я просто сказала ему: «Опасность», а он уже сам сообразил. Или не сообразил, а просто так случайно получилось.

– Здорово, – Аверил улыбнулся. – Здорово, что я узнал об этом только сейчас.

– Жаль твоего летуна…

– Да ну его, – с душой сказал Аверил. – Туда ему и дорога, и концы в воду. Ладно, больше никаких безумств, поедем завтра в Линдали, там будем отдыхать мирно и безопасно: кататься на велосипедах, играть в волан…

– А я бы подумала, что делает полеты такими опасными… Только не сейчас… позже… – Янтэ свернулась клубком, устраиваясь удобнее под одеялом, и закрыла глаза.

* * *

В дороге они немного поспорили о том, кто был больше виноват в происшествии: Янтэ, которой захотелось полетать в облаках, или Аверил, допустивший практически все возможные для начинающего летчика ошибки. Каждый, разумеется, брал вину на себя, и только Друг, единодушно признанный героем, благоразумно помалкивал и не высовывал носа из ковровой сумки.

Паровоз, словно огромные часы, прилежно отстукивал каждую секунду, что отделяла их от Рестиджа и приближала к Линдали. Этот ритм укачивал не только летуна, но и двух людей.

Янтэ задумчиво смотрела в окно.

– Какая ровная дорога… – сказала она. – Я вот все думаю… Поезд идет быстрее, чем повозка, и везет больше груза, чем автомобиль. Но для того чтобы он работал, ему нужно строить специальную дорогу.

– Ну да, прокладывают насыпь, перекидывают мосты, пробивают туннели, – отозвался Аверил, не понимая, к чему она клонит.

– Самолет – это удобно для путешествий, – продолжала Янтэ. – Еще он быстрее, чем поезд или корабль. Ему не мешают ни земля, ни вода, ни овраги, ни горы, ни морские шторма… Но все-таки ему что-то мешает… Я, наверное, совсем как маленький ребенок говорю, да?

– Ну, во всяком случае, ты говоришь все правильно. И наверное, что-то имеешь в виду.

– Ах, я не знаю! Ты специалист, тебе, должно быть, смешно это слушать. Все равно, что ты стал бы рассуждать об обучении летунов.

– Я специалист, но я тоже в растерянности. И не только я. То, что мы вчера чуть не… В общем, тут виной моя глупость, нечего говорить. Но Баррис был в тысячу раз умнее и опытнее меня. И не только Баррис. Несчастные случаи с летунами происходят слишком часто, мы никогда не можем гарантировать, что самолет вернется на землю целым и невредимым. И это происходит от такого количества мелких причин… почти случайных… поэтому мы теряемся. И поэтому мы, скорее всего, проиграли.

– А как с дирижаблями? – внезапно спросила Янтэ. – Они часто попадают в аварии?

– Нет, такое случается, но не часто. Дирижабли стабильнее и тихоходнее. Кроме того, они дольше могут бороться за живучесть. Газовместилище обычно разделено на несколько отсеков, каждый из которых управляется отдельным клапаном. То есть если оболочку пробьет в одном или даже нескольких местах, дирижабль не упадет. Это что-то вроде отсеков на корабле. Они и держатся в воздухе, как корабли на воде. Он может не двигаться или двигаться вместе с ветром, и все же оставаться в воздухе. Поэтому дирижабли сложнее уронить, чем самолеты. Недавняя экспедиция на полюс доказала это.

– Экспедиция на полюс?

– Одна из новостей, которую ты пропустила. Тринадцать человек добрались до полюса на дирижабле «Берег померанцев», высадились там, провели метеорологические исследования и с триумфом вернулись на родину. Отец не отходил от телеграфа две недели. Он тебе все расскажет в подробностях, не сомневайся. Для меня достаточно того, что нас снова обставили.

Янтэ откинулась на спинку дивана, рассеянно поглаживая серебристо-серую бархатистую поверхность. Аверил, заметив ее движение, грустно усмехнулся:

– И это тоже! На пассажирских дирижаблях комфорт, как в первоклассных гостиницах. Вплоть до рояля в салоне. Рояль, правда, делают из алюминия, чтобы весил поменьше, но это же еще интереснее! Пассажиры и экипаж находятся в гондоле, а ее крепят к оболочке мягко, так чтобы на нее не влияли качка или боковое виляние. Сидишь у окна, наслаждаешься видом. А какой комфорт на самолетах, ты прекрасно знаешь. Со вчерашнего дня.

– Но ты все-таки хочешь строить самолеты, – Янтэ по своему обыкновению не спрашивала, а утверждала.

Аверил развел руками:

– Ага, и это выглядит как каприз богатенького мальчика.

– Но в чем суть?

– В том, что дирижабли – это те же лайнеры, только плавающие по воздуху. Они удобные, вместительные, безопасные. Одно время конструкторов беспокоило, что водород, которым заполняют баллонеты дирижабля, может взорваться от малейшей искры. Тогда они стали делать двойную оболочку – окружать баллонеты слоем азота или гелия, который не горит ни при каких обстоятельствах. А мы по-прежнему летаем на спирте и горим при любой жесткой посадке. Но у самолетов есть одно важное преимущество – скорость. Дирижабли на крейсерских скоростях движутся чуть быстрее поездов и лайнеров. А самолет, даже тот, который вчера чуть не утопил нас, с легкостью развивает скорость, в три раза большую. И это далеко не предел. Конечно, можно сказать, что безопасность важнее скорости. Но в какой-то момент скорость оказывается решающей. И лучше, если в этот момент у нас будет нечто, что может перемешаться очень быстро. И еще быстрее.

– Но та же скорость делает самолеты уязвимыми?

– Ну да. И пока никто не знает, как с этим быть. У меня такое чувство, что мы упускаем что-то глобальное. Такое глобальное, что просто не можем рассмотреть это из-за своей мизерности. Вот ты сказала, что самолету не мешают ни земля, ни вода. Зато ему мешает воздух – да еще как! И в этом смысле самолет уязвим значительно больше, чем корабль или поезд, и даже больше, чем дирижабль. Ему нужна скорость, чтобы возникла подъемная сила и он мог взлететь, но та же подъемная сила запросто может смять его, если конструкция будет плохо рассчитана. Причем если с конструкцией мы научились играть – спасибо аэродинамической трубе, – то попробуй совладай с погодой! Вот если бы оказалось, что мы живем в большой трубе, то мы могли бы попробовать выбраться наружу и найти рычаг…

* * *

В Линдали их ждали с нетерпением. Госпоже Алез не терпелось обнять Янтэ и расспросить ее о путешествии. Янтэ, разумеется, не стала откровенничать и рассказала трогательную историю о том, как ездила проведать матушку и сестру, а там у них в доме случайно оказался маленький летун-сирота, и Янтэ решила забрать его себе. Полусонный Друг был извлечен из сумки и надлежащим образом со всеми познакомлен – так, чтобы он считал всех обитателей Линдали членами семьи своей покровительницы и относился к ним с почтением.

Госпоже Алез летун очень понравился – она с восхищением гладила его узкую мордочку, покрытую короткой бархатистой шерстью, крохотные ушки, кожистые ладошки на сгибах крыльев. Вторые пальцы на ладошках заканчивались длинными изогнутыми когтями, зато остальные пальчики, которыми летун держался за складки материи на платье Янтэ, были совсем как человеческие – с маленькими аккуратными ноготками.

Вел Друг себя вполне благовоспитанно, лишь при виде старой дубовой трости с серебряным набалдашником, принадлежавшей прадеду господина Кадиса и передававшейся из поколения в поколение старшему сыну, не смог устоять и как-то ночью изжевал ее в щепки. Но ему это простили.

Янтэ поделилась с госпожой Алез своей проблемой: она никак не могла подобрать аврелианское платье, на котором смогла бы носить Друга. Свекровь, немного подумав, скроила для невестки платье с коротким и изящным шлейфом, крепившимся на плечах наподобие плаща. Покрой пришелся по душе и Янтэ, и Другу, и приятельницам госпожи Алез, приехавшим на выходные в Линдали.

У мужчин были свои мужские разговоры. Аверилу показалось, что он наконец нащупал возможный выход из того тупика, в котором застряла Мастерская авиаторов. По крайней мере, он нашел кое-что, чего они еще не пробовали. Они все время думали о профилях крыльев, о прочности материала и как-то совсем забыли о воздухе, который и поднимает самолет над землей. Вернее, они воспринимали его как нейтральную среду, а ведь у него была своя жизнь, свои законы движения. Отец Остен всегда говорил, что важнейшее условие полетов – это безопасность. Но если безопасность зависела от атмосферы, стоило изучить ее повнимательнее. Возможно, из этого ничего не выйдет – но что терять? Времени полно – отпуск, метеоролог под боком – отец. И Аверил засел за отцовские книги…

* * *

В Линдали Янтэ наконец начала учить Друга подчиняться командам. Аверил полагал, что она будет поступать, как при дрессировке собак – добиваться, чтобы он по команде выполнил определенные движения, и кидать ему кусочки мяса в награду. На самом деле она не делала ничего подобного. Выйдя в сад, она просто отпускала летуна порезвиться. Потом он возвращался, садился на землю перед Янтэ и начинал танец. Она повторяла его движения, а потом танцевала снова – для него. Он снова улетал, потом снова возвращался, и все повторялось. В конце концов Аверил, наблюдавший полдня это кружение из окна библиотеки, признал, что ничего не понимает, и поспешил к жене за объяснениями.

– Понимаешь, – начала она, по привычке разводя руками, а маленький летун, сидя у ног, повторял ее жесты, – они знают этот язык от рождения. Они так разговаривают у себя в семье, в стае. Он рассказывает мне, где летал и что видел. Вот это… – Она сделала жест. – Это море, точнее, пляж, и там еще стадо животных – таких больших, четвероногих, плавает… Не знаю, как вы их зовете.

– Морские слоны? Они тут часто пасутся.

– Да, наверное… Вот это скалы. Точнее, вот это скала с карнизом, как клюв у птицы, а это – с пещерой на входе в бухту, где птицы гнездятся.

Аверил следил за мельканием рук Янтэ, но видел только, что у нее изящные кисти и тонкие пальцы. Различить хоть какие-то знаки в этом хаосе движений он был не в состоянии.

Зато маленький летун вдруг чирикнул: «Уик!» – и сорвался с места.

– Куда?! – Янтэ властным жестом вернула его на песок. – А это мыс, похожий на голову оленя, – продолжала она комментировать свою пантомиму. – Там цветет на болоте вечерний глаз… Ну все, теперь лети. Уик!

Друг взмыл в воздух. Янтэ повернулась к Аверилу.

– Он описывает мне, где побывал, а я рассказываю ему, куда еще он может полететь. Если он ошибается и не попадает на место, я рассказываю еще раз. Это похоже на то, как человек учится говорить на чужом языке. Сначала он выучивает несколько слов, а потом вслед за учителем пробует составлять из них фразы. Когда он ошибается, учитель его поправляет.

– И как далеко он может отправиться?

– В любое место, путь к которому мне известен.

– А как же тот летун, который приносил письмо к нам в Мастерскую? Откуда его… воспитательница… то есть… – он замялся, не находя нужных слов.

– Танцовщица, – подсказала Янтэ.

– Ну да. Откуда его Танцовщица знала дорогу?

– На больших расстояниях опытные летуны ориентируются по звездам и по запаху ветра.

– По запаху ветра?

– Ну да, они могут чуять землю, находясь далеко в море.

– И в море за много километров от побережья? – спросил Аверил, снова вспомнив, как Друг выручил их во время последнего неудачного полета.

– Да. И, кроме того, когда вы приглашали моего отца, вас наверняка просили прислать рисунки тех мест, где он будет жить.

– Да, точно, мы еще удивлялись.

– Это нужно было для того, чтобы дать летуну ориентиры. Для вашей Мастерской это был такой знак, – она изобразила, но Аверил снова ничего не понял. – Большое поле со скелетами китов и по краям несколько безобразных маленьких домиков. Но для того чтобы совершать такие полеты, нужно большое доверие между Другом и Танцовщицей.

– Скелеты китов? – «Безобразные домики» Аверил благоразумно пропустил.

– А как ты еще объяснишь Другу, что такое самолеты?

– Да… я давно хотел спросить тебя. Твой отец… ты его знала? Близко?

– Нет, не очень близко. Но я доверяла ему, как Друг доверяет мне. Он никогда не… не обижал меня. И сюда я приехала потому, что он так хотел.

Аверил не знал, что сказать. Ему очень хотелось спросить жену, не жалеет ли она о том, что приехала, но он не знал, как подобрать слова, чтобы прозвучало не глупо и не обидно. Да и какой смысл спрашивать, если собеседник догадывается, что тебя устроит только один ответ.

От тягостных сомнений его избавил Друг, с размаху приземлившийся на спину Янтэ, каким-то чудом не оцарапав ее и не порвав платье. Вцепившись ладошками в шлейф, он пополз вверх, на плечо и уронил на колени девушке три цветка вечернего глаза, вырванных вместе с корнями.

– Для госпожи Алез, – пояснила Янтэ, – она давно хотела попробовать вырастить их в своем саду.

* * *

Рассказы Аверила и госпожи Алез о необыкновенных способностях Друга заинтересовали господина Кадиса-старшего, и он спросил у Янтэ, нельзя ли закрепить на Друге легкую сбрую и заставить его носить датчики температуры, давления, влажности и скорости ветра на ту или иную высоту.

– Обычно я пользуюсь воздушными шарами, – пояснил он. – Но воздушному шару нельзя сказать, куда лететь и на какой высоте остановиться. Кстати, до какой высоты он может подняться?

Янтэ развела руками:

– Я не знаю…

– Думаю, мы можем это узнать.

Янтэ эта идея показалась интересной. Другу поначалу – нет, но она сумела настоять на своем. Друг, как все высокоорганизованные животные, был любопытен, ему нравились новые сложные задания, и он скоро смирился с необходимостью носить сбрую.

В первые дни Янтэ приказывала ему подняться как можно выше, а господин Кадис по разнице давлений на земле и в небе замерял высоту.

Оказалось, что летун может подниматься до десяти тысяч метров. Янтэ закрывала глаза, чтобы представить себе это, но у нее все равно не получалось.

Затем она стала по просьбе господина Кадиса отправлять его то туда, то сюда – то полетать над морем, то приблизиться к формирующимся облакам, то поскользить с вечерним бризом, то поймать восходящий поток над скалами.

Таким образом теоретические занятия Аверила быстро превратились в практические. Теперь он вместе с отцом мог изучать воздушные течения над сушей и над морем и учиться предсказывать погоду. Так, в частности, он быстро понял, что скорость падения давления, по мере того как самолет набирает высоту, зависит не только от исходного давления у поверхности (что он уже знал по опыту), но и от температуры воздуха. Чем теплее он был, тем медленнее падало давление. Кроме того, в каждой точке атмосферы давление менялось с течением времени. Аверила пробирал холодный пот, когда он думал о том, на какой «угад» и на какой «авось» они летают и сколько летунов уже поплатились за этот «авось» жизнью.

Занятия Аверила раззадорили Янтэ, и она, решив не ограничиваться обязанностями няньки при Друге и почтальона для Аверила и Кадиса, раскопала в библиотеке старые учебники госпожи Алез и по вечерам начала брать у свекрови уроки языка Земли Устриц.

А еще Янтэ писала письма…

Глава 31. Переписка

Дорогая госпожа Карис!

Я надеюсь, Вы помните нашу совместную прогулку и купание в Лучессе, а также нашу встречу в Университете, когда Вы показывали нам волшебный свет, исходящий от ваших пробирок. Для меня это – лучшие воспоминания от пребывания в Раковине.

К сожалению, я не могла написать Вам раньше – семейные дела заставили меня предпринять далекое путешествие. Но вот я снова здесь. И мне не терпится узнать от вас новости. Как дела в Луке? Как продвигается Ваша с мужем работа?

Я понимаю, что вы оба – очень занятые люди, и буду ждать Вашего письма очень терпеливо.

С уважением, Янтэ.

P.S. У меня есть еще одна маленькая просьба. Мне запомнился чудесный фруктовый пирог, который продавался во всех кондитерских Луке. Тот с яблоками, карамелью и бананами. К сожалению, мне тогда в голову не пришло узнать рецепт. А теперь я очень хочу угостить им свекровь. Не знаете ли Вы случайно, как его делать?

Дорогая Янтэ!

Я была очень рада получить Ваше письмо. Надеюсь, Ваша поездка была успешной, и надеюсь, что вы когда-нибудь еще приедете в наш город.

Что до новостей, то за прошедший год произошло одновременно и ничего, и очень многое. Платья теперь носят без турнюров, но со шлейфами. Самые отчаянные модницы сажают на шлейф дрессированного попугайчика или обезьянку. По-моему, они сильно рискуют, потому что животные часто ведут себя невоспитанно, но чего не сделаешь ради моды!

Шляпки стали совсем маленькими, а перья на них – очень высокими. В моде бисерные украшения. В Зверинец привезли двух жирафов и морского слона. Жирафы удивительно грациозны, и чтобы подражать им, наши модницы одеваются в шелка, раскрашенные желтыми и черными полосами. Морской слон не вызывает такого энтузиазма, но мне самой он очень нравится. Он все больше сидит под водой и смотрит на посетителей снизу вверх грустными глазами. На мой взгляд, проблема в том, что ему сделали очень маленький бассейн. Если бы он мог двигаться свободно, он был бы не менее грациозен, чем жирафы.

Последнее можно отнести и к нам с мужем. Мы по-прежнему работаем в том же сарае и на том же старом оборудовании. Правда, наши исследования продвигаются. Мы смогли выделить достаточно чистого вещества и, кроме всего прочего, обнаружили, что наше вещество обладает еще одним поистине фантастическим свойством. Его способность излучать со временем не падает, а увеличивается. Причем увеличивается стремительно – за три недели она способна возрасти вчетверо. Я не знаю физического закона, который мог бы описать это явление, следовательно, пришло время придумывать новые физические законы. Это меня пугает. Поэтому мы написали статью о своих результатах и разослали ее, а также образцы вещества, в другие университеты, чтобы разделить ответственность за покушение на основы физики.

Таковы наши новости. Что же касается фруктового пирога, то с удовольствием сообщаю вам рецепт: я сама очень люблю его печь.

Для теста взбейте стакан сливочного масла со стаканом сахара. Добавьте 2 яйца, немного соды, гашеной уксусом, и продолжайте взбивать, постепенно добавляя 2 стакана муки. Получившееся густое тесто отставьте в прохладное место.

Растопите прямо в форме небольшой кусочек масла, посыпьте сахаром и выложите на дно слой яблочных долек. Поставьте в печь на 5 минут, чтобы яблоки немного запеклись. Потом положите сверху 2 порезанных на кружки банана и облепите тестом. Запекайте около получаса, пока тесто не пропечется. Дайте пирогу остыть и переверните его на блюдо. Надеюсь, у Вас получится именно то, чего Вы хотите.

Теперь Ваша очередь рассказывать про новости Аврелии и про дела Ваши и Вашего мужа.

С наилучшими пожеланиями, Карис

P.S. Я взяла на себя смелость послать вам несколько кулинарных книг и несколько модных журналов. Надеюсь, они порадуют Вас и Вашу свекровь.

Дорогая госпожа Карис!

Я подтверждаю: морские слоны очень грациозны. Сейчас мы живем в Линдали, поместье Аверила, и их стада часто заходят к нам в бухту покормиться и поиграть. Я люблю следить за ними – они словно Друзья (зачеркнуто) летуны в своей стихии.

Большое Вам спасибо за книги и журналы. Журналы из Луке в провинции – величайшее сокровище. Женщины из местной Мастерской швей теперь просто бредят маленькими шляпками и бисером.

Пирог у меня получился точно таким, каким я его помнила. Большое Вам спасибо! Теперь его пекут во всех окружающих Линдали деревушках.

Госпожа Карис, я хочу спросить Вас еще кое о чем. Простите, если вопрос покажется Вам глупым и бессмысленным. Но для меня это действительно очень важно, и я не знаю, к кому еще обратиться.

Однажды я говорила с одним умным человеком, и он сказал, что мы поступаем неразумно, когда рожаем всего лишь одного или двух детей и тратим годы на их обучение. Он сказал, что в их стране женщины рожают много детей, и дети быстро учатся обеспечивать себя и родителей. И пусть даже их жизнь не такая комфортная, как у нас, но они надежнее защищены от всех превратностей. Он был прав в том, что касалось его земель, и я не знала, что возразить ему, хотя чувствовала, что где-то он ошибается.

Теперь Аверил говорит, что если есть надежный способ путешествий по воздуху с помощью дирижаблей, то самолеты не нужны, и он продолжает заниматься ими только из упрямства. Я чувствую, что он прав, когда продолжает ими заниматься, и не прав, когда говорит, что это блажь и причуда богатея. Но я не могу объяснить ни ему, ни себе, почему это так.

Не могли бы Вы как женщина образованная и мудрая высказать свое мнение на этот счет?

С уважением, Янтэ

Дорогая Янтэ!

Вы, как всегда, своим взглядом дикарки сумели выцепить самое важное.

(Надеюсь, что Вы не обижаетесь, когда я называю Вас дикаркой. Я сама выросла на земле, которую многие считают отсталой и варварской, и это помогает мне смотреть на мир трезвым взглядом. Мне порой очень жаль, что Вы уехали, – Вы не боитесь задавать вопросы, которые другим кажутся слишком простыми или, наоборот, настолько сложными, что было бы глупо пытаться на них ответить… Заканчиваю с комплиментами, в которых, как Вы уже могли убедиться, я не мастер, собираюсь с духом и пытаюсь ответить на Ваш вопрос.)

Помните, мы с Вами рассуждали о превращениях энергии? Тогда я, каюсь, не сказала очень важную вещь: превращения всегда происходят с потерей. Часть энергии из моей руки, которая чиркала спичкой, ушла на то, чтобы нагреть воздух вокруг спички, хотя это не имеет никакого отношения к горению. Если Вы в детстве играли в мяч, то знаете, что он, оттолкнувшись от земли, никогда не подскочит на ту же высоту. Дело в том, что в момент, когда мяч коснулся земли, он отдал часть своей энергии на то, чтобы нагреть землю под собой, хоть это не нужно ни ему, ни Вам. Если Вы катались на поезде, то знаете, что часть пара всегда уходит в свисток (это шутка), и что в топку все время приходится подбрасывать новые дрова, а в тендер – подливать воду, чтобы паровоз продолжал двигаться с той же скоростью (а это уже не шутка).

Теперь еще одно чудо. Только процессы, идущие с потерей энергии, могут идти самопроизвольно. Если вы нагреете воду до температуры 99 градусов, то что, спрашивается, ей мешает «забрать» еще один градус из воздуха в комнате и закипеть? И продолжать кипеть, охлаждая комнату? Но вы прекрасно знаете, что такого не бывает. Вода всегда остывает и нагревает комнату до тех пор, пока их температуры не уравниваются, точно так же, как вода всегда течет сверху вниз, но никогда – снизу вверх. Для того чтобы вскипятить воду, нужно передать ей энергию от чего-то более теплого – от огня.

(Что-то эти разговоры меня раззадорили – пойду вскипячу кофе. У нас на редкость холодное и мерзкое лето, и приходится набирать энергию от теплых предметов.)

Продолжаю. Что касается неживой природы, этот закон соблюдается скрупулезно. Даже когда нам кажется, что происходит нечто, что создает новую энергию – например, извержение вулкана, – всегда оказывается, что речь идет о расходовании еще большей энергии – энергии горячих подземных слоев магмы, которые остывают, выходя на поверхность. Я не большой знаток процесса сотворения мира, но мои коллеги говорят, что рождение звезд и планет, формирование континентов и океанов – все это можно описать как постепенное уменьшение некой всеобщей энергии.

А когда теряется энергия, теряется и возможность для частиц находиться вместе, поддерживать структуру. Гора рассыпается в пыль, но пыль не слепляется сама собой в гору. Дрова сгорают, но пепел не превращается в древесину. Солнце сгорает… и сгорает. У него довольно большая масса, и оно будет гореть еще долго, но оно все равно сгорит дотла.

И как только случайная игра энергий в природе создает что-то, оно тут же начинает терять внутреннюю энергию и разрушаться.

Но… что же происходит в наших телах, Янтэ? Вот сейчас я выпила кофе, съела булочку, и мне стало тепло, у меня появились силы держать перо и писать Вам. Я – та самая чашка, которая может закипеть сама собой. Я расщепила энергию, преобразовала ее и создала что-то более упорядоченное. Я даже могу создать новую жизнь, если Рад будет не против. Конечно, и на меня действуют те же законы – я теряю внутреннюю энергию, старюсь, и когда-нибудь моя температура сравняется с температурой окружающей среды, потом мое тело окончательно утратит свои очертания, свою структуру. Но пока я жива, я буду постоянно поддерживать в себе жизнь, чтобы протянуть как можно дольше. Мы – гигантские флуктуации, Янтэ. Мы все – растения, животные, люди – придумали множество самых изощренных способов, чтобы обмануть всеобщий закон потери энергии. Растения ловят энергию из солнечного света. Животные ищут и добывают пищу. Люди придумали тысячу изобретений с одной единственной целью – сделать выживание более легким и надежным. И мы не можем остановиться, потому что сила, которая противодействует нам, никогда не остановится. Все, что мы строим, рано или поздно рассыплется в прах, поэтому мы должны постоянно придумывать способы строить лучше и долговечнее.

Вот Вам и ответ из самых что ни на есть глубин природы: мы должны постоянно создавать все более сложные структуры, если хотим жить. А мы хотим жить, хотя объяснения этому феномену у меня нет. С точки зрения физики, этот процесс совершенно бессмысленный, но я принимаю его как данность.

С уважением, Карис

Дорогая Карис!

Вы меня вовсе не обидели, а, напротив, заставили гордиться своим невежеством. Сегодня утром Аверил даже спрашивал, почему я сижу за столом с таким таинственным видом и не отрываю глаз от своей чашки. А когда я ответила, что теперь знаю, почему чай в чашке не закипает сам собой, он ужасно развеселился.

Тем не менее я рискну расстаться с частью своего невежества и задать еще один вопрос: если Солнце излучая теряет энергию (я ведь правильно поняла?), а ваши вещества в пробирках делают то же самое, то почему этого не делают все другие вещества? Почему мы не светимся?

Янтэ

Дорогая Янтэ!

Кто-то когда-то сказал, что образование не делает нас менее невежественными. Просто границы нашего невежества раздвигаются. Границы моего невежества в данный момент раздвигаются со страшной быстротой. Мы начали получать отклики из Университетов, и я с каждым днем убеждаюсь, что мы подкопали гору, и теперь она рушится на нас. Но это не страшно, а весело. (Чуть-чуть страшно, сознаюсь.)

Реис из Черной Долины пишет, что бомбардировал с помощью излучения от нашего вещества пластинки золота, серебра и меди и обнаружил, что большая часть излучения проходит через тонкий слой металла, практически не испытывая отклонения. Однако небольшая часть все же отклоняется на значительные углы, а примерно одна десятитысячная часть отражается назад, как будто натыкается на преграду. Как это можно объяснить? Мы давно знаем, что вещество состоит из мельчайших частиц – молекул. Молекулы могут вступать в химические реакции и менять свои свойства. Например, если Вы возьмете соду и нальете в нее немного уксуса (как Вы это делали, когда пекли пирог), она запузырится – твердое вещество и жидкость вместе дают газ. Мы объясняем это тем, что молекулы состоят из более мелких частей – атомов. В химических реакциях связи между атомами разрываются, они перегруппировываются и образуют новые молекулы новых веществ. Это все равно, как если бы вы взяли две бисерные цепочки, разрезали нити, рассыпали бисер и сделали из него третью цепочку, не похожую на первые две.

Но что представляют собой сами бисерины, то есть атомы? Есть ли у них структура? Долгое время мы полагали, что нет, что атом представляет собой единое и неделимое тело. Но если Реис прав (а я не нахожу технических погрешностей в его опыте), тогда получается, что атом внутри почти пустой, и весь его положительный заряд сосредоточен в малом объеме. Эту часть атома Реис называет атомным ядром. Вокруг ядра вращаются отрицательно зараженные частицы – электроны. Когда излучение (а оно состоит из положительно заряженных частиц) пролетает между ядром и электронами, оно не отклоняется. Когда оно проходит поблизости от ядра, частицы начинают с ним взаимодействовать и отклоняются. Когда же они сталкиваются с ядром (что бывает довольно редко, так как оно очень маленькое), они отлетают назад.

Казалось бы, все хорошо. Но не тут-то было! Помните, я рассказывала Вам, что процессы в природе, идущие самопроизвольно, обязательно происходят с потерей энергии и когда-нибудь заканчиваются. Так вот, расчеты Реиса показывают, что если атом устроен так, как он описал, то он «закончился» бы довольно быстро.

Если наши прежние представления верны, то движущийся с ускорением заряд должен излучать электромагнитные волны, уносящие энергию. Тогда за доли секунды все электроны в атоме должны были бы растратить всю свою энергию и упасть на ядро. (Я хотела сказать «закончился бы атом», но одновременно закончился бы и Реис, поскольку он, как и все мы, состоит из атомов.)

Так что Ваш вопрос совершенно справедлив. Почему мы все не светимся? Почему мы живем так долго, а не превращаемся мгновенно в излучение, как предписывают нам законы физики?

То, что этого не происходит в устойчивых состояниях атома, показывает, что внутренние процессы в атоме не подчиняются классическим законам.

По этому поводу еще один наш коллега – Нор из Серых Скал – высказал предположение, которое кажется мне одновременно безумным и безумно привлекательным. Но о нем я, если позволите, расскажу Вам в следующем письме – мне нужно еще его обдумать.

С уважением, Карис

Дорогая Карис!

Вы расскажете мне лично. Мы едем в Раковину. Аверил хочет учиться в Университете. Я тоже.

Подробности при встрече.

Я жду ее с нетерпением.

Янтэ

Глава 32. Красная звезда

В старые добрые времена – да что там, еще лет сто назад! – покинуть Мастерскую по своему выбору считалось чем-то немыслимым. Из Мастерских только изгоняли с позором, и бедолаге, с которым это случалось, оставался скудный выбор – утопиться в реке или в рюмке.

Однако современность вскармливала либеральные идеи, жены сплошь и рядом уходили от мужей, а Мастера – из Мастерских. Аверил никогда не думал, что с ним может случиться подобное, а вот отца Остена такой кунштюк ведущего инженера, казалось, вовсе не удивил. Он даже не привстал в кресле, пробормотал скороговоркой старинную формулу разрыва связи и добавил от себя:

– Иди с миром. Нечего тебе здесь делать.

– Я собираюсь вернуться, – честно сказал Аверил. – Если не в Мастерскую, то в авиацию точно. Просто мне кажется, мы сбились с пути, нужно отступить и попробовать найти другую дорогу.

Отец Остен поморщился.

– Не хочется тебя разочаровывать, но если честно, то ты ломишься в открытую дверь. Крупные Мастерские воздухоплавания уже создают метеослужбы при своих дирижаблепортах. Сейчас отрасль на подъеме, туда стекаются всевозможные изобретатели и изобретения. Так мы их не обыграем.

– Я не хочу обыгрывать Мастерские воздухоплаванья. Я хочу обыграть ветер.

– И Великого Мастера в придачу?

– В школе меня учили, что именно этого он ждет от нас, – улыбнулся Аверил.

– И ты до сих пор веришь в то, чему тебя учили в школе? – Отец Остен наконец повеселел. – Ладно, кто я такой, чтобы мешать тебе? Дерзай!

* * *

Аверил и Янтэ, каждый на свой лад, произвели маленькую сенсацию в Университете Луке. Их обоих охотно приняли на двухгодичный курс обучения: Аверила – метеорологии, Янтэ – языкознанию. Аверил про себя подозревал, что ректором и деканами руководило прежде всего любопытство и желание рассмотреть необычную парочку поближе.

Аверила приглашали к себе профессора технических факультетов, и он всегда рад был почтительно поделиться своими знаниями и соображениями. Тут он был в своей среде – ему всегда нравилось общаться с представителями других Мастерских и отраслей. Так, уже через полгода он помог Регеру – молодому ассистенту с кафедры акустики – подготовить статью «О перспективах определения высоты и местоположения летательных аппаратов при взлете и посадке методами эхолокации». Вскоре он узнал, что на Земле Ящериц уже разрабатывают стационарный эхолокатор для дирижаблепортов. Он был доволен, хотя эта ветка развития и не имела прямого отношения к его целям, но отец Остен был прав в одном: когда в какую-либо отрасль стекаются люди и идеи, открытия там начинают сыпаться как из рога изобилия. И так же, как Аверил подсказал идею акустикам и воздухоплавателям, кто-то, возможно, вынашивает идею, которая поможет ему.

Янтэ в свою очередь была желанной гостьей на кафедрах зоологии, систематики и этологии. Алберин – профессор с ее факультета языкознания – увлекся структурой языка летунов и Танцовщиц, собираясь написать о нем фундаментальный труд.

Ко всему прочему, и прекрасная островитянка со своим странным домашним животным, и настоящий Мастер, покинувший Мастерскую ради света Красной Звезды, служили великолепной рекламой Университета.

* * *

Правда, студенты Аверила сторонились. Мало того, что он был старше их всех, они еще и искренне не понимали, что он забыл на университетской скамье. Бросить насиженное место в Мастерской, о котором они не могли даже мечтать, и спуститься на уровень подмастерьев – в этом чудилось что-то оскорбительное. Большинство новых однокашников Аверила пошли бы на все, лишь бы получить тот стабильный оклад, от которого он с такой легкостью отказался. Даже скромность Аверила в одежде и запросах считалась манерничаньем: если уж судьба послала тебе деньги – так честно прожигай их, и не пытайся подражать тем, кто зарабатывает каждый грош потом и кровью.

С Янтэ было попроще. Она была красивой молодой женщиной, и ее поступление в Университет воспринималось просто как каприз и, возможно, как желание оказаться в компании молодых, по большей части холостых и раскованных, мужчин.

Впрочем, тут их поджидало разочарование. Несмотря на совершенно определенную репутацию женщин с Западных Островов, госпожа Янтэ, казалось, не подозревала о том, что между мужчиной и женщиной могут существовать иные отношения, кроме дружеских. А ее страшноватый ручной зверек, которого она брала на все студенческие вечеринки, быстро убедил экспериментаторов, что его хозяйку не стоит просвещать относительно того, чем, кроме болтовни и танцев, могут заниматься студенты со студентками. Такая веселая и неколебимая стойкость быстро добавила островитянке очков среди сокурсниц.

Янтэ с головой окунулась в студенческую жизнь – азартно болела на всех соревнованиях, где выступали университетские команды, азартно подсказывала на контрольных тем, кто не обладал такой же великолепной памятью и чутьем на языковые законы, азартно отмечала в любимом студенческом кафе «Голубая курочка» очередную победу над знаниями.

Аверил не мог глазам своим поверить: его молчунья жена неожиданно разговорилась и оказалась весьма острой на язык, ехидной, насмешливой и одновременно компанейской. Сам он не слишком рвался на студенческие праздники, но был доволен, видя, как Янтэ развлекается.

* * *

С помощью госпожи Карис и господина Рада они сняли двухэтажный домик недалеко от университета – маленький, уютный, с водопроводом, центральным отоплением и большим садом, в котором росло старое тюльпанное дерево, всецело одобренное Другом.

К слову говоря, сами профессора ютились в продуваемой всеми ветрами мансарде, куда приходилось носить воду в кувшинах с первого этажа. Это их совершенно не смущало, но ужасно смущало Янтэ и Аверила. К счастью, госпожа Карис оказалась страстной кулинаркой, а Янтэ очень хотелось научиться готовить, и те вечера, когда погода не позволяла отправиться на велосипедную прогулку, женщины проводили на кухне, где «играли в четыре руки» очередной «этюд» под названием «Омлет с жареным мясом и острым сыром», или «Кролик, тушеный с вином», или «Салат из куриных грудок с грушами и дыней».

За готовкой они болтали, обычно о работе госпожи Карис, и тогда Янтэ казалось, что просторная, выложенная изразцами кухня заполняется физиками со всего мира, которые обсуждают, как этот мир устроен.

Нор из Серых Скал предлагал свои расчеты стационарных орбит, двигаясь по которым, электроны могут не падать на положительно заряженное ядро атома, и предсказывал появление новых элементов, получающихся при бомбардировке ядер, когда из них вылетали положительно или отрицательно заряженные частицы.

Грен из Земель Хмеля пытался объяснить схему Нора с помощью матричной механики и незаметно исподволь разрушал представление об атоме как о детском конструкторе из положительных, отрицательных и нейтральных частиц, превращая его в структуру из энергетических полей, подчиняющуюся законам вероятности.

Его соотечественники Аран и Лоиз исследовали свойства радиоактивных элементов и, к своему удивлению, обнаружили, что они способны на настоящие цирковые фокусы: под влиянием бомбардировки нейтральными частицами их ядра распадались и превращались в ядра других элементов, выделяя при этом большое количество энергии.

Фори из Земли Померанцев подхватил эту идею и открыл эффект замедления нейтральных частиц, что, по его мнению, можно использовать при создании самоподдерживающейся реакции распада, которая в перспективе являлась ключом к получению сколь угодно больших количеств энергии…

В конце концов Янтэ закрывала глаза, не в силах уследить воображением за мыслями госпожи Карис, но тут из гостиной приходили мужчины, и выяснялось, что господин Рад все это время пытался объяснить то же самое Аверилу, а Аверил его точно так же не понимал, и это утешало отчаявшуюся островитянку.

Как для Аверила, так и для Янтэ бескорыстные дружеские отношения, основанные на взаимной симпатии, были в новинку и составляли значительную часть очарования их жизни в Раковине.

* * *

Еще одним кругом, в котором вращались Аверил и Янтэ, было светское общество Луке. Аверил принадлежал к этому обществу по праву происхождения, и ему вскоре после приезда прозрачно намекнули, что пренебрегать этим правом не годится. Но молодой инженер избегал непрофессиональных сборищ, а потому как мог растягивал свою светскую жизнь, отдавая по визиту в декаду и раз в три-четыре декады являясь на какой-нибудь званый вечер или обед. Правда, на одном из обедов ему удалось как бы между прочим уговорить известного мецената выделить стипендию на исследования Раду и Карис, после чего профессорская чета наконец покинула свой сарай на задворках Университета и перебралась во вполне фешенебельную лабораторию – и то хлеб!

Однако неожиданно любительницей подобных развлечений оказалась Янтэ. Вернее, она соглашалась с Аверилом, что разговоры на светских вечеринках – всего лишь способ скрыть зевоту, но зато – танцы! Янтэ подпрыгивала у стены в предвкушении танцев, как девчонка-дебютантка, а на каждого, желающего ее пригласить, смотрела как на Подмастерье Великого Мастера. Аверила это донельзя удивляло.

– Ты же Танцовщица, – сказал он как-то жене, возвращаясь с бала. – Мне казалось, для тебя наши танцы – все равно что куличики в песочнице.

Янтэ сверкнула глазами.

– Ничего ты не понимаешь! Во-первых, эти танцы просто так.

– Подожди! – Аверил вдруг вспомнил Поляну Посвящения на Горе и понял, о чем она говорит. – То есть если ты ошибешься, ничего страшного не случится…

– Я просто отдавлю ногу партнеру и все! Он просто больше не захочет со мной танцевать. И кстати, во-вторых, я же никогда не танцевала с партнерами. А это так интересно! Они настолько по-разному двигаются, настолько по-разному ведут…

– А я как?

– А ты, прости, как бревно. Сразу видно, что ты о другом думаешь.

Однако, помолчав и, очевидно, также припомнив Поляну Посвящения, она подсластила пилюлю:

– Зато ты бросился отгонять Друзей от Аннэ. Не уверена, что хоть один из этих танцоров так бы поступил.

Такие вспышки откровенности в их разговорах случались все чаще, что ужасно радовало Аверила. Поэтому он спокойно следил, как Янтэ лихо выписывает на паркете спирали и восьмерки в объятиях очередного «небревна», и думал о своем.

Размышлял он о том единственном, что его не устраивало в текущем житье-бытье, – о результатах своей учебы. Нет, уровень образования в Университете оказался очень высоким. Профессора и ассистенты уделяли студентам даже больше внимания, чем Мастера ученикам. Кроме того, здесь было принято делиться идеями, что великолепным образом стимулировало и учебу, и работу. Однако, хотя двухгодичный срок обучения приближался к концу, Аверил не только не нашел ответа на свой главный вопрос, как укротить атмосферу, но чем дальше, тем больше убеждался, что найти ответ при настоящем уровне знаний просто невозможно.

Если в начале своего обучения он с восторгом вычерчивал на аэрологической диаграмме сухо-, влажно– и псевдоадиабатические кривые, и ему казалось, что он вот-вот ухватит за хвост главный секрет и найдет управу на погоду, то чем дальше он продвигался в познании метеорологии, вникал в различия между геострофическими, градиентными и термическими ветрами, формирование фронтов и струйных течений, суточный ход стратификации и конвекции атмосферы, тем больше убеждался: метеорология имела дело с таким количеством переменных факторов, что их одновременный учет и, соответственно, прогноз требовал совершенно новых методов обработки информации, а проще говоря, был пока науке «не по мозгам».

Все это напомнило Аверилу одну историю, которая входила в школьные хрестоматии. Начиналась она так: однажды некая Мастерская корабелов задумала сконструировать огромный непотопляемый пассажирский лайнер. Он был построен в срок и пустился в свое первое плаванье с Главным инженером Мастерской и еще двумя тысячами пассажиров на борту. Однако корабль был одновременно тяжеловеснее и быстроходнее обычных, и команда не успела приноровиться к нему. В первую же ночь он налетел на грузовое судно и получил пробоину. Капитан и вся команда верили в непотопляемость корабля и потому хотели лечь в дрейф в ожидании спасателей. Но Главный инженер, как только ему доложили результаты обследования течи, сразу понял, что она слишком велика, и корабль не удастся спасти. Он настоял на том, чтобы немедленно начали спускать на воду шлюпки, и в результате ему удалось спасти большую часть пассажиров, прежде чем корабль затонул. Сам же инженер до конца оставался на мостике и погиб вместе со своим детищем. В хрестоматии к этой истории присовокуплялась мораль, что нужно смело признавать свои ошибки, не обманывая себя, и честно стараться сделать все, чтобы исправить их.

Однако Аверил, придя в Мастерскую, узнал предысторию этой истории. Борта корабля были сделаны из стали. А сталь с первобытных времен выплавлялась из железа с примесью угля. Причем свойства стали менялись в зависимости от состава руды и примесей, и никто не мог разгадать этой закономерности. В конце концов на основе экспериментов была составлена диаграмма, которой и пользовались, подбирая сталь для того или иного проекта. Когда же со дна подняли обломки корабля, оказалось, что сталь на его бортах в холодной воде стала хрупкой и от удара растрескалась, как хрустальная ваза. Тогда Аверил подумал, что Главный инженер не совершил ошибки. Он действовал в соответствии со своими знаниями, а знать больше он просто не мог. И тем не менее он принял вину на себя и сам вынес себе приговор. Аверил до сих пор не знал, прав ли был Главный инженер. То есть он, несомненно, был прав для себя, но Аверил был не уверен, что на его месте выбрал бы такой же путь, и в глубине души надеялся, что выбирать не придется.

Однако сейчас он понимал, что если будет двигаться по прежнему пути, то рано или поздно встанет перед выбором: продолжать строить самолеты, зная, что никогда не сможет обеспечить пассажирам безопасность, или закрыть для себя эту тему и податься в почтальоны.

И совершенно внезапно этот вопрос из отвлеченной этической дилеммы превратился в до ужаса реальную проблему. На одном из раутов к Аверилу подошел представитель весьма фешенебельного и тонного Клуба чудаковатых географов, объединявшего самых эксцентричных богачей обоих континентов, и сообщил, что члены Клуба решили заказать вольному инженеру самолет для участия в ежегодном соревновании на самое быстрое путешествие вокруг света. У Аверила-человека не было ни малейшего желания связываться с чудаковатыми географами, но Аверил-инженер сразу понял, что это великолепный шанс для авиации.

– Я мог бы заняться вашим проектом, – сказал он как можно более томным и безразличным голосом. – Но учтите, что при движении в атмосфере я не могу гарантировать не то что высокой, а и просто устойчивой скорости хоть сколько-нибудь продолжительное время. Я предполагаю, что по-настоящему быстрый самолет должен перепрыгнуть плотные слои атмосферы и двигаться там, где она будет разреженной.

– О, дружище! – воскликнул его собеседник. – Вы сразу вникли в суть! Это будет совершенно в традициях клуба.

Глава 33. Соперница

Два года назад Аверил вообразить себе не мог, что вернется в родную Мастерскую, но уже не в качестве работника, а в качестве заказчика. Теперь же это казалось наиболее логичным решением. В последнее время Мастерская занималась постройкой самолетов на заказ, хотя и не таких сложных, как задуманная Аверилом машина, но все же лучше было начинать с налаженного производства, чем в чистом поле. Поэтому, подписав предварительное соглашение с Клубом географов, Аверил засобирался в Рестридж.

Янтэ решила пока остаться в Раковине – она только начала входить во вкус изучения языков. Кроме того, профессор Алберин организовал для нее ставку ассистента на своей кафедре. Концепция заработной платы оказалась внове для островитянки, и она сочла ее восхитительным ребячеством.

«Ты представляешь? Он будет мне платить только за то, что я буду сидеть и разговаривать на своем языке! Нет, ты представляешь?! Мама бы просто онемела!»

На этот раз Аверил решил наконец совершить путешествие на дирижабле – до этого ему мешал глубокий, хотя и необъяснимый рационально стыд. Только теперь он внутренне счел себя вправе подняться на борт «Облака в лазури», сидеть за столом, покрытым накрахмаленной скатертью, вдыхать аромат голубых лилий в вазе, укрепленной в специальном гнезде в середине стола, наслаждаться цыпленком, жареным с ломтиками груши, смаковать белое вино, слушать перебор клавиш волшебного рояля из легкого серебра, поглядывать в окно на проплывающие внизу облака и, ради чего вся эта эскапада и затевалась, рисовать в блокноте профиль крыла – необычно длинного и узкого, сильно скошенного назад, способного поддерживать самолет в разреженной атмосфере.

После такого изысканного путешествия вокзальная суета, шум и пары, раздуваемые поездом, показались ему чем-то низменным и вульгарным. Кроме того, вокзал Рестриджа напомнил Аверилу о встрече с Баррисом, что испортило ему настроение, – он думал, как обрадовался бы храбрый летун, услышь он о новом проекте, как настаивал бы на том, чтобы самому повести самолет в первый полет, и с каким удовольствием Аверил взял бы его в дело.

Если бы не эти печальные размышления и не дождь, зарядивший, едва поезд отошел от станции, то, что увидел Аверил в Мастерской, оказалось бы для него настоящим шоком. Двери ангаров были широко распахнуты, рядом с ними прямо на земле лежали кучи материалов и запчастей, рабочие спешно демонтировали оборудование. Два скелета недостроенных самолетов печально застыли в конце полосы, словно их выкатили из цехов и бросили, как ненужный хлам.

Аверил, подняв воротник, торопился к дому отца Остена, когда едва не налетел на Ланниста. Старый механик ругнулся, брезгливо уклонился от протянутой руки инженера и процедил сквозь зубы:

– Что, тоже на поживу приехал, сквалыжник?

Аверил невольно рассмеялся – на странные ругательства Ланниста в Мастерской давно не обижались, наоборот, они были своего рода ритуалом, паролем тайного братства авиаторов Аврелии. Но когда Ланнист, засунув руки глубоко в карманы, прошествовал мимо, путешественник понял, что что-то тут действительно не так. Он бросился догонять механика.

– Ланнист, ты чего? Не дури! Я заказ приехал делать.

– Лиху своему одноглазому заказы делай! – бросил Ланнист через плечо.

– Да стой ты! – Аверил наконец обогнал его и взял за плечи. – Ругаешься, так хоть скажи за что. Меня тут два года не было. Чем я перед тобой провинился?

– То-то и оно, что не было! К ракушечникам своим усвистал – так там бы и сидел. Без тебя Мастерскую с молотка пустим.

– Погоди! Как это с молотка?

– Ай, да что уже говорить! – Ланнист с досадой махнул рукой. – Иди уже к папаше. Он образованный – с ним и поговоришь. А наше дело маленькое: работал двадцать лет, а как не нужен стал – собирай манатки и проваливай.

Видя, что толку от механика сейчас все равно не добиться, Аверил в самом деле пошел к отцу. Как назло, того не было в конторе. Но зато была матушка Остен, и она наконец предложила усталому и опешившему путешественнику мягкое кресло и горячего чая с липовым цветом, и под потрескивание поленьев в камине рассказала печальную историю краха Мастерской:

– Сначала на рынке появились дешевые велосипеды. Легкие, скоростные, но хрупкие, и это заставляло людей менять их раз в два-три года. Впрочем, покупателей это устраивало, потому что постоянные клиенты покупали велосипеды со скидкой. Нам такая торговля казалось чудачеством – мы были уверены, что наши клиенты ценят надежность и долговечность. Они и ценили, только их становилось все меньше. Потом появились самолеты – копии зарубежных моделей. Купили франшизу у Мастерской авиации в Луке и начали теснить нас. А потом перехватили выгодный заказ от Министерства железных дорог на выпуск облегченных дрезин с велосипедным приводом… Тут отец наконец перешагнул через свою гордость и поинтересовался, кто берет нас за горло. Оказалось, госпожа Аннати.

– У госпожи Аннати – Мастерская? – не поверил своим ушам Аверил.

– Ну, разумеется, нет, милый, – успокоила его матушка Остен. – До такого непотребства даже она не опустилась. Распродала потихоньку те чертежи, что остались от сына, и наладила производство. Взяла себе в компаньонки какую-то женщину с Западных Островов. Говорят, страшная уродка, одноглазая. Я ее только раз видела, да и то она в вуали была – лица не разглядеть. Приезжала сюда, чтобы посмотреть, чем поживиться можно. Мы ведь с молотка пойдем через декаду. Их трудами… Сегодня отец поехал в город с ними договариваться. Ты посиди, он на вечернем приедет…

– Спасибо вам, матушка, но я, пожалуй, пойду… Лучше загляну завтра.

* * *

При станции были небольшой буфет и гостиница. Аверил снял комнату, заказал ужин, но еда в рот не лезла. Он чувствовал себя оглушенным. Дело было даже не в том, что он рассчитывал на мощности Мастерской и теперь понятия не имел, где и с кем будет выполнять заказ. Конечно, можно было обратиться хоть в ту же Мастерскую Луке. Но когда рушится родной дом, человека не утешит, что ему есть где жить. Аверил сам, выходя из гимназии, выбрал эту Мастерскую, когда она еще была только основана, когда еще ни один самолет не поднялся в воздух. Выбрал за обещание, что его сны сбудутся. Впервые «показал характер» отцу. Потом кусал локти, глядя, как уходят в небо другие – все, кроме него. Потом исполнил свою мечту и был готов идти дальше. И вот теперь…

Тут он вспомнил, что на станции должен быть и телеграф. Не без труда разыскал его и отправил телеграмму Янтэ. «Мастерская обанкротилась. Пойдет с молотка». Задумался, что писать дальше, и закончил честно: «Я панике». Вернулся в номер и лег спать.

Назавтра он, собравшись с духом, вернулся в Мастерскую и как ни в чем не бывало принялся обсуждать свой проект с отцом Остеном. Словно не громоздились за окном кучи деталей, идущих на продажу, словно не стояли безмолвным укором остовы самолетов. Просто ученик приехал посоветоваться к учителю. Как добиться герметичности кабины? Как обеспечить ее обогрев? Какой необходим объем баков? Какую конструкцию шасси выбрать?

Когда он уходил, матушка Остен поймала его в коридоре и незаметно пожала руку.

* * *

Ночью Аверила разбудил стук в окно. Когда он распахнул створки, в комнату скользнул мокрый и взъерошенный летун. Попытался приземлиться на люстре, не удержался и с торжествующим воплем «Уик!» сверзился на кровать, марая простыни грязью.

Аверил, зажег свечу и осторожно приблизился к нему, приговаривая: «Хорошая птичка, хорошая…». Не спуская глаз с раскрытых челюстей и по-собачьи вывалившегося розового языка, снял с шеи Друга футляр, открыл его, достал записку.

«Покупай все, что сможешь, – писала Янтэ. – Нанимай людей. Перевози все в Луке. Будем делать Мастерскую здесь».

Глава 34. Олония

Теперь, когда решение было у него в руках, Аверил даже не удивлялся. Спросил совета у дочери торговки – получил совет дочери торговки. Совет был неожиданным, грубо нарушавшим все традиции Мастерских, и все же – донельзя соблазнительным.

Конечно, дело оказалось не таким простым, как думала наивная островитянка, – госпожа Аннати успела заключить предварительное соглашение с отцом Остеном и на то, чтобы его расторгнуть, потребовалось время. Пришлось обращаться к Кадису-младшему и поднимать закон, согласно которому в сделках подобного рода преимущество имели покупатели из Аврелии.

Потом взбунтовались чудаковатые географы. Им категорически не нравилось, что Мастерская будет расположена на Берегу Устриц «у всех на виду». Да и цены за аренду земли не казались Янтэ разумными. Госпожа Карис предложила Аверилу обосноваться в ее родной Олонии – «ни один разумный человек не в силах себе представить, что там можно производить что-нибудь стоящее». Словом, Другу пришлось всласть помахать крыльями, летая между Луке и Рестриджем, прежде чем все формальности были улажены.

* * *

Впервые Аверил с Янтэ отправились в Олонию зимой, приняв любезное приглашение госпожи Карис отпраздновать Донышко года вместе с ее семьей.

Аверил мало знал об этой стране. Она жила в основном за счет сельского хозяйства и своих шахт, а потому географические энциклопедии Аврелии и Берега Устриц почти не уделяли ей внимания. До столицы государства Артавы они добрались на поезде, потратили день на осмотр старинного замка и археологического музея и были жестоко разочарованы, найдя в обоих предметы, произведенные в Аврелии и на Берегу Устриц. Оказалось, Олония много лет служила яблоком раздора между этими двумя государствами, несколько раз переходила из рук в руки, пока ей, наконец, не предоставили независимость, решив покончить с проблемой политического влияния раз и навсегда. Примечательно, что госпожа Карис посоветовала Аверилу не спешить раскрывать свое происхождение и говорить всем, что он приехал с Берега Устриц. Уже на месте молодой инженер выяснил, что оба завоевателя по каким-то таинственным причинам оставили по себе совсем разную память: аврелианцы считались грубыми варварами, изо всех сил пытавшимися лишить маленькую, но гордую Олонию независимости; войска с Берега Устриц – защитниками, которые согласились пригреть несчастную соседку под своим крылом. Аверил хоть и уверял, что все понимает, но обиду затаил.

Когда они наконец покинули Артаву, настроение Аверила несколько улучшилось. Зимой здесь, как и в Аврелии, путешествовали на санях. Из деревни – она назвалась просто и без затей Горкой – прислали двух ямщиков и, оказавшись под меховой полостью, вдохнув запахи сена, заснеженной шерсти и лошадиного пота, Аверил почувствовал, что возвращается в детство.

Башни замка и древние городские стены Артавы долго маячили на горизонте, постепенно темнея и истончаясь, словно вытягивались вверх в тщетной надежде проследить за путниками. Потом они исчезли, и двое саней оказались посреди бесконечной белой равнины, окаймленной темной кромкой далеких лесов под ослепительно синим небом, похожим на перевернутую чашу. Весь день лошадки, склонив набок упрямые головы, месили снег на дороге, но Аверил не мог сказать, насколько они продвинулись вперед – равнина оставалась все той же, сугробы по краям дороги все теми же, засыпанные снегом кусты были как две капли воды похожи один на другой. Чудилось, они выпали в безвременье и скользят в белом морозном тумане ниоткуда в никуда. Разговоры постепенно смолкли. Ямщики, казалось, уснули. Янтэ, просунув руку под полость в неизменный ковровый саквояж, поглаживала Друга. Аверил, перевернувшись на живот, следил за убегающей назад дорогой, которая единственная давала ему ощущение движения. Солнце неторопливо ползло по пологой дуге низко над горизонтом, и от него вверх и вниз тянулись два розовых столба света. Аверил оживился, начал рассказывать Янтэ, что это отражение света в ледяных кристаллах, плавающих в воздухе, но ямщик, услышав аврелианскую речь, сплюнул, и молодой инженер тут же испугался, смутился и замолчал.

Солнце коснулось горизонта, выбросило сноп алых лучей, окрасило кромки низких облаков багрянцем и незаметно стекло вниз. Розовый свет заката быстро мерк, и Аверил уже предвкушал долгую ночную дорогу наперегонки со стаей голодных лесных львов, но тут сани взлетели на высокий бугор над рекой, и внизу замелькали огоньки, запахло дымом, из темноты проступили очертания бревенчатых домов – они наконец добрались.

Родители госпожи Карис – господин Ниин и госпожа Элрин – были сельскими учителями. Их дом ничем не отличался от других домов в деревне и, на взгляд Аверила, больше всего напоминал длинный двухэтажный ангар. На первом этаже выстроились в ряд коровник, свинарник, птичник, амбар с сеновалом и машинный сарай, весь второй этаж представлял собой единую жилую комнату, отапливаемую огромной печью, над которой красовались на полках разные чугунки, мисы, миски и мисочки, жестяной чайник, фарфоровые тарелки и чашки. Большой стол был накрыт белоснежной вышитой скатертью. В дальних углах виднелись три кровати под пологами. В комнате было только два стула – для хозяина и хозяйки. Остальные сидели на сундуках. Единственной новинкой в обстановке комнаты был большой самодельный шкаф с книгами. «В детстве я очень гордилась им, даже когда не умела читать, – рассказывала госпожа Карис. – Мне казалось, что мы особенные люди, раз у нас есть такая особенная вещь».

В комнате было жарко натоплено, потому что хозяйка и ее старшая замужняя дочь Инсанна с утра жарили-парили, чтобы встретить гостей как следует. Хозяин же весело попыхивал трубочкой и ничего не делал – он заранее наварил пива, запек в печке громадный окорок, приготовил свой особый пирог со свининой и мочеными яблоками и теперь наслаждался заслуженным отдыхом, который разделяли с ним домашняя хориха Вьюшка и теленок, родившийся полосатым и за это названный Жирафом.

Янтэ и Аверил как-то сразу влюбились в этот дом, в эту семью и в эту жизнь. И их как-то сразу приняли, обняли, согрели, усадили за стол, принялись наваливать в миски разных вкусностей, подливать в стаканы, расспрашивать о столичных новостях, восхищаться Другом и осторожно гладить его по шерстке. Только Вьюшка не принимала участия в общих восторгах и убежала на печь от греха подальше. А вот Жираф приковылял к столу и тыкался мокрым слюнявым носом всем в руки, пока не получил соленый сухарик. Словом, безотчетная тоска Артавы и холодная нутряная дорожная тоска заснеженной равнины быстро растаяли в тепле этого дома.

Перед сном хозяева повесили занавеси на протянутых под потолком веревках и выделили гостям две спальни. Аверил за ночь несколько раз просыпался – стоило высунуть из-под одеяла пятку, как ее тут же начинал сосредоточенно лизать Жираф. Аверил прятал ногу, лежал несколько минут на спине, глядя в кромешную тьму, слушал дыхание Янтэ, представлял себе, как воздух будет обтекать сконструированный им профиль крыла, и снова засыпал.

* * *

Утром, позавтракав огромной яичницей с салом, все пошли кататься с гор. Мужчины выкатили из сарая большие сани и, взяв за оглобли, потащили на высокий берег реки. Туда сбежались деревенские дети со своими салазками, и началось катание. Ездили всем скопом, парами, поодиночке. Выбирали трассы – одни ровные и гладкие, как скатерть, так чтобы можно было с размаху влететь на противоположный берег, другие – извилистые с трамплинами, так что удержаться на санях было непростой задачей. Соревновались – кто дальше уедет. Переворачивались, падали в хрустящий, подмороженный сверху снег, проламывая тонкую верхнюю корочку и погружаясь в обжигающий холод, кидались снежками, плавали в снежной каше, поднимались в гору, проваливались в снег выше коленей и, наконец, мокрые, шумные и счастливые ввалились в дом.

На этот раз Инсанна привела к бабушке и дедушке четырех своих детей, и в доме до вечера не смолкали детские голоса. Вьюшку совсем затискали, она еле вырвалась из обнимавших ее рук и попыталась укрыться на печи, но оказалось, что там уже обосновался Друг, и бедная хориха выскочила, взъерошив хвост, как щетку, и спряталась под притолоку. Господин Рад тут же смастерил юлу из деревянного кружка. Аверил, не желая отставать, сделал самолетик из бумаги, а затем еще винт и дирижабль. Янтэ показывала фокусы с разрезанной и срастающейся веревкой, Карис угадывала задуманные числа.

Наконец вечером Инсанна с детьми ушли, и все в доме угомонилось.

– Теперь будем строить вертеп, – сказала Карис гостям.

Господин Ниин достал длинные и тонкие ивовые прутья, и женщины натянули на них темный полог с вышитыми белыми звездами. Полог поставили у устья печи, и все забрались под него, вместе с теленком. Хориха и Друг категорически отказались находиться так близко друг от друга, и их оставили в покое.

Сначала господин Ниин велел каждому написать на бумажке, что он хотел бы оставить в прошлом году, и, никому не показывая, сжечь. Затем каждый зажег по свечке и поставил на стол. Потом все пекли картошку в золе, растапливали на свечках сахар и отливали леденцы, пили подогретое вино, смешанное с березовым соком. Потом, когда свечки прогорели, рассматривали получившиеся восковые лепешки при свете огня печи, разглядывали их тени между звезд на пологе и гадали, на что они похожи и что могут предвещать.

Наконец, далеко за полночь, все улеглись спать, и только теперь услышали, как за стенами воет метель.

* * *

Утром хозяева встали до света и спустились на нижний этаж к скотине. Постепенно в окнах забрезжил тусклый серый рассвет – метель так и не утихла. Во дворе уже намело сугробы.

Госпожа Карис, разливая чай, сказала:

– Здесь это бывает часто и надолго. Приготовьтесь скучать.

– Нам не привыкать, – успокоил ее Аверил.

Но в первый день скучать не пришлось.

После завтрака все снова спустились вниз. Женщины отправились перебирать картофель. Господин Рад взялся отладить весы, на которых взвешивали мешки с зерном; Аверил и господин Ниин чинили молотилку. Аверил решил, что это лучший момент для того, чтобы поговорить о своих делах, и рассказал учителю, что собирается купить неподалеку участок земли и построить авиационный завод (он не мог решиться назвать свое предприятие Мастерской даже в дружеском разговоре).

Господин Ниин покачал головой:

– Будет трудно. Здесь не любят ни чужаков, ни новшеств. У нас всей техники – один трактор в общественном пользовании. Купили двадцать лет назад – и хватает. Весной поля вспахать, зимой – снег разгрести, дорогу в лес проложить да дров привезти. И то хозяева ворчат, что баловство. Открыто протестовать люди, скорее всего, не будут, но сделают все, чтобы разорить вас.

– Но ведь завод – это рабочие места…

– Угу, и деньги. А значит – городские соблазны и ненужные траты. Молодежь, понятно, будет в восторге. Но старики быстро ее укоротят. Тут не поспоришь – разом лишат наследства, и пропадай как знаешь. Так что будет тяжело…

Аверил не понял, одобряет ли сам господин Ниин такое положение вещей, и прикидывал, как бы половчее это узнать, но тут молотилка крякнула и застучала, что и послужило точкой в разговоре.

После ужина господин Ниин наконец позволил себе долгожданное удовольствие – посидеть в кресле с бокалом вина и полистать газеты, привезенные из Раковины господином Радом. Госпожа Карис мыла посуду, госпожа Элрин учила Янтэ плести шляпы из соломки. Потом Карис пошла в дальний угол и стала кормить Жирафа молоком из бутылки с соской. Элрин подошла к ней и тихо заговорила. Внезапно Карис воскликнула с раздражением:

– Мама! Когда ты, наконец, поверишь, что я все-таки выросла?

– Пожалуй, нам пора ложиться спать, – поспешно сказал Аверил.

* * *

Ночью они слышали, как за занавесями Карис плакала, а муж утешал ее. Потом он тихо спросил:

– Это опять из-за ребенка, да?

– Да, – всхлипнула Карис. – Ну почему если в Университете узнают, что у нас ребенок, тебе пожмут руку и поздравят, а мне подарят цветы и выгонят вон?

– Потому что профессорских мест мало, и люди, чтобы получить их, готовы грязно играть, – устало ответил Рад.

Аверилу не хотелось слушать дальше, и он начал жаловаться Янтэ на свои неприятности – рассказал, что господин Ниин посулил его предприятию быстрый крах, а чудаковатые географы начинают проявлять нетерпение.

– Может, они боятся, что, когда у них будет техника, они прекратят размножаться? – предположила Янтэ.

Аверил опешил – иногда ему было трудно уследить за скачками мысли его жены.

– Да нет, думаю, все проще, – ответил он. – У них устоявшийся уклад, благодаря которому они не бедствуют и не голодают. Вот они и считают, что нечего искать добра от добра.

– Но у господина Ниина в сарае стоит механическая молотилка!

– И он ею страшно недоволен. Говорит, много зерна пропадает, а солому машина размолачивает в труху так. что ею уже нельзя кормить скот. Но он учитель и не может тратить достаточно времени зимой на молотьбу цепами. И кроме того, он рассказывал, что, когда в деревне покупали в складчину трактор, многие сельчане были против – говорили, что если расчищать трактором дорогу, у молодежи будет соблазн сбежать в город.

– Но его все же купили?

– Да. Многие семьи не могут ни прокормить лошадей, ни брать их в аренду на пахоту. А здесь еще сильны традиции общины, бедняков не бросают…

– Угу, и они не могут бросить свою старую жизнь, где у них ничего не получается, и попробовать что-то новое…

– И кончить, попрошайничая корки в городе? Узнаю логику…

А метель все не утихала.

Глава 35. Олония^{(продолжение)}

На следующий день Карис с матерью не разговаривали, причем изо всех сил старались делать это незаметно, а все прочие изо всех сил старались делать вид, что ничего не замечают. Поэтому день тянулся бесконечно и беспросветно. Радовалась, наверное, только картошка – ее наконец перебрали и засыпали в новое хранилище.

Когда вечером Янтэ вышла во двор и тут же вернулась назад с радостным криком: «Снег кончился!» – все, не сговариваясь, ответили: «Ура!» – и это было, пожалуй, первым искренним словом, прозвучавшим в доме за этот день.

Хозяева и гости похватали шубы, шапки, теплые платки и выбежали из дома. Во дворе намело огромные белоснежные и будто отполированные сугробы, а над головами, как на шатре вертепа, сверкала россыпь огромных белых звезд. Даже летун впервые высунул нос на улицу, осторожно совершил несколько кругов над деревней и поспешил спрятаться в тепло.

– Папа! – попросила госпожа Карис. – Ты не можешь найти свой телескоп?

– А чего его искать-то! – проворчал господин Ниин. – Он и не терялся никогда.

Он действительно принес из дома большую подзорную трубу, и все по очереди полюбовались на звезды вблизи, а потом Карис мечтательно сказала:

– А помнишь, как мы поднимались на крышу машинного сарая и смотрели вспышки на Малой Луне? Ты так до сих пор делаешь со своими учениками?

– Конечно.

– Может, пойдем сейчас?

– Так всю улицу засыпало.

– А мы разгребем! Ну пожалуйста, папа!

Мужчины достали из сарая лопаты и принялись под руководством господина Ниина расчищать дорогу, женщины шли следом, утаптывая похрустывающий снег. Так они добрались до сарая, в котором хранился тот самый злополучный трактор, который едва не развратил деревенскую молодежь, забрались по приставной лестнице на крышу, заодно скинув оттуда снег. Господин Ниин водрузил трубу на треногу, настроил видимость, потом посмотрел на часы, что-то посчитал в уме и сказал:

– Ну, глядите!

Все по очереди заглянули в окуляр и увидели малюсенький белый кружок, на одном из краев которого ритмично с частотой один раз в семь минут вспыхивал и гас алый огонек.

– Все точно как было! – восхитилась госпожа Карис. – Ничего не изменилось!

– Что это? – спросила Янтэ.

– Это Малая Луна, – объяснил господин Рад. – Ее открыли почти двести лет назад с помощью первых телескопов и долгие годы полагали, что это еще один из спутников нашей планеты. Но позже расчет элементов орбиты показал, что она принадлежит нашей соседке.

– А вспышки?

– Официально считается, что это – вулканическая активность. Но трудно представить себе вулкан, извергающийся с такой регулярностью на протяжении веков. Так что наиболее честный и адекватный ответ: не знаю.

– Я думаю, что это маяк, который оставили для нас жители соседней планеты, – сказала Карис.

– Мне бы тоже хотелось в это верить. – Господин Рад обнял жену за плечи. – Но с таким же успехом это может оказаться мигающим глазом какого-нибудь монстра!

Госпожа Карис вывернулась из-под его руки, быстро нагнулась, набрала пригоршню снега и кинула в супруга.

– Не смей разрушать девичьи мечты! – крикнула она, скатываясь с лестницы.

– Ах ты, вероломная! – зарычал господин Рад и погнался за ней.

Янтэ и Аверил тут же с восторгом присоединились к побоищу. И только лай собак за заборами заставил их вспомнить, который час, устыдиться и убраться восвояси.

* * *

Утро они начали с того же, чем закончили вечер – с расчистки улиц. Одновременно господин Ниин перезнакомил Аверила и Янтэ практически со всеми жителями деревни, которые тоже вышли на воздух помахать лопатами. Встречали «приезжего инженера» вежливо, но, как и предсказывал господин Ниин, без особого дружелюбия.

Однако все переменилось в тот же день к вечеру, когда к господину Ниину зашел староста деревни и о чем-то долго с ним советовался. После чего Ниин обратился к Аверилу.

– Господин инженер, помните, я вам рассказывал про то, как мы купили трактор? Так вот сегодня выяснилось, что он сломан. Ближайший механик в городе, а до дороги не добраться без этого самого трактора. Но главное – завтра вечером мы все должны идти на кладбище, чтобы помянуть своих предков, без этого не обходится ни одно Донышко года. А дорогу туда так замело, что ее невозможно расчистить лопатами. Вы не могли бы помочь нам?

И Аверил отправился в сопровождении господина Ниина и старосты к общественному машинному сараю, где узрел паровой гусеничный трактор, бывший пределом мечтаний любого исторического музея. Всю ночь он провозился с этим раритетом при свете фонарей, а к утру заставил-таки старичка закряхтеть и запыхать паром. Помогать ему расчищать дорогу на кладбище собралась вся деревня. Аверил ехал впереди в клубах дыма и пара, словно знаменосец нового индустриального мира, следом шли люди с лопатами и утрамбовывали путь.

Сельчане задержались на кладбище всю ночь – жгли костры, пили брагу и вспоминали об ушедших. Аверил и Янтэ, оставшиеся одни в доме, тоже веселились – на свой лад.

Назавтра все отсыпались, а после обеда началась уже обычная непраздничная жизнь – гости стали собираться в обратный путь, а хозяева начали принимать плату за следующие полгода с учеников. Лишь у немногих из родителей отыскались деньги, остальные расплачивались продуктами, полотном или пряжей. И каждый обязательно приносил баночку варенья или солений «для господина приезжего инженера». Аверил прекрасно понимал, что это не окончательная победа, но начало положено.

* * *

Когда они уже сидели в купе поезда, Аверил достал из саквояжа перекушенную пополам резиновую трубку и показал ее Янтэ.

– Дорогая, ты думала, я не узнаю эти отпечатки зубов?

Янтэ пожала плечами:

– Я думала, что ты не станешь об этом говорить при свидетелях.

Аверил нахмурил брови:

– Зачем ты приказала своему летуну сломать трактор?

– Затем, чтобы все получилось так, как и получилось…

– Но ты рисковала!

– Ну да!

– Тогда я должен тебе сообщить, что ты рисковала зря. Трактор и так был сломан.

Глава 36. Олония^{(окончание)}

Едва в середине весны в Олонии сошел снег и на кочковатом бесхозном поле неподалеку от Горки подсохла земля, и из нее полезли первые черные цветы, как тут же среди первоцветов начали один за другим вырастать дощатые бараки, и скоро уже госпожа Остен вешала занавески на окна домика для мастеров.

В небе пели весенние птицы. Земля влажно блестела и исходила запахами. Рабочие, голые по пояс, ладили насыпь для узкоколейки. Аверил размечал будущее взлетное поле на знаменитом тракторе и с тревогой думал о том, что он, конечно, ожидал бардака, но не так быстро и не в таком объеме.

Разумеется, речи не шло о том, что самолет будет изготовлен в Олонии с нуля. Клуб чудаковатых географов разместил заказы на отдельные узлы и конструкции на различных производствах по всему миру таким образом, чтобы никто не догадался, как это все будет выглядеть вместе, и прислал в Олонию управляющего, нанятого в Луке, чтобы тот руководил поставками и графиком сборки.

Управляющий и оказался сейчас главной головной болью Аверила. Это была уменьшенная копия Барриса. Уменьшенная в том смысле, что это был Баррис минус его зеленый палец. Он был таким же непосредственным, нахальным, беспардонным, как отважный летун, но при этом абсолютно не приспособленным к работе и, кажется, вообще не имеющим представления о том, что слова должны иметь хоть какое-то отношение к реальности. Если он говорил Аверилу, что толь для крыши сарая уже заказан, это могло означать, что он собирался его заказать, но забыл. Если он обещал составить назавтра табели за неделю для оплаты рабочих, нанятых в Олонии, он полагал, что обещание уже выполнено. Если же он обещал деревенской девушке на ней жениться… Впрочем, на этом его карьера наконец завершилась. Аверил, воспользовавшись удобным случаем, заявил, что не может ручаться за жизнь управляющего, и отправил его от греха подальше. Все вздохнули с облегчением, в том числе и отец девушки, которому даром не нужен был такой зять.

Однако, оставшись без управляющего, стройка начала разваливаться с удвоенной скоростью. Людям важно было давать кому-то отчет, даже если этот кто-то подтирал отчетом свою задницу. Без руководства, пусть даже формального, они сразу же начинали работать спустя рукава. Аверил старался исполнить обязанности руководителя, но у него совсем не было опыта. А просить отца Остена стать при нем управляющим было немыслимо – все равно что просить собственного отца прислуживать тебе за столом.

К концу весны они уже отставали от графика на три недели, и Аверил наконец набрался духу, чтобы пожаловаться Янтэ в письме. Та немедленно прикатила из Раковины и полночи выслушивала историю его краха, после чего сказала:

– У нас считают, что мужчинам вообще нельзя поручать руководство, они просто для этого не созданы. Лучшие из них едва могут отвечать за себя, но отвечать за других – выше их сил.

Аверил запротестовал, но Янтэ остановила его:

– Знаю, знаю, бывают исключения. Однако здесь и сейчас я таких исключений не вижу. Ладно, будем работать с тем, что есть. Я могла бы вызвать Сирэ – она отлично умеет управляться с мужчинами, даже с теми, кто считает себя способными к самостоятельным решениям. Но Сирэ придется учить сразу три языка, кроме того, она понятия не имеет о технике. Нет, это займет слишком много времени. Попробуем другой вариант…

* * *

На следующий день в конторе управляющего появились госпожа Элрин и матушка Остен. Поначалу женщины глядели друг на друга недоверчиво, но вскоре под присмотром Янтэ притерпелись и сработались. Матушка Остен контролировала поставки (оказывается, она занималась тем же самым все время, пока существовала Мастерская отца Остена, просто этого почему-то не замечал никто из посторонних, и едва замечал сам отец). Госпожа Элрин стала табельщицей, виртуозно улаживала любые скандалы и недоразумения между олонийцами, нанятыми на работу, бестрепетно увольняла негодных работников, пьяниц и буянов и доставала людей с «зеленым пальцем» буквально из-под земли. Аверил и отец Остен наконец смогли заняться решением чисто технических задач.

Уезжая в Раковину, Янтэ сказала Аверилу по секрету:

– Только имей в виду, я уговорила госпожу Элрин нам помочь с одним условием. Ты предоставишь один из бараков под лабораторию для господина Рада и госпожи Карис и будешь помогать им со снабжением.

– Ты с ума сошла? – изумился Аверил. – Ты думаешь, они по доброй воле променяют Университет на Олонию?

– Разумеется, я с ними уже все обсудила. Во-первых, у них здесь ребенок.

– Ребенок?

– Помнишь младшую дочку Инсанны? Ту, которой два года? На самом деле она – дочка Карис и Рада. Они скрывали это, чтобы Карис не выгнали из Университета. А кроме того, они считают, что наткнулись в своих исследованиях на нечто, что пока лучше подержать в секрете. Поэтому они будут рады перебраться в Олонию.

* * *

Янтэ оказалась права – госпожа Карис и господин Рад с готовностью откликнулись на предложение Аверила и покинули Университет. Аверил дал себе слово выяснить, что у них там за секреты, но так его и не сдержал: у самого было дел невпроворот.

Больше всего его беспокоила сейчас разработанная им же самим новая облегченная конструкция крыла. Каждая его консоль собиралась из двухсот стержней-труб различного сечения, сваренных встык. В пролетах были трубы из жесткой стали, а в узлах – короткие вставные точеные втулки переменного сечения, сделанные из более мягкой стали большей толщины. Две продольныефермы на каждом крыле были связаны между собой раскосами, также образующими ферму из треугольников. Такая конструкция требовала исключительной надежности при сварке – от разрыва любого стыка мог погибнуть самолет. А как раз за сваркой-то он и не мог проследить. Но позже оказалось, что Мастерская в Алгете, городе на Берегу Померанцев, справилась со своей работой превосходно, и никаких недоразумений с крыльями не возникло.

Несмотря на летнюю жару, работа спорилась, и скелет самолета быстро обрастал плотью. У него даже появилось имя. Родилось оно как-то само собой. Кто-то еще в те времена, когда в Олонию приезжала Янтэ, увидел Друга, выписывающего круги над бараками, и крикнул: «Глядите! Летун смотрит на летуна!» Так остов, в те времена больше всего напоминающий скелет жирафа, и стал «Летуном».

В конце лета большая часть неквалифицированных работников ушла убирать урожай, и при заводе быстро образовалась маленькая ремонтная мастерская по починке сельскохозяйственной техники. Самолетом меж тем вплотную занялись электрики, специалисты по навигационным приборам, двигателисты. Аверил со снисходительной улыбкой вспоминал свои прежние сетования о том, что мотор самолета не сможет поднять его – такого рослого и увесистого. «Летун» был оснащен разработанным в Мастерской авиации Раковины двенадцатицилиндровым V-образным двигателем водяного охлаждения с двумя турбокомпрессорами, работавшими от выхлопных газов, с максимальной мощностью в девятьсот лошадиных сил, который с легкостью мог поднять не только двух летчиков, но и почти тридцать пять тонн веса самолета и еще пятнадцать тонн полезного груза на высоту в двенадцать километров и перенести их на расстояние до двадцати четырех тысяч километров! По крайней мере, так оно все выглядело на бумаге, и Аверилу, естественно, не терпелось проверить «Летуна» в деле.

Чудаковатые географы – Кадис и Рад были уверены, что никакие они на самом деле не географы, а агенты одного из правительств, прикидывающиеся богатыми чудаками в целях конспирации, – разделяли его нетерпение, и в середине осени в Олонию прибыл пилот. Аверил ожидал повторения конфуза с управляющим, но оказалось, что одного случая мало для установления общей закономерности. Анклс из Демерта оказался честным трудягой, уроженцем Земли Ящериц, чтившим словно волю Великого Мастера завет отца: «Гляди прямо, говори прямо, ходи прямой дорогой». Он и летать больше всего любил прямо, без всяких выкрутасов, что делало его идеальным кандидатом на кругосветный перелет. Начинал он с того, что развозил почту у себя на родине, поднимаясь в небо на маленьком легком самолете фактически в любую погоду и приземляясь у любого самого крошечного городка. Позже участвовал в нескольких соревнованиях на скорость и дальность полета. Анклс не боялся никакой, даже самой грязной работы, всегда был дружелюбен, и его быстро полюбили.

К сожалению, полетать ему удалось не сразу, потому что зима началась в этом году неожиданно рано, ударил мороз, и взлетную полосу за несколько дней засыпало глубоким снегом. Зато Аверил не упустил шанса проверить герметичность кабины и ее приспособленность к длительным полетам. Они с Анклсом прожили там декаду, привыкая к кислородным маскам и проверяя все системы жизнеобеспечения. Для Аверила это была, пожалуй, самая приятная декада, проведенная в Олонии, поскольку он наконец-то смог отгородиться от бесконечной круговерти дел и со спокойной совестью посылал всех жалобщиков к господину и госпоже Остен. Поэтому он почти не замечал всякие мелкие бытовые неудобства вроде тесноты, духоты и жары. Электрики так боялись низкой температуры за бортом, что перемудрили с подогревом, и большую часть времени пилоты проводили голыми до пояса и обмотанными полотенцами. Анклс по вечерам играл на губной гармошке и рассказывал о своем детстве в маленьком фермерском поселке, о суровых зимах, когда вся семья ставила кровати в кухне поближе к горячей печке, а для того чтобы покормить скотину, приходилось держаться за бельевую веревку, протянутую между крыльцом и дверью в хлев – буран был так силен, что легко было заблудиться и замерзнуть в собственном дворе.

– Пока были уголь и мука, все было ничего, – говорил он. – Но к середине зимы и то и другое часто кончалось, а купить новые нельзя было ни за какие деньги, потому что поезда не ходили, а отправляться на станцию на лошадях было самоубийством. Поэтому мы начинали молоть семенную пшеницу на кофейной мельнице и топить печь сеном.

– Сеном?

– Ну да. Если скрутить его в жгут, оно хоть и горит быстрее дров и дает меньше тепла, но все же не сгорает мгновенно. В такие дни я мечтал жить внутри печки – пока еще мог о чем-то думать. Мне казалось, только так я смогу отогреться. Похоже, здесь мои мечты сбылись.

– Ага, бойтесь детских желаний, они сбываются. На самом деле плохо еще и то, что иллюминаторы запотевают. Когда выбреемся отсюда, нужно будет что-то придумать.

– Да, и вот еще что, – Анклс, сделал несколько вдохов из маски и продолжил: – Мне кажется, когда мы выйдем на крейсерскую скорость, утечка воздуха из кабины может возрасти. Неплохо было бы предусмотреть что-то на этот случай.

– Договорились.

Глава 37. Земля Ящериц

В целом Аверил остался доволен. Кабина сохраняла герметичность, утечка воздуха через швы и выводы проводки была совсем незначительной, оставалось решить лишь несколько мелких технических вопросов: устранить запотевание иллюминаторов (отец Остен предложил заложить осушительные патроны между двойными стеклами), отрегулировать температуру в кабине и попробовать дополнительно к кислородным маскам систему наддува, работающую от двигателя самолета, которую разработал сам Аверил.

Все это заняло не так уж много времени.

Солнце каждое утро взбиралось чуть выше по небесному своду и чуть сильнее согревало землю. Вскоре среди снежных полей четко прорисовался серый прямоугольник – взлетная полоса, еще осенью покрытая новомодным асфальтом, открылась солнечным лучам первой. И Аверил решил, что пришло время вызвать из Раковины своего «личного метеоролога» и Янтэ.

Анклс увязался за ним в Артаву, и Аверил не возражал, предвкушая знакомство двух летунов. Однако его ожидало разочарование – на вокзале Анклс купил газету и, прочитав ее, поскучнел и помрачнел, так что даже Янтэ и сидевший на ее спине летун не смогли развлечь его.

– Какие новости? – спросил Аверил у Анклса, как только они погрузились на «личную» паровую дрезину.

Дурное настроение записного оптимиста всерьез его встревожило.

– Хреновости! – резко ответил тот и, повернувшись к Янтэ, буркнул: – Простите, сударыня. Но вот, полюбуйтесь.

И он ткнул пальцем в маленькую статью.

Небывало долгая зима на Северо-Западе.

Наши корреспонденты сообщают, что на Северо-Западе Земли Ящериц до сих пор свирепствуют зимние бураны. Железнодорожное сообщение с некоторыми областями в районе горы Великана было прервано еще в конце осени и до сих пор не восстановлено. В таких городах, как Логрис, Артей и Симонг, скопились целые составы с продовольствием, топливом и строительными материалами, которые нет никакой возможности отправить по назначению.

– Великий Мастер! – Аверил сразу же припомнил все рассказы Анклса о зимах на его родине и понял, какие мысли мучают пилота. – Там ваша семья, да?

– Что? Да нет, мои давно в Симонге. Но какая разница? Там еще тысячи бедолаг, которые умирают от голода и холода, когда всего в сотне километров от них есть тепло и еда. Проклятая земля! Проклятое небо!

Янтэ слушала внимательно, но помалкивала.

* * *

Как ни был расстроен Анклс, а первые испытательные полеты он отработал чисто и без происшествий. В пилотировании самолет был устойчив и легко набирал пять тысяч метров за пятнадцать минут, а восемь тысяч метров – за сорок минут. Вибраций не было. Впереди были испытания на рекордную высоту и дальность перелета.

В кабинете планирования Анклс и отец Остен с циркулями склонились над картой. Нужно было разработать маршрут, совпадающий по дальности с кругосветным перелетом.

– Если мы отправимся отсюда в Рестридж, а потом покружим над Раковиной, пройдем вдоль побережья до Алгете, – бубнил отец Остен, делая пометки остро отточенным карандашом на полях карты, – это даст нам семь тысяч километров. А дальше…

– Это все густонаселенные места, – возражал Анклс. – А наши заказчики настаивают на том, чтобы конструкция самолета пока оставалась тайной.

– На такой высоте, на какой пойдет «Летун», конструкцию никто не разглядит, – успокаивал его отец Остен. – Если день будет облачный, нас вообще никто не заметит. Так, куда бы нам еще слетать?

– А что если мы полетим на Землю Ящериц? – подал реплику Аверил, стоявший в дверях и некоторое время наблюдавший за работой.

Анклс вскинул голову:

– Мастер?

– Я не Мастер, – привычно поправил его Аверил. – Я говорю, почему бы нам вместо бессмысленного вояжа по курортным побережьям не отвезти продукты на Северо-Запад. Дотянем до Симонга… Там есть взлетное поле?

– Ну разумеется! – воскликнул Анклс, мигом выбросив из головы все соображения секретности.

– Там заправимся, загрузим продовольствие и топливо, и перепрыгнем буран. С городками есть связь? Телеграф, рации?

– Есть, конечно же, есть.

– Отлично. Приземлиться там я не рискну, но груз можно просто сбросить. Покружим немного и опять – на максимальную высоту и в Симонг. Там снова заправляемся и летим домой. Ну, что скажете?

– Рискованно, – вздохнул отец Остен. – Но люди… Ладно… проверим «Летуна» по полной.

– А ты что скажешь, Анклс? – спросил Аверил. – Прошвырнемся?

– Мастер! – пилот замолчал, не находя слов. – Вы еще спрашиваете?

– Я не Мастер, – повторил Аверил.

Глава 38. Земля Ящериц^{(окончание)}

Аверил отдавал себе отчет, что этот полет – не совсем то, чего ждут от него заказчики, а поэтому не стал посвящать в свои планы никого, кроме отца Остена, Анклса и Янтэ. Для всех остальных это был обычный испытательный полет на дальность.

Самолет максимально облегчили, установили двадцать восемь дополнительных баков с горючим, и в одно прекрасное весеннее утро Анклс и Аверил залезли в ставшую уже совсем привычной и родной кабину. Анклс занял место пилота, Аверил – штурмана. Самолет пробежал по взлетной полосе, легко оторвался от земли и стал набирать высоту.

Друг Янтэ, только что разведавший облачность и силу ветра над полосой, взлетел следом, словно подхваченный порывом воздуха, но благоразумно не стал догонять своего большого тезку, а только покружил над городком рабочих, звонко крича: «Уик! Уик!»

Через несколько минут самолет миновал Артаву, а еще через час, уже набрав крейсерскую высоту, – Раковину. Город как по заказу был прикрыт низкими дождевыми облаками, но уже в паре десятков километров от него, над морем, они вновь попали в безоблачное царство солнца. Теперь они шли на пяти тысячах метров, и Аверил поражался тому, что может видеть не только отдельные островки, красные крыши домов, черные островки садов и рыбачьи шхуны, но даже отмели и подводные скалы. Розовое солнечное марево превращало океан в волшебную страну. Вот прошел внизу, пуская белый дым из трубы, рейсовый лайнер. Вот проскользил белоснежным призраком дирижабль. Вот самолет прошел над широким полем прозрачных желеобразных медуз, дрейфующих в скоплении водорослей.

Только завидев вдали берег Земли Ящериц, Аверил понял, что они наконец-то исполнили мечту Барриса, и попросил Великого Мастера сказать об этом славному авиатору, который давно уже нашел работу в его чертогах.

* * *

К Симонгу они подлетали в сумерках. Здесь погода испортилась – с неба сыпались редкие мокрые хлопья снега вперемешку с дождем. Аверила беспокоило, что садиться придется практически вслепую, но оказалось, что маленький аэропорт Симонга, расположенный рядом с дирижаблепортом, обслуживает диспетчерская вышка с эхолокатором и радиостанцией. И диспетчер помог им сесть аккуратно, словно поставил тарелку, полную супа, на белоснежную скатерть, не расплескав ни капли.

Они переночевали в гостинице при дирижаблепорте, а наутро отправились в местную контору, занимавшуюся железнодорожными перевозками. Аверил полагал, что если железнодорожники смогут увидеть «Летуна», им будет легче понять, что им предлагают. Однако он не учел неизбежной для всех больших контор бюрократической волокиты. Нет, железнодорожники легко поверили в то, что он сможет доставить груз по назначению. Учитывая те издержки, которые они несли за каждый день простоя, они готовы были поверить и в то, что он пророет тоннель под землей и лично разложит картошку с пшеницей по подвалам фермеров. Однако они никак не могли прийти к соглашению, кто именно должен нанять Аверила как перевозчика и по какой статье расходов пустить страховку на грузы. В конце концов Аверил просто достал чековую книжку и купил у железнодорожной компании пятнадцать тонн продовольствия и топлива, а также горючее для заправки самолета. Таким образом, уже после полудня они снова смогли подняться в воздух и взять курс на северо-запад.

Пока они шли на крейсерской высоте, картина внизу была по-прежнему идиллической. Только вместо безбрежной синевы под ними лежали белоснежные поля облаков, подкрашенные алыми лучами солнца. Но стоило Англсу пойти на снижение, как они из солнечных чертогов Великого Мастера попадали в темное царство Хаоса – царство ледяного могучего ветра, заставлявшего вибрировать самолет от носа до кончиков крыльев, снежных потоков, мгновенно залепляющих иллюминаторы и снижающих видимость до нуля, резких рывков, от которых мотор самолета кашлял и задыхался. В одиночку Аверил наверняка рухнул бы в снег при первой же попытке снижения. Только Анклс с его чутьем и упорством «почтальона фронтира» раз за разом выводил самолет из облаков туда, где среди крохотных, занесенных снегом почти до крыши домиков чадил задуваемый ветром костер и где несколько темных фигур, закутанных в шубы, жадно вглядывались в непроглядно-темное небо.

Тогда Аверил выбирался из своего кресла, тоже натягивал шубу, пробирался в грузовой отсек, открывал люк и принимался сбрасывать вниз мешки с продовольствием и углем. В первый раз он по глупости забыл надеть перчатки и мгновенно содрал всю кожу на ладонях, возясь с заледеневшей мешковиной.

Потом он захлопывал люк, и самолет снова взмывал вверх – в великий покой верхних слоев атмосферы. Аверил возвращался в кабину, падал в кресло, жадно глотал из маски подогретый кислород и, ориентируясь по Солнцу и звездам, пытался определить координаты «Летуна».

Один раз Аверил с ужасом заметил вдали черную тень, косо лежащую на облаках. Проследив за тенью, он увидел у самого горизонта какую-то темную массу – сначала ему даже показалось, что это смерч, хотя откуда было взяться смерчу на такой высоте?

– Ан, смотри! Что это?! – крикнул он.

Анклс поднял голову.

– А… это гора Великанов. В сказках говорится, что она подпирает небо. Похоже, это в самом деле так. Там очень плодородная почва – даже камни цветут. Из-за нее сюда все и тянутся. Ладно, где мы?

– 34.82 и 42.15

– Ага, где-то неподалеку должен быть Рикри. Я там знал одну девушку… Она пекла самые вкусные оладьи, какие я едал! Ну что, снижаемся?

– Ага, держи курс на оладьи!

– Да я запах прямо отсюда чую!

* * *

В Симонг они вернулись только утром, влезли в горячую ванну в отеле, потом завалились спать. Потом до вечера провозились с самолетом, чинили систему наддува, которая раскапризничалась. К этому времени железнодорожники разобрались в своих бумагах, и следующую партию груза Аверилу не пришлось возить за свой счет.

Опустошив составы в Симонге, они переместились в Артей, затем в Логрис. Буран утих, потом опять поднялся, потом опять утих, а они все возили, возили и возили хлеб и уголь, заботясь только о том, чтобы не пропустить какой-нибудь маленький городок и не обречь его жителей на голодную смерть.

Когда через две декады они снова взяли курс на Олонию, Аверил поймал себя на мысли, что ему нечего будет рассказать Янтэ о Земле Ящериц – он просто мало что замечал в эти дни, кроме точек на карте, мешков и ящиков. Города как города. Люди как люди. Работа как работа.

Дома его ждали первые цветы, пробивающиеся из земли у бараков, измученные тревогой друзья и телеграмма от правления Клуба чудаковатых географов.

В ней было написано:

Господин Аверил! Вы грубо нарушили условия нашего соглашения. Сим извещаем вас о том, что больше не нуждаемся в ваших услугах. Вы уволены.

Часть пятая. Полет