— Не дешеви! — сказал он внятно,
В мои глаза смотря в упор,
И под полой его бушлата
Блеснул
Отточенный
Топор!
Не от угрозы оробел я,—
Там жизнь всегда на волоске.
В конце концов дошло б до дела —
Забурник был в моей руке.
Но стало страшно оттого мне,
Что это был товарищ мой.
Я и сегодня ясно помню
Суровый взгляд его прямой.
Друзья мои! В лихие сроки
Вы были сильными людьми.
Спасибо вам за те уроки,
Уроки гнева
И любви.
ПОЭТ
Его приговорили к высшей мере.
А он писал,
А он писал стихи.
Еще кассационных две недели,
И нет минут для прочей чепухи.
Врач говорил,
Что он, наверно, спятил.
Он до утра по камере шагал.
И старый,
Видно, добрый надзиратель,
Закрыв окошко, тяжело вздыхал…
Уже заря последняя алела…
Окрасил строки горестный рассвет.
А он просил, чтоб их пришили к делу,
Чтоб сохранить.
Он был большой поэт.
Он знал, что мы отыщем,
Не забудем,
Услышим те прощальные шаги,
И с болью в сердце прочитают люди
Его совсем негромкие стихи…
И мы живем,
Живем на свете белом,
Его строка заветная жива:
«Пишите честно —
Как перед расстрелом.
Жизнь оправдает
Честные слова…»
МАРТА
Сгорели в памяти дотла
Костры сибирской лесосеки.
Но в тайниках ее навеки
Осталась теплая зола.
И лишь подует горький ветер
С далеких, выжженных полян,
Как затрещат сухие ветви,
Метнутся тени по стволам.
Сохатый бросится, испуган,
Рванет по зарослям густым.
И ругань, ругань, ругань, ругань
Повиснет в воздухе, как дым.
Взметнутся кони на ухабы,
Таща корявый сухостой.
И кто-то крикнет:
— Бабы! Бабы!
Гляди-ка, бабы, с ноль шестой!..
Она запомнилась навеки…
По хрусткой наледи скользя,
Она несла по лесосеке
Большие юные глаза.
Она искала земляков,
Она просила: — Отзовитесь.—
И повторяла:
— Лабас ритас!..[1] —
не слыхал печальней слов.
Она сидела у огня,
Ладони маленькие грела
И неотрывно на меня
Сквозь пламя желтое смотрела.
Густым туманом по ручью
Стелилось пасмурное небо…
И я сказал ей:
— Хочешь хлеба? —
Она ответила:
— Хочу.
И я отдал ей все до крошки.
Был слышен где-то крик совы.
Желтели ягоды морошки
Среди оттаявшей травы…
И было странно мне тогда,
Что нас двоих,
Таких неблизких,
В седой глуши лесов сибирских
Свела не радость,
А беда.
СЫН
Товарищ мой по несчастью
Жадно курил махорку,
Гулко шагал по камере,
Голову наклоня.
— Я не боюсь расстрела,—
Все повторял он горько. —
Жаль только, нету сына,
Сына нет у меня…
…Сын мой голубоглазый!
Тебе по утрам не спится.
Смотришь из колыбели
В распахнутое окно.
Слушаешь, как на ветке
Тонко поет синица.
Хочешь достать росинки
Трепетное зерно.
Сын мой голубоглазый!
Мир-то какой открытый!
С радостью, болью, ложью —
Вот он перед тобой!
В этом суровом мире
Клены росой умыты,
В нем каждая капля — счастье,
В нем каждое слово — бой!
* * *
Полынный берег, мостик шаткий.
Песок холодный и сухой.
И вьются ласточки-касатки
Над покосившейся стрехой.
Россия… Выжженная болью
В моей простреленной груди.
Твоих плетней сырые колья
Весной пытаются цвести.
И я такой же — гнутый, битый,
Прошедший много горьких вех,
Твоей изрубленной ракиты
Упрямо выживший побег.
* * *
Я сыну купил заводную машину.
Я с детства когда-то мечтал о такой.
Проверил колеса,
Потрогал пружину,
Задумчиво кузов погладил рукой…
Играй на здоровье, родной человечек!
Песок нагружай и колеса крути.
А можно построить гараж из дощечек,
Дорогу от клумбы к нему провести.
А хочешь, мы вместе с тобой поиграем
В тени лопухов, где живут муравьи.
Где тихо ржавеют за старым сараем
Патронные гильзы — игрушки мои.
БОРИСОГЛЕБСК
Сухой красноватый бурьян на заре
И утренний тонкий серебряный холод,
И город вдали на покатой горе,
Военного детства неласковый город.
Лежит в огородах сухая ботва.
На низеньких крышах — следы пулевые,
На клеверном поле притихли «Пе-2»,
Блестящие, новые двухкилевые.
И словно в насмешку над вихрем смертей,
На стенах старинных бревенчатых зданий —
Скупые таблички былых страхований
Губернских, уездных и прочих властей…
О, город из древней семьи городов!
Резные ворота, крылечки косые.
Глазами твоих опечаленных вдов
Тревожно мне в сердце смотрела Россия.
Спасибо тебе за твою лебеду,
За мягкое сено в домишках сосновых,
За редкую сласть петушков леденцовых
На бедном базаре в том горьком году.
КОРДОН ПЕСЧАНЫЙ
Брату Вячеславу
Спустился летчик, весь иссеченный,
На мягкий мох березняка.
Над ним в слезах склонились женщины —
Жена и дочка лесника…
И мы с братишкой в яму черную
Смотрели, стоя под сосной.
Мы были просто беспризорными
Той неуютною весной.
Потом у маленького озера,
Где самолет упал вдали,
Двух карасей молочно-розовых
В прибрежной тине мы нашли.
Под ивой, перебитой крыльями,
Без соли — не достать нигде —
В консервной банке их сварили мы,
В бензином пахнущей воде…
Кордон Песчаный!..
Пойма топкая,
Худой осинник на пути!
Хочу опять сырыми тропками
В твои урочища пройти.
Хочу опушками сорочьими
Пройти к дымящейся реке…
Хочу найти могилу летчика
В сухом и чистом сосняке.
* * *
Громыхала бадья у колодца,
Где под срубом росла лебеда.
И тяжелыми каплями солнца
На колоду струилась вода.
А за серой ольхой на болоте
Над полями задымленной ржи
Голубой-голубой самолетик
В желтом небе кружил и кружил.
И ударили где-то зенитки.
И травинки подрезал металл.
И паук на серебряной нитке
Паутину вязать перестал.
А потом на пригорке покатом
Зачернели глазницы могил.
И босою ногой на лопату
Нажимать просто не было сил.
В. К.
Ветер стучал ладонями
В спину товарняка…
Все, что тогда не поняли,
Видно издалека.
Снова душе заказана
Тропка за Калитвой.
Город вдали под вязами —
Тихий и синий — твой…
Белым песочком выстланы
Заросли ивняка.
Стихла далеким выстрелом
Вспугнутая река.
Только за низким тальничком
В черные невода:
«Валечка!.. Валя!.. Валечка!..» —
Всплескивает вода.
* * *
Светло и холодно над Волгой.
Притих в долине город Плес.
И склон расчерчен черной елкой
По желтой проседи берез.
И мир распахнут и расколот.
В нем легкий треск и тишина.
Сошлись на миг тепло и холод,
Ноябрь и ранняя весна.
Горел костер на снежном склоне,
Веселый, рыжий, словно пес.
Огня горячие ладони
Бросали искры на откос.
Условность мира отражая,
Пришли к огню трава и снег,
И рядом — ты, еще чужая,
Но самый близкий человек.
О, наш костер
Над хмурой Волгой!
Ледком хрустящая лоза…
Холодный снег,
Кустарник колкий
И солнцем полные глаза!