Алекс не дал им опомниться. Он хлопнул в ладоши — громкий, резкий звук, заставивший всех вздрогнуть. В наступившей тишине его улыбка казалась еще шире, еще безумнее.
— Отлично! Вижу, мы пришли к консенсусу! — заявил он, хотя никто не давал согласия. Он уже отрывал листки из блокнота, как фокусник. Подошел к Виктору. — Слушай, — прошептал он так, чтобы слышал только тот, его дыхание было теплым и пахло синтетической едой. — Голосуй против старика, Фрэнка. Он нас всех тормозит. И против той девчонки, что все время плачет. Сары. Нам нужны бойцы, понимаешь?
Виктор молча, тяжело кивнул, его лицо стало решительным.
Затем Алекс подошел к другой группе.— Ребята, Лина — медик. Она неприкосновенна. И Марк, хоть и псих, но в технике шарит. Надо их защитить. Давайте сольём Фрэнка и… ну, скажем, Еву. Она тихая, всё равно от неё толку ноль.
Он двигался между ними, как ткач за станком, сплетая паутину недоверия, подлости и страха. Он не просто предложил голосование. Он его срежиссировал.
Процедура была быстрой и уродливой. Скомканные бумажки бросали в пустую коробку из-под пайка. Алекс с деловитым видом их разворачивал и громко, четко зачитывал имена.
— Фрэнк. Сара. Ева. Фрэнк. Фрэнк. Сара…
Победили Фрэнк, пожилой бухгалтер с вечной одышкой, и Сара, та самая девушка, что обвиняла Марка. Они набрали по четыре голоса.
Они смотрели на остальных с немым, животным ужасом. Фрэнк тяжело дышал, прижимая руку к груди. Сара беззвучно плакала, ее плечи мелко тряслись. Те, кто только что приговорил их, отводили глаза, испытывая грязную, тошнотворную смесь облегчения и стыда. Первоначальное единство, рожденное общей трагедией, было уничтожено. Теперь каждый был сам за себя.
Алекс подошел к Фрэнку и ободряюще хлопнул его по плечу.
— Держись, приятель! — сказал он с сияющей улыбкой. — Это сделает нас всех только сильнее! Настоящая команда рождается в кризисе!
Фрэнк поднял на него глаза. В них было столько тихой, концентрированной ненависти, что улыбка Алекса на мгновение дрогнула.
Ева наблюдала. Это было ее главное умение. Ее суть.
Когда Марк вернулся, трясущийся и бормочущий про живой мозг, она не смотрела на него. Она смотрела на лица остальных, переводя их реакции в сухие строчки мысленного отчета.Марк. Острый психоз, вызванный когнитивным диссонансом. Потеря контроля над средой. Данные ценны, носитель нестабилен.Лина. Реакция — скепсис, но активный анализ угрозы. Не верит словам, но оценивает состояние объекта. Принимает к сведению.Алекс. Полное отрицание негативной информации. Автоматический поиск позитивной интерпретации. Механизм защиты или сознательная тактика?
Когда Алекс предложил голосование, она поняла: это работа Кассиана. Слишком элегантный, жестокий и эффективный способ разобщить группу. Алекс был идеальным инструментом. Сознательным или нет — не имело значения.
Она приняла участие в голосовании. Ее выбор был продиктован не страхом, а холодным расчетом. Она написала два имени: Виктор и Лина. Не потому, что хотела их убрать. А потому, что они были самыми сильными. Она хотела проверить их реакцию на гипотетическое предательство. Это была просто постановка эксперимента.
Но голоса распределились иначе. Проиграли Фрэнк и Сара.
После того как все закончилось и люди, схватив свои драгоценные баллоны, разошлись по углам, образовав невидимые, враждебные границы, Ева увидела Сару. Девушка сидела на полу, сжавшись в комок, и задыхалась. Не от нехватки кислорода — его уровень в отсеке еще не упал критически — а от паники. Ее грудь вздымалась в быстрых, судорожных, неэффективных вдохах.
Ева подошла и села рядом. Она действовала по протоколу.
— Сара, — ее голос был тихим, мягким, выверенным, полным симулированного сочувствия. — Посмотри на меня. Дыши со мной. Медленный вдох… и выдох…
Она положила руку девушке на плечо. Кожа была ледяной и липкой от пота. Сара подняла на нее глаза. В них был такой животный, первобытный ужас, такая бездна отчаяния, что на долю секунды профессиональный фильтр Евы дал сбой.
Она почувствовала укол.
Не симуляцию эмпатии. Не расчётливое сострадание. А настоящую, острую, физически неприятную жалость. Чувство было чужеродным, как вирус в стерильной операционной системе ее сознания. Оно вызвало почти тошноту, системную ошибку.
Она заставила себя не отдернуть руку. Она продолжала говорить успокаивающие, бессмысленные слова, но ее мозг уже лихорадочно анализировал сбой.
Внутреннее состояние: непредвиденная эмоциональная реакция. Тип: сочувствие. Уровень: низкий, но зафиксирован. Причина: прямое наблюдение за объектом в состоянии крайнего дистресса. Вывод: требуется немедленная корректировка эмоциональной дистанции. Повторное проявление недопустимо. Миссия под угрозой.
Она продолжала утешать Сару, мягко поглаживая ее по спине. Но ее взгляд, скользнувший по расколотой группе, был уже холодным и отстраненным. Марк в углу, качающийся взад-вперед и что-то бормочущий. Алекс, пытающийся организовать «командные обнимашки» с теми, кто еще готов был с ним говорить. Фрэнк и Сара, изгои, обреченные делить каждый вдох.
Саботаж шел по плану. Кассиан получил свой конфликт. Ее наниматели — свой компромат.
Но неприятный привкус жалости во рту — это была новая, непредвиденная переменная. И она ей очень, очень не нравилась.
Глава 4. Паутина Прошлого
Кассиан сдержал слово. Влажность подняли.
Это не было похоже на пар или туман. Это было состояние воздуха, его новая плотность. Он оседал на коже невидимой, липкой пленкой, и каждый вдох ощущался так, будто легкие наполняются не кислородом, а водой. Холодный пот блестел на клепаных переборках жилого отсека, и капли, тяжелые, как ртуть, срывались с потолочных балок с аритмичным, сводящим с ума упорством. Кап. Долгая пауза. Кап-кап. Тишина между этими звуками была не пустой — она была густой и тяжелой, как мокрое сукно, пропитанное ожиданием. Она не давила. Она душила.
После голосования за кислород, после того, как в углу, синея, зашлась в беззвучном кашле Сара, группа перестала существовать. Остались только атомы. Движущиеся в одном пространстве, избегающие смотреть друг на друга, словно предательство стало воздушно-капельной инфекцией. Одежда, влажная и холодная, липла к телу. Запах старого, вспотевшего железа смешивался с едва уловимой нотой подвальной плесени, которая сочилась из вентиляционных решеток вместе с рециркулированным воздухом.
Лина сидела на краю своей койки, подогнув под себя ноги. Она не замечала ни влажности, ни запаха. Ее мир сузился до размеров металлического ящика, на котором были разложены сокровища: серебристое лезвие скальпеля, несколько хирургических игл в стерильной упаковке, катушка шовного материала и три ампулы кеторолака, за которые она была готова убить. Она методично протирала каждый предмет клочком ткани, выменянным на половину пайка. Движения были выверенными, механическими, отточенными до автоматизма. Ритуал. Единственный способ занять руки, чтобы они не сжались в кулаки. Единственный способ занять разум, когда он отказывался молчать.
Она прокручивала смерть Дэвида. Снова. И снова. Не его предсмертный хрип, не застывший в глазах ужас. Нет. Она прокручивала алгоритм. Свои действия. Оценка проходимости дыхательных путей. Компрессии. Глубина нажатия. Частота. Искала ошибку в протоколе, сбой в программе. Ее бесило не то, что человек умер. Ее приводило в ярость собственное поражение. Бездействие после него было пыткой, физической ломкой, которую не заглушить. Ее тело, ее мозг, каждая клетка требовали задачи. Головоломки. Врага. Чего-то, что можно было бы одолеть.
— Можно?
Голос был тихим, словно надтреснутое стекло. Грег. Архитектор. Мужчина лет пятидесяти с пергаментным лицом, изрезанным такой густой сетью морщин, будто вся его жизнь была одним сплошным разочарованием.
Лина кивнула, не отрывая взгляда от лезвия скальпеля, на котором не было ни единой пылинки.
Грег осторожно опустился на соседнюю койку, стараясь не издать ни звука. Несколько минут они сидели молча. Единственными звуками в их маленькой вселенной были капель с потолка и низкий, утробный гул, который никогда не прекращался, — дыхание «Левиафана».
— Я… я раньше строил, — наконец произнес Грег, глядя на свои широкие, мозолистые ладони, будто читал по ним свою биографию. — Небоскребы. Мосты. Ну, проектировал. Думал, оставлю что-то после себя. Прочное.
Лина ничего не ответила. Просто перевернула скальпель и начала полировать другую сторону.
— У меня был стартап, — продолжил он, и в его голосе прозвучала тень былой гордости. — Инновационные композитные блоки. Легкие, прочнее стали… мы почти получили патент. Всё… всё шло идеально. — Он усмехнулся, но звук вышел сухим, как треск сухого листа. — А потом — всё. Венчурный фонд, который нас вел, просто вышел из проекта. В один день. Без объяснений. Мы обанкротились за три месяца.
Лина замерла. Ее рука, державшая скальпель, застыла в миллиметре от его поверхности. Она медленно положила инструмент на ящик и впервые за все время посмотрела на Грега. По-настоящему посмотрела.
— Как назывался фонд? — ее голос был ровным, лишенным всяких эмоций. Просто запрос данных.
Грег потер лоб, словно пытался стереть воспоминание.— Что-то… дурацкое. Шекспировское. Aethelred Ventures. Звучит как имя какого-то короля-неудачника, да?
Пальцы Лины, лежавшие на холодном металле ящика, сжались. Медленно, неумолимо, пока костяшки не побелели, а ногти не впились в ладонь. Она непроизвольно задержала дыхание на выдохе — старая снайперская привычка, инстинкт, требующий абсолютной неподвижности тела в момент, когда в перекрестье прицела появляется цель. Aethelred. Слово, выжженное кислотой на внутренней стороне ее черепа. Слово из официального письма о прекращении финансирования их медицинского стартапа «Экзо-Медик».