В столовой все выдохлись. Атмосфера удушливая, вечеринка не удалась. Пили пиво, кока-колу или виски с водой, гоняли крошки от торта по столу. На блюде осталось немного сыра, полмиски соленого арахиса.
— Последствия романтического индивидуализма, — заявил один из гуманитариев.
— В коллекции Фрика?[11]
— Я ее не видел.
— Следует признать, что все они нарочиты.
Люси стояла, прислонившись к косяку, — никто ее не замечал — и попробовала было встрять в разговор. Какое же это облегчение — послушать атеистов. Художница-график из оформительского отдела издательства Фейнгольда вошла с перекинутым через руку пальто. Фейнгольд пригласил ее, потому что она недавно развелась и боялась жить одна. Она боялась, что ее подстерегут в подвальной прачечной, где она стирала белье.
— Где Джимми? — спросила художница.
— В другой комнате.
— Передайте от меня «до свидания», ладно?
— До свидания, — сказала Люси.
Гуманитарии — Люси видела, что все они из породы сострадательных рыцарей, — встали. На пол натекала лужица из опрокинутого блюдца.
— Я вытру, — сказала Люси рыцарям. — Не берите в голову.
Наверху Фейнгольд и беженец парят над гостиной. Слова их — пылинки, не более. Эти евреи, все они парят в воздухе.