апрель 2024
Работы Исайи Берлина цитируются по изданиям:
1. Берлин, Исайя. История свободы. Россия / Предисловие А. Эткинда. М.: Новое литературное обозрение, 2001. — 544 с.
2. Берлин, Исайя. Философия свободы. Европа / Предисловие А. Эткинда. М.: Новое литературное обозрение, 2001. — 448 с.
Исайя Берлин родился на территории Российской империи, в Риге, в еврейской семье. Его отец был купцом первой гильдии, потому черта оседлости к нему не относилась. Во время Первой мировой семья, опасаясь погромов, жила в Андреаполе Псковской губернии (где у отца было дело, связанное с торговлей лесом), впоследствии перебралась в Петроград. В 1919 году, когда Исайе было 10 лет, Берлины бежали от большевиков в Великобританию: у отца были накопления в британских банках. Берлин закончил частную школу и Оксфорд, в одном из колледжей которого был оставлен в качестве исследователя и преподавателя, и с тех пор не расставался с Оксфордом всю жизнь.
Исайя Берлин за свою долгую жизнь был лично знаком с британском премьером Уинстоном Черчиллем (учился в Оксфорде с его сыном), первым президентом Израиля Хаимом Вейцманом, президентом США Джоном Кеннеди (которому рассказывал о Белинском), с Корнеем Чуковским, Анной Ахматовой, Борисом Пастернаком, Маргарет Тэчер и еще неисчислимым числом интеллектуалов и политиков по всему миру. Имели успех его популярные лекции по радио. Как лектор и оратор, он получил известность задолго до публикации главных трудов (что доказывает посвящение в рыцари еще в 1957 году).
Будучи, подобно Набокову, носителем русского и английского (который он начал учить только в 10 лет), он предпочитал формулировать свои мысли на английском, полагая формулировки на этом языке более точными и строгими. На русский большинство его работ переводилось другими людьми, но часть этих переводов авторизована самим Берлиным. Кроме русского и английского, Берлин свободно говорил на французском, немецком и итальянском языках, знал иврит, латынь и древнегреческий. Несмотря на свое скептическое отношение к религии, он всегда отмечал еврейские праздники, оставался убежденным сторонником основания еврейского государства и остро ощущал свое происхождение. Еще мальчиком, в начале своей жизни в Англии, где в то время антисемитизм был весьма распространен, он получил предложение сменить еврейское имя на Роберта или Джеймса, но отказался.
Монографий и обобщающих трудов Исайя Берлин не писал, преобладающая часть его наследия состоит из ряда статей, многие из которых представляет собой лекции и доклады, переведенные в письменную форму. Чуть ли не единственный из его трудов, сразу создававшийся в форме именно книги — написанная по заказу биография Карла Маркса (1939), самая первая проба философского анализа, которая и послужила толчком для его дальнейших исследований в области истории идей.
В 2001 году вышли два сборника его трудов в переводе на русский: «История свободы: Россия» [1] и «Философия свободы: Европа» [2], содержание которых, конечно не исчерпывает все главное, что Исайя Берлин посчитал нужным запечатлеть в письменном виде, но дает достаточное представление о его взглядах. Стиль изложения в его работах — продолжение признанного ораторского мастерства Берлина. Может, конечно, раздражать его явная приверженность к конструированию сложноподчиненных/сложносочиненных предложений, отягощенных многочисленными внутренними отступлениями в скобках. К счастью, он этим злоупотребляет не часто, а вот в остальном тексты Берлина разительным образом отличаются от привычной манеры философских мудрецов, в своем стремлении к «строгой научности» как будто специально выстраивающих текст так, чтобы без толкового словаря через него было не продраться.
Изложение Берлина лишено видимой полемичности, но как отмечает Александр Эткинд в предисловии к сборнику [1], «это спокойствие обманчиво: он постоянно шел против течения» ([1], стр. 8). Он не призывает к спору, неизменно излагая в духе «я с вами не спорю, я вам объясняю», но этот дух совершенно лишен менторской снисходительности и пафоса всезнающего учителя: он как бы заранее пожимает плечами на несогласие собеседника: «это мое мнение, и я его разделяю».
Его статьи больше всего напоминают хорошо построенные журналистские очерки, и вы не сразу замечаете, что речь идет о самых глубоких понятиях и представлениях, лежащих в самой основе философских систем; о неявных допущениях и упрощениях, которых не замечали и сами именитые создатели таких систем. Из многостраничных размышлений какого-нибудь известного мыслителя вроде Канта, Берлин может в нескольких фразах выделить самую суть и изложить ее настолько просто и понятно, что не сразу верится, что речь идет о том самом философе, который совершил, как принято считать, «коперниканский переворот» в истории мысли. У Берлина нет никакого преклонения перед авторитетами — он может рассматривать наравне с тем же Кантом возражения от современного тому французского публициста, само имя которого вы сегодня с трудом раскопаете в именном указателе академической «Истории философии». Но если Берлин уж вцепляется в какую-нибудь деталь воззрений, например, Тургенева или Белинского, он будет копать настолько глубоко, насколько сможет дотянуться: цитировать частные письма современников, статьи давно забытых критиков, замечания и дневники очевидцев; обязательно будет рассмотрен общероссийский и общеевропейский контекст, а может заодно и мусульманский или китайский.
А вторая особенность его трудов вытекает, очевидно, из преподавательской привычки ограничивать себя во времени и тематике. Вы не встретите у Берлина всеобъемлющей характеристики героев его текстов: так, в очерке о Герцене[1] ни разу не упоминаются привычные при рассмотрении его деятельности темы отношения к народникам или «русской общине», или влияние «Колокола» на российскую атмосферу; зато соответствующая заявленной тема о взглядах Герцена на свободу будет разобрана чуть более, чем полностью.
С лекции «Два понимания свободы»[2] (Оксфорд, 31 октября 1958 года) и началась разработка Берлиным теории либерализма на совершенно новой основе: он не пытается постулировать какие-то истины («человек явлен (создан) свободным», «моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого», «свобода — добро, несвобода — зло» и тому подобные штампы, которые во множестве наплодила эпоха Просвещения), нет, он спокойно говорит: а давайте посидим и подумаем, в чем, собственно, проблема. И начинает даже не с центрального вопроса о принуждении и свободе, а с обоснования неочевидной точки зрения о том, что в настоящее время идеи правят миром. Да, всем нам не нравится словечко «идеология», от него стараются избавиться — даже в Российской конституции в статье 13 записано «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной», и нельзя даже сказать, что путинское правление эту норму формально нарушает (тем не менее нарушая ее на практике на каждом шагу). Но отрицание решающего влияния идей на политику, с попыткой все свести к «естественным причинам» (материально-экономическим, например), явно противоречит фактам.
Если исключить из рассмотрения идейную основу какого-либо политического течения, состоящую в формулировании целей, то остаются лишь технические вопросы их достижения, а это можно решить формально «с помощью инженеров и машин», говорит Берлин (мы тут, конечно, добавим «электронных вычислительных»). «Вот почему», говорит Берлин, «те, кто связал свою веру с неким грандиозным, преобразующим мир явлением вроде окончательного торжества разума или пролетарской революции, непременно верят и в то, что все политические и моральные проблемы можно превратить в технологические» ([2], стр. 123). Но условием появления таких проблем являются все-таки именно идеи, и имеет смысл начинать именно с них.
Идея свободы и тесно связанное с ней представление об индивидуальности лежит в основе всех актуальных современных политических направлений. Оно стало ключевым для многих философских школ, начиная еще с эпохи Возрождения. Античных философов индивидуальность не интересовала вовсе, монотеистическое (христианское) сознание погрязло исключительно во взаимоотношениях с Богом, лишь Реформация в полный рост поставила проблему «свободной воли человека», т.е. рамок его свободы, объективных и субъективных. Проблема свободы настолько широка, и имеет настолько много оттенков и смыслов, что Берлин не берется их рассмотреть хотя бы отчасти: «Я не собираюсь обсуждать его историю или двести с лишним его значений, которые насчитывают историки идей. Я предлагаю рассмотреть только два значения, но центральных, имеющих большую историю и, осмелюсь предположить, еще большее будущее» ([2], стр. 126). Речь идет о «негативном» и «позитивном» определениях свободы[3].
Если выразить эти определения кратко, то негативное определение — это «свобода от», а позитивное — «свобода для». Негативное определение: «…я свободен в той степени, в какой ни один человек или никакие люди не вмешиваются в то, что я делаю. В этом смысле политическая свобода — это всего лишь пространство, в котором я могу без помех предаваться своим занятиям. Если другие не дают мне сделать то, что без них я сделал бы, я несвободен; а если пространство сужают до минимума, можно сказать, что я подвергся принуждению или даже порабощению … Именно это имели в виду, употребляя это слово, классики английской политической философии. Они расходились в том, насколько широкой может быть или должна быть эта область, но все считали, что она не может быть безграничной, ибо тогда все непрерывно сталкивались бы друг с другом, и «естественная» свобода привела бы к социальному хаосу, при котором не удовлетворялись бы даже минимальные нужды, а свободу слабых подавили бы сильные