На английский язык мемуары переводили старые знакомые Троцкого М. Истмен и его супруга Е.В. Истмен-Крыленко. Конечно, Истмен затаил глубокую обиду на Троцкого за то весьма неджентльменское поведение в отношении книги «После смерти Ленина» и ее автора. Тем не менее, возвратившись в США в 1927 г., после пятилетнего пребывания в Европе, Истмен стал выступать устно и в печати с заявлениями, в которых сочетались высокая оценка традиционного ленинского большевизма и поддержка позиций Троцкого. В журнале «Нейшен» Истмен опубликовал текст предсмертного письма А.А. Иоффе, адресованного Троцкому, причем редакция журнала в сопроводительной статье высказалась в том духе, что большевистское руководство находится теперь в стадии вырождения, напоминающей французский Термидор второй половины 90-х гг. XVIII в.[8] Понятно, что редакционная статья заговорила языком Троцкого с подачи Истмена, причем эта публикация сделала его «коммунистом в глазах большинства людей, но ренегатом с точки зрения воинствующих» просоветски настроенных левых[9].
Летом 1930 г. Истмен побывал на Принкипо, договорился с Троцким о переводе его работ на английский язык. Он был восхищен тем спокойствием и творческой атмосферой, в которой нежданно-негаданно оказался вечный возмутитель спокойствия наркоминдел и наркомвоенмор Троцкий. Вернувшись домой, Истмен рассказывал супруге о жизни Троцкого, о совместной рыбной ловле в Мраморном море, о том, что в свою очередь передавал Троцкому впечатления об американской жизни в условиях начавшегося в 1929 г. тяжелейшего экономического кризиса и о предполагаемых перспективах развития этой страны.
Елена Крыленко сразу же включилась в работу по переводу. 24 июня 1930 г. она писала Троцкому: «То, что мне пришлось над переводом Вашей книжки работать, ничего, кроме гордости и радости, мне не доставило… И было чему радоваться. Все американцы в голос кричат, что за чудесная книжка. Бедного Сталина, наверное, завидки берут, что не о нем, а о Вас кричат». К Америке и американскому образу жизни Е. Крыленко так и не привыкла: «Несуразная и удивительная, и идиотская и поразительная страна. Очень жаль, что Вы не можете приехать сюда»[10], — писала она. Троцкий действительно в эту «идиотскую страну» после высылки из СССР так никогда и не приехал, хотя в последние годы жил в Мексике, по соседству с великой заокеанской державой.
Старая знакомая Троцких еще по жизни в Вене — Александра Константиновна Клячко, — прочитав присланный ей экземпляр воспоминаний, отвечала на несколько кокетливое письмо Троцкого, не искренне ругавшего свою книгу и не скромно искавшего аналогию со вторым томом «Мертвых душ»: «Как хорошо, что Вы не бросили Вашу автобиографию в несуществующие камины. Помимо того огромного значения, которое имеют все Ваши произведения, связанные со всеми громадными событиями последних лет, Ваша личность, Лев Давидович, интересует и занимает всех, и вот Вы ярко, живо, пластично выступаете из своей книги, и всем ясно, что за человек, как работал, к чему стремился, и все то личное, что так занимает людей. Книга читается с увлечением — у Вас особенность: несколькими штрихами создается живой местный колорит, новая обстановка»[11].
Еще более важным и авторитетным для Троцкого стало суждение профессора Кауна[12], который работал над книгой о Горьком[13] и просил Троцкого рассказать о его контактах с писателем, о позиции Троцкого по отношению к горьковской газете «Новая жизнь» и о том, что Троцкого просили выступить на заседании Петросовета с докладом о Горьком. Троцкий ответил Кану подробнейшим письмом, и исследователь назвал его письмо «исторически ценным», пообещав включить в свою книгу о Горьком[14].
Каун писал, что он окончил читать американское издание воспоминаний Троцкого с сожалением; хотелось слушать автора еще и еще: «Я не знаю более ценного вклада в историю русской революции, чем Ваши записки. С большим нетерпением буду ожидать дальнейших работ Ваших. Удивляюсь Вашей силе вмещать столько идей в коротеньком параграфе. Как хорошо было бы заманить вас в нашу страну на серию лекций!.. Как хотелось бы послушать ваш доклад, скажем, об общем положении современной Европы»[15]. Он планировал написать рецензию на «Мою жизнь» для журнала «Кроникл» («Хроника»), выпускаемого его университетом[16]. Сообщая, что собирается начать работу над книгой, посвященной Чехословацкому корпусу в России, Каун спрашивал Троцкого, соответствуют ли истине сведения, что именно Троцкий отдал в 1918 г. приказ разоружить чехословаков[17]. На этот очень неудобный вопрос Троцкий не ответил. Бессмысленный и по существу провокационный приказ разоружить Чехословацкий корпус отдал действительно он, причем этот неумный приказ о разоружении чехословаков и о расстреле всех тех, кто откажется сдать оружие, толкнул их на антибольшевистское выступление, ставшее главным фронтом Гражданской войны в России. Возможно, впрочем, что устный ответ был дан во время встречи Кауна с Троцким в Стамбуле во второй половине августа или начале сентября 1932 г. во время европейской поездки американского ученого, после которой продолжалась его интенсивная дружеская и деловая переписка с Троцким[18]. Но в письменной форме ответ Троцкого до нас не дошел.
Воспоминаниями Троцкого заинтересовалось и высшие руководство СССР. Сразу же после ее выхода книга была приобретена для личной библиотеки Сталина. С ней было решено познакомить не только членов Политбюро, но и бывших оппозиционеров, которые капитулировали перед Сталиным и теперь восхваляли нового вождя, посылая проклятия по адресу старого. Естественно, от раскаявшихся ожидалась очередная порция негодующих эмоций, что и произошло. Зиновьев, начав знакомство с воспоминаниями со второго тома, почувствовал себя крайне уязвленным презрительными ремарками по собственному адресу и теперь спешил лишний раз расписаться в верности генсеку. 4 марта 1930 г. он писал с очевидной надеждой на то, что записка эта окажется в руках Сталина: «Думаю, что оставить эту книгу без ответа нельзя. В ней неимоверное количество мерзостей про всех нас, но прежде всего про В[ладимира][19] И[льича]. Книга во многих ее частях написана для «наших за границей» и поэтому «легко» читается и легко обходит ряд тем, невыгодных для автора… Я уверен, что С[талин] не оставит без ответа книгу Т[роцкого]. Но думаю, что я, во всяком случае, обязан со своей стороны ответить Т[роцкому]. Надежды на напечатание ответа сейчас не имею. Но все же напишу»[20].
Трусливый Зиновьев унюхал в этой книге шанс снова выбраться на поверхность, заручиться от Сталина заказом на написание ответа Троцкому, получить возможность снова публиковаться в партийной прессе. Но Сталин дал указание проигнорировать мемуары своего врага. Ни сам он по поводу этой книги ни слова не сказал, ни другим не позволил. Статья Зиновьева «Десятилетие спустя», написанная в 1933 г., где «Заявление 46-ти» (1923 г.) было названо «обвинительным актом против партии», а вся тяжесть борьбы с «троцкизмом» приписана Сталину, «с поразительной дальновидностью» выдвинувшему концепцию о победе социализма в одной стране, как и не написанный Зиновьевым ответ Троцкому, так никогда и не увидела света[21]. Сталин стал готовить совсем другой ответ Троцкому.
За границей высланный из Советского Союза политэмигрант достаточно быстро стал популярным автором, пополняя копилку ненависти Сталина все новыми и новыми высказываниями. Троцкий публиковался в большой западной прессе, в том числе во всемирно известных газетах: американских, таких как «Нью-Йорк тайме», «Нью-Йорк геральд трибьюн», британских, таких как «Дейли экспресс», социал-демократических изданиях Европейского континента. Некоторые статьи выходили затем на русском во Франции. В них шла речь об обстоятельствах выдворения Троцкого из СССР, давалась оценка социально-политической обстановки на родине и, главное, воспроизводился облик Сталина, каким он теперь представлялся автору. В статье «Как могло это случиться?» о кремлевском хозяине говорилось так: «Если искать краткой характеристики, то пришлось бы сказать: это наиболее выдающаяся посредственность нашей партии. Он одарен практическим смыслом, выдержкой и настойчивостью в преследовании поставленных целей. Политический его кругозор крайне узок. Теоретический уровень столь же примитивен… По складу ума это упорный эмпирик, лишенный творческого воображения»[22].
Наверное, Троцкий недооценивал многие поистине выдающиеся качества Сталина, которые и перечислить-то трудно, настолько уникален был этот человек: его расчетливость, предусмотрительность, умение не забегать вперед, не торопиться, хитрить, тихо планировать расправу, выжидать, его предельное лицемерие, жестокость, беспринципность, готовность использовать любые самые отвратительные и кровавые средства для достижения поставленной цели; его умение сохранять свой замысел в только ему известной тайне и упорно двигаться в сторону реализации своего тайного плана. Но важно другое: Троцкий объявлял Сталину войну теперь уже не в масштабах одной страны, а на мировой арене, причем перешел от дискуссий по поводу политики советского руководства к критике лично Сталина.
На этот раз в «Большевике» появились две статьи Ярославского, косноязычного и льстивого сталинского лакея, к которому Троцкий всегда относился с презрением. Статьи имели безвкусны