– И это не единственная вещь, поддерживаемая Леонидом, которую я не люблю, – с горечью произнесла Лампито.
Человек на мгновение засомневался, потом кивнул головой.
– Пусть будет по-вашему. Я здесь, чтобы передать вам приветствие Демарата, истинного царя Спарты.
– Мы с радостью выслушаем вести от него, – тут же сказал Ксенафон.
– Он болеет за Спарту всем сердцем, хотя и был несправедливо изгнан отсюда. Как верноподданный сын, он говорил от имени Спарты с царем персов, и Великий царь выслушал его. Ксеркс поклялся отомстить Афинам, но у него нет желания нападать на Спарту или ссориться с нею. Вот почему он не прислал сюда послов с требованием обычных знаков покорности – земли и воды. Представитель царя может подтвердить это.
Жестом он показал на своего спутника, кожа и черты лица которого свидетельствовали о совсем не спартанском происхождении. Подтверждение было сделано в форме кивка головой.
Ксенафон сказал:
– Нам повезло – мы своевременно узнали об этом. Нам предстоит принять важные решения и, не обладая этой информацией, мы могли бы позволить вовлечь себя в безрассудную авантюру.
– Мы можем передать Великому царю, что вы выслушали его слова?
– Конечно можете.
– Я – спартанец, – произнес эмиссар, который говорил первым, – и мне приятно узнать, что мудрость истины опять снизошла на мой город.
Поддавшийся внезапному сомнению Ксенафон, внимательно всмотрелся в лицо собеседника. Но оно было по-спартански бесстрастным, на нем невозможно было что-нибудь прочитать.
Ксенафон произнес:
– Благодарю тебя. Мы свяжемся с вами. А сейчас вам лучше уйти. И хорошо, если на рассвете вы окажетесь подальше от города.
Посланники встали из-за стола и поклонились. Ксенафон подвел их к двери и открыл ее. В полной тишине они переступили порог и, избегая лунного света, растворились в тени. Ксенафон запер дверь на засов и вернулся к столу.
– Вы все слышали, – сказал он. – Вы слышали… Леонид по-прежнему намерен втянуть нас в бессмысленную войну только для того, чтобы ублажить этого афинского лжеца Фемистокла.
– Но можем ли мы доверять Ксерксу? – спросила Лампито.
Мужчины настороженно повернулись в ее сторону, словно задумавшись – не были ли правы эмиссары, не доверяя этой женщине. Потом Ксенафон медленно произнес:
– Речь идет не о доверии, Лампито. Мы достаточно сильны, чтобы постоять за себя, если перед этим не растратим свои силы, спасая Афины. Коринфский перешеек защищает Спарту, он совсем рядом и представляет собой более выгодную оборонительную позицию, чем та, занять которую уговорили Леонида. Нам следует укрепить его и ждать персов там. Если помыслы Ксеркса чисты, мы поприветствуем его как равного. Если же он задумал недоброе, мы поднимемся на защиту и отплатим за нанесенный нам вред сторицей.
– Но Леонид поклялся, что мы будем драться в Фермопилах, – напомнила ему Лампито.
– Эта клятва была дана незаконно, мы ею не связаны и не будем принимать во внимание. Царь Леотихид прислушается к голосу разума. Лампито, ты имеешь на него огромное влияние. Ты можешь помочь нам предотвратить катастрофу, в которую увлекает Спарту Леонид.
– Ты знаешь – я поговорю…
Послышался настойчивый стук в дверь, и Лампито с испуганным вздохом умолкла на полуслове. Два других заговорщика напряглись. На какое-то мгновение Ксенафон замер, а потом заставил себя подойти к двери.
– Кто там?
– Вестник из Дельф.
Дрожащими от нетерпения пальцами Ксенафон отпер дверь. На пороге стоял вестник, за спиной которого покрытый дорожной пылью илот держал зажженный факел. Дым потянулся в комнату и в истерзанных конвульсиях закружился под потолком.
Вестник поклонился.
– Отец, я прибыл сообщить предсказание Дельфийского оракула. Жрица ответила на твой вопрос.
Рука Ксенафона продолжала сжимать засов. Срывающимся от возбуждения голосом он произнес:
– Уже почти рассвело. Подходящее время для того, чтобы зажечь светильники в зале Совета. Никогда прежде мы не принимали решения, не выслушав слова Пифии. Только подобные Леониду спешат, очертя голову. Пора созывать совет и царей.
Вестник поклонился и отступил назад, илот отправился будить эфоров и царей.
Ксенафон закрыл дверь и повернулся к своим компаньонам.
– Скоро мы узнаем нашу участь. И я первым прислушаюсь к пророчеству. Ни один истинный государственный муж Греции не должен вершить важнейшие дела без совета Дельфийского оракула.
Разослали посыльных. Первым известили Леотихида, который, ворча, пришел в зал Совета. Впрочем, когда он уселся на свое место, его лицо сразу приняло обычное бесстрастное выражение. Вслед за ним, вытащив из постелей протестующие кости, приплелись престарелые эфоры.
Вызов достиг Леонида одновременно с другим сообщением. Мирон и Агафон подошли ко дворцу вместе. Пройдя в прохладный коридор, примыкающий к спальным покоям, Агафон прикоснулся мечом к своему щиту. Негромкий звон отразился от стен.
Дверь открылась, едва успел стихнуть звук. В проеме показался Леонид.
– Который час, Агафон?
– Светает. Час назад прискакал посланец Фемистокла.
– И ты не разбудил меня?
– Тебе нужно было отдохнуть.
– Что он сообщил?
Агафон взглянул на Мирона и, подойдя поближе к царю, пробормотал:
– Фемистокл призывает спартанцев выступить как можно скорее. Прошел слух, что Фивы и Мантинея запросили у Ксеркса условия.
– Трусы! Пошли Фемистоклу сообщение – мы выступаем сегодня. И подними мою личную охрану.
– Будет исполнено.
Когда Агафон отошел, Мирон сделал шаг вперед и уважительно поклонился царю. Леонид с одобрением посмотрел на широкие плечи и тугие мускулы юноши.
– Говори.
– Срочный вызов, господин. Из Совета – нужно выслушать предсказание оракула. Вестник только-что прибыл.
Охваченный дрожью предвкушения, Леонид вернулся в комнату за плащом. Итак, у оракула был испрошен совет, причем не им, а эфорами. Все было сделано правильно и в полном соответствии с установленным порядком, но сам факт проявленной Советом инициативы почти не оставлял сомнения в том, какого рода будет прибывшее сообщение.
Царь поспешил в зал Совета. Он появился последним. Леотихид восседал на своей скамье, а эфоры более походили на трибунал, ожидающий появления Леонида, чтобы вынести приговор по его делу.
Когда все уселись, Ксенафон хлопнул в ладоши, и вошел вестник. Он встал лицом ожидающей семерке – двум молодым прекрасно сложенным царям и пяти дряхлым крючконосым членам совета.
Несмотря на свои ожидания и скептицизм, Леонид напрягся.
Вестник достал деревянную табличку, опустил на нее глаза и начал озвучивать предсказание.
– Выслушайте предначертанное вам, о спартанцы! Либо ваш великий город будет разрушен персами, либо Спарта оплачет смерть царя.
Ксенафон слегка повернул голову, и Леонид успел заметить лукавый отблеск в его глазах. Сидящий рядом Леотихид сделал шумный вдох.
– Даже сила быка… или льва, – теперь напрягся Ксенафон, метнувший быстрый взгляд в сторону Леонида, – даже они не смогут помешать свершению пророчества: либо жертвой падет ваш царь, либо город.
В гробовой тишине вестник опустил табличку. Наконец, Ксенафон сказал:
– Можешь идти.
Они подождали, пока вестник вышел из зала. Даже после его ухода никто не нарушил общее молчание. Прошло еще немного времени, и это сделал Ксенафон.
– Жрица сказала свое слово.
– Да! – вскричал Леонид, внезапно сбросивший оцепенение давящей тишины, – и какой же хитрый ум у того, кто вложил эти слова в ее уста!
В замешательстве эфоры дружно зашипели. Один из них в ярости повернулся к царю.
– Не усматривает ли царь во всем этом какой-либо обман? Или подкуп? Не осмеливается ли он утверждать, что…
– Я утверждаю, что оракул продемонстрировал многозначительную тенденцию, посоветовав многим государствам пойти на сговор с Ксерксом. Возможно, в основе этих рекомендаций лежит осторожность. Но даже если нам грозит верное поражение, я не думаю, что мы должны прислушиваться к советам осторожных! – он встал со скамьи и гордо откинул голову. – Сообщение не содержит ничего хорошего для Спарты или для одного из нас – Леотихида или меня. Молю богов – пусть я погибну, чтобы Спарта могла жить!
Он сошел со ступеньки и направился к выходу. Прежде, чем он успел приблизиться к двери, к нему бросился Ксенафон.
– Царь Леонид… В пророчестве из Дельф нет ничего, что говорило бы в пользу союза с Афинами. Ни одного слова…
– Оракул указал две альтернативы, и обе они подразумевают войну, – жестко произнес Леонид. – Дело Совета – объявить ее. Я передаю свой голос царю Леотихиду, мне нужно сегодня еще многое успеть.
Он вышел под лучи утреннего солнца. Кристально чистый воздух придавал ослепительность белизне домов на противоположной стороне улицы. Послышались звуки флейт, наигрывающих традиционную мелодию марша. Из-за спины царя возник Ксенафон. Вдоль по улице к ним приближалось подразделение личной охраны Леонида. Воины были облачены в полный комплект медных доспехов, вес которых сказывался на тяжести их поступи; на их плечах горели красные плащи спартанских гоплитов.
Несмотря на ранний час, мальчишки распознали знакомые звуки и вприпрыжку бежали рядом. Там и здесь на улицу выходили женщины и молча смотрели на колонну.
Ноги поднимались и с шорохом опускались в дорожную пыль.
Стоя в тени колонны, Ксенафон мрачно сказал:
– Ты уже поднял солдат и заставил их пройти маршем по городу?
– Да, – ответил Леонид.
– Без разрешения Совета?
– Была поднята только моя личная охрана, которая не подчиняется решениям Совета.
– Но это нарушает покой города.
– Никакого нарушения покоя нет и не будет, – произнес Леонид. – Я дал разрешение моим людям отправиться по домам. Им следует привести в порядок свои дела – это может быть их последний визит.
– Предпринять такой шаг во время мира – это неслыханно!
– Не может быть мира для Спарты, – сказал Леонид, – пока над другими греками нависает тень рабства.