Лик Победы — страница 8 из 11

«Суд»[61]

Бесстрашие – это необычайная сила души, возносящая ее над замешательством, тревогой и смятением, порождаемыми встречей с серьезной опасностью. Эта сила поддерживает в героях спокойствие и помогает им сохранять ясность ума в самых неожиданных и ужасных обстоятельствах.

ФРАНСУА ДЕ ЛАРОШФУКО

Глава 1Талиг. Эпинэ. Замок Лэ

399 год К.С. 6-й день Осенних Ветров

1

Битва кончилась, дождь – тоже, они оказались в каком-то замке, куда их привел граф Пуэн и название которого Ричард тут же забыл. В камине горел огонь, но юноше было холодно. Переломанные ребра зверски болели и мешали не то что кашлять – дышать. Наверное, поэтому Дикон не мог ни радоваться победе, ни жалеть о погибших. Юноша понимал, что без Рихарда они бы все разделили судьбу графа Агиррэ, но понимать – одно, а чувствовать – другое. Смерти старшего Борна и Анатоля Саво словно бы прошли мимо герцога Окделла. Ричард трясся под меховыми одеялами, не соображая, утро сейчас или вечер, и был не в состоянии думать ни о чем, кроме холода и боли. Потом боль слегка притихла, и даже удалось уснуть. Снилось ли ему что-то и что именно, Дикон не помнил, но разбудили его Альдо и Робер. Принц был весел, Иноходец казался уставшим – покрасневшие глаза, осунувшееся лицо…

– Ты долго еще собираешься валяться? – поинтересовался сюзерен, усаживаясь в ногах вассала. – Скоро выступать, а ты разлегся…

– Выступать? – Дик торопливо сел, позабыв о переломанных ребрах, что было ошибкой.

– Да, – подтвердил Альдо, – мы идем на Марипоз! И, клянусь Зверем, мы его возьмем! Последний год Круга Скал ты встретишь в столице.

– Не стоит загадывать, – поморщился Иноходец.

– Я не загадываю, – твердо сказал принц, – я знаю.

Это не было пустой похвальбой – последний Ракан отвечал за свои слова. Воистину, ничто не заменит благородства! Пусть Ворон – лучший боец и непревзойденный полководец, но душа у него пуста. Оскар Феншо и эр Август не зря говорили, что Алва – человек конченый, у него нет ни цели, ни совести, ни чувств – только злоба и равнодушие. Альдо – другой, они с Вороном рознятся, как Рассвет и Закат.

– Ваше высочество, – неважно, что больно, от боли еще никто не умирал, – я готов сопровождать вас.

– Не сомневаюсь, – засмеялся принц, – ведь ты – Окделл, но маршал прав: тебе лучше отдохнуть…

Ответить Дикон не успел: явился незнакомый теньент, длинный, белобрысый, с ярко-розовым лицом. Офицер что-то шепнул сюзерену, тот удивленно поднял брови и быстро вышел.

– Ты не очень-то дергайся, – посоветовал, присаживаясь, Робер, – день-два мы еще тут пробудем.

– Где «тут»? – спросил юноша, устраиваясь поудобнее. – И какой сегодня день?

– Не помнишь, где ты?

– Забыл, – признался Ричард. – Столько всего случилось, и я…

– Мы в замке Лэ, – очень кстати перебил Иноходец, – в гостях у Пуэна. Это в двух хорнах от леса Святой Мартины. Битва была третьего дня, а нагрянули в гости мы позавчера. У тебя голова не кружится?

– Нет. Только так холодно, что хочется залезть в камин.

Встреча, обход, ссоры с южанами, струи воды, марш вдоль вражеского лагеря, крик Рихарда «Заворачивай!», несущийся навстречу лес… Неужели прошло всего три дня? Теперь Дикон смутно припоминал дорогу, какие-то лица, Робера, его высочество, Сону, но все тонуло в дожде, холоде и запрещающей дышать боли.

– А вот мне жарко, – пожаловался Эпинэ, – как в Закате, хотя там наверняка веселее. Леворукий бы побрал эту войну!

– Я понимаю, – тихо сказал Дик. Иноходец как-то странно посмотрел на юношу, словно хотел что-то сказать, но передумал и промолчал.

– Рихард был твоим другом… нашим, – поправился Дик, поймав хмурый взгляд, – но он погиб за Свободу и Честь. Жаль, он не узнал, что мы победили.

– Это не победа, это ошибка. Мы не должны были победить, но хуже всего, что после победы мы угодили в плен.

– Куда? – переспросил Дикон; холод понемногу отступал, зато откуда-то вылезла тревога.

– В плен, – повторил Робер, разглядывая небольшую ранку на запястье. – То ли к судьбе, то ли к господину Люра. Ты помнишь, чем все закончилось?

– Ну… Конница Олларов погналась за нами, смяла своих, и все вместе ворвались в рощу… И еще кто-то перешел на нашу сторону.

– Не кто-то, а левый фланг армии Манрика. Самого Манрика убили. Уцелевшие во главе с Сабве отступили, верней, удрали на юго-запад. От нашей армии осталось тысячи две, правда, вполне боеспособных, но к нам пристал генерал Люра, а у него людей вчетверо больше.

– То есть у нас десять тысяч? – встрепенулся Ричард. – Это хорошая армия. У Монсеньора при Дараме было меньше…

– Твой Монсеньор…

– Он не мой, – выкрикнул Дик и сморщился от боли, – не мой!

– Не жди, что я тебя с этим поздравлю, – Робер прижал ладони к глазам и тотчас отдернул, заставив Дика вздрогнуть от непрошеного сходства с Вороном. – Закатные твари, чтобы воевать, нужно быть уверенным в каждом солдате, а я могу рассчитывать только на Никола. Удо и Дуглас после смерти Рихарда не в себе, остальные сами себе генералы, а хуже всех – Люра.

– Но он же перешел на нашу сторону! – не понял Дик.

– А за какими кошками?

– Он – честный человек и понял, что на нашей стороне правда и честь.

– Я не верю в подобные прозрения, – задумчиво произнес Робер. – Симон Люра – давнишний любимчик Леопольда Манрика. Перед самым походом он получил титул, после подавления восстания его ждала награда… Что выиграл генерал Люра, присоединившись к мятежникам? Сейчас – ничего, потом – палача с топором. Мы ведь, скорее всего, проиграем.

– Этого не может быть! – Дик невольно поежился, представляя то, что их ждет в случае разгрома. Багерлее. Самое малое – Багерлее, хотя и это вряд ли… «Навозники» поквитаются с Окделлами и Эпинэ за все. Этого допустить нельзя!

– Робер!

– Да? – Иноходец откликнулся не сразу, он вообще был каким-то рассеянным. – Ты что-то хотел?

– Надо увеличить армию…

– Разве что за счет местных овец. Дикон, восстали только четыре графства, и те не полностью. На границах Талига стоят сильные армии, и они Олларам не изменят. Мы не можем топтаться на месте, и нам некуда отступать, остается идти вперед, увязая все глубже.

Иноходец прав, дело плохо. Вернее, было бы плохо, будь эта война обычной, а сюзерен – простым смертным. Юноша тронул Робера за плечо:

– Нужно уходить в Мон-Нуар. Мы ведь туда и собирались.

– Нет! – отрезал Эпинэ. – Глупо искать прошлогодний снег. Тем более с армией, которую в Мон-Нуар не прокормить, а бросать людей и бежать в горы – подло. Я не Кавендиш, ты, надеюсь, тоже.

– Я – Окделл, – возмутился Ричард, – но Гальтара – наш единственный шанс. Альдо призовет силу Раканов, и тогда нам никто не страшен. Конечно, можно разделиться. Вы с Никола останетесь с армией. Мы с Альдо и Удо поскачем в Мон-Нуар, найдем что нужно и вернемся.

– Дикон, – Робер опять смотрел на свое запястье, – ты не пробовал понять, почему Эрнани Святой отказался от своей силы и покинул Гальтару?

– Он струсил.

– Эрнани? Я был лучшего мнения о твоих менторах. Эрнани был очень смелым и очень сильным человеком…

– Сильным?! – Дик аж задохнулся от негодования. – Да он с рождения всего боялся! Это ничтожество погубило Золотую империю, а…

– Вставай, – заорал Робер, – и бери шпагу. Живо!

Ричард вздрогнул, и ребра тотчас напомнили о себе. Что с Робером, он что, сошел с ума? Пьян? Наверное… Позвать на помощь? Не услышат…

– Вставай, – Иноходец зло тряхнул темными волосами, – слышишь, ты, ничтожество!

Дикон торопливо вскочил, едва сдержав крик. Робер ждал с обнаженной рапирой, ноздри герцога раздувались, на скулах ходили желваки.

– Робер!

– Защищайся!

Дик неловко подставил шпагу под чужой клинок, столкновение отозвалось немыслимой болью; юноша, шатаясь, отступил, сглотнув слезы и крик.

– К бою!

– Я… Робер, что с тобой?!

– Трус! В позицию!

Дикон шагнул вперед, не соображая, где кончается боль и начинается страх. Неужели это – Робер Эпинэ? Юноша покосился на дверь – безнадежно… Святой Алан, что же это?!

Эпинэ хмуро вбросил шпагу в ножны.

– Ну и как? Понравилось тебе быть калекой?

– Ты… Зачем ты так?!

– Затем, что следующий раз думай, кого называть трусом и ничтожеством. Когда тело ни на что не годится, от человека остается или пустота, или воля и ум. Ты через месяц будешь здоровее Соны. Эрнани болел с рождения и ни на что не надеялся, но смог то, что не под силу здоровенным быкам…

– Ты не понимаешь, – Дик был слишком потрясен и напуган, чтобы обижаться, – может, Эрнани и хотел как лучше, но он все погубил…

– Робер! – Его высочество! Слава Создателю, он объяснит лучше…

– Альдо? – Иноходец упрямо свел брови. – Нам надо поговорить, и чем скорее, тем лучше…

– Потом… Робер, кое-что произошло. Ты мне нужен, и немедленно!

2

Выходя за сюзереном, Робер не сомневался, что его ждет очередное объяснение с южанами. Карваль и Пуэн требуют остаться в Эпинэ, Альдо рвется в Олларию, а Люра его подзуживает. Разнимать голыми руками дерущихся котов и то приятней.

Иноходец ожидал водопада упреков и претензий, но Альдо помалкивал. И на том спасибо, не хватало спорить на ходу, налетая на стражников и чужих слуг. Будущий король торопливо свернул к своим комнатам, и Робер решился: сначала маршал выслушает сюзерена, но потом сюзерену придется выслушать маршала. Тянуть с объяснением и дальше – растить из кошки леопарда. Нет слов, Гальтара, сила Раканов, древние клятвы и прочие изыски – хороши. В Сакаци за стаканчиком. Строить расчеты на преданиях было бы глупо, не будь это столь опасно. Увы, мало того, что сюзерен уютно устроился на четвертом небе и свесил ноги, он затащил туда же Дика.

– Робер, – Альдо остановился у двери, – я должен тебе кое-что сказать.

– Я это уже слышал! – Закатные твари, надо держать себя в руках: если они рассорятся, никому лучше не станет.

– Понимаешь… – Принц выглядел виноватым. Неужели и здесь отыскалась девица? Или все-таки вдова? – Я убил одного мерзавца. Нечаянно.

– Кого? – Выбор невелик. Или Никола, или Гаржиака, других Альдо за мерзавцев не держит, а зря. Если кто таковым и является, то это флюгер Люра.

– Рыжего, – голос Альдо звучал зло и устало, – я не хотел.

Рыжего? Манрика прикончили свои, других рыжих поблизости нет.

– Вижу, ты о них тоже забыл, – сюзерен попробовал засмеяться, – а вот они о нас – нет. Достославные, твою кавалерию! С артиллерией в придачу!

– Постой, – Дикон прав, и впрямь холодно, чудовищно холодно, – ты о гоганах?

– Нет, о куницах! Говорю же, они нас подловили, да как гнусно!

– Но гоганам завещано избегать Талига.

– Ну, завещано, – хмыкнул сюзерен. – Только гоган любой запрет обойдет. Да, они в Талиге не строят домов, не торгуют, не молятся и не касаются женщин, но это не значит, что их здесь нет.

Может, и так. Это в Агарисе гогана от негогана не отличит только слепой и глухой, а в том же Алате распознать правнуков Кабиоховых непросто. Они носят обычное платье, стригут бороды, говорят без вывертов и даже имен у них два – местное и свое, не выходящее за пределы семьи. Тариоль, которому Енниоль препоручил «первородных», ходил в коричневых штанах и прозывался господином Балажем. Заподозрить в нем нечто достославное можно было, лишь как следует вглядевшись.

– Кто к тебе приходил? – Проклятье, что же делать? Мало на их головы черепиц попадало, так еще и правнуки Кабиоховы! – И что ему было надо?

– Я его раньше не видел, – произнес Альдо с некоторым сомнением. – Или он одет был иначе, но этот рыжий точно не на кошке скачет[62]… скакал.

Сюзерен повернул ключ и с отвращением распахнул дверь:

– Смотри сам. У камина.

Зрелище было мерзким. Робер почему-то вообразил, что Альдо гогана заколол, а все оказалось проще и пакостней. Принц в припадке ярости схватил незваного гостя за грудки, пару раз тряханул и отшвырнул. Тот пролетел через всю комнату, не удержался на ногах и ударился затылком об угол камина. Нелепая смерть.

– Ты его видел? – Альдо старательно смотрел в сторону, он еще не привык к покойникам. – В Кагете там или в Гайифе?

Эпинэ честно нагнулся над лежащим. Мертвец походил на гогана, но с таким же успехом мог оказаться и урготом, и гайифцем, и талигойцем. Лет пятьдесят, может, чуть больше. Правильное незнакомое лицо, темно-рыжие курчавые волосы, короткая бородка… Одет и причесан как негоциант средней руки. Пройдешь мимо – не заметишь.

– Ты его знаешь? – повторил сюзерен.

Робер молча покачал головой.

– Он на кого-то ссылался? На Енниоля, Тариоля?

– Нет! – Взгляд Альдо стал жестким. – Робер, это еще не все.

Эпинэ оторвал взгляд от безмолвной фигуры.

– То есть? – Как странно слушать свой голос, оказывается, он звучит совершенно спокойно.

– С ним приехали трое слуг. Их тоже нужно убить.

– Не сходи с ума. Одну глупость ты уже сделал.

– Это не глупость, – насупился Альдо. – Сначала я и впрямь потерял голову, но теперь вижу: иначе нельзя.

– Да ладно тебе, – Робер старался выглядеть беззаботным. – Никто ничего не узнает. Здесь нет ковров, кровь с камней легко стереть, а тело мы куда-нибудь вынесем… В подвал. Есть же здесь подвалы! Кто-то видел, как он к тебе заходил?

– Ты ничего не понимаешь, – глаза Альдо были странными, – совершенно ничего!

– Тогда объясни. – Неловко раскинутые ноги, вывернутая рука с массивным кольцом, жирные брызги, темно-красная лужа. Убитые в бою выглядят пристойнее. Иноходец оглядел комнату, схватил лежащий на кресле плащ и набросил на мертвеца. Принц внес свою лепту, загородив покойника креслом, в которое и плюхнулся.

– Мы решили, что от них избавились, ну, после ары. – Такое лицо у Альдо бывало, когда он проигрывал в кости. – И Мэллит говорила, что до нас теперь не добраться…

– Давай по порядку. – Во имя Астрапа, неужели все еще хуже, чем кажется?! – Что он от тебя хотел?

– Гальтару. И немедленно.

– Ну и что? Гоганы купили Адгемара, но из этого ничего не вышло. Больше мы с ними дел не вели. Енниоль исчез, а у Тариоля мы не взяли ни суана, да он нам и не предлагал. Мы им ничего не должны, как и они – нам.

– Должны, – голос Альдо стал чужим и хриплым, – ты даже не представляешь, сколько должны.

Не представляет? «Ваше высочество, армия, которой я имею честь командовать, в вашем полном распоряжении». Пальба по своим, мертвый Манрик под осенним дождем, восемь тысяч человек, перешедших на сторону безземельного принца, – такое стоит дорого. Очень дорого.

Робер взял огниво, высек огонь, зажег ненужные днем свечи. Просто чтобы занять руки. Чудо оказалось купленным, но иначе и быть не могло.

– Люра – их подарок?

– Если бы только он, – Альдо махнул рукой. – Еще гарнизоны Марипоз, Барсины, Мергана и Олларии. Они так или иначе перейдут на нашу сторону.

– Так или иначе, – зачем-то повторил Робер, – так или иначе…

Тех, кто не изменит, прирежут во сне, отравят, застрелят в спину или в упор. От предателей не защитят никакие стены, но как гоганам удалось то, что было не под силу Гайифе и Дриксен? И почему рыжие не сделали это сразу, а начали с Варасты?

– Теперь понимаешь? Я не могу отдать им Гальтару, и я не могу им отказать. А еще эта дохлятина…

– Их трое?

– Да.

– Где они?

– Не знаю, где-то в замке.

– Они знают, зачем этот… этот достославный пошел к тебе?

Альдо пожал плечами. Весьма выразительно.

– Хорошо, – Робер поправил воротник, – оставайся здесь. Я их разыщу, но убивать придется ночью. Запрись и никому не открывай. Я скоро вернусь.

– Я пойду с тобой, – сюзерен был тверд и прямо-таки незыблем. – Это я затеял, а ты попался вместе со мной.

– Альдо, кто-то должен искать слуг, а кто-то – караулить труп. У твоего приятеля в замке наверняка есть знакомые, иначе бы его сюда не впустили. Закатные твари, если не спрятать концы в воду, незачем и начинать!

– Хорошо, иди. – Альдо был бледен, но держался неплохо, а ведь это его первый покойник. – Мы с этим красавчиком подождем.

– Будем надеяться, достославный начал с нас. Если эта продажная шкура знает, что гоган пошел по наши души…

– Люра не знает, – перебил сюзерен. – Рыжий хотел, чтобы я пригласил мерзавца сюда.

Так, полку «мерзавцев» прибыло, и господин Люра этого звания достоин. Счастье, что он в королевском лагере за две хорны от замка. Теперь дело за малым: прикончить троих гоганов и спрятать четыре трупа. И все это в напичканном людьми замке, вокруг которого еще и армия болтается.

3

– Честь и Верность, – часовой браво стукнул о пол алебардой. Надо же, он уже на главной лестнице – добрался и не заметил. Робер махнул рукой, отвечая на очередное приветствие. Если бы сюзерен не распустил руки, гоганам можно было отказать. Дескать, условие не соблюдено, Ракан еще не коронован, и вообще они заключили сделку с Енниолем и будут говорить только с ним…

– Монсеньор!

– Здравствуй, Жильбер. Все спокойно?

– Конечно. – Заменивший убитого Дюварри младший Сэц-Ариж смотрел на вожака с обожанием, и Роберу отчаянно захотелось влепить дурню подзатыльник. Чтоб не обожал кого не надо.

– Кто сегодня прибыл в Лэ?

– Никто, – удивился Жильбер, – но к вечеру подойдет ополчение из Гайярэ.

– Так-таки и никто?

– Никто достойный вашего внимания.

Дубина! Хотя в чем-то Сэц-Ариж прав: обычные негоцианты высочайшего внимания не удостаиваются. Разумеется, если они те, за кого себя выдают. Нет, искать слуг «достославного» в открытую нельзя. Лэ не такой уж большой замок, куда меньше Эпинэ, но людей в нем немало и Леворукий знает, кто из какой кормушки жрет.

– Где капитан Карваль?

– Отдыхает.

Никола окончательно спутал день и ночь: когда все дрыхнут, он сторожит. Знает ли капитан о рыжем негоцианте? В любом случае без него не обойтись, Карваль со своей вечной бдительностью может совать нос в каждую миску, это никого не удивит.

– Прикажете разбудить?

– Я сам к нему зайду.

Предстоящий разговор не радовал. Капитан не переносит Альдо и сходит с ума по свободной Эпинэ. Для него все средства хороши, а Гальтара, к несчастью, слишком близко от Пуэна. Убить легко, особенно сдуру, вы попробуйте скрыть убийство, а скрыть необходимо: две тысячи против восьми – это несерьезно.

Будь жив Рихард, Иноходец посоветовался бы с ним, но полковник так и не вышел из безумной атаки, а Удо… Человек имеет право на горе. Эпинэ глянул на запястье – дурацкая привычка, надо от нее избавляться – и постучал.

Карваль открыл сразу, хотя на выспавшегося человека не походил.

– Капитан, мне нужно с вами поговорить.

– Да, Монсеньор. – Закатные твари, с чего же начать? Робер невесело усмехнулся, глядя на застывшего столбом офицера. Вот ведь характер, пока не прикажешь, не сядет.

– Садитесь.

– Благодарю, Монсеньор.

Если ищешь лисицу, не ври собаке, но правду Никола Карваль знать не должен, по крайней мере всю.

– Никола, мне нужна ваша помощь. Я не вправе раскрывать все карты, скажу только, что в комнате его высочества лежит труп. Этот человек погиб случайно, но допустить, чтобы об этом стало известно, нельзя.

– Монсеньор…

– Я еще не закончил. Погибший прибыл в Лэ не один. С ним были трое слуг, которые сейчас в замке. Я должен знать, где они.

– Прошу прощения, – Никола шумно втянул воздух, – это касается господина Ракана или вас?

– Нас обоих, и не только. Капитан, я не могу вам приказывать, я вас прошу.

– Вы – мой король, – лицо офицера стало угрюмым. – Правильно ли я понял, что должен тайно убрать труп, а затем отыскать слуг и… и убить.

– Только найти. Остальное – мое дело. – Не хватало заставлять других расплачиваться за их с Альдо глупость.

– Монсеньор, ваши заботы – это заботы всех ваших подданных, и потом… Чтобы не было неожиданностей, троих должны убивать трое, а еще лучше – шестеро.

– Сначала их нужно найти.

– Найдем. Могу я увидеть труп? Возможно, я встречал этого человека.

– Конечно.

Они поднялись к Альдо. В комнате пахло кровью, и Робер распахнул окно. Никола мрачно отдал сюзерену честь и занялся покойником. Кровь вокруг раны загустела, превратившись в омерзительное желе. Какое счастье, что осенью нет мух.

– Я его никогда не видел, – Никола водрузил окровавленный плащ на место. – Я отдам распоряжения моим людям и сейчас же вернусь. Нам понадобятся мешки и топор.

– Постойте, капитан, – Робер взобрался на здоровенный сундук и дотянулся до висевшей на стене старинной секиры; зрение его не подвело, оружие было отменно отточено. – Топор не понадобится.

– Тем лучше, – очередной поклон, и Карваль исчез за дверью. Робер вздохнул и уселся прямо на сундук, стараясь не глядеть в сторону камина.

– Похоже, нам придется поработать мясниками.

– Что? – не понял Альдо. – Как это?

– Вынести труп тайком у нас вряд ли получится. Даже ночью. Придется по частям.

Сюзерен с тоской глянул на дело рук своих, но кивнул.

Глава 2Талиг. Старая эпинэ. Замок Лэ

399 год К.С. 6-й день Осенних Ветров

1

Как называют того, кто убивает заимодавца, чтобы не отдавать долгов? А того, кто продает ковер вместе с вырытой под ним ямой? Один другого сто́ит! Эсператисты не признают клятв, вырванных силой или обманом, любой клирик простит Альдо нарушенное слово, зато взъестся на принца за участие в богомерзком гоганском обряде, и будет прав. Им и впрямь следовало держаться от ары подальше, а от «истинников» тем более – игры с магией до добра не доведут.

– Пора проверять караулы, – хмуро произнес Никола. Они не называли вещи своими именами, но это не меняло сути.

– Идем, – Робер достал подарок Мильжи и тронул пальцем холодную сталь. «Барсы» верили, что кровь притягивает кровь, а новая кровь смывает старую, поэтому на клинке лишь одна смерть, последняя, а воина за Порогом ждет только один враг. Эх, было бы так же и с совестью…

Иноходец со злостью сунул бирисский кинжал в ножны. Сегодня клинок будет доволен. После варастийцев и солдат Манрика – гоганы, из-за которых все и началось. Как заманчиво – свалить все на рыжих и почувствовать себя жертвой.

– Я с вами! – не терпящим возражения тоном заявил Альдо. Брови принца были сведены, Робер прекрасно знал это выражение: оно означало упрямство, упрямство и еще раз упрямство. Карваля передернуло, но он промолчал, предоставив объясняться с Раканом своему герцогу.

– Альдо, – вряд ли получится, но попробовать нужно, – мы с капитаном справимся. Нам уже приходилось убивать спящих, а тебе – нет.

Никола тоже не приходилось, но это неважно.

– А я могу все испортить? – усмехнулся Альдо. – Может, и так, но гог… Эти прицепились ко мне, а не к тебе. Плох тот король, который прячется за своего маршала.

– Как хочешь, – препираться дальше, что стегать дохлую лошадь. Кроме того, сюзерен прав, за все надо платить. И за пареную морковку, и за жареную курицу, и за собственную глупость и жадность.

Принц Ракан, герцог Эпинэ и капитан Карваль поднялись и, не глядя друг на друга, вышли.

Первый караул. В дюжине шагов от двери Альдо. Солдат на каждом углу понаставили – ни труп вынести, ни в гости заглянуть, а гоганы по замку разгуливают как хотят.

– Монсеньор, в Лэ все спокойно.

– Хорошо, теньент. Когда вас сменят?

– В три часа.

– Постарайтесь не уснуть!

– Как можно?!

Утром служанки придут прибираться, заподозрят ли они что-то неладное? Трупа у камина больше нет, вместо него на каменном полу в луже чесночной подливы валяются осколки блюда и куски баранины. Чтобы сбить с толку собак, вернее, не собак, а псарей, только из военных плохие уборщики, они могли что-то проглядеть. Та же секира – на ней теперь ни пылинки, хотя само по себе это ничего не значит. Скольких еще придется сбивать с толку, пока кошка-судьба не загонит их в сапог, как когда-то Клемента?

Пост на лестнице, посты на галереях, во дворе, у ворот, на стенах… Какой же Никола обстоятельный! Теньенты, капралы, солдаты – кто-то заспан, кто-то бодр, от кого-то несет луком, от кого-то чесноком, от кого-то дешевым молодым вином. «Все спокойно», «ничего подозрительного не замечено», «никто не входил, никто не выходил».

Они проверяли караул за караулом, неотвратимо приближаясь к конюшенному крылу, где Никола обнаружил гоганов. Оказывается, убитого в Лэ прекрасно знали – преуспевающий торговец шерстью из Сабве лет десять вел дела с графом Пуэном. Мятеж негоцианта не испугал, ибо война войной, а прибыль – прибылью. По крайней мере так счел графский управляющий, несмотря на тесноту, приютивший «господина Вукрэ» и его помощников. А сколько еще таких «негоциантов» разъезжают по талигойским дорогам, скупая не шерсть и вино, а чужие шпаги?

Конюшенное крыло было темным – слугам света по ночам не полагалось. Никола поднял фонарь повыше. Перед капитаном приплясывало и кривлялось желтое пятно, темнота пахла прогорклым маслом, переваренным гороховым супом, еще какой-то дрянью. Поворот, лестница, снова поворот.

– Здесь.

Единственная на весь коридор дверь, из-под которой выбивается полоска света. Гоганы не спят. Ждут старшего? Молятся? Хотя молиться в Талиге правнукам Кабиоховым запрещено, так же как ложиться в талигойскую землю. Можно подумать, покойник может выбирать.

– Придем позже? – в голосе Альдо сквозила надежда.

– Нет, раз не спят, то не уснут, пока не вернется главный.

Сюзерен ничего не ответил, просто постучал. Коротко и властно. Дверь открыли сразу. Стоящий на пороге человек был одет добротно и скромно, как и положено слуге достойного негоцианта. Может, гоган, а может, и нет.

– Господа, чем могу служить?

– Доброй ночи, – Альдо улыбнулся и пошел вперед, вынуждая хозяина посторониться. Замыкавший процессию Карваль заботливо прикрыл дверь. Робер не сделал ничего, хотя начинать предстояло ему – так решили они с Никола, – но сначала нужно оглядеться.

Небольшая клетушка, четыре свечи по углам, стол, стулья, койки, люди… Все трое. Обоим старшим лет по пятьдесят, мальчишка – ровесник Дика. Есть ли у Мэллит брат или только сестры?

– Господа желают видеть мэтра Вукрэ? – впустивший гостей слуга казался услужливым и дружелюбным. Судя по говору, если и гоган, то не агарисский. Или приучился говорить без экивоков?

– Мэтр Вукрэ уехал, – брякнул Альдо, – по делам. Я не хотел его отпускать, но не драться же с ним было.

Стрелять нельзя, в соседних клетушках спят слуги. Только ножом и одним ударом. Стены вроде бы толстые, но все-таки… Расспросить бы их, но при Карвале это невозможно.

– Мудрые знают, какой дорогой идти. – У второго на щеке было родимое пятно, а в голосе пробивались властные нотки. – Мы должны последовать за ним?

«Мудрые знают»… Нет, все-таки гоган.

– Так решил господин Вукрэ, – быстро произнес Никола, посылая «Монсеньору» многозначительный взгляд. – Я и мои люди проводим вас в условное место. Нас будут ждать.

Обладатель пятна согласно кивнул. Без сомнения, в отсутствие «Вукрэ» решения принимает он.

– Любезный господин и его люди пойдут с нами и дальше?

– Да, – выдавил из себя Робер. – Нельзя терять времени, утром вы должны быть далеко.

– Сын моего отца готов к дороге, – достославный больше не считал нужным скрываться. – Шар судеб скоро сорвется с горы, правнуки Кабиоховы не могут медлить.

Не будь Карваль Карвалем, он бы разинул рот, а так только приподнял брови и вышел. Что он знает о гоганах, если вообще знает? Оставлять капитана наедине с достославными нельзя.

– Мы вернемся через полчаса, – и за эти полчаса нужно избавиться от Альдо, иначе они с Никола на обратном пути друг друга сожрут.

– Пусть дорога блистательных будет устлана розами.

Дорога в Закат устлана не розами, а нарушенными клятвами и неотданными долгами, и с нее не свернуть, что бы ни плели клирики. Робер перешагнул порог, поймав напоследок улыбку мальчишки. У него были золотистые глаза.

2

Над горизонтом поднималась Малая Кошка – два уха, хвост, зеленый прищуренный глаз, вытянутая лапа… Астрологи говорят, рожденные под этим созвездием удачливы и неуязвимы. Мишель родился под Малой Кошкой, брата называли счастливчиком, и он сам в это верил. Как же они все дурачились и шутили, но звезды еще никого не спасли.

Робер привстал в стременах, вглядываясь в подсохшую за три дня дорогу. Справа заблестели огоньки – костры Люра. Почти приехали. Овраг у леса Святой Мартины напротив бывшего королевского лагеря – очень подходящее место для тайной встречи. И для убийства. Жертвы ничего не подозревают, так же как и обитатели Лэ. Мало ли зачем герцогу Эпинэ и его капитану понадобилось выехать ночью – дело военное. И уж разумеется, никто не станет смотреть на увязавшихся с отрядом торговцев. Гоганы не сомневались, что едут на встречу с Люра и своим достославным, но их ждала иная дорога. Робер невольно покосился на двух вьючных лошадей в поводу – достославный Вукрэ, истинного имени которого они никогда не узнают, упокоился в восьми седельных сумках, что отправятся на дно приснопамятного оврага. Дождь кончился еще позавчера, но в овраге стоит вода и будет стоять до весны, ведь зима в Эпинэ – это не снег, а дожди и ветры.

– Сын моего отца благодарит блистательного за заботу, – гоган с родимым пятном говорил вежливо, но настойчиво, – однако каждый должен лишь то, что должен. Не следует вождю провожать недостойных, ведь о нем могут спросить.

– Я часто езжу ночами, – Роберу как-то удавалось оставаться спокойным, – и мне в любом случае нужно встретиться с господином Люра и… и с четвертым из вас.

Две дюжины солдат, капитан и герцог. Неплохой эскорт для троих человек, вряд ли знающих, как держать пистолет.

– Пусть блистательный будет осторожен. Сердце названного по имени тверже камня и грязней логовища шакала.

А сердце «блистательного»? Астрапэ Осенний, если не прости, то пойми – у них нет другого выхода. Или эти трое сегодня, или две тысячи и пол-Эпинэ – завтра.

– Достославный не верит генералу Люра? Но это вы его нашли.

– Великие дела требуют и великой грязи, и великой чистоты, – вздохнул достославный. – Тот, кого сын твоего отца зовет Люра, рожден от дурного семени и свободен во зле, как и все, созданные из праха. Они вольны клясться и нарушать клятвы. Им страшны лишь руки людские, стражи Кабиоховы их не видят и не остановят. Лишь рожденные от семени сынов Кабиоховых закляты ото лжи именем Его.

Закляты ото лжи? Ну-ну… Рыжие многое помнят, они знают толк и в золоте, и в магии, но как же они наивны. «Мэтр Вукрэ» не сомневался, что «первородные» исполнят клятву, и умер, а клятвопреступники живы и готовятся убить вновь.

– Лгут все, – честно сказал Робер Эпинэ, – просто одним это дается легче.

– Кабиох знает цену всему, – заверил обладатель пятна. – Можно, радуя сильного, назвать пса львом, а льва кошкой. Можно продать глупому мула как морисского коня, но цена великой клятве назначена единожды и навеки.

Единожды, навеки и до леса Святой Мартины, который следует называть лесом Леворукого.

– Я не знаю про великую клятву. – Они почти добрались, еще четверть хорны вдоль обрыва – и все. Их никто не услышит, разве что Малая Кошка, но она не смотрит вниз.

– Блистательный шутит. Он был свидетелем, его глаза видели, его уши слышали.

…А его мозги не соображали, зато желудок требовал мяса, а гонор желал вырваться из-под опеки Эсперадора. Вот и вырвался.

– Я не знал, как это называется. Мы просто дали слово.

– И оно было принято.

Отряд развернулся, углубляясь в лес. Здесь уже убивали. Могила Флоримона Шуэза совсем рядом, а у гоганов могил не будет, они просто исчезнут. «Шар судеб», а говоря по чести, просто подлость… Судьба делает из нас покойников, но мерзавцами мы становимся по собственному выбору.

Кривое дерево, опрокинутый «лафет», с которого свалилось изображавшее пушку бревно. Именно здесь нашли Рихарда Борна с пулей в спине. Похоже, полковника по ошибке убил кто-то из повстанцев. В тот день все стреляли во всех, не разбирая, где свой, а где – чужой. Те, кто оплатил золотом пролившуюся в лесу Святой Мартины кровь, лягут здесь же, хотя Робер с Никола об этом не думали, просто искали подходящее место. И нашли.

Отряд остановился – это были люди из Эпинэ, те самые, что спасли своего герцога от засады Маранов. Довез ли Жюстен сестер и братьев до Олларии?

Спутник Робера улыбнулся в коротко стриженную бороду. Кто он на самом деле? Не все ли равно!

– Сын моего отца видит, что тот, кто должен прийти, еще в пути. Недостойные готовы ждать, сколько нужно. Эта ночь – первый шаг к обретению вечного.

Вернее, последний. Слева обрыв, справа заросли каких-то кустов, путь назад и вперед перекрыт. Излишняя роскошь для троих ничего не подозревающих бедолаг, но разъезжать ночью без эскорта герцог не может.

– Я могу узнать имя достославного? – Во имя Астрапа, зачем ему это?

– Блистательный может многое, но памяти не стоит нести лишний груз.

Если бы мы могли решать за нашу память, забывая и помня по своему желанию, но это невозможно.

– Монсеньор, – Никола, как они и договаривались, подъехал слева, – мы прибыли слишком рано.

– Нет, – условленные слова Робер произнес раздельно и четко, – мы приехали вовремя.

Они выстрелили одновременно: Карваль в молчаливого человека на пегом муле, Робер в своего собеседника. Иноходец попал, пистолет Никола осекся.

– Блистательные не могут нарушить слово, – Робер не видел лица гогана, но слышал голос – недоумевающий, растерянный, – не могут…

Новый выстрел. На этот раз пистолет послушался. Мул с мертвым всадником на спине захрапел и бросился в кусты, но поводья зацепились за колючие ветки. Обезумевшее животное билось и ревело, о гоганском мальчишке в суматохе как-то позабыли, а тот то ли спрыгнул, то ли свалился на землю и с диким криком бросился бежать. Вдоль оврага, а не в лес, дурень несчастный.

Нужно было стрелять, но пальцы Робера вцепились в поводья и не желали их выпускать. Никола тоже промешкал, но кто-то курок все же спустил. Любую подлость следует доводить до конца, иначе она останется подлостью, но потеряет смысл. Черная фигурка дернулась, на мгновение замерла и помчалась дальше, на радость ущербной луне. Ночная хозяйка была на стороне охотников – бледные светящиеся пальцы упорно тыкали беглеца в спину. Робер все-таки выстрелил, но сам не понял, попал или нет. До парнишки наконец дошло свернуть в тень. Никола вполголоса ругнулся, спешился и кинулся следом, за ним потопало трое солдат. Иноходец опустил пистолет.

– Монсеньор, – капрал из Агиррэ прятал глаза, – мулов тоже надо бы… Нечего им тут бродить, мало ли!

– Хорошо. – Где люди, там и мулы. Снявши голову, по волосам не плачут, а голову он снял в болотах Ренквахи. Семь лет прошло, а волосы все растут; у мертвецов всегда растут ногти и волосы.

В чаще грохнул выстрел, в ответ заржал чей-то конь, и стало тихо, словно ничего не случилось. Все спокойно, только черная кровь на бледной земле, следы копыт да призрачный бледный свет. Половина Луны, ночь то ли Флоха, то ли Гоха. Можно было спросить, но он не спросил, а теперь спрашивать не у кого. Дети Кабиоховы не вмешались, бросив внуков своих на произвол судьбы, впрочем, сыновей они тоже давным-давно оставили.

В зарослях затрещало, ветви раздвинулись, показался Никола. Один. С докладом он не спешил, но Робер понял и так: мальчишка с золотистыми глазами не сумел обмануть луну.

3

– Я его догнал, будете смотреть?

Робер покачал головой. Лес Святой Мартины. Лес смерти, глупости и предательства, лес судьбы…

Никола отдавал распоряжения, Повелитель Молний сидел в седле, глядя в бархатное небо. Малая Кошка стояла в зените, двенадцать разноцветных звезд сулили удачу и долгую жизнь родившимся. Должен же сейчас кто-нибудь родиться – жизнь не может уступать смерти.

– А ну, стой, чтоб тебя!

Короткий, оборвавшийся храп, мул с перерезанным горлом валится на бок, за ним второй, третий. А теперь всех в овраг – и двуногих, и четвероногих. Шорох, всплески, кто-то вполголоса выругался, фыркнула лошадь.

– Монсеньор, можем ехать.

– Благодарю, капитан.

– Не за что, Монсеньор. – Карваль поправил сбившуюся набок шляпу и неожиданно добавил: – Мерзкое дело. Я… я не слюнтяй какой-нибудь, но этот мальчишка… Вы не знаете его имени?

– Откуда? – махнул рукой Робер. – Да и зачем оно?

– Поминать, – просто сказал Никола. – Про других не скажу, может, они и за дело получили, а парень ничего не понимал. Такого грех убивать.

– Грех, – подтвердил Робер, – но его имени я не знаю, а Заката нам с вами так или иначе не миновать. Мы по уши в крови, и я – больше всех.

– Зачем вы так? – запротестовал Карваль. – Мы правы и перед Создателем, и перед Эпинэ.

– Правы?! – Закатные твари, кому он это говорит? Дураку, готовому четырежды сдохнуть за южное королевство, которого никогда не будет. – Никола, да из-за меня люди мрут как мухи! Я приношу беду.

– Не вы, – набычился Карваль, – ваши друзья. Как они заявились, так все и пошло вкривь да вкось. Монсеньор, пускай они убираются хоть в Олларию, хоть к кошкам, а мы останемся в Эпинэ. Оллару теперь не до нас – пусть грызется с Люра и этим, вашим…

– Это невозможно. – Робер сжал бока Дракко, и жеребец послушно двинулся с места.

– Но почему? – настырный капитан не отступался. – Вы должны думать о своих людях и о своих землях, а не о чужаке, утратившем все права на престол.

– Не хочу лгать, капитан, тем более вам, а правду сказать не могу, но вы во многом правы. Оставайтесь. Может быть, у вас с Пуэном что-то и получится.

– Монсеньор, – бедняга едва не свалился с коня, – как вы можете?! Я вас никогда не покину!

– А я не покину Альдо, – устало произнес Иноходец. – Не могу… Даже если бы хотел.

«Если бы хотел…» Он хочет, да кто ж его спрашивает? Семь лет назад теньент талигойской армии Робер Эпинэ мог стать хозяином своей судьбы – не стал. Как пошел за дедом, так и сейчас идет.

– Монсеньор, – Карваль уже совладал с собой, – я, конечно, всего не знаю, но появление ваших друзей перед битвой вряд ли было случайным.

– То есть?

– Для того чтобы Люра перешел на сторону Ракана, нужен был Ракан, вот он и появился.

– Может быть, – не стал спорить Иноходец.

– Все связано, – Никола потер рукой подбородок, – разве вы не видите? Уж не знаю, кому нужен этот ваш принц, но деньги за него платят бешеные, только этого мало…

Капитан даже не представляет, насколько он прав. Все связаны со всеми, все мешают всем, все губят всех.

– Что вы предлагаете?

– Поговорить по душам с проводниками. Пусть скажут, как это они подгадали прямиком к битве.

Разрубленный Змей, ведь чуял же, что не все так просто, да руки не доходили!

– Хорошо, – устало согласился Робер, – как только вернемся, разыщем эту парочку.

Они бы так и сделали, но бароны-контрабандисты исчезли, и никто не заметил, как, когда и куда.

Глава 3Ургот. УрготеллаТалиг. Оллария

399 год К.С. 12-й – 13-й день Осенних Ветров

1

Личный секретарь ее высочества Юлии барон Дежу заявился в особняк на улице Жеребца сразу после ужина, о чем доложил вышколенный, как и все слуги дядюшки Шантэри, лакей. Господин посол тут же его отправил за важным гостем и со значением посмотрел на Ворона. Тот меланхолически пригубил «Змеиной крови» и расправил манжеты.

Что Алва думал об охоте, устроенной на него дочерьми Фомы, понять было трудно, но Марселя попытки принцесс выудить из озера луну забавляли необычайно. Виконт сожалел лишь о том, что не может рассказать о ловле заглянувшему на огонек Луиджи. Мешали дядюшка Шантэри и его посольские предрассудки.

Двери торжественно распахнулись, пропуская улыбающегося барона, за которым маячил кто-то длинный, худой и незнакомый.

– Ее высочество Юлия посылает Первому маршалу Талига гитару и надеется, что услышит, как она поет в его руках, – возгласил Дежу.

– Передайте ее высочеству мою признательность, – наклонил голову Ворон, – но слухи о моем искусстве несколько преувеличены.

– О, – закатил глаза секретарь, – герцог Алва слишком скромен, но мы доверяем господину Валме.

– Да, – согласился Ворон, – однажды я в его присутствии проявил неосторожность.

– Монсеньор, с вашего разрешения мастер настроит гитару так, как вам угодно. – Барон еще разок поклонился и сделал знак рукой, подзывая своего спутника. Тот поспешно опустился на одно колено, на вытянутых руках возлежала гитара черного дерева. Алва окинул мастера оценивающим взглядом:

– Как ваше имя, любезный?

– Ничтожный Лаим к услугам вашей светлости.

– Эта гитара – ваших рук дело?

– Господину угодно услышать, как она звучит?

– Угодно, – Алва откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

– Выглядит красиво, – одобрительно заметил Марсель.

– Гитара не женщина, – поднял палец дядюшка, – для нее молчание – не золото, а внешность – не главное.

Словно в ответ, мастер взял несколько глубоких аккордов, затем прижал ладонью струны и опустил голову.

– Неплохо, – медленно произнес Ворон, – очень неплохо, но настроено слишком низко. Идемте со мной, эта комната не годится для настройки. Барон, прошу засвидетельствовать мое почтение и мою благодарность ее высочеству.

– Господин Дежу, – дядюшка, не оставлявший надежды женить своего дикого гостя, был еще любезней, чем обычно, – устраивайтесь поудобнее. Желаете вина?

Довольный секретарь с готовностью уселся и, разумеется, заговорил о погоде. Граф Шантэри ответил, слуги подали горячее вино со специями и подбросили в камин поленьев.

– В Урготе очень мягкая зима, – Дежу изящно отпил из высокого бокала, – и ранняя весна. В день рождения ее высочества в окрестных холмах уже цветут анемоны.

– У женщин, рожденных весной, особое очарование, – странным тоном произнес Луиджи, пять минут назад несший по кочкам непрекращающийся дождь и урготов, умудрившихся построить столицу в столь мокром месте.

– О да. Ее высочество у нас так и зовут – принцесса Весна и Урготская Фиалка.

Если Юлию и называли Весной, то Марсель этого не слышал. И на фиалку румяная кругломорденькая пышка не походила, скорее на пиончик. Марсель отхлебнул вина. Жаль, здесь нет Дерра-Пьяве, он бы наверняка что-нибудь добавил. Коротышка не был ни дураком, ни невежей, но любил таковым казаться.

– А как называют принцессу Елену? – поддержал светскую беседу далекий от двора Фомы Луиджи.

Секретарь задумался, разрываясь между нежеланием хвалить соперницу патронессы и лояльностью правящему дому. Последнее взяло вверх.

– Принцессу Елену называют Ласточкой. Ее высочество родилась на борту королевской галеры «Белая ласточка».

– Красивое имя. – Марсель понимал, что после ухода ургота дядюшка его придушит, но удержаться не смог: – А то один наш друг назвал свой корабль «Бравым ызаргом».

– Остается надеяться, – Луиджи, неслыханное дело, улыбнулся, – что на корабле Дерра-Пьяве не родится ни одна принцесса.

Марсель едва не захлебнулся, хотя принцессы, достойные имени ызарга, отнюдь не были редкостью.

– Веселитесь? – Алва стоял в дверях. – Ургот может гордиться мастером Лаимом. Инструмент превосходный.

– Ее высочество желает знать: согласитесь ли вы спеть для нее и ее подруг?

– В Кэналлоа говорят: хорошая гитара не может не петь.

– В таком случае поспешу во дворец, – барон поставил бокал на розовый столик и неторопливо поднялся.

– Не смею вас задерживать. – Шантэри тоже встал. – Позвольте вас проводить.

И правильно, пусть провожает, на то он и посол. Жаль, не до дворца. Марсель не имел ничего против Дежу, а дядюшка при ближайшем рассмотрении оказался даже по-своему мил, но при них приходилось выбирать слова, чего виконт вечером и под вино терпеть не мог.

– Вы и впрямь будете играть? – удивился Джильди.

– А почему бы и нет? – Алва лениво подошел к окну, приподнял портьеру и приник к черно-синему стеклу, по которому барабанил ставший привычным дождь. Герцог стоял и смотрел в осень, а огонь свечей играл сапфирами кинжала. Марсель вспомнил шрамы на спине маршала и поежился. Когда-то Рокэ повернулся спиной не к тому, к кому нужно. К кому?

– Уехал, – сообщил герцог, опуская золотистый атлас. – Так вы говорили…

– Нет, это вы говорили, – улыбнулся вернувшийся дядюшка, – о гитаре. Насколько мне известно, в Кэналлоа новую гитару угощают старым вином.

– Угощают, – Ворон легко коснулся черного дерева. – Мастер Лаим меня и впрямь удивил, я подобного не ожидал.

– Желаю хорошего вечера, – церемонно произнес Луиджи. – Мне пора, путь до порта не близкий.

– Оставайтесь, – внезапно предложил кэналлиец, – льет как из ведра, но зачем вода, если есть вино?

– Хорошо, – кивнул Джильди. Марсель поставил бы Марианну против пропавшей Зои, что фельпец заговорил об уходе исключительно из вежливости.

– Вот и правильно. – Алва пристроил инструмент на коленях, лак сверкнул темным весенним льдом. Маршал провел пальцами по струнам и вдруг улыбнулся: – Эта ночь, моя эрэа, ваша и только ваша. Герард, вина всем и себе!

– Монсеньор!

– Наливайте бокал и идите сюда. Господа, здоровье рэя Кальперадо!

– Нет, – мальчишка совсем раскраснелся, – Монсеньор, я не могу… Я должен доказать… заслужить…

– Какая пошлость! – Рокэ залпом осушил бокал. – Герард, запомни и передай детям: ничего, никогда и никому не доказывай.

– Но… Я не любил отца. – Какой славный мальчик и какой правдивый! – Он… жил, как свинья, но, Монсеньор, я не хочу, чтобы думали, что я стыжусь своей семьи.

– А ты ее стыдишься? – в синих глазах мелькнуло нечто большее, чем любопытство.

– Нет!

– Так в чем же дело? Ты знаешь, кто ты есть, остальное неважно. Прав ты, и только ты, какое тебе дело до других? Ну а если кто-то раздражает, его всегда можно отправить к Леворукому.

– Герцог, – простонал шокированный дядюшка, – чему вы учите молодых людей?!

– Пить, – пожал плечами Алва, – и еще жить. Избавляясь от того, что мешает. К слову сказать, это ко всем относится.

– Ну извините, – Валме шумно втянул воздух, – учить пить меня? Меня?!

– Успокойтесь, Марсель, – покачал головой Луиджи, нет, он положительно оживал, – в ваших талантах никто не сомневается.

– В таком случае, рэй Кальперадо, – провозгласил Валме, – позвольте совет. Чтобы стать настоящим дворянином, нужно не только книжки читать и за начальством бегать, но и дурака валять. Красотки, вино, карты – без этого из тебя такой же рэй, как из меня – клирик. Понял?

– Да, Герард, – неожиданно поддержал дядюшка Шантэри, – благонамеренность и воздержание в юном возрасте суть порождение мещанства. Забудь о них и станешь настоящим военным. Порох нюхать – дело хорошее, но «запах женских волос, отбирающий разум», тоже необходим. Ты к девицам-то ходил?

Мальчишка захлопал глазами и не нашелся что ответить. Задумался, надо полагать. Валме хихикнул и снял с подноса в руках лакея чашечку шадди. В доме Алвы его готовили лучше – урготы знают толк в закусках и сластях, но не в шадди и не в вине.

– Господин посол, – Луиджи не стал связываться с шадди по-урготски и сам плеснул себе «Вдовьей слезы», – вы, без сомнения, правы, но молодые люди нуждаются не столько в советах, сколько в примере.

– О, – промурлыкал дядюшка, – в этом я вполне полагаюсь на Марселя.

– Я готов, – кивнул Валме. – Герард, послезавтра вечером пойдете со мной.

– Если прикажет Монсеньор, – неуверенно пробормотал юноша.

– Прикажет, – заверил виконт, – не сомневайся.

– Считай, что уже приказал, – сверкнул глазами маршал. – Господа, наполним бокалы и выпьем за душу гитары. «Эвэ рэ гуэрдэ сона эдэрмьенте…»[63]

Валме опрокинул бокал под нарастающую мелодию, но вкуса не заметил, потому что Алва запел. Сначала очень тихо, потом все громче. Виконт сразу узнал напев, но под гитару он звучал иначе, чем под цокот подков или скрип снастей. Кэналлийского Валме не знал, но воображение рисовало полосу прибоя, кружево пены, мокрый песок, исчезающие на глазах следы, красное закатное солнце и еще что-то, неуловимое и зыбкое, словно запах дыма.

В окно рвался дождь, трещали поленья, над чашей с горячим вином поднимался пряный пар, а Марселю чудились похожие на коней облака да пылающий горизонт. Может быть, Ворон пел о другом, даже наверняка, но виконт Валме слушал свою песню, и до перевода ему дела не было.

2

Окно выходило на крышу – плоскую, унылую, покрытую неопрятным ядовито-зеленым мхом. За крышей была стена, над которой мерцали звезды. Луиза вытащила из прически шпильки, переплела на ночь волосы и уселась на постель. Знай она, что за скучища в этом Багерлее, лопнула бы, а сюда не полезла и девиц своих не пустила. Собаки от жары бесятся, а люди – от безделья. Госпожа Арамона в тысячный раз оглядела чистенькую спальню. Аделаиде Феншо досталась такая же, Айрис с Селиной отвели одну комнату на двоих, а у опальной королевы была целая анфилада.

По мнению Луизы, в Багерлее было уютней, чем в Алисиных апартаментах, которые и протапливались-то с трудом. Если б не решетки на окнах, наружные замки и слуги в мундирах с золотым псом[64] на плече, страшная темница сошла бы за очень хороший постоялый двор. Ни ржавых оков тебе, ни прелой соломы, ни страшных подземелий… Бедная Айрис была так разочарована: она-то ожидала всяческих кошмаров, а тут поссориться толком и то не с кем.

Луиза встала, поправила покрывало и начала ночной обход: увешанный иконами тупичок с молитвенными скамейками, закрытые двери спален, комната, возведенная августейшей узницей в достоинство гостиной, приемная, прихожая, гардеробная, каморка служанки, из которой доносится самозабвенный храп, запертая снаружи дубовая дверь… По ту сторону дрыхнет охрана – и правильно делает. Луиза тоже могла не утруждать себя бессмысленными бдениями, вряд ли Катарина стала бы ей выговаривать за небрежение, но если только есть и спать, можно рехнуться. До недавнего времени Луиза наивно полагала, что ничего не делать – это счастье! Может, и так, но лишь когда над тобой висит с десяток дел, а если их нет и не предвидится? Она ведь даже бояться не может: ей с девочками ничего не грозит. Сиди себе в болоте да квакай помаленьку.

Казалось, о Катарине Ариго забыли все, кроме повара, истопника и очаровательного господина, которого называть тюремщиком язык не поворачивался. Манрики больше не появлялись, коменданта Багерлее узницы видели только раз, а приставленный к ним господин Пико оказался прекрасно воспитанным, бесконечно терпеливым и печальным. Луизе было его откровенно жаль: живешь себе помаленьку, и вдруг на твою голову валится королева со свитой и всяческими книжками-тряпками. И что прикажете со всем этим добром делать? Тут хоть в узел завяжись, все равно окажешься виноват. Не перед узницей, так перед начальством, не говоря уж о таком счастье, как девица Окделл.

Не дождавшаяся сырых подвалов, крыс и скелетов Айри не растерялась и заявила, что королеву или отравят, или задушат. Катарина в ответ печально улыбнулась, покачала головой и уткнулась в молитвенник. Этого хватило: Айрис обрушилась на господина Пико, вынудив беднягу пробовать все присылаемые из кухни блюда. То, что, убивая королеву, Манрик запросто пожертвует каким-то тюремщиком, в голову девице Окделл не приходило. По мнению Луизы, жизни Катарины не грозило ничего, кроме честного палача, иначе балаган с Багерлее терял всякий смысл. Убивать уместней во дворце, там внезапную смерть можно свалить на неугодных придворных или на скоротечную лихорадку… Нет, временщикам нужна или казнь, или развод.

– Мама!

Луиза вздрогнула и завертела головой, пытаясь понять, где кричат.

– Мамка! Ну где ты там?! – Цилла?! Дочка зовет ее именно так, но что у нее с голосом? Откуда эти хрипы?!

– Мамка!

Святая Октавия, что же это? Кто ее привел? Зачем?! Она же просила не впутывать малышню в придворные пакости.

– Ну мамка же! – вопль шел из ее спальни. Луиза опрометью бросилась к себе – в комнате никого не было.

– Мама… Ну где ты? Совсем загуляла?

За окном! Но там же крыши, туда не забраться! Луиза едва не сорвала портьеру, в глаза женщине вцепились непонятно откуда взявшаяся обглоданная луна и десятка полтора звезд.

– Мамка! Ты что, совсем? Я тут…

Скок, скок, скок-поскок,

Ты попался, голубок!

Скок, скок, скок-поскок,

Отдавай-ка свой должок…

Цилла неуклюже скакала вокруг трубы, распевая дурацкую считалочку, которой научил ее отец. Капитанша прекрасно видела дочку: это была она, но в каком виде! Босая, в обгоревшей ночной рубашке, волосы спутаны, лицо и ручонки в ожогах.

– Мама, – дочка прекратила скакать, рот скривился в преддверии плача. – Мама, холодно! Больно…

Как ее занесло на крышу? Что с ней?! Обварилась, упала в очаг, в костер?! Луиза рванула оконную раму, та послушно распахнулась, осталось что-то сделать с решеткой. Чтоб вывернуть эдакие прутья, нужна дюжина солдат с ломами!

– Пусти! – Цилла обливалась слезами и кашляла. – Скорее… Мама!!! Пусти… Я хочу… К тебе!..

Женщина изо всех сил затрясла холодные железяки. Без толку! Нет, без мужчины не обойтись. Святая Октавия, надо ж быть такой дурой – чего-чего, а мужчин здесь как тараканов…

– Детка, потерпи, я сейчас… Я очень-очень быстро…

Только б солдаты дрыхли прямо под дверью! Она им заплатит, деньги у нее есть.

– Не уходи!.. Не смей уходить! Аыыыыы… Холодно!

– Девочка моя, я не могу открыть окно. Я сейчас приведу…

– Нет, можешь, – зашлась плачем дочка, – можешь, можешь. Можешь! Никого не хочу, они грязные… Грязные! Пусти… Я войду!!!

– Детка, не говори глупостей… Я сейчас позову сержанта. Помнишь, ты хотела сержанта?

– А теперь не хочу! У меня будет король, вот! Ну пусти же…

– Да как же я тебя пущу, решетка же…

– Ты что, совсем дура? Ну скажи…

– Мама! – горячие пальцы вцепились в руки Луизы, отрывая их от решетки. – Мама, не делай этого!..

Селина! Слава Создателю, теперь не придется бросать малышку одну на этой клятой крыше.

– Селина, приведи солдата… Двух!

– Пошла вон! – взвизгнула Цилла. – Вон, подлая!!! Вон!!! Все испортила… Ненавижу!!!

– Детка…

– Вон!.. Убирайся…

– Селина, что ты стоишь?! Она же больна…

– Мама, – прошептала Селина, – она не болеет, она… как папенька…

– Чтоб ты сдохла! – замахала руками Цилла. – В церкви! Насовсем… Убирайся к зеленым монахам!.. Гадина свечная, от тебя воняет!..

– Замолчи! – прикрикнула Луиза. – Сколько раз тебе говорить!

– Мамка-шмаколявка, – дочка высунула бледный язык, – ууууу… Мамка-шмаколявка…

Скок, скок, скок-поскок,

На лицо накинь платок.

Скок, скок, скок-поскок,

Ты глупее ста сорок!

Она и раньше так дразнилась! Из-за спины Арнольда, а тот ржал, как мерин, скотина! Какая луна… Белый свет, черные тени – от труб, башен, стены. А тени у Циллы нету…

Луиза схватилась руками за виски: ее дочка – выходец, очень маленький выходец, и ей плохо. Кто сказал, что мертвым не бывает страшно? Они же чувствуют что-то, они же понимают… Цилла плачет, значит, ей больно. Откуда эти ожоги? Что с ней сделали? Кто?!

– Детка моя, я сейчас к тебе выйду.

– Не хочу! – Цилла топнула ножкой. Какие жуткие волдыри! – Пусти меня в дом!.. Там сладко…

– Нет, – твердо сказала Луиза, – в дом тебе нельзя. Я сейчас выйду и тебе помогу. Селина, а ты сиди здесь. Зажги свечи. Четыре. Ты заговор помнишь?

Дочка кивнула, губы ее дрожали.

– Мама, я с тобой!

– Нет! Сиди тут, или… шла бы ты к Айрис.

– Дай мне Айрис! – встрепенулась Цилла. – Ты не годишься… Сестра не годится, сестра грязная, а другую Она возьмет… Это будет весело… Хочу другую! Дай!

«Дай!..» Любимое словечко Циллы. «Дай!» и еще «хочу», «вот тебе» и «дура». Смерть ничего не меняет. Мертвый ли, живой – нутро то же. Дениза предупреждала, что дочка вернется, будет плакать, а мать откроет. Забудет, что Цилла мертва, и откроет. Так бы и вышло, если б не Селина и не решетка… Хотя решетка выходцу не помеха. Луиза оглянулась на возившуюся с огнем Селину. Цилла мертва, этого не исправить, ей не место среди живых.

– Уходи! – Как у нее язык поворачивается, ведь дочка же, родная дочка! – К отцу уходи…

– Ну и уйду! – Цилла высунула язык еще дальше, ухватила руками уши и растопырила ладони: – Бу! Бу! Бу!!! Вот тебе! Дура!.. Все портишь, рожа порченая, молью траченная!

– Пусть четыре Молнии падут четырьмя мечами на головы врагов, сколько б их ни было, – Селина бросилась между матерью и окном, поднимая свечу, – уходи!

Цилла с шипеньем шлепнулась на спину, замолотив в воздухе ногами. То ли ей стало больно, то ли дразнилась. Луиза выходила из себя, пытаясь надеть на младшую рубашку, а та колотила ногами и орала, как сейчас…

– Фульга! – визжала Цилла. – Поганая фульга! Злая… Вы с ней заодно… Ненавижу вас! Ненавижу этот город! Я его уничтожу! А кого хочу, получу… Приду и возьму, скоро приду… Здесь все будет мое!.. Я здесь буду жить! В этом доме!.. Мне его подарят! Здесь будет мое королевство… Вот вернется папенька с Ней, и ваши свечки сдохнут! И вы сдохнете… Насовсем! Все сдохнут, все будет Ее. И мое!.. И папеньки… И его жены… Она лучше тебя! Лучше!.. Лучше!!!

Луиза с силой захлопнула окно, за которым бесновалось создание, некогда бывшее ее дочкой. Женщина больше не чувствовала ни жалости, ни страха – только омерзение. Какая же она бесчувственная коряга! Хорошая мать на ее месте рыдала бы, честная олларианка тряслась от ужаса и шептала молитвы, а она просто устала.

– Мамка-шмаколявка! – Двойные рамы и не думали глушить вопли. – Мамка-шмаколявка!.. Ты папеньке не нужна! Он тебя не хочет… Ты не мать, а мармалюка! Хуже фульги… Я Ей расскажу. Она тебе покажет!.. Дура кривоногая, на лицо убогая…

Визгливые вопли разрывали уши. Сюда должна сбежаться рота охранников, почему же никого нет? Что со стражниками, Айрис, Катариной, дурищей Феншо?

– Пусть четыре Скалы защитят от чужих стрел, сколько б их ни было, – забормотала Луиза, сжимая свечу. Их, не спящих, всего двое – она и Селина, у них нет ни рябины, ни осоки, но Цилла внутрь не войдет, нет у нее такой власти – входить, – пока ее не позовут.

3

Первым сдался посол, затем герцог выгнал осоловевшего порученца. Марсель продержался дольше, но в конце концов все же ушел. Здравый смысл подсказывал отправиться спать, но Луиджи сидел и слушал позабывшего о нем Ворона. Голова немного кружилась то ли от вина, то ли просто так, по потолку плясали рыжие отсветы, в ушах бился струнный перебор.

– Это гвэнте кондо, – Рокэ отложил гитару и взялся за бокал, – старая кэналлийская манера. Вы бывали в Кэналлоа, Луиджи?

– Нет, – покачал головой Джильди, – но надеюсь наверстать.

– Не тяните. «Потом» – очень коварная штука, оно имеет обыкновение не наступать. Отправляйтесь в Кэналлоа при первой возможности и начинайте с Алвасете… Вам налить?

– Не откажусь.

Маршал взялся за бутылку. Спать он не собирался, и Луиджи был этому только рад. После попойки с «пантерками» Джильди на твердой земле засыпал с трудом, уж лучше дождаться утра и на «Акулу».

– Расскажите… – начал Луиджи, глядя на багровую струю.

– Расскажу. – Рокэ пригубил вино и чему-то улыбнулся. – О чем?

– Ну, хотя бы об Алвасете.

– Он стоит на сбегающих к морю холмах, заросших дикими гранатами. Когда рощи зацветают, склоны становятся темно-алыми, чуть светлей, чем это вино, – талигоец поднял бокал, разглядывая на свет, и поставил на ручку кресла. Эту его привычку, так же как манеру прикрывать глаза руками, Джильди запомнил еще в Фельпе.

– Я где-то читал, что вокруг Урготеллы тоже были рощи, а сейчас здесь все распахано.

– Алвасете повезло. Аллийцы считали это место священным, а морискам достало вкуса не вырубать гранаты. Алвасете растет не в глубь берега, а вширь. Представьте подкову, охватывающую залив, в который выдается скалистый мыс, а на нем – замок.

– Гнездо Воронов? – пробормотал Луиджи. – Хотел бы я увидеть…

– И увидите, – герцог тронул гитару, но играть не стал. – Зимой море в Алвасетской бухте зеленое; когда дует южный ветер, туда заносит множество медуз. Я их всегда терпеть не мог… Слизь, холод, яд… Они оскорбляют море. Давайте бокал.

Луиджи повиновался. Красное вино, красные склоны алвасетских холмов, красная кровь, «Дурная кровь». Он пьян, хотя после андийских кошмаров клялся не пить.

– Рокэ, – капитану было неловко, но ему давно хотелось знать, – я, конечно, не талигоец…

– Я заметил, – кивнул маршал. – Куда труднее решить, кто такие талигойцы. Обитатели нынешнего Талига, откуда б ни занесло их предков? Потомки древних имперцев, которых разве что в Бирюзовых Землях нет? Те, Кто говорят на талиг?

– А вы как думаете?

– Первый маршал Талига почитает своими соотечественниками верных подданных своего короля, – Алва усмехнулся. – Франциск Оллар сочинил хорошую клятву, она не допускает разночтений. Но вы хотели о чем-то узнать?

– Да, но если это вам не понравится…

– Этой ночью мне отчего-то нравится все, даже погода. Кончайте с политесом, Луиджи, сегодня он неуместен.

Кто бы мог подумать, что гитара так меняет человека? Гитара и вино, хотя вместе они пили и раньше. Как всегда, от воспоминаний о Бьетероццо по спине побежал холодок, и Луиджи торопливо спросил:

– Почему Алва – кэналлийские герцоги, а не талигойские короли?

Первый маршал Талига поднял бровь и улыбнулся:

– Алва – властители Кэналлоа. Это дороже короны, которую может надеть любой ызарг.

– Вы шутите?

– В таком случае почему Луиджи Джильди не муж Джулии Ванжи?

Почему? Потому что первая красавица и одна из самых богатых невест Фельпа ему не нужна и не была нужна никогда. Отец при всей нелюбви к Титусу был польщен вниманием Джулии к его сыну, так польщен, что об этом узнал даже Ворон, а сын не представлял, куда бежать от набросившегося на него счастья.

Кэналлиец прав: то, что само идет в руки, то, о чем мечтают многие, если не все, не приносит счастья. Лучше не иметь ничего, чем стать обладателем ненужной игрушки и всеобщей зависти. Джулия Ванжи станет женой другого, он проживет свою жизнь одиноким. Поликсена мертва, другим женщинам ее не заменить, но жить можно и без любви, это он тоже понял на Бьетероццо. Так же как и то, что, вцепившись в прошлое, станешь добычей чудовищ.

– Вы задумались. – Алва снова погладил гитару. Как кошку или женщину. – О чем?

– О той лошади… Вы ее удержали.

– Хорош бы я был, если б не удержал какую-то клячу. Даже во сне.

– Клячу?! Это, по-вашему, кляча?!

– Если в лошади видишь чудовище, она будет чудовищем. – Талигоец склонил голову к плечу и вдруг улыбнулся. – Но если в чудовище увидеть лошадь, оно станет лошадью.

– Можете сколько угодно делать вид, что ничего не произошло, но ее прогнали именно вы.

– Видимо, кляча решила, что перед ней чудовище. Не исключаю, что, с ее точки зрения, так и было.

– И все равно, – не унимался Луиджи, – я ваш должник, хоть вы и отказываетесь. И когда-нибудь я отдам все долги.

Алва прикрыл глаза ладонями, наверное, все же устал.

– Звучит угрожающе. Прошу меня извинить, мне нужно написать пару писем, а уже далеко за полночь.

– Я не уйду, – внезапно заупрямился фельпец, – то есть не уйду, пока вы не скажете, о чем вы только что пели.

Кэналлиец откинулся на спинку кресла, рассматривая собеседника, затем кивнул и потянулся к бутылке:

– Тогда выпейте еще. Это старая песня. В Алвасете вам скажут, что ее сочинил первый из Алва, но на самом деле она еще старше. Ее можно спеть на талиг, хотя при этом многое теряется.

– Спойте, – подался вперед Джильди, – и я уберусь.

Ворон не ответил, а молча допил вино и взял гитару. На красивых губах мелькнула и пропала усмешка. Первый аккорд был резким и отчаянным, словно крик в ночи, Алва прижал струны, заставив их замолчать.

– Вы уверены, что хотите услышать именно это? Я мог бы спеть что-то более приятное.

– Уверен.

– Что ж, извольте…

– Брат мой сводный, брат мой с перевала,

Что мне делать с сердцем, что болеть устало?

– Черный камень заменит сердце,

Ай-яй-яй, черный камень…

– Брат мой сводный, брат мой с побережья,

Не отмыть ножа мне, что убил надежду.

– Горький ветер высушит слезы,

Ай-яй-яй, горький ветер…

– Брат мой сводный, брат мой из пустыни,

Вспомнишь ли о мести, когда труп остынет?

– Алой кровью умоется сталь,

Ай-яй-яй, алой кровью…

– Брат мой сводный, брат мой из дубравы,

Помянешь ли брата на заре кровавой?

– Струнным звоном расколется ночь,

Ай-яй-яй, струнным звоном…

Гитарный перебор, отблески камина, пляшущие тени на стенах, полу, потолке и песня. Песня обо всем и ни о чем, песня, которую не забыть.

Глава 4Талиг. ОлларияТорка. Агмаренский перевал

399 год К.С. 13-й день Осенних Ветров

1

Утро было бледным и дохлым, как подвальный проросток, но оно было! Луиза с трудом оторвала раскалывающуюся голову от подушки – нужно вставать, приводить рожу в пристойный вид, отправляться к Катарине, притворяться, что все в порядке. Служанки в Багерлее были старательными, но неумелыми, и благородным узницам отсутствующих камеристок заменяли Луиза с Селиной: мать причесывала королеву, дочь – Айрис и графиню Феншо.

Госпожа Арамона кое-как влезла в утреннее платье, заплела косы, обернула их вокруг головы, покосилась на окно, не удержалась и выглянула наружу. Мокрая крыша, мох в выбоинах, жирные голуби, дым из труб – скучно, серо и нестрашно. Женщина тихо задернула атласную занавеску – словно прикрыла лицо покойника. Хотелось ткнуться в подушку и завыть.

– Госпожа Арамона, – симпатичная толстуха стояла на пороге, прижимая к животу кувшин, – ваше молоко.

– Спасибо, Грейс. Ты ничего ночью не слышала?

– Ничего… Только кошки орали, как с цепи сорвались…

Кошки? Она как-то спутала кошачьи вопли с детским плачем и выскочила на улицу среди ночи. Мать долго ей это вспоминала.

– Я тоже слышала кошек, Грейс. Наверное, они решили, что весна.

Грейс хихикнула. Обычный день – решетки, слуги, молоко, хлеб, Катарина с молитвенником, зеркало, кипарисовые гребни на маленьком столике.

– Доброе утро, ваше величество.

– Доброе утро, Луиза, – королева улыбнулась, потом пригляделась и нахмурилась: – Дорогая, у вас красные глаза. Что-то случилось?

– Нет, все в порядке. – Вот ведь змея, все замечает!

– Я вам не верю. Что-то с Селиной? Она заболела?

– У нее все в порядке, – выдавила из себя улыбку Луиза, – они с Айрис еще спят.

– Значит, что-то с вами?

– Просто дурной сон, ваше величество.

– А я сегодня спала как убитая, – королева казалась удивленной, – впервые в этом месте. Наверное, начинаю привыкать.

Просто, когда появляются выходцы, все вокруг засыпают. Все, кроме тех, по чью душу приходят, так что страдалица не врет. То есть, конечно, врет, но не сейчас.

– Моя кормилица говорила, что привычка любую беду перемелет. Как вас причесать?

– Как вчера. – Ее величество пересела на высокий табурет у зеркала, Луиза встала за ее спиной. Захоти она задушить Катарину, это было бы очень просто. Знатные дамы рискуют, подставляя камеристкам свои шейки. Госпожа Арамона разделила пепельные волосы королевы на четыре части и принялась сосредоточенно разбирать мягкие пряди. Прическа была сложной и требовала полного внимания, ну и слава Создателю! Меньше всего капитанше хотелось думать.

Луиза как раз закрепляла узел на затылке ее величества, когда в приемной затопали, зашумели и перед Луизой возник Фердинанд Второй Оллар в роскошном белом одеянии.

Королева увидела супруга в зеркале, приглушенно вскрикнула и вскочила; освободившиеся волосы рассыпались по плечам серым эсператистским плащом.

– Ваше величество, – Катарина сделала положенный реверанс и замерла, глядя в глаза супругу, – я готова выслушать приговор.

– Ваше величество, – глаза Фердинанда сияли, как в прежние времена, – Катари, вы свободны!

– Вы хотите сказать, что обер-прокурор взял свои обвинения назад?

– Я хочу сказать, – приосанился Фердинанд, – что Колиньяр больше не обер-прокурор и не герцог. Прошу вас опереться на мою руку. Мы возвращаемся во дворец, нас ждет Совет Меча.

– Где Карл?

– Ваше величество, – король тяжело вздохнул, – наш сын в безопасности, и мы обязательно вернем его, но сейчас идет война и нас призывает иной долг. Идемте.

– Фердинанд… Если я еще ваша королева, я… я не должна показываться Лучшим Людям в одежде узницы.

– Вы правы, дорогая, – закивал король. – Это было бы недопустимо. Сколько времени вам потребуется?

– О, совсем немного, – королева подошла к Луизе и обняла ее за плечи, – мне поможет госпожа Арамона. Фердинанд, если я еще жива, то лишь благодаря ее преданности. Ее и других оставшихся со мной подруг.

– Сударыня, – взволнованно произнес король, – у вас сердце истинной герцогини.

Госпожа Арамона удержалась на ногах только чудом.

2

Три знамени на двух башнях, разделенных вечно злящейся Шнеештрааль… Серебряный волк Ноймариненов с усмешкой глядит на Победителя, вонзающего копье в озадаченного Дракона, а напротив спорит с ветром золотой кораблик.

У талигойцев и бергеров на двоих одна война и один враг, только счет горцев к бывшим родичам много больше, чем у Талига к соперникам и соседям. Ненависть – это память об оставленном доме. Ненависть, парусник на гербе да имя – вот и все, что осталось от северного острова, в незапамятные времена задавленного льдами. Судьба метнула кости, и моряки-агмы стали горцами-бергерами. Судьба любит шутить, стал же лишенный наследства южанин торским бароном, чем и гордится. Торка – не Оллария, даром ничего не дает, но дав, не отнимает.

Генерал Ариго вызывающе усмехнулся, как всегда, когда вспоминал покинутый Гайярэ… Нет, не так – он не покидал Гайярэ, это его вышвырнули вон, так и не сказав за что. Тогда Жермону было двадцать, с тех пор прошло столько же. Половина разбитой по воле отца и кое-как сросшейся жизни. Говорят, время лечит, – оно и залечило. Так казалось, но последняя осень разбередила старую тоску. Гусиные стаи тянулись через горы, и генерал, как последний дурак, торчал на башне, провожая их глазами, словно других дел не было. Жермон вызвал бы любого, кто заподозрил бы его в тоске по прошлому, но в Торке таких не находилось, а южнее Виборы генерал не бывал. Не хотел.

Настроение стремительно портилось, но выручил ветер, исхитрившийся сорвать с головы шляпу. Жермон ее подхватил и нахлобучил прямо на внушительный фамильный нос. Ветер в лицо граф любил. Как и войну, и давший ему приют север. Прошлое на то и прошлое, что его больше нет. Ариго тщательно подкрутил темные усы и уставился на громаду Айзмессер. Над иззубренными пиками вздымалась облачная стена, в розоватом утреннем сиянии казавшаяся еще одной горной грядой. Обычно в середине Осенних Ветров Торка тонет в снегах, но в этом году все встало на дыбы.

На дальнем берегу звонко ударил колокол, приветствуя холодное солнце. Еще один обычай, переживший века и дороги… Жермон отсалютовал друзьям шпагой, в ответ блеснул агмаренский клинок – Герхард Катершванц любил войну и горы не меньше Жермона Ариго.

Обмен утренними любезностями был окончен, и талигоец, поплотней запахнув волчий плащ, неторопливо спустился с башни. Неужели где-то стучат о землю созревшие каштаны, а крестьяне ходят босиком? Или он путает и в Ариго уже зарядили дожди? Сколько всего можно забыть, особенно если стараться.

Замок суетился, предвкушая очередной день, наполненный учениями и хозяйственными хлопотами. Солдаты носили воду, рубили дрова, хрипло и весело переговаривались. У кухонь повар с помощниками разделывали кабанью тушу, рядом умильно крутили хвостами шестеро крепостных псов во главе с вконец обнаглевшим рыжим Манриком. Все шло, как положено, можно было спать хоть до полудня, но командующему горными гарнизонами нравилось вставать затемно, здороваться с соседями, а затем переходить со двора во двор, вдыхая запах дыма и горячего хлеба. Это была его жизнь, его горы и его войны, без которых генерал себя не мыслил.

Скажи кто Жермону, что его преданность Торке рождена обидой на Ариго, он бы пожал плечами, но в глубине души граф знал, что это именно так. Он был не первым и не последним, кого спасла служба, зачеркнувшая прошлое и отучившая загадывать дальше следующей кампании. Теперь будущее тонуло в пороховом дыму. Смерть Сильвестра расшевелила и дриксов, и гаунау. Лазутчики сообщали о вражеских передвижениях за Айзмессер, а маршал Запада фок Варзов уведомлял генерала от инфантерии Ариго об очередном военном союзе Эйнрехта с Липпе и предполагаемом выдвижении объединенной армии к границам Талига.

«Объединенная армия», по прикидкам Жермона, насчитывала тысяч полтораста. Правда, на стороне обороняющихся были Торка и зима. Ариго не отказался бы встретить «гусей»[65] на вверенных ему перевалах, но те, увы, не собирались пробивать скалы лбом. Дриксенские военачальники были осторожны, неглупы и начитанны, а признанные стратеги в один голос твердили, что большим армиям в горах удачи не видать. Алва тоже так решил и взял в Сагранну шесть с половиной тысяч. Этого хватило.

Конечно, Агмарен не Барсовы Врата, а бергеры и талигойцы не кагеты, но посты придется выставлять на каждой тропе, какой бы непроходимой та ни казалась. Есть люди, которым крутизна нипочем, Жермон и сам был из таких, хотя до двадцати ничего выше Грозовых холмов не видел. Он много чего не видел и еще меньше понимал, это потом все встало на свои места.

Генерал привычным жестом поправил шляпу и ухватил за рукав высунувшегося из норки теньента-эконома. Франц вырос на кухне герцогов Ноймаринен, но возжелал воинской славы и отпросился в Торку, к вящей радости тамошних обитателей. Теперь бравый ноймар соперничал с поваром соседей-бергеров и ради победы был готов на любые жертвы.

– Что на кухне? – полюбопытствовал Ариго, с наслаждением пробуя только что испеченный хлеб. – И как Хайнрих?

Хайнрихом солдаты прозвали разожравшегося по осени медведя, сдуру подвернувшегося генералу Ариго. Зверь сполна расплатился за свою глупость, Жермон сорвал дурное настроение, а его офицеры получили отменное мясо. Разумеется, добычу решили съесть вместе с соседями.

– Мой генерал, Хайнрих маринуется, ему нужно еще не менее трех дней. – Глаза повара затуманились недостижимой мечтой. – Эх, мускатного ореха б!

– Хватит с тебя и перца с луком, – сам Жермон, по утверждению приятелей, был готов глотать мясо со шкурой и костями и потому смотрел на кулинарные изыски без должного почтения, – а с медведя и подавно.

– Мясо – это тело, а приправы – душа, – закатил глаза повар. Выпив, он принимался хвастать родством с великим Дидерихом и вряд ли врал. Несомненный поэтический дар в сочетании с преданностью кастрюле и половнику приводил к потрясающим результатам.

– Ничего, – утешил кулинара Ариго, – душа душе рознь. Хайнриху луковой за глаза и за уши хватит. У него и такой нет!

Франц расхохотался открыто и весело. В Торке все просто. Если смешно – смеются, если война – воюют, если беда – стоят насмерть.

3

Портреты были прежними люди, по большей части, новыми. Луиза узнала только экстерриора, геренция и нескольких человек, которые на прошлом Совете молчали. Не было ни Придда, ни красавцев Колиньяров с юной Ивонн, ни папеньки, ни кардинала, не говоря уж о Манриках. Придворная дама ее величества, только что разжившаяся орденом Талигойской Розы с бантом[66], наспех оглядела незнакомые физиономии, гадая, что же все-таки случилось. Король был взволнован и счастлив, а граф Рафиано – нет, и это госпоже Арамона ужасно не нравилось. Старший Манрик, конечно, был дрянью и выскочкой, но хотя бы не полным дураком.

– Садитесь, господа, – с нескрываемым удовольствием провозгласил Фердинанд. – Мы собрали Совет Меча, дабы довести до сведения Лучших Людей, что кансилльера в Талиге нет и больше не будет. Мы, Фердинанд Второй, милостью Создателя король Талига, объявляем эту должность упраздненной. Отныне между нами и Лучшими Людьми не будет посредников. Мы сами станем объявлять и о хорошем, и о плохом.

– Виват! – завопил Раймон Салиган, по своему обыкновению одетый кое-как. – Да здравствует король!

– Долой временщиков! – поддержал знаменитого неряху маркиз Фарнэби. В свое время Луиза поймала его взгляд, обращенный на Селину, и чудом удержалась от убийства.

– Да здравствует король!

– Манриков в Багерлее!

– Вместе с Колиньярами!

– Виват!

Верноподданные вопли не иссякали. Фердинанд плавал в них, как цыпленок в укропном желе. Катарина изображала собой то ли статую, то ли кошку над мышиной норой, а на белой шейке вновь горела алая ройя, надетая по просьбе августейшего супруга. Королева понимала не больше капитанши, это наполняло душу Луизы рассветным нектаром.

Крылатые болваны на портретах великих полководцев радостно дудели. Граф Гогенлоэ-цур-Адлерберг что-то шепнул Гектору Рафиано. Кругленький дворянин с цепью маркиза задумчиво пожевал сочными губами и улыбнулся; очень старый кавалерийский генерал громко чихнул и принялся разглядывать свои руки; черноглазый красавец с темными усами брезгливо отодвинулся от старика и уставился прямо перед собой.

– Мы благодарим наших подданных, – его величество качнул головой и улыбнулся совершенно по-детски. – Мы не сомневаемся в вашей верности нам и Талигу. Да будет всем известно, что прошедшей ночью бывший кардинал Талига Агний, бывший кансилльер Леопольд Манрик, бывший обер-прокурор Жоан-Эразм Колиньяр, бывший тессорий Креденьи, бывший командующий гарнизоном Олларии Арнольд Манрик, бывший генерал-церемониймейстер Фридрих Манрик…

Фердинанд перечислял удравших с пугающей ненавистью. Мягкое лицо короля внезапно стало злым, как у хищной птицы или Франциска Великого. И еще он был счастлив, и Луиза понимала почему. Когда госпожа Арамона осознала, что у нее есть свой дом и она в нем хозяйка, она едва не пустилась в пляс. Фердинанд тоже почувствовал себя хозяином. И не домишки в Кошоне, а целого королевства, но папенька удрал, значит, дело дрянь. И не просто дрянь, а дрянь большая и зубастая.

– Предатели хотели принудить нас бежать, – его величество запнулся то ли от негодования, то ли от смущения, – но мы остались с нашим народом. Мы лично возглавим оборону Олларии и остановим врага. Отныне мы, как во времена Франциска, принимаем на себя обязанности кансилльера, кардинала и командующего гарнизоном Олларии. С нами – Создатель! С нами Правда, Сила и Закон!!! А теперь мы желаем слышать Лучших Людей. Истинно Лучших, а не тех, кто занимал скамьи в Зале Меча, будучи достойным Багерлее. Кто скажет первое слово?

Вверх взметнулся лес рук, и лицо короля еще больше просветлело:

– Граф Гектор Рафиано.

– Ваше величество, – экстерриор сдержанно поклонился, – господа. Я рискую навлечь на себя высочайший гнев, но время притч прошло, так же как и время самообмана. Нам всем, и особенно вашему величеству, грозит серьезная опасность. Я полагаю решение вашего величества остаться в Олларии гибельным…

– Позор! – маркиз Салиган стукнул кулаком по собственному колену, но Рафиано и бровью не повел.

– Господа, – старый дипломат достал какой-то документ, – напомню, что Эпинэ и Ракан приближаются к Олларии. Они начали свой марш во Внутренней Эпинэ, на границе графства Пуэн на сторону мятежников перешла часть Резервной армии во главе с Симоном Люра. Позднее к ним присоединились гарнизоны Марипоз и Барсины. В общей сложности у Ракана около шестнадцати тысяч человек. Сейчас они уже пересекли Кольцо Эрнани. Гарнизон Олларии и расквартированные в Мерцийском и бывшем Летнем лагерях резервные полки насчитывают четырнадцать тысяч, гарнизоны Мергана, Болы и Эр-Афор – три, четыре и две тысячи соответственно.

– Мы благодарим экстерриора за то, что он напомнил столь важные цифры, – кивнул Фердинанд. Граф Рафиано молча поклонился, вызвав в памяти капитанши лекаря из Кошоне, уговаривавшего обожравшегося Арнольда поставить пиявки. Сравнение никуда не годилось и вместе с тем было верным: экстерриор, как и провинциальный лекарь, говорил то, что ему предписывал долг, ни на миг не веря, что его послушают.

– Ваше величество, как это ни прискорбно, Мерцийский лагерь, Мерган и, очень может быть, гарнизон Олларии примкнут к мятежу. Мы можем рассчитывать лишь на Болу и Эр-Афор, но этого недостаточно.

– Откуда у вас такие сведения? – переспросил немолодой клетчатый щеголь, при ближайшем рассмотрении оказавшийся еще и косым.

– Присоединяюсь к барону Краклу, – худенький седой дворянин вскочил со своего места, всплеснул ручками и снова уселся. Значит, это и есть Кракл? Рафиано, выжидая, когда стихнет шумок, разглядывал свою бумагу, а Луиза – супруга одной из самых гнусных придворных дам.

Краклы отличились тем, что на клетчатое старомарагонское поле брякнули золотого льва и сказали, что так и было. На геральдическом щите это выглядело прилично, но плащи и камзолы в черно-белую клетку живо напоминали о ярмарочных фокусниках. Немудрено, что красотка Людовина предпочитала цвета королевы, исподтишка превращая алое в почти малиновое.

– Мы слушаем экстерриора, – не выдержал заминки Фердинанд, и Рафиано поднял глаза:

– Господа, довольно единожды увидеть ызарга, чтобы при встрече узнать его соплеменника, – на мгновение сквозь усталость и досаду мелькнул прежний экстерриор – любитель притч и шуток. – Достаточно перечислить перешедших на сторону мятежников, чтобы заметить характерную особенность. Все они получили свои должности в отсутствие Первого маршала Талига по ходатайству либо графа Манрика, либо герцога Колиньяра. Все они были переведены в гарнизоны, расположенные между Внутренней Эпинэ и Олларией. Мы с уважаемым геренцием пересмотрели все приказы о смещении и назначении гарнизонных офицеров, о формировании полков Резервной армии и их дислокации.

– Совпадения исключаются, – Гогенлоэ-цур-Адлерберг с бумагами в руках неторопливо вышел вперед. – Складывается совершенно отчетливая картина. Мы имеем дело с разветвленным, умным, хорошо подготовленным заговором в центре страны, конечная цель которого до конца непонятна. Логично предположить, что Гайифа и Дриксен, опасаясь поражения в неизбежной войне, сделали ставку на смуту в сердце Талига. Этому, однако, противоречит бегство кансилльера и обер-прокурора.

– Бывших, – резко бросил король.

– Как будет угодно вашему величеству. Союз господ Манрика и Колиньяра с Гайифой невозможен. Я не могу предположить, что бывший кансилльер послал на верную смерть собственного сына. Переход армии Люра на сторону непонятно каким образом оказавшегося в Талиге Ракана стал для него полной неожиданностью. С другой стороны, для того чтобы склонить к измене наиболее боеспособную треть Резервной армии и несколько гарнизонов, нужны баснословные суммы или же какие-то иные рычаги, которых я не вижу.

Король задумчиво тронул орден Святого Франциска, надетый поверх кирасы. Святая Октавия, как же ему хочется воевать!

– Ваше величество, – Рафиано в глубине своей дипломатической души был готов кусаться, – представьте булыжник, брошенный с высокой башни. Ловить его смертельно опасно, но стоит ему упасть, и он не способен причинить вреда даже голубю. Так же и армия мятежников. Это – камень, брошенный вражеской рукой, пока он летит, он опасен. Дайте ему упасть – оставьте Олларию! Пусть все предатели предадут, а трусы струсят, зато потом вы сможете спать спокойно. С утратой Олларии Талиг теряет только столицу, да и то лишь до весны, в крайнем случае до лета. Вряд ли выросший в Агарисе принц явит себя тонким политиком и умелым дипломатом, а его армия, без всякого сомнения, начнет грабить мирных жителей, что неизбежно вызовет сопротивление.

– Что вы предлагаете? – произнес король потускневшим голосом.

– Временно выехать в Хексберг или же Тронко. Герцог Ноймаринен и армия фок Варзов надежны. Так же, как герцог Алва, адмирал Альмейда, братья Савиньяк и маршал Дьегаррон. Ваше величество может полностью полагаться на высших офицеров, назначенных до начала минувшего лета, и на полки, формирование которых не оплачивал Леопольд Манрик. Верные трону войска во главе с опытным и умелым военачальником легко покончат с отощавшим мятежом. Возвращение законной власти население Олларии воспримет с восторгом, тогда как попытка удержать плохо подготовленный к обороне город приведет к ненужным жертвам.

4

Граф Рафиано вернулся на свое место. Они с геренцием сделали все, что могли, и даже больше, и они были правы, как Семеро Первых[67]. Другое дело, что сорвавшийся с поводка король меньше всего хотел снова оказаться на привязи. Ему нравилось править.

Солнечный луч просочился сквозь стекло и погладил капитаншу по плечу. Даже осенью бывает солнце… В юности Луиза выдумывала добрые приметы, а потом им радовалась, это очень помогало.

– Мы выслушали экстерриора, – тоном обиженного, но благовоспитанного ребенка произнес Фердинанд, – и мы хотим знать, все ли думают так же. Барон Кракл, мы вас слушаем.

Барон стремительно поклонился его величеству – больше никого в этом зале для него не существовало.

– Да, нас предал генерал Люра, – заявил Кракл высоким, хорошо поставленным голосом, – нас предали гарнизоны Марипоз и Барсины, но почему мы не должны доверять гарнизону Олларии? Только потому, что господам геренцию и экстерриору кажется, что он перекуплен? Никаких доказательств предъявлено не было, никаких! Не считать же за таковые землеописательные карты и патенты на чины! Ваше величество, почему мы должны верить дурному и подозревать тех, кто присягал защищать Талиг и своего короля? Вспомните, как Колиньяры и Манрики клялись разоблачить заговор и получили соответствующие полномочия. И что? Они погубили тех, кто мешал им, но за их спинами расцвел настоящий заговор. Трагическая судьба супрема Придда и его семейства, страшная участь десятков других безвинных и чудовищное предательство – вот цена излишней подозрительности и вседозволенности временщиков.

Ваше величество, я призываю вас принять звание Первого маршала Талига и возглавить не только оборону, но и наступление. Мы сплотимся вокруг своего короля и защитим наш Талиг. Новый Талиг, без временщиков и купающихся в своей безнаказанности убийц. Талиг, в котором есть король, сильный и любимый народом, есть его верные подданные, но нет и не может быть прикрывающихся высочайшим именем воров, лжецов, палачей. Я благодарю его величество за то, что я, всего лишь барон, сегодня впервые вошедший в Зал Меча, могу бросить вызов маститым сановникам. Я горжусь тем, что дожил до этого дня, дня единения моего короля с лучшими из моих соотечественников! Ваше величество, в вашем роду было немало славных имен, но золотыми буквами в истории Талига горят два: Великого Франциска, основавшего нашу державу, и Великого Фердинанда, сделавшего ее свободной.

– Виват Первому маршалу Талига Фердинанду Оллару! – рявкнул кавалерийский генерал.

– Ведите нас к победе!

– Ваше величество, на вас смотрит Талиг!

– Да здравствует король!

– Позор экстерриору!

– Ваше величество, – черноволосый усатый красавец лет тридцати преклонил колено перед троном, – я не верю эктерриору и геренцию. Зачем они здесь? Их место с их трусливыми сообщниками.

– Мой король, новое время требует новых людей. Окружите себя достойными!..

– И всем сердцем преданными вашему величеству…

– Владения Рафиано в Эпинэ. Конечно, я далек от того, чтобы…

– Не хочу обижать господина геренция, но ему уже под семьдесят. Он – человек прошлого, а ваше величество – владыка настоящего и будущего!

– Только король может вести в бой армию Талига!

Подхалимы шелудивые, причеши их хорек! Луиза кусала губы, а воображение рисовало оставшуюся в Кошоне скалку, которой она учила мерзавца Арнольда. Неужели Фердинанд совсем ничего не понимает? А Катарина? Уж она-то не дура, ей голову не заморочишь…

Ее величество королева Талига глядела прямо перед собой – бледное лицо, тонкие пальцы, вцепившиеся в подлокотники кресла. Чего она ждет, кошка драная?!

– Ваше величество!

– Мы слушаем, маркиз Фарнэби.

Нашли кого слушать! Чтобы не глядеть на непотребную морду, Луиза уставилась на Первого маршала Талига, к несчастью, нарисованного. Ответа на ее письма так и не было. Герард не мог забыть о матери и малышне, значит, почту воровали, но кто и когда? По дороге в Урготеллу или на обратном пути?

– …для того чтобы загонять оленей, есть гончие. Охотник, который лает сам, вызовет удивление. Ваше величество, на ваших плечах лежит ноша, которую никто, кроме короля, не может поднять. Отдайте то, что по силам другим: полководцам, сановникам, священникам. Ни император Гайифы, ни кесарь Дриксен не водят войска лично, только Хайнрих сам командует своими голодранцами, но всем известны его скупость и дурные манеры. Нам, честным талигойцам, будет горько, если гайифцы и дриксенцы станут смеяться над нашим королем, а они будут…

А еще ты боишься за свою задницу, которую его величество кошки с две защитит, и правильно боишься. Неужели в Зале Меча не найдется хотя бы десятка умных трусов, или все уже удрали, а остались сплошные дурни, которым дай сегодня пожрать, а завтра – трава не расти?

– Маркиз Фарнэби позавчера разговаривал с Леопольдом Манриком, – веско произнес давешний недоверчивый брюнет.

– Кавалер Вускерд, – глазки Фарнэби из сально-сладких стали колючими, – вы на что-то намекаете? Уж не на то ли, что мечтали пристроиться к господину тессорию, хоть лакеем? Лишь бы поближе к денежкам и подальше от пороха.

– Господа, – неожиданно громко рявкнул Фердинанд, – мы не для того собрали здесь людей, коих почитаем Лучшими, чтобы они доносили друг на друга. То, что было до сего утра, предадим забвению и будем смотреть вперед. Мы согласны с маркизом Фарнэби. Первый маршал Талига герцог Алва оказал нам немало услуг. Мы не намерены платить за преданность и смелость неблагодарностью. Рокэ Алва есть и останется Первым маршалом Талига, пока мы остаемся королем. Мы благодарим графа Гогенлоэ-цур-Адлерберга и графа Рафиано за верную службу и отпускаем из Олларии в Придду или любое другое место по их желанию. Новым экстерриором мы называем графа Кракла, новым геренцием – маркиза Фарнэби, новым обер-прокурором – барона Вускерда, да-да, именно графа Кракла и барона Вускерда. Мы и наш двор остаемся в Олларии. Мятежники никогда не войдут в столицу Талига, никогда!

– Ваше величество, – бывший геренций был спокоен, видимо, ничего другого он и не ожидал, – я принимаю неизбежное, но мне искренне жаль ваше величество и Олларию.

– А я возьму на себя смелость еще раз призвать к благоразумию, – граф Рафиано смотрел не на короля, а на королеву. – Ваше величество, умоляю вас, убедите вашего супруга не принимать заведомо проигранного боя. Зиму следует переждать в доме, а весной снег растает.

Катарина затравленно оглянулась и замерла, склонив голову к левому плечу. Потом покачала головой, словно отвечая сама себе.

– Будь мы супругой экстерриора, мы бы тоже призывали к бегству, но мы – королева Талига. Граф Рафиано, мы безмерно благодарны вам за заботу, но мы не можем просить нашего супруга бросить Олларию на произвол судьбы. Вы советуете вернуться весной, но что мы найдем, вернувшись? И кем мы останемся в памяти наших подданных? Теми, кто оставил их в тяжелую минуту?

Змея или все-таки дура? Или не то и не другое, а просто жена, знающая мужа как облупленного и понимающая, что он закусил удила и его не остановить? Как бы то ни было, придется дожидаться зеленого воробья[68], который как прилетит да как клюнет! Себя-то не жаль – не красавица и худо-бедно пожила, но девочки и бедняга-король…

– Ваше величество, – граф Рафиано поклонился Фердинанду, – разрешите мне и графу Гогенлоэ-цур-Адлербергу покинуть Совет Меча.

– Да будет так, – милостиво кивнул король. – Мы награждаем вас за верную службу орденом Святого Карла, а графа Гогенлоэ – орденом Королевской Охоты. Мы всегда рады видеть вас и ваших близких.

– Благодарим, ваше величество.

Два сдержанных поклона, торжествующие рожи преемников, расступившиеся гвардейцы, стук захлопнувшихся дверей…

Глава 5Ургот. УрготеллаТалиг. Оллария

399 год К.С. 13-й –14-й день Осенних Ветров

1

Рокэ опять куда-то провалился. Барон Дежу, пятый раз кряду притащившийся в особняк Шантэри, пытался с пристрастием допрашивать Марселя, но виконт был кристально чист: где Ворон, он понятия не имел. Кэналлиец непредсказуем: он может слушать реквиемы, спорить со сьентификами, дразнить поэтов, искать подходящее вино или цветы. Было ясно одно – петь он не намерен, по крайней мере сегодня.

– Барон, поверьте, я весьма сожалею, – Марсель старался, как мог. Не для себя – для дядюшки. Если принцесса надуется на Алву, старый греховодник расстроится, а ему вредно. – Герцог весь вечер не выпускал гитару из рук, и утром у него очень болели пальцы. Он вряд ли сможет играть в ближайшие несколько дней.

Ворон ушел вместе с Луиджи и Герардом, когда Марсель еще спал, и вряд ли у него болело хоть что-нибудь. Не забыть бы сказать негодяю, что он порезал руки, а то неудобно получится.

– Ее высочество будет разочарована, – ныл ургот, – она и ее фрейлины так ждут сегодняшнего вечера.

Ну и дура. Елена та, по крайней мере, прежде времени язык не распускала, вот и получила лилии. Юлия огребет бешеный огурец, и поделом – одно слово, Пиончик.

– Господин Дежу, уверяю вас, герцог Алва не предполагал, что ее высочество желает слушать его уже сегодня.

Или, напротив, предполагал, потому и удрал ни свет ни заря. Как от дурочки Окделл! Ну что поделать, если Ворон не добыча, а охотник – выбрал, поймал, съел, побежал дальше. Излишне прилипчивые девы его раздражают.

– Так вы полагаете, герцог вернется поздно? – Ну сколько раз можно спрашивать об одном и том же?

– Барон, как только он появится, я сообщу ему о ваших визитах и о разочаровании ее высочества. – Надо похвастаться перед дядюшкой этой фразой, он оценит. – Не сомневаюсь, Монсеньор сразу же пришлет свои извинения.

И, Леворукий его знает, возможно, где-то разживется пионами или этими, как их… Виконт Валме неплохо разбирался в розах, лилиях и фиалках, но мордатые розовые цветы вызывали у него изжогу, как бы эти гримасы природы ни назывались.

– В таком случае мне остается лишь откланяться.

Барон был верен своему слову – сказал и убрался. Марсель свернулся калачиком в кресле у камина в обществе горячего вина, засахаренных фруктов и сборника любовных виршей, среди которых попадались весьма недурные.

В девять зазвонили к ужину, виконт захлопнул книжку и спустился в столовую. Восседавший за накрытым на троих столом Франсуа Шантэри был хмур, как оставшийся без взятки дукс. Марсель вздохнул, готовясь к неизбежному, и неизбежное грянуло.

– Это возмутительно, – протрубил дипломат, бросая на колени хрустящую салфетку с вензелем. – Герцог Алва полагает, что может безнаказанно дразнить августейших особ. Он совершенно не думает о том, к каким последствиям приведут его шутки.

– Фи, дядюшка, – поморщился Марсель, – что за намеки… Нет, я не против первой вашей посылки, но мне категорически не нравится вывод. О последствиях герцог Алва думает, иначе барон Дежу застал бы его дома.

– Мой мальчик, – посол его величества короля Талига пристально посмотрел на Марселя, – ты совершаешь ошибку. Зачем становиться посредственным военным, если можно стать блестящим дипломатом? Я поговорю об этом с герцогом, когда он соизволит вернуться. Можешь не сомневаться.

Марсель не сомневался, а герцог не возвращался. Около полуночи дядюшка отошел ко сну. Марселю спать не хотелось, и он вновь устроился у огонька, прихлебывая вино и ставя отметки рядом с приглянувшимися стихами. Три сонета и одно рондо стоили того, чтобы заучить их наизусть. Немного подумав, Марсель решил послать их Франческе Скварца. Виконт перебрался к столу и с удовольствием переписал понравившиеся строки. Посылать даме только стихи, причем чужие, было верхом неприличия. Марсель принялся сочинять письмо и увлекся. Когда он закончил, часы показывали четверть третьего. Виконт запечатал послание и решил выпить перед сном бокал-другой, благо утром будить его было некому.

От размышлений, что лучше: обычное кэналлийское или присланный красоткой Ругьяди знаменитый мансай, Марселя отвлекли звук хлопнувшей двери и знакомые легкие шаги. Воистину, стоит мяукнуть, и Леворукий пошлет тебе кошку.

– Доброй ночи, сударь!

– Рэй Кальперадо, – простонал марсель, – под каким балконом вы потеряли своего патрона?

– Я ходил по поручению Монсеньора, – отбарабанил утренний мучитель, – и вернулся тотчас по исполнении.

– И что же ты исполнял? – подмигнул Марсель. – Носил дамам цветы?

– Нет, – глаза Герарда были чисты и невинны, – я был у маэстро Гроссфихтенбаума. Монсеньор велел мне прослушать все написанные им реквиемы и выбрать два, которые нам подходят.

– Ты до двух ночи слушал этого зануду и остался жив?! – возопил Марсель.

– Маэстро пишет великую музыку. – Герард был серьезен, как сам дядюшка Шантэри. Вот ведь чудовище, ничем не проймешь!

– Это он сам тебе сказал? – Разговор становился столь занимательным, что виконт поставил бокал: не хватало еще расплескать вино. – Про свое величие?

– Нет, Монсеньор. Он сказал, что имя маэстро останется в веках.

Ну и довод, и ведь не возразишь! Особенно в разговоре с младшим Арамоной, тьфу ты, с рэем Кальперадо.

– Ну и сколько же реквиемов ты выслушал?

– Восемь, – не моргнув глазом сообщило чудо в мундире. – Мы бы быстрее закончили, но между произведениями нужно делать перерыв не меньше часа. Чтобы они не слились в одно.

– И что же ты в итоге выбрал?

– Третий и седьмой. Четвертый тоже красивый, но маэстро говорит, там слаба скрипичная партия, а Монсеньору нравятся скрипки. Господин капитан, Монсеньор обо мне не спрашивал?

– Герард, во имя Леворукого, как он мог спрашивать о тебе, когда я спрашивал тебя о нем?

– О нем? – Лицо мальчишки стало озадаченным, воистину, слишком много музыки опасно для здоровья. – Ой! Конечно же! Прошу меня простить, я совсем забыл. Монсеньор велел, если я вернусь раньше его, передать пакет графу Шантэри. Я думал, он уже вернулся…

– А он не вернулся. Где вы, кстати говоря, расстались?

– На Голубиной площади. Монсеньор уехал с капитаном Джильди.

Все ясно: Луиджи собирался размять свою рыбину, вот Ворон и решил развлечься. И охота им лезть в море по такой погоде! Ветер, дождь, холодина – брррр…

– Ладно, давай пакет и живо спать. Монсеньор вернется к вечеру, не раньше. И не вздумай меня будить, понял?

– Понял, сударь, – заверил Герард и зевнул.

Вот тебе, господин жаворонок! Встают с рассветом огородники и молочники, а приличные люди не ложатся до утра и при этом свежи, как померанцы.

Герард еще разок зевнул и исчез. Марсель посмотрел сначала на часы, потом на запечатанный знакомой печатью пакет. «Графу Шантэри в собственные руки». Три часа ночи…. Посол встанет еще не скоро, а Марсель Валме – офицер для особых поручений при особе маршала. Если бы он утром не спал, Ворон передал бы поручение на словах. Может быть… И вообще, будь в пакете нечто тайное, маршал не позволил бы мальчишке таскать его по всему городу. Валме отхлебнул мансайского и прозрел: без сомнения, Рокэ извинялся перед Юлией и успокаивал дядюшку, причем в присущем ему стиле. Нет, прочитать эти письма просто необходимо! Виконт взял ножик для фруктов и поддел печать. Внутри оказалось несколько сложенных листов.

«Любезный граф, Вы, без сомнения, будете удивлены моим исчезновением, но я делаю то, что мне представляется необходимым. Если появится другой выход, я им воспользуюсь, но пока я его не вижу.

Завтра или в крайнем случае послезавтра Вы получите известия, которые Вас неприятно поразят. Осмелюсь дать совет – сохраняйте спокойствие и ждите. Я принял меры, которые к весне должны дать неплохие результаты. Не думаю, что Ургот в сложившейся обстановке проявит нелояльность, напротив, заинтересованность Его Величества Фомы в Южной армии многократно возрастет.

Что до меня, то обстоятельства призывают меня туда, куда призывают. Я отправляюсь один, так как все решают скорость и неожиданность. К счастью, маршал Савиньяк не из тех людей, которым нужны подробные указания, он – неплохой импровизатор и хороший стратег, если только сможет обуздать природную горячность. Я написал ему и отдал надлежащие распоряжения маршалу фок Варзов, маршалу Лионелю Савиньяку и адмиралу Альмейде, но полагаю целесообразным оставить Вам на хранение заверенные мною копии этих документов. Они находятся в моей комнате под бронзовым львом.

Разрешите выразить Вам мою глубочайшую признательность за проявленное гостеприимство. Надеюсь, Вас не затруднит засвидетельствовать мое восхищение Их Высочествам и оплатить из оставленных мной денег работу маэстро Гроссфихтенбаума.

С наилучшими пожеланиями,

Рокэ Алва, герцог Кэналлоа, Первый маршал Талига.

12-й день месяца Сапфира (Осенних Ветров) 399 года круга Скал.

P.S. Настоятельно рекомендую Вам не покидать пределы Ургота, даже если Вас официально отзовут».

Марсель, с трудом сдерживая вопль, дважды перечел письмо и взялся за остальные документы. Вторая бумага сухо уведомляла, что командование Южной армией переходит к Эмилю Савиньяку, а исполняющим обязанности Первого маршала Талига в отсутствие оного назначается Вольфганг фок Варзов, до того же, как он вступит в должность, эту обязанность исполняет все тот же Эмиль. Третий документ превращал Герарда Кальперадо в адъютанта Савиньяка, четвертый отдавал капитана Валме в распоряжение посла его королевского величества Фердинанда в Урготе графа Шантэри. Последнюю бумагу капитан Валме немедленно скомкал и затолкал поглубже в камин.

2

– Что такое? – Господин посол зевал, хлопал глазами и ничего не понимал. – Ты соображаешь, который час?

– Соображаю, – отрезал Марсель и сунул в пухлую руку стакан с лимонной водой, – просыпайтесь!

Дядюшка снова зевнул и дернул шнур колокольчика, вызывая слугу. Заспанного лакея отправили варить шадди, а проснувшийся, наконец, дипломат натянул теплый оранжевый халат и строго уставился на Марселя:

– Я могу наконец поинтересоваться, что случилось?

– Здесь написано, – виконт протянул злополучный пакет.

– Мальчик мой, – возмутился Шантэри, – уж не хочешь ли ты сказать, что вскрыл адресованное мне послание?

– Дядюшка, уж не хотите ли вы сказать, что не читали чужих писем?

– Разумеется, читал, – с достоинством ответил граф, – но никогда, слышишь, никогда не передавал вскрытые по необходимости письма по адресу. Это может вызвать…

– Господин посол его величества Фердинанда, – перебил Марсель, – я не для того разбудил вас среди ночи, чтоб выслушивать нотации. Мы и так опоздали почти на сутки. Читайте.

Граф Шантэри недовольно хрюкнул и поднес к глазам послание Ворона. Читал он долго – видимо, не верил собственным глазам. Принесли шадди, разумеется, паршивый, но в четыре утра плохого шадди не бывает. Марсель залпом проглотил пересладкую горечь и сухо осведомился:

– Прочли?

– Это возмутительно, – сообщил граф Шантэри, – просто возмутительно!

– Ну так возмущайтесь, – взъелся Марсель, – только побыстрее.

– Не надо дерзить, мой мальчик, – дядюшка укоризненно вздохнул, но этим и ограничился. – Как и когда это письмо попало в твои руки? Кто его принес?

– Герард, – виконт невольно улыбнулся. – Алва отдал дураку письмо и отправил слушать реквиемы. Восемь штук! Разумеется, это ходячее совершенство вытерпело до конца и заявилось домой час назад.

– Тонкое решение, – пробормотал дипломат. – Я не получал никаких сведений. Когда получил их Алва, если, разумеется, получил?

Когда? Марсель вспомнил уже позавчерашний день. Около полудня пришел Луиджи, они были все вместе, потом притащился барон с гитарой…

– Я нахожу только одно объяснение, – задумчиво произнес дядюшка, – известия принес капитан Джильди, но передал их ночью, когда остался наедине с герцогом. Они ушли вместе. Не сомневаюсь, что «Влюбленную акулу» в Урготе больше не увидят… Тем не менее нужно узнать, какие суда бросили якорь позапрошлым утром, хотя это могла быть и какая-нибудь рыбачья фелука.

– Ну, узнаем мы, – не понял Марсель, – а дальше-то что?

– Дальше настоятельно советую тебе лечь спать. Мы все равно предпринять ничего не можем.

– Спать?! – переспросил Марсель. – Ворон полез в зубы Леворукому, а мы выпьем шадди и ляжем спать?!

– Ах, молодость, молодость, – глаза Шантэри стали мечтательными, – она всегда громко кричит и куда-то бежит… А подумать? «Влюбленную акулу» нам не только не догнать, но и не найти. Герцог Алва ясно дает понять, что никакая помощь ему не требуется, давай уважать его решение.

Марсель залпом допил дядюшкину чашку и со стуком поставил на поднос:

– Ну и трус же вы, граф Шантэри! – Граф вылупил глаза. – Мне стыдно, что мы родственники! Ворон послал нас к кошкам, но лично я к ним идти не собираюсь. Разрубленный Змей! Я его найду, и плевать, хочет он этого или нет!

– Марсель, не сходи с ума!

– Ворон – мой друг.

– А сам он об этом знает? – съязвил посол его величества Фердинанда Оллара.

– Достаточно, что об этом знаю я, – отрезал Марсель.

Дядюшка Шантэри понес какую-то ахинею, но виконт Валме не слушал. Пускай старый пень надевает свой колпак и дрыхнет. Все равно толку с него, как… с паукана меду!

3

Пользу можно извлечь из всего. Даже из киркорелл, даже из ранней службы и разглагольствований барона Дежу. Марсель Валме осадил коня у дворца его величества Фомы, благословляя последнего за богобоязненность и опасаясь, что принцессы увильнули от утреннего молебна. Дежурный офицер для порядка глянул на пропуск виконта и пожелал капитану Валме доброго утра.

– Сударь, – улыбнулся виконт, – не подскажете, как пройти в капеллу?

– Вас проводят…

В коридорах суетились слуги, но придворных видно не было. Еще бы, десять утра, в это время приличные люди спят, но он – неприличный. Он уже побывал во Фьянтине и узнал, что «Влюбленная акула» ушла и не вернулась. А вот чужих кораблей в порту не видели уже три дня. Закатные твари, Алве что, откровение было?!

– Прошу по этой лестнице вверх.

– Благодарю.

Нет, это не церковь, это какая-то голубятня… Если Фома каждый день по два раза бегает вверх и вниз, то почему он такой толстый?

Сверху плыли звуки органа и запах багряноземельских смол. Так мирно и так благостно, да еще с утра пораньше… Ужас! У входа восседали три дамы в розовом, и Валме едва их не расцеловал. Раз листочки тут, то и цветочек недалече.

Второй радостью стало отсутствие Юлии. Урготская Фиалка то ли проспала, то ли от вчерашнего расстройства приболела. Ну и слава Леворукому.

Орган взвыл, запищали одетые в серое детишки, скоро конец, он подгадал правильно. Марсель взял у прислужника свечку и с постной рожей опустился на пустующую скамью у самого прохода. Если Елена стоит на грешной земле хотя бы одним каблучком, она его заметит.

– Да будут благословенны ходящие в незлобии, чьи сердца открыты любви небесной и свету горнему, – провозгласил похожий на мула клирик.

– Ад арбене, ад арбене, ад арбене, ад арбене!!![69] – пропел хор.

– Да пребудут в благоденствии праведные и богобоязненные, да воздастся им по мыслям их!

– Ад арбене, ад арбене, ад арбене, ад арбене!!!

– Да святится имя Создателя в сердцах наших, да вернется Он к ожидающим, да воздаст златом за злато и сталью за сталь.

– Ад арбене, ад арбене, ад арбене, ад арбене!!!

Ну и зануды эти клирики, сначала несут свою заумь, а потом, словно этого мало, повторяют на талиг[70], да еще с гальтарским припевчиком. Нет, судари мои, Марсель Валме выбирает олларианство, олларианство и еще раз олларианство. Оно короче.

– Виконт, мы удивлены, – Елена в сером покрывале поверх утреннего розового платья стояла и улыбалась, – мы полагали вас олларианцем.

– Так оно и есть, – Валме спохватился, что все еще сидит, и торопливо вскочил, – но я уполномочен передать…

А что именно он уполномочен? Леворукий, ну за какими кошками принцессам столько придворных грымз?

– Ваше высочество, я уполномочен обсудить с вами некоторые подробности следующей мистерии.

– Это очень мило. Прошу вас в малый зимний сад.

Зимний сад – это хорошо, особенно если рядом журчит фонтан, а за кадками спрячется разве что кошка. Елена – умница, а вот дурак он сам или нет, сейчас узнаем.

– Ну, виконт, – просияла глазами Ласточка, – что просил передать герцог Алва? Когда мы его увидим? Моя сестра так расстроена…

– Мы тоже расстроены, – брякнул Марсель, – и еще как… Ваше высочество, пока это знаете только вы. Герцог Алва уехал.

– Как? – улыбка сбежала с личика Елены, словно ее стерли тряпкой. – Куда? Зачем?

– Как? – переспросил Валме. – На этой дурацкой галере, а куда, можно только догадываться… Герцог узнал что-то крайне паршивое. Ваше высочество, могу я быть с вами откровенным?

– Конечно, – пробормотала принцесса, – но что я могу?

– Ваше высочество, – убьет его дядюшка за это или нет? – Алва мог сбежать, только получив вести из Талига… Не поймите меня превратно, но мы со дня нашего приезда видели только рескрипты его величества и послания кансилльера и кардинала. И все! Ни единого письма от родичей или друзей, а этого просто не могло быть. От нас что-то скрывали, что-то, о чем может знать ваш августейший батюшка.

– Он знает, – неожиданно произнесла Елена помертвевшим голосом. – Та из нас, которая не выйдет замуж за герцога Алва, должна выйти за Фердинанда Оллара. Что-то случилось с королевой… Виконт, герцог поехал спасать Катарину, ведь все знают, что они… Что Первый маршал Талига и королева… Что Катарина Ариго…

– Успокойтесь! – прикрикнул Валме и осекся. Не хватало еще орать на иностранную принцессу, даже если она влюблена по уши. А вот слегка приврать точно не помешает: – От Катарины Ариго собирался избавиться еще Сильвестр. Ворон это прекрасно знал…

4

На двери висел устрашающего вида амбарный замок, ставни тоже были заперты, а дверной колокольчик снят. Hи письма тебе, ни хотя бы знака, вот и решай после этого, кто у нас мать, а кто мармалюка.

Луиза прошлась по увядшему садику, загребая ногами желтую листву, постояла у грядки дриксенских астр, подняла ветку с рогулькой, подперла покосившийся куст чубушника. Больше кавалерственной даме на улице Хромого Цыпленка делать было нечего, разве что взломать дверь, но зачем? И так понятно, что господин граф, уезжая из Олларии, прихватил с собой внуков и любовницу, а любовница уволокла все мало-мальски ценное. Аглая Кредон по собственной воле с места бы не двинулась, но, двинувшись, не оставила ничего.

Куда они уехали? Земли Креденьи на юге Эпинэ, вряд ли отец рискнул пробираться через мятежные графства. Скорее всего, господин граф удрали или в Придду, или на юго-запад в Рафиан. Как бы то ни было, Амалии, Жюлю и Денизе ничего не грозит, хоть какая-то радость.

Госпожа Арамона поправила бледно-лиловую алатскую шаль и вернулась к крыльцу, где скучал сопровождавший любимейшую подругу ее величества теньент. Офицерик ужасно гордился новеньким мундиром и горел желанием услужить. Совсем как Герард. Хорошо, что сын в Урготелле, еще лучше, что младшие с господином графом, и плохо, что Сэль в Олларии. Нужно быть последним дураком, чтобы не согласиться с экстерриором и геренцием и остаться в столице. Манрики, конечно, не подарок, но лучше злая собака, чем добрый волк.

– Сударыня, – будь у мальчика хвост, он бы сейчас колотил им по бокам, – вам помочь?

– Буду весьма признательна. – Госпожа Арамона умело подобрала юбки и позволила подсадить себя в карету с королевскими гербами. Порадовалась бы Аглая Кредон придворным успехам своей дочери или наоборот? Маменька была непредсказуема, она искренне негодовала на дочерей, не унаследовавших ее красоту, но, будь все иначе, чувствовала бы себя ограбленной.

– Госпожа Арамона, вам удобно?

– О да. – Теньент галантно закрыл дверь и вскочил в седло. Кучер взмахнул кнутом и оглушительно взвизгнул, госпожа Арамона вздрогнула – она так и не привыкла к тому, что знатных персон возят с дикими воплями. Сытые лошади тронулись с места упругой, слаженной рысью, и женщина отодвинула алую занавеску, разглядывая проплывающие улицы.

По дороге к маменьке занятая предстоящим разговором Луиза по сторонам не глазела, прикидывая, как убедить Аглаю Кредон взять внуков и убраться в провинцию. Оказалось, она со своими советами опоздала, все сделали без нее. Это было правильно, хотя и обидно, зато теперь капитанша с чистой совестью могла смотреть в окошко, что и делала, замерзая от наползавшего страха. Шумная, уверенная в себе столица, которую не сломил даже бунт, меньше чем за два месяца превратилась в собственную тень. Женщина узнавала улицы, дома, вывески, но все казалось полумертвым. Оллария напоминала дом, в котором побывал выходец.

Уличные торговцы почти исчезли, их место заняли гарнизонные караулы, да не обычные из двух-трех крутящих усы стражников, а усиленные. Угрюмые солдаты в касках и кирасах, настороженно оглядываясь, вереницами топали вдоль запертых домов. Выглядели они внушительно, но можно ли было им доверять?

За окошками поплыл Старый парк: голые деревья, кованая решетка, каскады, гроты, живые изгороди… Столичные садовники обожали кусты россобьянки, Луизе они тоже нравились, но сегодня красные ягодки среди темной неувядающей зелени казались каплями крови. Глупости, при чем здесь кусты, дело не в них, а в страхе. Дурные предзнаменования и приметы на самом деле живут в головах, стоит испугаться – и тут же приснится что-то непотребное, погаснут свечи, прольется молоко, влетит воробей. От Октавианских праздников ничего плохого не ждали, вот и обошлось без предчувствий, зато теперь в каждой кошке видится Леворукий, и не зря видится.

Если идет гроза, нужно прятаться в погребе, если идет война, надо бежать, но попробуй это объяснить развоевавшемуся королю! Фердинанд в столичном гарнизоне не сомневался. Увы, его величество отличался добротой, но не проницательностью. Даже странно, как он обхитрил Манриков и Колиньяра, спрятавшись так, что его не нашли. Видимо, потайные комнаты, о которых знают только короли, существуют на самом деле. Вот бы найти одну такую, натаскать туда еды и закрыться с девочками до возвращения герцога, а еще лучше – отрастить крылья и улететь в Урготеллу…

5

– Нужно спешить, – принцесса больше не выглядела растерянной, напротив. – У вас есть пистолет?

– Нет, – слегка растерялся виконт.

– Нет?!

– Простите, сударыня, я не мог явиться во дворец вашего батюшки вооруженным до зубов.

– Тогда дайте кинжал. Он у вас, надеюсь, имеется?

– Прошу вас, – Марсель с поклоном протянул алвасетский клинок. – Умоляю, не порежьтесь.

Любопытно, Урготская Ласточка собралась охотиться на папеньку или на кого-то другого?

– Не волнуйтесь, виконт, – Елена довольно ловко спрятала оружие в широком рукаве, – а теперь идемте.

Валме немедленно запутался во всяческих лесенках и коридорчиках и понял, где они, только у дверей кабинета его величества. Елена кивнула охранникам, взяла Марселя под руку и, вздернув подбородок, вошла к августейшему родителю. Фома в теплом коричневом кафтане, без парика, восседал за заваленным бумагами столом и как никогда сильно напоминал негоцианта.

– Папенька, – принцесса накинула на дверь массивную цепь, – виконт Валме хочет знать, куда исчезают письма из Талига. Я тоже хочу.

– Елена, – глаза Фомы забегали, усугубив и без того немалое сходство с торгашом, – я не понимаю.

– Батюшка, – твердо сказала Елена, – вы все понимаете. Я видела у вас на столе донесения гайифского посла, и не только.

– Виконт, – произнес Фома, – прошу вас выйти.

– Нет! – заявила принцесса. – Мы никуда не уйдем, пока вы не вернете письма.

Славная девочка, но письма давно стали золой и прочим прахом. Ох и заварил же он варево…

– Елена, что ты себе позволяешь?

– Что случилось в Талиге? – тявкнула принцесса, вытаскивая кинжал. – Говорите!

Фома не испугался, но ошалел. Герцог медленно поднялся из-за стола, сверкнула богобоязненная лысина.

– Елена, я же тебя предупреждал. Виконт, вам не следовало давать ее высочеству нож.

– Кинжал, – зачем-то поправил виконт.

– Я не вижу особой разницы, а Елена тем более, – герцог говорил так, словно в кабинете не было и духу дочери, – но я надеюсь, что эта мистерия разыграна не на пустом месте. Произошло нечто неожиданное?

– Для нас – да, – резко бросил Марсель, – для вас – вряд ли. Рокэ Алва тайно покинул Ургот, оставив письмо, в котором ссылается на некие неприятные известия.

– Покинул Ургот? – лицо Фомы пошло белыми пятнами. – Как?! Этого не может быть!.. А армия, что с армией?!

– Передана под командование маршала Савиньяка. Ваше величество, что вам известно?

– Какие именно распоряжения оставил герцог Алва? – хрипло переспросил великий герцог Ургота.

– Сначала скажите, что было в перехваченных вами письмах. Что писал маршал Лионель?

– Ничего. – Фома утер кружевным платочком лысину и сел. – Располагайтесь, виконт. Я не люблю смотреть снизу вверх. Писем от графа Савиньяка я не перехватывал, видимо, это делали другие. Мне известно лишь то, что перед самой смертью кардинала Сильвестра Лионель Савиньяк был переведен на Каданскую границу с полномочиями, близкими к полномочиям Проэмперадора.

Это Марсель Валме знал и так, но на всякий случай дипломатично вытаращил глаза.

– Папенька, – перебила Елена, – Герцог Алва знал про королеву, он ее не любит… Я рассказала виконту, что вы этого не знали и перехватывали письма.

– Елена, – буркнул герцог, – при других обстоятельствах ты была бы наказана. Да, сударь, я прочитал несколько писем, предназначенных вам и юному адъютанту герцога Алва, но в них не было ровным счетом ничего, заслуживающего внимания. А что было мне делать? Я полагал правильным скрывать от герцога неприятности его, скажем так, дамы. Елена, тебя здесь нет, ты меня не слышишь. Виконт, клянусь вам, дела в Талиге шли вполне пристойно. Манрик и Колиньяр охотились на гайифских и дриксенских прихлебателей, Рафиано, Ноймаринен, ваш достойный батюшка, Дораки и ряд других влиятельных фамилий заняли выжидательную позицию. Правда, я бы предположил, что союз «фламинго» и «медведя» вот-вот превратится в свою противоположность. Восстание в Эпинэ говорит именно об этом…

– В Эпинэ?! – Марсель не поверил собственным ушам.

– Успокойтесь, виконт. В Валмоне все спокойно. Взбунтовались Старая Эпинэ, Агиррэ, Ариго и Пуэн: прекрасный повод заменить губернатора, не отдать титул герцогов Эпинэ родичам Колиньяров, а заодно добить старую знать. Очень разумный ход, хотя с семейством Маран поступили чрезмерно жестоко.

– А что с ними сделали? – проявил любопытство Валме.

– Повесили, – деловито сообщил Фома, – по крайней мере старших. Осталась лишь девица, по утверждению Колиньяров, обесчещенная Робером Эпинэ. Ее выдали замуж за фаворита Манриков, а ее величество отправили в Багерлее.

– И как давно вы это знаете? – уточнил офицер для особых поручений при особе Ворона.

– Две недели. Если вы уверены, что слухи о привязанности Первого маршала Талига к королеве сильно преувеличены, то…

– Ваше величество, – перебил Валме, напрочь позабыв об этикете, – в прощальном письме герцог Алва ссылался на неприятные известия, которые мы получим сегодня или завтра.

– Виконт, я могу вас попросить об одолжении? – лицо Фомы стало сладким до горечи. – Позвольте мне ознакомиться с письмом. Моя благодарность не будет знать границ.

– Ваше величество, – поклонился Валме, – границ не знают только ветер и глупость. Позвольте, в свою очередь, предложить вам сделку. Я покажу вам одно письмо Монсеньора, а вы поможете мне подделать другое.

– Виконт, – лицо Фомы изобразило живейшее возмущение, – что вы себе позволяете?!

– Всего лишь отдаю вам должное. Не может быть, чтоб у вас не нашлось человека, способного в точности воспроизвести чужой почерк.

– Он есть, – вмешалась Елена, – если отец не хочет, я сама его приведу. Это…

– Неважно, кто это, – мягко произнес Фома. – Что за письмо вам нужно?

– Отпуск из армии по болезни. Такой, чтобы казалось: меня выгоняют почти с позором.

– Марсель, – глаза Елены округлились, – зачем?

– Затем, что я еду в Олларию, – выпалил Валме. – Если Ворон там, я его догоню, если нет, разберусь, в чем дело. Я – щеголь и дурак, на меня никто и внимания не обратит. Если все плохо, то я сыт войной по горло и зол на маршала, как ызарг. Если плохо, но не совсем, я соскучился по Марианне… Ну а если все в порядке, я и впрямь приболел, но скоро поправлюсь и помчусь к своим боевым друзьям.

– Вы очень умный человек, – решил великий герцог Ургота, – очень. Я настоятельно вам советую, во-первых, как можно дольше сохранить нынешнюю репутацию и, во-вторых, всерьез задуматься о дипломатическом поприще. Я со своей стороны предупрежу маркиза Габайру. Он, как вам известно, дуайен Посольской палаты.

– Марсель, прошу вас, будьте осторожны, – Елена подбежала к виконту, поцеловала его в лоб и сама этому удивилась.

– Ваше высочество, – приосанился Валме, – что значит поездка домой в сравнении с абордажем? Я просто слегка развеюсь.

Виконт отнюдь не был уверен, что хочет ехать, но, закатные твари, Ворон был его другом, а Вейзель что-то плел про Великий Излом и то, что судьбе надоедают ее любимчики. Конечно, можно и подождать. Хотя бы тех самых дурных известий, о которых писал Рокэ, но вдруг будет поздно?

Марсель понимал, что там, где бессилен Алва, он точно ни на что не сгодится, но просто сидеть в Урготелле и ждать у моря погоды все равно было свинством. Офицер для особых поручений при Первом маршале Талига решительно поднялся:

– Ваше величество, если у меня к полудню не будет отпуска, мне придется дезертировать.

– Он будет. – Старый хитрец внимательно посмотрел на собеседника и неожиданно подмигнул: – А заодно у вас будет урготское подданство. Так, на всякий случай.

Глава 6Талиг. Агмаренский перевалПоместье Лаик

399 год К.С. 20-й день Осенних Ветров

1

Жермон Ариго уродился жаворонком, Людвиг Ноймар – совой, но на сей раз наследник Ноймариненов поднялся ни свет ни заря. Разумеется, с его точки зрения.

– Хороший денек. – Людвиг стоял на крыльце в одной рубашке, с сомнением разглядывая наползающие тучи. – Тебе не кажется, что к обеду нас засыплет?

– Нет. – Жермон от души тряханул руку нагрянувшего среди ночи маркиза. – Слишком сильный ветер. Раз тучи перешли перевал, они уйдут вниз. Выспался?

– Пожалуй, – уверенности в голосе Людвига могло быть и побольше. – Главное, я здесь.

– Не то слово. – Ариго глянул на друга и нарочито вздрогнул: – На тебя смотреть и то холодно. Надо выпить.

– Кто ж виноват, что ты до сих пор мерзнешь?! – Серые глаза Ноймара задорно блеснули. – И все потому, что ложишься с курами, а встаешь с петухами.

– Лучше с петухами, чем с «гусями», – засмеялся Жермон. Маркиз Ноймар любил время от времени пошутить. Семнадцать лет назад его выходка довела Жермона до белого каления. Дело кончилось дуэлью, парой пустячных ран и дружбой на всю оставшуюся жизнь. – Забыл от радости спросить: ты надолго?

– До весны, самое малое, – Ноймар вдохнул полной грудью ледяной воздух, – а дальше лучше не загадывать.

– Тебе здесь самое место, – хмыкнул слегка удивленный генерал. – На крыльцо в одной рубашке выходишь, дрыхнешь до обеда.

– Ох уж эти южане, – хмыкать маркиз умел всяко не хуже графа, – чуть похолодает, и вянете, как магнолии.

– Магнолии? – возопил Жермон, с трудом сдерживая хохот. – Южане?! Я, чтоб ты знал, торский барон до мозга костей! Таковым и помру.

– Вольфганг тебя бы отругал, – скривился Людвиг, – старик не терпит разговоров о смерти, пока она спит. Лучшая смерть – это смерть врага.

– И ведь не поспоришь… Кстати о враге: вечером тебя ждет медвежатина.

– Сам брал? – деловито уточнил Людвиг. – На что?

– На твой подарок. – Жермон ловко выхватил из-за спины алвасетский кинжал с раухтопазами. – Как в масло вошел, так что с приездом ты угадал, замариновалось на совесть. Позавчера бы съели, но Катершванц, куда ж без него, хотел дождаться Катершванца.

– Хорошая примета, – серые глаза маркиза Ноймара задорно блеснули. – Окорок – агмам, кости – гаунау.

– Для начало их надо обглодать.

– Испугал! Чтобы мы с тобой да с союзниками не обглодали какого-то медведя?! Я, кстати, вина привез, ты хоть и подался в бергеры, а рожи от пива корчишь.

– Так ведь гадость несусветная, – с чувством произнес генерал, – такое только с горя пить можно.

– Ты и с горя брезговал. Ладно, пошли в дом, а то совсем изведешься. Осенью в волчьем плаще ходишь, от пива шарахаешься – а говоришь, не южанин! Да ты вылитый мориск, только без шадди.

Шадди Жермон и впрямь пил лишь по необходимости – горький въедливый запах слишком навязчиво напоминал о доме. Бывшем. Ариго подкрутил усы и огрел лучшего друга по плечу:

– Вперед, нас ждет завтрак!

Людвиг шагнул к двери, но на пороге резко обернулся, выхватывая шпагу. Ждавший этого генерал принял клинок на клинок.

– Скотина недоверчивая, – укоризненно покачал головой гость, который год пытавшийся застать Жермона врасплох. Те, кто видел их игры впервые, бросались разнимать «дуэлянтов». К вящему удовольствию последних.

– Верить волку может только баран, – назидательно сообщил Жермон, вбрасывая шпагу в ножны. Шутка была старой, как сама Торка, но привычного смешка в ответ не прозвучало.

2

Сона решительно встала у мостика, всем своим видом выказывая, что с места не двинется. Кобылу можно было понять: деревянное сооружение за полтора года изрядно обветшало, а несколько досок и вовсе выпали и теперь уныло гнили в наполнявшей ров мутной зеленоватой жиже. Ричарду отчего-то стало обидно. Когда-то он Лаик ненавидел, но здесь учились отец, дед, Эйвон, множество других достойных людей. Сгнивший мост и заколоченная караулка были оскорблением их памяти. Ричард шенкелем послал Сону вперед, но мориска захрапела и попятилась, выказывая достойный своего полубрата норов.

– Сударь, – подал голос сопровождавший юношу капрал из Барсины, – осмелюсь заметить, не нравится ей что-то, кобылке-то вашей.

– Ерунда, – как можно небрежнее бросил Дик, – мориски часто злятся, не нужно потакать их капризам.

Капрал пожал плечами. Дурак, и чего вылез! Можно подумать, без него не ясно, что Соне не хочется в Лаик, ему и самому не хочется, но надо. Дернул же его Леворукий посоветовать его высочеству расположиться в «жеребячьем загоне». Принц согласился, и Дик с двумя дюжинами солдат поехал проверить, может ли поместье принять Альдо Ракана и его свиту, не отступать же из-за лошадиных капризов. Юноша примирительно потрепал храпящую Сону по шее, но та даже не соизволила оглянуться. Мало того, выходки мориски взбудоражили солдатских лошадей, которые тоже заупрямились. Этого еще не хватало!

Ричард спешился и попробовал настил ногой. Мост противно скрипнул, возле перил осклизлые доски поросли грязно-белым лишайником, от воды, несмотря на холод, несло какой-то тухлятиной. Каким бы вором и бестолочью ни был капитан Арамона, при нем подъезды к Лаик содержались в полном порядке, но корабль Олларов тонет, а крысы бегут, им не до старой школы. Результат сказаться не замедлил, но сюзерен ждет доклада, а это вопрос чести. Молодой человек решился и перешел мост, тот выдержал.

Ворота поместья были распахнуты, в отличие от моста они сияли новизной, но дорогу покрывал толстенный слой мокрых листьев, которые никто не удосужился убрать. Дикон отшвырнул ногой сломанную ветку и повернул назад. Солдаты молча сидели в седлах, тоже спешившийся капрал хмуро бил ногой в запертую караулку. Так, для порядка. Ричард взял Сону под уздцы и потащил за собой. Мориска то ли смирилась с неизбежным, то ли привыкла к доносящейся изо рва вони, солдатские клячи тоже подчинились, и отряд герцога Окделла вступил в Лаик.

Вековые тополя по-прежнему подбрасывали вверх шары омелы и вороньи гнезда, равнодушно мерцал пруд, из зарослей ведьминых слез выглядывала олларианская часовня. Все как прежде! Теперь Ричард понимал, что имел в виду Дидерих в своем «Зачарованном замке»: в большом мире чего только не происходит, а здесь время словно бы остановилось.

Дикон стоял на усыпанной бурыми листьями аллее, и ему казалось, что сейчас из-за поворота вылетят два жеребца – черный и белый, раздастся громоподобный рык Йоганна Катершванца и рассудительный голос Норберта, язвительно засмеется Берто Салина, из часовни, придерживая полы сутаны, появится отец Герман, а у щербатой лестницы разлягутся важные кухонные коты.

– Сударь, какие будут распоряжения?

Какой же он дурак, размечтался и забыл, что на него смотрят солдаты. Не хватало, чтобы про Повелителя Скал начали болтать всякий вздор, довольно и того, что он был оруженосцем Ворона. Запятнать репутацию просто, куда трудней смыть пятно. Юноша небрежно махнул рукой:

– Едем к дому. Скорее всего, там никого нет, но проверить стоит.

Он ошибся – слуги оказались на месте, хотя капитан, священник и менторы ожидаемо разбежались. Невзрачный серенький человечек равнодушно поклонился и застыл, ожидая то ли вопросов, то ли приказаний, и юноше стало неуютно. Умом Дикон понимал, что лаикские мышата ему теперешнему не указ, это он может сделать с ними все, что угодно: наградить, выгнать, повесить, но как же трудно отшвырнуть прошлое. Молодой человек с трудом заставил себя взглянуть в остренькое личико. Как звали слугу, Ричард забыл, он и раньше забывал ненужные имена.

– Кто сейчас находится в Лаик?

– Только слуги, – поклонился «мышонок», – господа изволили уехать.

– К вечеру в поместье прибудет его высочество Альдо Ракан со свитой. Потрудитесь подготовить апартаменты и приличный ужин.

– Будет исполнено. – Ни удивления, ни волнения, ни хотя бы любопытства. – Прикажете вызвать повара?

– Зачем? – не понял Ричард.

– Обсудить ужин, – пояснил «мышонок».

– Его высочество любит острое и жареное, – бросил Ричард, которому внезапно захотелось выскочить из промозглого полутемного вестибюля на лживое осеннее солнце. – И протопите как следует, а то здесь как в могиле.

3

Особой чуткостью генерал Ариго отродясь не страдал, но Людвиг был каким-то не таким. Ночью Ариго все списал на усталость, но странности так и не прошли. Можно было ждать, когда скажет сам, а можно было спросить, и Ариго весело спросил:

– Будешь касеру или свое пиво?

– Свое вино, – Ноймар больше не улыбался, – только позже. Жермон, я приехал тебя сменить.

– И кто же из нас проштрафился, – растерялся Жермон, – ты или я?

– Манрик с Колиньяром, – с неожиданной злостью рявкнул Людвиг. – Тебе нужно в Ариго, и чем быстрее, тем лучше.

– И что я там буду делать?

– Вступать в права наследования. Это долгий разговор…

– К Змею! – огрызнулся генерал. – Разрубленному! Мое место здесь, а Торка своих не гонит.

– Отец тебя просит, – зайти с нужной карты маркиз Ноймар всегда умел. – Дриксы ждут, Эпинэ – нет.

– Дело зашло так далеко?

– Как бы не дальше. Манрики с Колиньярами после смерти Сильвестра как с цепи сорвались.

– И что? Я-то здесь каким боком?

– Ты – граф Ариго.

– И что? – тоном выше повторил Жермон, злобно глядя на бюро с пришедшими в начале лета бумагами на наследство. Другой бы на его месте уже испросил отпуск и умчался в родовые владения. От свежеиспеченного графа ждали именно этого, но Жермон слишком трудно выдирал из себя Гайярэ, чтобы вернуться.

– Анри-Гийом умер дней за десять до Сильвестра. – Похоже, Людвиг решил начать с самого начала. – Твой последний живой кузен был вне закона, и Колиньяры разинули пасть на майорат, однако Робер Эпинэ вернулся.

– В Талиг?! – не поверил своим ушам Ариго. – Тогда он спятил.

– Все южане сумасшедшие, – натужно пошутил северянин, – но отец думает, что Роберу дали гарантии. Сильвестр не хотел отдавать титул Колиньярам. И Савиньяки с Валмонами этого тоже не хотели.

– Маршал Арно Колиньяров тоже терпеть не мог.

– Лучше скажи, кто их терпит. – Маркиз злился почти так же, как его отец, сдержанно и страшно. – Ты дашь мне договорить?

Граф Ариго пожал плечами, зачем-то вытащил кинжал и поднес к глазам рукоять. Если бы было солнце, если бы они поднялись на стену, в сердце раухтопаза вспыхнул бы серый огонь. Если бы они с Робером Эпинэ столкнулись у Ренквахи, остался бы кто-то один, но раз выжил, пусть живет и дальше. Где-нибудь…

– Жермон!

– Я слушаю. – Как темно за окнами, но тучи скоро уйдут вниз, в Придду.

– Помнишь Райнштайнера?

– Ойгена?

– Да.

Холодный, спокойный взгляд, узкое длинное лицо, светлые волосы. Соратник по Агмарену, бергер, давший присягу Талигу и отозванный в гвардию. Из гвардии в Торку возвращаются редко. Даже бергеры.

– Его, пожалуй, забудешь.

– Весной Сильвестр отправил барона в Эпинэ в помощь губернатору, – Ноймар не смог удержать фамильной ухмылки, – чтобы тот не слишком зарывался. Ойген старался.

– Не сомневаюсь. Странно, что Сабве не повесился.

– Не успел, – с видимым сожалением произнес маркиз. – Сильвестр умер раньше, а с Манриками у Райнштайнера не сложилось.

– Хотел бы я его послушать.

За окном зарычали. Надо полагать, здешний Манрик защищает от собратьев добытую кость. Везде одно и то же.

Руки продолжали играть кинжалом, а мысли заблудились между Аррижем и Гайярэ. Неужели этот дурень Робер что-то понял? Понял, решился и оказался между титулом и второй по жадности семейкой Талига.

– Ойгена ты скоро послушаешь, – обнадежил Людвиг. – Он теперь – отцовский офицер для особых поручений.

– Что ж, за особые поручения можно быть спокойным.

Райнштайнер не признавал шуток, но был умен, как сам Леворукий, и столь же удачлив. Если потребуется, он достанет луну, заодно указав небесным обитателям, что ее плохо протирали, из-за чего появились пятна.

– Отец решил вернуть Райнштайнера в Эпинэ. Вместе с тобой и тремя полками, так что наговоритесь. Да будет тебе известно, что Ойген склонен защищать твоего кузена.

– А он что-то уже натворил? – Сколько сейчас Роберу? Есть тридцать или еще нет? – Кроме того, что вернулся?

– Ойген уверен, что сам Иноходец ничего творить не собирался. Виноваты Мараны. Они уже считали Старую Эпинэ своей, а тут такая незадача! Нагрянувшего наследника решили прикончить при попытке к бегству, но Райнштайнер спутал умникам все карты. Наш дорогой бергер явился за мятежником лично, он собирался под благовидным предлогом доставить пленника в безопасное для него место, но Эпинэ знать этого не мог. Он бежал и поднял восстание…

– Что?! – Еще не хватало! А он-то было решил…

– Что слышал. Но, говоря по чести, я Иноходца понимаю.

– Арно Савиньяк понимал Карла Борна. – Ариго подкрутил усы, дурацкая привычка, надо с ней что-то делать. – И чем кончилось?

– Эпинэ не Борн, да и до конца далековато, варево даже толком не закипело. Леонард Манрик на пару с Сабве повел в Эпинэ Резервную армию. Да, Леонард теперь именуется маркизом Эр-При.

– Весело. – Жермон положил кинжал на захламленный стол. Вот тебе и твои тревоги! Ты грешил на дриксов с гаунау, а то, что спит в каждом, проснулось и потянуло домой, только ты не понял. – Кого я должен унимать? Соседей, для которых я – вышвырнутый отцом мерзавец? Иноходца? Леонарда?

– Всех понемногу. Поедешь через Лаутензее, там ждет Райнштайнер с «фульгатами»[71], и вот-вот подойдет Шарли.

– Фок Варзов отдает лучших кавалеристов? – Воистину сегодня утро невозможностей. – Старик же мне совсем недавно написал… Дриксы спелись с гаунау и вовсю собирают войска.

– На юг лучше посылать южан, – лицо Людвига стало жестким, не хуже, чем у самого Рудольфа, – а старый Вольфганг внакладе не останется. Отец поднимает своих «волков», недельки через три они будут в Гельбе. Твое дело – принять капитуляцию мятежников, отправить кузена к отцу и не дать Леонарду с Сабве спутать талигойские графства с какой-нибудь Гайифой.

– Думаешь, мы успеем?

– Должны. Леонард – человек осторожный, а Резервная армия на три четверти состоит из новобранцев. Нет, «маркиз Эр-При» на рожон не полезет, да и Робер, если не вовсе дурак, первым не прыгнет. Скорее всего, парочка станет бегать то ли друг от друга, то ли друг за другом, и так до твоего появления. После которого тебя все и полюбят.

– И больше всех меня полюбит тессорий.

– Манрик теперь кансилльер, но отец с ним договорится. Уверяю тебя.

– Да хоть бы и не договорился. Ладно, ехать так ехать…

Пусть тебя спасла Торка, принадлежишь ты Гайярэ, а не Агмарену. Рано или поздно каждый остается со своей землей и со своей войной, потому что изгнанники свободны, а графы – нет. Людвиг – твой друг до своей смерти, но не до смерти Ноймаринен.

– Жермон, – кажется, Ноймар подумал о том же или о чем-то похожем, – если бы не мятеж, мы бы тебя не дергали.

Если бы не восстание, если б не война, не смерть, не зима… Любим мы это самое «если бы».

Глава 7Талиг. Поместье ЛаикОллария

399 год К.С. 21-й день Осенних Ветров

1

Въездной мост подгнил, вода во рву застоялась и зацвела, а дом стал хмурым и неприветливым. Раньше Лаик не казалась Роберу такой угрюмой, наверное, потому, что он был мальчишкой. Повелитель Молний самолично отвел заартачившегося Дракко на конюшню и пристроил рядом с отвернувшейся от зерна Соной. Обычно спокойная и ласковая, кобыла дрожала и злобно косилась на сгребавшего навоз конюха. Чем бедолага не угодил мориске, Робер не понял, но у лошадей и женщин свои взгляды на жизнь. Эпинэ, как мог, успокоил возмущенную красавицу и отправился к сюзерену. Альдо восседал на массивном столе, еще недавно принадлежавшем капитану Лаик, и изучал какой-то фолиант. При виде Робера принц поднял голову:

– Надо же, – на лице сюзерена расцвела почти забытая бесшабашная улыбка, – сколько знакомых, и ты в том числе.

Эпинэ пригляделся и узнал переплетенную в свиную кожу Книгу святого Фабиана, в которой четырнадцать лет назад расписался унар Робер, присягая чтить Создателя и Фердинанда Оллара. Сколько клятв он успел нарушить за прошедшие годы и сколько еще нарушит?

– Как тебе «жеребячий загон»? – Иноходец подошел к окну и задрал голову, разглядывая багровеющее небо, в котором отчего-то не было ни единой вороны. – Лошадям здесь не нравится.

– Мне тоже, – кивнул сюзерен. – До сих пор аббатством несет, спасибо хоть не торквинианским. Сейчас придет Люра, у него новости из Олларии.

– Пусть приходит, – махнул рукой Робер, – тем более от нас это не зависит.

– Робер, – нахмурился Альдо, – мне не нравится твое настроение, не все так плохо.

– Да? – поднял бровь Эпинэ. – А мне вот надоело изображать плывущее по течению бревно. Да еще перед водопадом.

– Успокойся, – прикрикнул принц, – никакого водопада не будет. Мы возьмем Олларию и пошлем всех помощничков к Змею. Я все продумал.

– Звучит пугающе.

– Да ну тебя, – будущий король и не подумал обидеться, – трус нашелся! Лучше подумай, про кого мы забыли?

– Про морисков? – предположил Эпинэ, продолжая разглядывать тополя. – Или про холтийцев?

– Мы забыли про «истинников». – Сюзерен молитвенно сложил руки на груди и рассмеялся. – Я объявлю Талиг эсператистским, натравлю Агарис на гоганов и подпишу мир с Гайифой, Дриксен и Каданой. Пусть забирают Ноймаринен и Северный Надор, зато я подстрелю сразу двух перепелов: во-первых, меня признают, а во-вторых, отдать окраины мы отдадим, но пусть попробуют их взять! Клянусь Зверем, твои Савиньяки с фок Варзов этого никому не позволят. А пока они дерутся, мы выпотрошим Ноху и Гальтару. Когда я разберусь, что делать со всеми этими жезлами и коронами, то приму абвениатство, а святош пошлю к кошкам. Со Зверем даже Ворон ничего не сделает. Ну как?

– Закатные твари, – не удержался Робер, – и долго ты думал?

– Как только узнал, кто такой Люра. До коронации его придется потерпеть, ничего не поделаешь, но потом – шалишь. Как думаешь, когда ждать следующих достославных?

– Леворукий их знает. Если они поверили, что Вукрэ в Гальтаре, время у нас есть.

– Точно, – просиял Альдо, – а когда рыжие заявятся, мы скажем, что нашу часть договора исполнили, а про Вукрэ знать ничего не знаем, пусть ищут.

– А если найдут?

– Робер, – засмеялся сюзерен, – нельзя от каждого куста шарахаться. Подумай сам, как они найдут? Ары нет, Залог у нас, и вообще все их угрозы – ерунда чистейшей воды. Мы клятву нарушили? Нарушили и еще как, но живы и здоровы. И будем живы и здоровы, потому что Раканам гоганское колдовство не страшно. Стали бы они за нами бегать, если бы были сильнее?

– Не знаю… – задумчиво протянул Робер. – Енниоль хотел не силу, а первородство.

– Доэсператистское старье он хотел, – Альдо захлопнул Книгу святого Фабиана и небрежно бросил рядом с собой. – Вспомни, как достославный в Матильдину шкатулку вцепился, а «первородство» – сказки для дурачков.

– Хорошо, Альдо, я твою мысль понял. – Спорить бесполезно, что делать – неизвестно, разве что пулю в сердце, но это не выход, это очередное предательство.

– Но тебе это не нравится.

– Не очень, – честно признал Иноходец, – но это долгий разговор, а сейчас явится Люра со своими новостями.

3

Сопровождающим был тот же теньентик, что и прошлый раз, пожалуй, это можно было считать добрым знаком. Не беда, что придворные разбегаются и «болеют», оставались бы на своих местах офицеры.

– Мне нужно в особняк Алва, – как могла равнодушно принялась объяснять Луиза, – это…

– Сударыня, – просиял сопровождающий, – я знаю, где это.

Все повторялось. Карета с гербами, придирчивый капитан на выезде, скрип решетки, цокот копыт по сперва выметенной, а затем засыпанной листьями мостовой. Сытая упряжка весело бежала полупустыми улицами, кавалерственная дама любовалась на запертые ставни и попадавшиеся даже чаще, чем неделю назад, патрули. Зря она тянула, надо было вспомнить о «забытых в потайном шкафу» серьгах на обратном пути от маменьки, а она сперва растерялась от новостей, а потом замоталась. И хоть бы сделала что путное, а так сплошная болтовня и беготня за их величествами. Король не расставался с королевой, королева – с «милой Луизой», а «милая Луиза», похоже, стала совсем плоха. Иначе б придумала, как вытащить девочек и сбежать.

Упряжка, успешно миновав Двух Рыцарей, свернула на Казарменную, еще немного, и показалась небольшая церковь. После заколоченных особняков распахнутые настежь двери и теплое, золотистое сияние свечей выглядели странно. Луиза едва удержалась от искушения остановить карету и зайти помолиться. Разговор с Создателем – дело благое, но не когда тебе на голову вот-вот свалится булыжник. Как просто было прятаться за Первого маршала и кансилльера, считая себя самой умной, а ты попробуй выжить в одиночку, даже без господина графа.

Манящие огоньки остались позади, уступив место угрюмому дворцу со спрутом на фронтоне, и госпожа Арамона невольно поежилась. Любви к Повелителям Волн она не испытывала, но когда от славящейся многочисленностью фамилии за какой-то месяц остаются мальчишка, старик и несколько испуганных женщин – это страшно. А еще страшнее, что обер-прокурор Колиньяр жрал не только «спрутов», но и Карлионов, Килеанов, Феншо, Рокслеев… Правда, те, кому повезло оказаться в отъезде или в армии, уцелели, но что они станут делать теперь? И что будет делать господин граф? Стоило становиться тессорием, чтобы бежать? Святая Октавия, ну неужели нельзя было оставить письмо?! А может, отец написал Герарду?

Кучер прикрикнул на лошадей, и они почти сразу встали – приехали! Услужливый теньентик распахнул дверь, подал руку, и Луиза увидела знакомую привратницкую. Обиталище герцогов Алва выглядело ничуть не оживленней особняков, мимо которых она проезжала. Женщина поправила мантилью, раздумывая, что же делать, но навязанный ей офицер колебаний не испытывал. Отсутствие колокольчика молодого человека не смутило, и он лихо забарабанил в окошечко. Как ни странно, открыли сразу!

– Дора Луиса! – Бернардо! Святая Октавия, Бернардо здесь, они с Сэль уже не одни!

– Да, Бернардо, это я.

– Поганые времена пришли, – сообщил кэналлиец, широко распахивая тяжеленную дверь, – одно слово, рампьетэ.

Что такое «рампьетэ», Луиза не знала, но насчет времен кэналлиец выразился верно, хоть и мягко.

– Кто-нибудь дома?

– Антонио, – Бернардо загнул палец, – Фелипе, Маурисио, Хиль и я. Но это сегодня, после послезавтра не будет никого.

– А Хуан? – упавшим голосом спросила Луиза.

– Он вернется послезавтра, – заверил Бернардо. – Они с Пако уводили коней. Можно терять золото, но потерять коня – потерять целый мир. Дора Луиса, вам надо ехать. Вам и доритам. В Алвасете хорошая зима, добрая весна и веселые люди.

Кто бы спорил, только не она, но до Алвасете еще надо добраться, а дорит – вытащить из дворца.

– Бернардо, – Луиза воровато оглянулась, но теньент честно стоял у кареты, – мне надо увидеть Хуана, очень надо.

– Он вернется послезавтра, – повторил Бернардо, – он недалеко, у него дела. Фрамбуа, есть такой маленький город или большая деревня. Хуан и Антонио дождутся там или конца, или приказа соберано. Я скажу им, что приходила дора Луиса, что она здесь, а должна быть далеко. Хуан знает, что делать.

Кто бы сомневался! Что ж, теперь главное – притащить сюда девиц, а дальше дело Хуана. Будут упираться, пусть бьет дурех по голове и зашивает в мешок, а она поможет, хотя Айрис наверняка не прочь съездить в Алвасете, как-никак «невеста». Хорошо, что она не успела вправить девице Окделл мозги, будет легче загнать ослицу в стойло.

– Я приеду послезавтра, – твердо сказала Луиза, – с доритами.

– И правильно, – разулыбался Бернардо. – Я поймаю дорите Селине морскую звезду. Белую, как молоко. Она ее высушит, положит под подушку и увидит во сне жениха.

4

Мерзавцы бывают самыми разными. Господин Люра относился к мерзавцам лощеным, любящим до самозабвения не только себя, но и свои усы, мундиры и сапоги, не говоря уж об орденах и перевязи. Этим генерал-перебежчик изрядно напоминал маршала Пеллота, и Робер искренне надеялся, что рано или поздно Симон Люра разделит судьбу своего именитого предшественника. Пока же с генералом приходилось быть вежливым. У Альдо это получалось хорошо, у Иноходца хуже, а у Карваля с любезностью было вовсе плохо. Люра, впрочем, предпочитал косых взглядов не замечать. Видимо, гоганы велели с Первородным и его свитой не ссориться, от чего становилось еще противней.

– Ваше высочество, – генерал учтиво подмел пол желтыми перьями, – счастлив видеть вас и господина маршала в добром здравии.

– Садитесь, Симон, – кивнул Альдо, – что вы думаете о Лаик?

– В свое время меня признали недостойным унарского плаща, – сверкнул зубами Люра. – Тогда я был вне себя от горя, но теперь рад, что избежал этой могилы. Отвратительное место.

– Мне оно тоже не нравится, – согласился сюзерен, перебираясь со стола в кресло. – Так что у вас за новости?

– Их несколько. Боюсь, первая вас несколько расстроит, зато остальные должны выправить положение.

– Хорошо, – засмеялся Альдо, – я готов расстраиваться.

– Ваше высочество, – голос Люра странным образом зазвенел, – дело в том, что я прекрасно осведомлен и о том, что вы нарушили клятву, и об убийстве достославного Гармиоля и его спутников, которое вы совершили при помощи герцога Эпинэ и капитана Карваля.

– И как давно вы это знаете? – очень спокойно осведомился сюзерен.

– С самого начала, – улыбнулся Симон Люра, вынимая пистолет. – Прошу меня простить, но я не собираюсь отправляться вслед за гоганскими свиньями.

– Вы полагаете, это вас защитит? – Робер в свою очередь положил палец на курок. Пистолет в руках Люра – еще не смерть, по крайней мере не смерть для двоих.

– Я не собираюсь стрелять, – заверил генерал, – мне нужно, чтоб вы выслушали мои новости до конца.

– Мы выслушаем, – зевнул Альдо, – хотя вряд ли это что-то изменит.

– Это изменит многое, – значительно произнес генерал. – Я, как вы, наверное, понимаете, могу вас уничтожить, но зачем? Вы – мой единственный шанс, так же как я – ваш. Со временем мы друг к другу привыкнем, а сейчас предлагаю открыть карты.

– Что ж, начинайте, – сюзерен небрежно поправил воротник. Он держался хорошо, даже отлично.

– Я не решился на то, на что отважились вы, – Люра слегка развел руками, – хотя, видит Создатель, мечтал именно об этом. Рыжие свиньи имели наглость мне приказывать, а я, увы, не смог отказаться.

– Вот как? – переспросил принц. – Признаться, я полагал, что вам заплатили.

– Заплатили… Как водовозу или огороднику. Подлые язычники, оскорбляющие Создателя самим своим существованием, вели себя с талигойским дворянином как с жалким наемником.

– Вы бы перешли на нашу сторону, если бы не гоганы? – в лоб спросил Робер.

– Ни в коем случае, – твердо сказал Люра. – Манрик и Фердинанд меня полностью устраивали, с ними можно было иметь дело. Да, когда меня заменили на Савиньяка, я расстроился, но потом все обернулось к лучшему. При кансилльере-«навознике» я стал графом, меня ждали невеста, неплохой майорат и маршальская перевязь. Разумеется, я собирался честно служить своему покровителю – в некоторых случаях это разумнее всего.

Робер с наслаждением разрядил бы пистолет в жесткое моложавое лицо, но Люра прав – они скованы одной цепью. Если мерзавца прикончить, его подручные прикончат его высочество Альдо Ракана и его незадачливого маршала на месте.

– Генерал, – Иноходец положил свой пистолет на колени и улыбнулся, – раз у нас вечер признаний, расскажите, как вы стали графом Мараном.

– Это было забавно. – Маран-Люра достал изящную флягу c гербами. – Ваше высочество, герцог, не желаете выпить?

– Пейте, я не хочу, – пожал плечами Альдо. Он был бледен, как изваяние, и Робер внезапно испугался, что у сюзерена открылась рана. Связаться с этой проклятой арой, а потом нарушить слово, кто знает, чем это грозит.

– А вы, герцог? – Люра прямо-таки источал дружелюбие.

– Благодарю вас, – как мог спокойно произнес Робер, – я с удовольствием выпью.

– Прошу вас, – предатель с легким поклоном протянул флягу, кажется, он был удивлен. – Как вы знаете, в Эпинэ начались неприятности. Это очень огорчало обер-прокурора и радовало кансилльера. Вы наверняка знаете, что после восстания Эгмонта «медведи» и «фламинго» поделили имущество мятежников? Вам наверняка неприятно это слышать, но что было, то было. Сестра Жоана Колиньяра вышла замуж за Альбина Марана, но, согласитесь, превратиться из герцогини в графиню не очень весело.

– Я знаю, чего хотели Мараны, – подтвердил Робер, возвращая генералу его касеру, – благодарю вас.

– Здоровье Повелителя Молний! – генерал нехорошо усмехнулся. – Манрик тоже кое-чего хотел. Ему был нужен Надор, и господа «навозники» заключили союз.

– Надор?! – Люра – мерзавец, но мерзавцы знают и понимают больше других. – Во имя Астрапа, зачем?!

– Тессорий немного посчитал и пришел к выводу, что вотчине Окделлов для процветания не хватает больших денег и умной головы. Гаунау не плодороднее Надора, а Дриксен не южнее. Три границы, мрамор, стеклянный песок, лес, пастбища, невыращенный лен, неостриженные овцы и непроходимая тупость хозяев, не желающих вылезать из прошлого… Манрик решил взять дело в свои руки. Не удивляйтесь моей осведомленности, я тоже собирался осесть на севере.

– Господин Люра, – Альдо по-прежнему не улыбался, – вы отвлеклись.

– Разве? А мне казалось, герцог Эпинэ живо заинтересовался возможностями Надора. Что ж, вернемся на юг. Общими усилиями Манриков и Колиньяров губернатором провинции сделали Сабве. Он быстро понял, что в семи из одиннадцати графств ему ловить нечего, зато в четырех порезвился на славу, но я опять рискую отвлечься.

– А вы не отвлекайтесь, – отрезал Альдо. – Нужно решить все сразу и навсегда. Чего вы ждете от нашего разговора?

Генерал Симон Люра улыбнулся:

– Того, чего я лишился из-за гоганских чернокнижников. Маршальской перевязи, графского титула и майората. На девицу Маран и владения в Эпинэ я, разумеется, больше не претендую.

Глава 8Талиг. ОлларияПоместье Лаик

399 год К.С. 21-й день Осенних Ветров

1

Луиза отрезала кусочек белого мяса, наколола на вилку и отправила в рот. Есть на людях она терпеть не могла, но его величество пожелал, чтобы госпожа Арамона ужинала за его столом, и она ужинала, предварительно проглотив пару ломтей хлеба с мясом, чтобы со своими аппетитами не казаться ызаргом в стайке морискилл.

Морискиллы, впрочем, были еще теми пташками: здоровенные генералы и сановники церемонно отщипывали кусочки хлеба, обгладывали крохотные перепелиные крылышки и по глоточку смаковали легкое вино. Как человек ел только Фердинанд, остальные маялись дурью, корча из себя нечто бестелесное.

Госпожа Арамона проглотила слюну и как могла изящно откромсала еще один ломтик. Это ее последний ужин во дворце, в крайнем случае предпоследний. Завтра вернется Хуан, и они решат, что делать. Вернее, что делать, понятно – бежать в Алвасете, и чем скорее, тем лучше. Не виси на ней Айрис с Сэль, Луиза бы наплевала на здравый смысл и осталась в Олларии. Насиловать такую красотку никто не станет даже спьяну, а долги надо отдавать. Мерзко бросать короля, объявившего уродливой мещанке, что у нее сердце герцогини. Знал бы бедняга, что перед ним – подсадная кошка, которая спит и видит вцепиться его драгоценной Катари в хитрющую мордашку!

Капитанша со злостью осушила бокал, и это было ошибкой. Рассчитывать, что сидящий рядом герцог Придд нальет даме вина, не приходилось. Юный «спрут», выпущенный из Багерлее в один день с королевой, видел только Катарину, сидевшую над тарелкой, словно над житием очередного святого. Детей увезли, мятежники за Данаром пешком ходят, а она сидит, смотрит, как муж себя гробит, и ничего не делает! Можно подумать, на Совете Меча с Манриками святая Октавия сцепилась!

В то, что страдалица не замечает влюбленного осла, Луиза не верила. Такое разве что Селина проморгает. Или Фердинанд. У Луизы прямо-таки руки чесались стукнуть его величество по голове, сунуть все в тот же мешок и утащить в Кэналлоа к морским звездам…

– Сударыня, вина?

Маркиз Фарнэби, мерзость-то какая! Старый греховодник заглядывается на дочь и обхаживает мать. Хорошо хоть юных девиц не приглашают за королевский стол. Нашей горлинке другие голу́бки не нужны, то ли дело вороны да куры!

– Благодарю, вас. Немного красного.

Хорошо бы выплеснуть бокал в морду милейшего маркиза, но в уме этой скотине не откажешь. Фарнэби среди новых любимцев Фердинанда самый умный, и он иногда говорит королю правду. В отличие от Кракла с Вускердом. Жаль, сегодня нет рыбы: если каждый вечер подавать карпа, рано или поздно какой-нибудь болтун подавится. А больше всех у нас говорит кансилльер, даже больше обер-прокурора.

– Дворяне Талига, – Фердинанд отложил салфетку и поднялся с бокалом в руке, – здоровье ее величества и всех присутствующих дам. Виват!

Первым, разумеется, вскочил Придд. Герцог носил траур по погибшим родичам, который ему удивительно шел. Катарина вздрогнула, растерянно оглядела пьющих за нее мужчин, задержала взгляд на юном красавце в черном и лиловом, торопливо отхлебнула вина, еще разок дернулась, слегка закашлялась и уставилась на скатерть. Теперь Валентин точно ночью спать не будет, остается надеяться, что новый Повелитель Волн останется верен Олларам. Так же, как Генри Рокслей, в одночасье ставший из узника маршалом и комендантом Олларии.

– Господа, виват его величеству! – Один глаз нового кансилльера с обожанием смотрел на короля, другой – с преклонением – на королеву. Очень удобно, из косых вообще выходят отменные придворные: Кракл, Блокхэд, новая графиня Васспард…

– Король всего лишь первый дворянин Талига, – улыбнулся Фердинанд, – я принимаю ваш тост, но с поправкой. За Лучших Людей нашего бесценного Отечества, да живет оно вечно!

– И за тех, кто за него сражается, – громко, как и положено старому глухому генералу, подхватил старший Хони-Агарик. – За победы талигойского оружия!

С победами все было в порядке. Вчера стало известно, что Лионель Савиньяк размазал по промерзшим камням каданцев, не ожидавших встретить столь горячий прием прямо на границе, но лучше бы белокурый маршал остался в Олларии. Святая Октавия, как же здесь не хватает тех, кто способен сразу думать, решать и делать.

2

Лучше всего аппетит отбивает общество мерзавца. Два часа назад Робер Эпинэ был готов проглотить бакранского козла со всей упряжью, однако присутствие Люра превращало ужин в пытку. Иноходец старался не замечать жующего союзничка, но Симон Люра шумел и веселился, как четыре кагета. Будущий маршал и граф был в полном восторге от своей персоны и заключенной сделки, вот и резвился, а сюзерен ему подыгрывал. Лэйе Астрапэ, зачем?! Робер залпом осушил бокал, налил еще, подумал и отодвинул. Если он напьется, дело кончится ссорой, а этот негодяй им и впрямь нужен. Вот так и начинают жрать падаль…

– У меня есть одно достоинство, которого лишено большинство придворных, – разглагольствовал Симон, уписывая урготские маслины.

– И какое же? – полюбопытствовал занятый олениной Альдо.

– Ваше высочество, неужели вы еще не заметили? Я знаю свое место.

– Неужели? – принц внимательно вгляделся в красивое лицо. Светлые глаза Альдо были спокойны и холодны, будто пруд за окном.

– Я могу доказать, – Люра и не подумал отвести взгляд. – Я прекрасно понимаю, что никогда не буду Первым маршалом Талигойи. Это место принадлежит герцогу Эпинэ, а он моложе меня почти на двадцать лет. Я понимаю, что никогда не стану герцогом и не смогу претендовать на руку принцессы, но маршальская перевязь и должность пожизненного командующего столичного гарнизона по мне, как и добротный, свободный от наследников титул. Поверьте, я не намерен вырывать сосновый венец из рук вдов и сирот.

– Вы уже присмотрели подходящее графство? – полюбопытствовал сюзерен.

– О да! Так вышло, что последний представитель весьма почтенного рода был обвинен в заговоре и погиб во цвете лет, не оставив потомства.

– Увы, – Альдо вздохнул и запил вздох кэналлийским, – но кого вы имеете в виду? Я слышал, что по крайней мере пять ошейников[72] остались без законных хозяев.

– Ваше высочество, я предпочел бы остаться на севере. Я недавно был в Эпинэ и пришел к выводу, что мы с этой провинцией не созданы друг для друга. Не правда ли, герцог?

– Вынужден согласиться, – сухо бросил Робер. – Мои земляки не слишком расположены к людям из столицы.

– Именно это я и имел в виду. Что до трех других титулов, то, насколько мне известно, на них претендуют союзники вашего высочества, обретающиеся за пределами Талига… простите, Талигойи. Мне не хотелось бы их разочаровывать, а вас – ставить в затруднительное положение.

– Вы хотите стать графом Килеан-ур-Ломбах? – удивился Робер. – А вас не смущает, что представители этого семейства в последнее время рождались под несчастливой звездой?

– Отнюдь, – успокоил искатель титула, – ведь будь звезда счастливой, вряд ли бы я претендовал на имя Килеанов. С другой стороны, я человек везучий, моей удачи хватит и на меня, и на графство.

– Рад за вас. – Альдо сунул Роберу бокал: – Налей! Генерал, а зачем вам столичный гарнизон? Помнится, это место не маршальское.

– Ваше высочество, – развел руками Люра, – это же очевидно. Если я буду обычным маршалом, меня отправят на обычную войну. Весьма вероятно, что моими противниками станут люди, чьи воинские таланты я ценю очень высоко. Не хотелось бы разочаровывать ваше высочество, но я не способен победить даже Дьегаррона, не говоря уж о Савиньяках, Ноймаринене, фок Варзов или пресловутом Вороне. Зато я ручаюсь, что в Олларии, или, если угодно, Кабитэле, при мне не будет ни единого бунта.

– Что ж, – кивнул Альдо, – если я стану талигойским королем, вы станете маршалом и графом Килеаном-ур-Ломбахом. Вы довольны?

– Несказанно, – осклабился Люра, – но я полагаю ваше величество царствующим королем и, следовательно, могу рассчитывать на титул и звание немедленно. Зачем дожидаться коронации? Зачем называть себя принцем, если ваш батюшка посылает вам благословение из Рассвета?

– В этом что-то есть, – кивнул Альдо. – Но как быть с Эсперадором?

– Эсперадору тоже удобней молиться за монарха, а не претендента на чужой престол. Ваше величество, могу ли я рассчитывать на высочайший указ уже сегодня?

– Можете. – Сюзерен чуть подался вперед. – В обмен на рассказ о том, как я взойду на трон и куда исчезнут ваши гоганские наниматели. Как, к слову сказать, вы с ними встретились?

– Мне не хотелось бы об этом говорить, – признался генерал. – Я ошибался в них, они ошиблись во мне, но их ошибка больше моей. Я всего лишь принял на веру россказни о невозможности нарушить клятву, а они решили, что меня можно запрячь и заставить идти за привязанной морковкой.

– А если б они догадались заменить ее непривязанной? – не выдержал Робер.

– Они не догадались. Но, ваше величество, я все еще не добрался до новости, которая, без сомнения, вас обрадует.

– Мы слушаем, – кивнул Альдо.

3

Подали десерты. Сваренные в миндальном ликере яблоки, начиненные изюмом и орехами, желе, творожные корзиночки с ягодами. Король обожал сладкое, королева – нет, по крайней мере так она говорила, хотя Луиза подозревала, что ее величество сласти любит, но свою талию любит больше. Госпожа Арамона позволила положить себе горячее яблоко и тут же пожалела об этом – разрезать капризный фрукт, не обрызгавшись, было немногим легче, чем пройти по канату. Женщина полностью отдалась нелегкому делу и не сразу заметила, что стало тихо. Святая Октавия, ну что там еще?

Луиза отложила нахально звякнувший нож, оглянулась и увидела нового капитана личной королевской охраны Морена. Свежеиспеченный царедворец стоял в дверях навытяжку и молчал. Фердинанд проглотил кусок корзиночки и улыбнулся:

– В чем дело, Морен?

Тот не ответил. Луиза ошиблась: Морен смотрел не на короля, а на коменданта Олларии, восседавшего между кансилльером и графиней Феншо. Маршал Рокслей отложил салфетку и медленно поднялся:

– Докладывайте.

– Господин маршал, – голос Морена дребезжал, как телега на ухабах, – личная охрана его… Вверенный моему попечению полк готов… все готово!

– Благодарю, – кивнул Рокслей и отчеканил: – Фердинанд Оллар, вы и ваши подручные арестованы. Гарнизон Кабитэлы переходит на сторону его величества Альдо Ракана.

– Что? – растерялся король. – Что вы сказали?

– Господин Оллар, – повторил Рокслей, – вы низложены, вашу судьбу решит законный король. Гвардия, взять его. В Багерлее!

Фердинанд часто заморгал, он не казался испуганным, только безмерно удивленным. Черно-белые гвардейцы вползали в комнату, вставали за спиной короля, возле двери в приемную, у доходящих до самого пола окон… Король оглянулся, увидел обнаженную шпагу и вздрогнул. Скрипнул стул – кансилльер Кракл отодвинулся от своего сюзерена.

– Маршал Рокслей, – значительно произнес Вускерд, – когда я смогу передать вам обличающие тирана документы?

– Когда будет время, – скривил губу Рокслей, – и не мне, а хуриям.

– Я думал, Генри, вы умнее, – маркиз Фарнэби откинулся на спинку стула и пригубил вино. – Неужели вы не понимаете, что к весне вы снова окажетесь в Багерлее? Уже навсегда.

– Зато вы окажетесь там прямо сейчас, – отрезал маршал. – Морен, взять его! Взять всех, кроме женщин, герцога Придда, виконта Рокслея и генерала Хони.

– Дурак, – небрежно бросил Маркус Фарнэби, смакуя вино. Рокслей сделал вид, что не слышит. Король шумно вздохнул, на высоком лбу выступила испарина; Фердинанд Оллар медленно утер лицо и поднялся, резко оттолкнув кресло.

– Измена! – крик был неуверенным, словно король боялся кого-то потревожить. – Гвардия, ко мне!

– Замолчите! – зашипел Кракл. – Во имя Создателя, замолчите!

– Ваше величество!

Высокий теньент с обнаженной шпагой в руке ворвался в столовую из малого кабинета. Конечно же! Офицерский пост у шкатулки с малой печатью… Заговорщики о нем забыли.

– Теньент Давенпорт, – прикрикнул Рокслей, – стоять!

Офицер остановился, но не потому, что послушался, он просто растерялся.

– Чарльз, – вполголоса произнес Джеймс Рокслей, в отличие от старшего кузена казавшийся смущенным, – успокойся, все в порядке, я тебе после объясню.

– Ваше величество, – Давенпорт смотрел только на короля, – что случилось?

– Господин маршал, – оказывается, Морен выходил, а Луиза и не заметила, – часть гарнизона во главе с полковником Анселом заперлась в казармах и не желает подчиняться вашим приказам. Я предупреждал, что…

– Замолчите, глупец! – рявкнул господин маршал. – Фердинанд Оллар, вы поедете со мной и прикажете Анселу сложить оружие.

– Полковник Ансел исполняет свой долг! – неожиданно внятно произнес Фердинанд, лицо которого из снегового стало багровым. – Он, в отличие от вас, порядочный человек и настоящий талигоец.

– Господин Оллар, – перебил Рокслей, – вы хотите, чтобы на улицах Кабитэлы пролилась кровь? А она прольется, причем по вашей вине. Если Ансел заупрямится, он сгорит заживо вместе со своими казармами, а заодно сгорит несколько улиц. Вы этого хотите?

Король молчал. В отличие от Кракла, лицо которого пошло пятнами.

– Оллар, сдавайтесь, – ну и кансилльеры в Талиге, один гаже другого, – это облегчит вашу участь. Альдо Ракан – истинный рыцарь, я всегда восхищался этим молодым человеком, он…

– Только Ракан может владеть Талигойей! – выкрикнул Вускерд. – Эрнани Одиннадцатый был предательски убит, но убийство короля не делает таковым узурпатора.

Вот мразь! Святая Октавия, бывают же такие дряни! Ызарги и крысы по сравнению с Краклами и Вускердами прямо-таки воплощенное благородство и к тому же молчаливое.

– Теньент, – тихо и устало произнес Фердинанд Оллар, – сложите оружие. Ваша смерть никому не нужна, как и ваша честь. Нет короля, нет присяги, нет Талига… Ничего нет…

– Что там объявил ваш Эсперадор? – Давенпорт со смешком обернулся к маршалу Рокслею. – Присяга, данная против воли, не имеет силы?

– Время шуток, молодой человек, прошло, – резко бросил маршал. – Ваше счастье, что я знаю вас и уважаю вашего отца. Уберите шпагу и уходите.

Офицер задумчиво глянул на свое оружие, сдержанно поклонился королю и вдруг резко переломил клинок о колено.

– Значит, не имеет силы? – обломки полетели прямо в пятнистую морду Кракла. – Ну нет! Присяга, отмененная против воли, остается присягой. Именем Талига!

Чарльз Давенпорт спустил курок, почти не целясь. Грохнул выстрел, дико закричала Дженнифер Рокслей, ее муж, прижимая руки к животу, мешком плюхнулся в свое кресло; сквозь растопыренные пальцы хлестала кровь. Запахло порохом и чем-то отвратительным донельзя, упал и со звоном разлетелся бокал. Теньент саданул рукоятью пистолета в висок разинувшего рот гвардейца, ударом ноги распахнул окно и под доходящий до звона визг дурищи Феншо выскочил на террасу.

Луиза посмотрела на королеву. Стерва лежала в глубоком обмороке на руках Валентина Придда.

Глава 9Талиг. Предместья Олларии

399 год К.С. 23-й день Осенних Ветров

1

Этот день все-таки наступил! Над свободной Талигойей вновь реяло знамя Раканов, а последний потомок великого узурпатора был схвачен в собственном дворце. Фердинанд сопротивления не оказал, его не хватило даже на то, чтоб покончить с собой, как подобает мужчине и дворянину.

Ничтожество, жалкое трусливое ничтожество, которому достались краденая корона и лучшая женщина этого мира, но теперь все пойдет иначе. Возрожденная Талигойя вернет себе былую славу, отдаст должное достойным и покарает предателей и мерзавцев. Погода и та на стороне Раканов, словно сама земля радуется возвращению законного государя. И как символично, что известие о победе нашло принца в Лаик, древнем аббатстве, отобранном Франциском у эсператистов и превращенном в тюрьму для потомков знатных родов, вынужденных дышать одним воздухом с юными «навозниками».

Теперь Ричард понимал, почему старое здание казалось ему опасным: оно ненавидело захватчиков и так же, как и сам Дик, надеялось на избавление. Юноша широко улыбнулся принесшему горячую воду слуге и намылил щеку. Стоит ли отпускать усы? Их носят почти все, но Альдо бреется, а Эмиль Савиньяк как-то обмолвился, что светлые усы превращают мужчину в таракана.

Сами близнецы усов не носили, равно как и Ворон, но почему? Потому что так нравилось Катари или наоборот? Будет ли ее величество присутствовать при подписании капитуляции? Симон Люра сказал только, что королеве ничего не грозит, а расспрашивать Ричард не осмелился, хоть и не разделял неприязни Робера к спасшему их генералу. Иноходец в последнее время вообще вел себя странно. Дик изо всех сил старался не замечать злых взглядов и грубых слов, но это было невозможно. У Альдо просто невероятное терпение, Ричард на месте принца давно бы одернул рычащего на весь белый свет подданного, а сюзерен все сводит к шуткам.

Дикон понимал, что Роберу пришлось несладко, но нельзя же из-за этого бросаться на друзей. Мужчина должен владеть собой, тем более Повелитель! Впрочем, Молния – самая капризная и непредсказуемая из стихий, если не считать Ветра. Окделлы и Придды хранили верность Раканам, а Шарль Эпинэ изменил своему королю. Нет, разумеется, Робер никогда не предаст Альдо, но ухо с ним надо держать востро, а еще эти южане…

Вассалов Эпинэ Ричард не переносил, и это было взаимно. Хорошо, что они скоро уберутся домой! Люра и его гвардейцы в состоянии защитить своего короля, что бы ни говорил обнаглевший Карваль. Симон бросил на карту все, собственными руками прикончил Манрика, спас безнадежно проигранное сражение, открыл для всех ворота победы, а вместо благодарности – косые взгляды и недоверие.

– Сударь, позвольте.

Герцог Окделл с удовольствием принял из рук слуги нагретое полотенце. Жаль, в Лаик нет приличного портного, да и какой портной успеет сшить придворное платье за одну ночь! Конечно, для ее величества одежда ничего не значит, но в день триумфа Чести Повелитель Скал должен выглядеть надлежащим образом. Увы, из фамильных реликвий при Ричарде было только кольцо, кинжал и медальон, а темная полувоенная одежда превращала герцога Окделла в одного из многих. Ничего, на коронацию он оденется как должно. Хорошо, что Катари не придется привыкать к чужим цветам. Герцогиня Окделл носит багряное с золотом, а багряное – это почти алое…

Раздался выстрел, и Ричард вздрогнул от неожиданности, не сразу сообразив, что это всего-навсего сигнал сбора. Юноша схватил плащ без герба, промчался знакомыми коридорами, вылетел на террасу и вскочил в седло. Сона сразу же сунулась к Дракко, но юноша ее удержал. Эпинэ казался злым и упрямым, как будто они не выиграли, а проиграли, говорить с ним не хотелось, и Дикон подъехал к генералу Люра:

– Я еще не успел вас поздравить, граф.

– Благодарю, герцог, – улыбнулся Люра, вернее, граф Килеан-ур-Ломбах. – Я, знаете ли, еще не привык ни к титулу, ни к должности.

– Не сочтите за лесть, но вам она подходит больше, чем покойному графу Людвигу, – заверил Ричард. – Он был честным человеком, но не лучшим комендантом.

– Надеюсь учесть его промахи, – Симон слегка поклонился. – Я уже поклялся его величеству не допускать бунтов и мятежей.

– Скажите, граф, – надо почаще называть Люра по титулу, пусть гордится, а не стесняется, – почему вы посоветовали Альдо… то есть его величеству отложить въезд в столицу?

– Потому что опасаюсь за его жизнь, – не стал скрывать комендант. – Пусть в Кабитэле сохраняется спокойствие, а большинство гарнизона на нашей стороне, но в таких делах лучше не спешить. Вы знаете, что случилось с маршалом Рокслеем?

– Только то, что он ранен.

– Смертельно. Дурацкая оплошность, в которой виноват он сам. Дежурный теньент оказался приспешником Олларов и отчаянным малым. Он влепил маршалу пулю в живот и, пока гвардейцы во главе с Мореном ловили ворон, сбежал. Нет, сейчас въезжать в город, и тем более во дворец, опрометчиво.

– Вы правы. – Святой Алан, в Олларии и впрямь стреляют из-за каждого угла. – Я не Ракан, но меня несколько раз пытались убить. Однажды прямо у особняка Алвы. Убийца бросил мушкет и сбежал.

– Избежать пули – хорошая примета. Вы счастливчик, герцог. Кстати, вы знаете, что ваша сестра в столице?

– Айрис? – Ричард не поверил своим ушам. – Как?! Откуда?

– Таинственная история, – Симон Люра улыбнулся в красивые усы, – но девица Окделл – любимая фрейлина ее величества.

Катари выполнила свое обещание и вызвала Айри к себе, как же это чудесно! Теперь все они будут вместе, и никого не удивит, что брат навещает сестру.

– Да, ее величество обещала пригласить Айрис.

– Должен сказать, – новый комендант Олларии понизил голос, – что про вашу сестру прямо-таки чудеса рассказывают. Я был бы счастлив выказать восхищение столь решительной молодой особе.

– Я вас представлю, – заверил Ричард, – Айри будет очень рада… Она очень славная. О, Робер!

– Простите, что прерываю ваш разговор.

Робер держался подчеркнуто сухо, неужели завидует Симону? Герцог графу? Первый маршал Талига просто маршалу? Немыслимо!

– Да мы ни о чем особенном не говорили, – заверил Ричард, – я просто поздравил графа с новым титулом.

– Он ему подходит, – Иноходец обещал Альдо вести себя вежливо и, слава Создателю, держит слово, – гораздо больше, чем тот, который ему нашел Манрик.

– О да, – Люра добродушно расхохотался, – комендант Олларии Маран, капитан личной королевской охраны Морен. Представляете, какая бы путаница началась?

– Был очень простой выход, – Робер улыбнулся, но как-то неискренне. – Объединить обе должности.

– Увольте, – махнул рукой Симон. – Манрик не доверял военным с талантом политиков. И не доверял военным с талантом военного. Я имею в виду с чрезмерным талантом. Впрочем, будь у меня таковой, я бы стал маршалом Талига без посторонней помощи.

– Значит, – предположил Робер, – вы не очень талантливый военный, полагающий себя талантливым политиком?

– Не полагающий, – поправил Люра, – а талантливый, иначе мы бы с вами разговаривали в другом месте.

– Осталось вернуться к этому разговору позднее, – пожал плечами Эпинэ. – Когда о вашем таланте узнают Савиньяк и фок Варзов.

– Не волнуйтесь, герцог, мы обречены на удачу.

– Возможно, – покачал головой Иноходец, – но я не люблю обреченность.

– Я тоже, – признался комендант, – поэтому вожу удачу в поводу, хорошо кормлю и вовремя меняю подковы.

– Вы, я вижу, предпочитаете линарцев? – светским тоном осведомился Робер.

– Да, – граф Килеан-ур-Ломбах выглядел несколько озадаченным, – это хорошая порода, особенно для столицы.

– Не спорю, – глаза Эпинэ стали жесткими, – но удача не линарец, а чистокровный мориск. Возможно, даже мориск-убийца. Нам пора, не правда ли?

– Пора, – подтвердил маршал, – но Оллар будет ждать Ракана сколько потребуется.

2

Альдо гарцевал по берегу подернутого ломким ледком пруда. Вороной принца капризно задирал голову, но всадник легко управлялся со строптивцем. Облитый солнечным светом, наследник Раканов казался рыцарем со старинного гобелена, которому улыбается сама Победа.

– Господа, – принц поправил шляпу с красивым золотистым пером, ее вчера привез Люра, – сейчас мы увидим прошлогодний снег.

– Не самое удачное сравнение для поздней осени. – Святой Алан, неужели Иноходец не может раз в жизни если не порадоваться, то хотя бы помолчать? – На смену старому снегу придет новый, и скоро.

– И это говорит южанин! – Альдо засмеялся и хлопнул Робера по плечу: – Ничего, во дворце хорошие камины. Граф Килеан!

– Да, ваше величество?

– Вперед! Встретим побежденных в поле, как поступали наши брезгливые предки.

Принц пришпорил своего жеребца, и черный гигант бросился вперед, едва не сбив зазевавшегося гвардейца. Дик поскакал за Альдо, слегка придерживая расшалившуюся Сону. Все-таки в свите принца его лошадь лучшая! Если, разумеется, не считать Дракко. Бедный Оскар не дожил до этого дня, он ненавидел Фердинанда, но не верил в дело Раканов. Дик и сам не очень верил, пока не узнал Альдо.

Всадники друг за другом проскочили наспех залатанный мостик и понеслись по обсаженной тополями дороге, обгоняя ветер. Дик скакал рядом с Альдо, он давно не был так счастлив: война закончилась, власть Олларов рухнула, как карточный домик, Талиг свободен, Катари свободна, впереди только свет, радость и любовь. Конечно, враги никуда не делись, Люра-Килеан прав, нельзя недооценивать опасность, но не ызаргам остановить легендарного Зверя!

– Переходи на рысь, – Робер поравнялся с сюзереном. – Или ты хочешь показать Оллару, как падают лошади?

– Вот еще, – Альдо послушно придержал покрытого пеной жеребца. – А твой вроде сухой.

– Дракко – полумориск.

– После коронации я буду ездить только на морисках, – заверил принц, – но выбирать их будешь ты.

Теперь отряд шел походной рысью по трое в ряд. Сквозь просветы в стволах Ричард видел мушкетеров Люра, охранявших тракт. Симон – молодец, ничего не упустил, он будет замечательным комендантом.

Впереди показался всадник на гнедом белоногом коне, и Альдо натянул повод. Ричард, памятуя о судьбе Генри Рокслея, послал Сону вперед и вбок, заслоняя принца, но тревога оказалась ложной: перед ними был не убийца, а курьер. Генерал Морен докладывал, что Фердинанд Оллар доставлен в условленное место.

– Отлично, – лицо Альдо стало жестким, – я еще никогда не видел живого Оллара и вряд ли когда-нибудь увижу вновь.

– У Фердинанда есть сын, – некстати напомнил Эпинэ.

– Сын есть у королевы, – тут же поправил Люра, – но Фердинанд не имеет к этому никакого отношения.

– Тем лучше, – задумчиво произнес сюзерен, – я не намерен воевать с детьми, но из щенка может вырасти только собака, а из Оллара – только Оллар.

А что вырастет из детей Алвы? Конечно, они с Катари сделают все, чтобы Карл стал человеком Чести, но жить ему будет непросто. Ричард помнил, что значит быть сыном проигравшего, но Эгмонт погиб за правое дело, его память чтили все истинные талигойцы, у детей Катари не будет даже этого утешения.

– Дикон, кончай считать кошек, – потребовал Альдо, – не затем приехали. Глянь, и это называлось королем!

3

Фердинанд Оллар стоял на коленях посреди пустого поля, а за его спиной маячили еще человек восемь, тоже коленопреклоненных. Какие-то «навозники», но не из главных, главные удрали, от возмездия не ушел лишь Леонард Манрик.

– Герцог Эпинэ, герцог Окделл, граф Килеан-ур-Ломбах, виконт Рокслей, – вполголоса перечислил Альдо Ракан, посылая коня вперед. Пятеро всадников, вернее четверо и один, шагом пересекли поле и остановили коней в шаге от одутловатой трясущейся туши, недавно восседавшей на краденом троне.

Бывшего короля и его прихвостней сторожили обычные гарнизонные солдаты, но позади Ричард заприметил лиловых стрелков. Разрубленный Змей, Придды! Откуда?!

– Оллар, – властно бросил Альдо, – признаешь ли ты себя побежденным?

– Да… – промычал Фердинанд, не осмеливаясь посмотреть в глаза победителю. – Признаю…

Разрубленный Змей, да он совсем потерял голову от страха. Это мужчина? Навоз и есть навоз, ему место в хлеву, а не во дворце. Человек Чести никогда не станет блеять, как овца на бойне. Святой Алан умер с гордо поднятой головой. Он мог спастись, его бы никто не посмел упрекнуть, но герцог Окделл вернулся и покарал предателя, потому что был верен своему королю и своей клятве. Единственный из всех! Остальные сдались, разбежались, предали. Даже фок Варзов, даже Эпинэ!

– Что ты просишь для себя?

Коленопреклоненный толстяк вздрогнул. Фердинанд был одет словно для дворцовой церемонии, только без короны. Приглядевшись, Ричард заметил на толстой шее веревку, почти незаметную среди многочисленных орденских цепей. По законам старого рыцарства это означает, что побежденный вручает свою судьбу победителю, победитель же задает вопрос Чести. На него мог быть один ответ: «Я не прошу ничего и вверяю свою душу Создателю, а свою Честь и свою жизнь – избраннику Его».

– Я согласен с любыми условиями, – пробормотал Фердинанд. – Мне все равно…

Трус, святой Алан, какой же жалкий трус, не имеющий понятия о Чести. С ним говорят, как с рыцарем, а он дрожит, как лавочник.

– Хорошо, – на лице Альдо была гадливость, – подпиши отречение и живи.

– Ваше величество, прошу меня простить, – Симон Люра говорил тихо, почти шептал, но Ричард слышал каждое слово, – по Золотому договору, отречение, не прочитанное отрекающимся монархом и не оглашенное вслух в его присутствии и в присутствии не менее четырехсот его подданных, является недействительным. Более того, в оглашенном отречении нельзя менять ни слова.

– Да? – Альдо казался раздосадованным. – Я не знал. Ты говорил, что никаких сложностей не будет.

– Ваше величество, это не сложности. Ликтор готов огласить отречение.

– Что ж, – вздохнул Альдо, – придется слушать и смотреть. Оллар, хватит дрожать. Читай!

Фердинанд покорно взял протянутый листок. Руки бывшего короля тряслись, и вместе с ними тряслось отречение. Дику стало неловко. Не за бывшего короля, за Катари, которую бросили в постель слабосильному слизняку. Позор мужа ложится пятном и на жену, это несправедливо, но это так.

– Мы… Фер… Фердинанд Второй, – запыхтел Оллар, – мы…

При чем здесь монаршее «мы»? Этот человек не король и никогда им не был. Или так положено по Золотому договору?

– Мы… Я прочел… Я уже сказал, что согласен… Мне все равно…

– Зато Талигойе не все равно, кто еще погибнет от рук Давенпорта и ему подобных, – не выдержал Джеймс Рокслей.

Давенпорт… Дик где-то слышал это имя, но не мог припомнить. Кто-то из оставшихся в Тронко офицеров Южной армии?

Альдо брезгливо поморщился, глядя сверху вниз на существо, которое не стоило даже имени врага, и махнул рукой, подзывая длинного ликтора с наспех вышитым гербом Раканов на плече. Чиновник поцеловал королевскую печать и с расстановкой произнес:

– Признаешь ли ты, что ни ты, ни твои предки не имели никаких прав на талигойский трон и занимали его незаконно?

– Да.

– Отказываешься ли ты за себя, за всех твоих потомков, родственников и сторонников от любых посягательств на корону?

– Да.

– Признаешь ли ты единственным владыкой Талигойи законного наследника династии Раканов?

– Признаю.

– Приказываешь ли ты всем своим сообщникам явиться с повинной в тот же миг, как они узнают о твоем отречении?

– Как… как я могу теперь что-то приказывать? – на обрюзгшем лице проступило недоумение.

– На твоей совести смерть маршала Рокслея, – бросил Альдо, – за новое подстрекательство ответишь головой.

– Приказываешь ли ты всем своим сообщникам явиться с повинной в тот же миг, как они узнают о твоем отречении? – повторил ликтор.

– Да.

– Приказываешь ли ты тем, кому, не имея на то права, вручил оружие, безо всяких условий сложить его?

– Да.

– Приказываешь ли ты тем, кому ты беззаконно раздавал титулы, звания и ценности, вернуть незаконно полученное короне?

– Да.

Он что, со страху забыл другие слова?

– Приказываешь ли ты тем, кто признал себя твоим вассалом, предстать перед его величеством Альдо Раканом?

– Да.

– Отвечаешь ли ты за свои слова своей жизнью? Принимаешь ли ты на себя вину за все, содеянное твоим именем в прошлом, настоящем и будущем, и готов ли нести ответ?

– Своей жизнью… Готов. Да.

– Подпиши.

Фердинанд, жалко хлопая глазами, таращился на свиток ликтора, хотя отречение было у него в руках. Коренастый носатый человек вложил в пухлую руку перо, и Ричард тут же его узнал. Полковник Морен, бывший помощник коменданта Олларии. Ричард словно бы вновь увидел труп на перекрестке, разоренные дома, хохочущую полуголую женщину. В Октавианскую ночь Морен не щадил себя, спасая город. Теперь Морен генерал, и это справедливо. Именно такие офицеры нужны новой Талигойе.

– Подписывайте, – шепнул Морен, и Оллар наконец сообразил, что от него требуется. В старину отречение подписали бы на щите, сейчас солдат поднес бывшему королю барабан. Фердинанд все с тем же недоумевающим видом нарисовал свою подпись и застыл, сжимая в руке испачканное перо. Четырехсотлетней тирании пришел конец, причем бесславный.

Глава 10Талиг. Малый южный трактПоместье ЛаикВнутренняя Эпинэ

399 год К.С. 24-й день Осенних Ветров – 4-й день Осенних Волн

1

Хлеб был свежим, яичница – отменной, сыр – додержанным. Скорее всего. Потому что Чарльз Давенпорт глотал то ли поздний обед, то ли ранний ужин, не чувствуя ни вкуса, ни запаха – только усталость. И еще ему было страшно от всеобщего спокойствия. В придорожном трактире с вывеской, которую Чарльз не удосужился разглядеть, все шло как неделю, год, Круг назад. Глупо и весело трещали поленья, разъевшийся повар слушал еще более разъевшегося хозяина, лениво точил когти котяра-крысолов, служанка остервенело перетирала кружки, а в Олларии сидел Альдо Ракан с толпой наемников, мародеров и предателей. Одного, маршала Генри Рокслея, Чарльз все же продырявил… Молодой человек надеялся, что рана оказалась смертельной, потому что таких вот рокслеев следует убивать на глазах приспешников, и желательно вовремя. С маршалом Генри он промешкал самое малое на сутки.

Чарльз оттолкнул сковороду, взялся за вино, передумал и потребовал воды. Вино было врагом, даже не врагом, соблазном. От стакана полшага до кровати, а спать теньент Давенпорт себе запретил. По крайней мере, пока не уберется от Олларии на недельный переход.

– Прика́жете комнату? – Хозяин. Толстый, лысый, довольный жизнью. Есть ли у него родичи во Внутренней Эпинэ или в столице? И если есть, что с ними?

– Я еду дальше.

– Сударь, – в голосе трактирщика отчетливо слышался ужас, – скоро вечер, а дальше до самой Кассис заночевать негде. И что вы станете делать, когда стемнеет? Поверьте, у нас прекрасные спальни, а какие перины…

Вот так искусители и выглядят. Никакие это не красотки в шелках и бархате, а трактирщики с перинами.

Чарльз с трудом задержал взгляд на улыбающейся физиономии. Комната дрожала и расплывалась, на висках лежали чужие невидимые ладони – тяжелые и холодные.

– Вы же с ног валитесь, – настаивал хозяин, – а кобыла ваша и того хуже… Конюх говорит, она и шагу сделать не может.

– Как раз о кобыле я и хотел поговорить, – буркнул Давенпорт. – Мне нужно обменять ее на свежего коня. Разумеется, с приплатой.

– О! – глазки искусителя стали острыми, как иголки. – У меня есть то, что вам нужно. Песня… Золото, а не лошадка! Впору хоть графу, хоть маркизу.

– Я всего лишь виконт. – Бедная Бэрил, но иначе нельзя. – Сколько с меня и когда ваша «песня» будет оседлана?

– О, – иголочки стали еще острее, – два талла – и Лютня ваша. Два талла – и десять минут, но, сударь, курьеры и те отдыхают, уж я-то на них нагляделся!

Курьеры отдыхают, только он не курьер. Он неизвестно кто, но ему нужно в Ургот, и он туда доберется!

– Сударь, – лысый то исчезал в тошнотворном тумане, то выныривал из него, – ночью дождь будет, у меня с утра колено ноет, его не проведешь. Вымокнете, застудитесь, и кому от этого станет хорошо?

– Пусть конюх поторопится, – Чарльз Давенпорт судорожно сжал челюсти, сдерживая настырную зевоту, и бросил на стол три монеты. – Кобылу зовут Бэрил, она мягкоуздая. Додержите до весны, выкуплю.

– Отчего не додержать, только…

– Я подожду на крыльце.

Хорошо бы и впрямь пошел дождь. Ливень… Когда ты мокрый, как утонувшая мышь, ты не уснешь!

2

– Монсеньор, вам надо отдохнуть хотя бы сегодня!

– Хорошо, Никола, я только зайду к сюзерену.

– А стоит ли? – буркнул капитан. – Толку-то…

Толку ни малейшего, но не идти нельзя. И потом, лучше спорить с Альдо, чем смотреть на древний потолок, вспоминая себя шестнадцатилетнего. Лэйе Астрапэ, каким немыслимо счастливым он тогда был!

– Господин Первый маршал Талигойи, – отбарабанил мальчишка в фиолетовом, – вас ждет его величество!

– Вот видите, капитан, – попытался пошутить Робер, – судьба решила за нас.

Никола что-то проворчал, Иноходец пожал плечами и в сопровождении фиолетового юноши отправился в апартаменты старины Дюваля. Кривой полковник был славным человеком, жаль, после его смерти в Лаик угнездился придурок.

– Наконец-то. – Сюзерен был доволен и немного смущен, наверняка затеял очередную хитрость. – Ужинать пора, а ты где-то бродишь.

– Проверял посты. Победа победой, но мне спокойней, когда меня караулят свои.

– Мне тоже, – заверил Альдо. – Мы с графом Килеаном хотим тебе кое-что рассказать. Это наш шанс, Робер, но сначала сядь.

– Иначе я упаду?

– Разве что от усталости, – засмеялся Килеан-Люра, – я буду говорить долго.

Робер послушно сел. Блеск в глазах сюзерена настораживал, именно он был предвестником большинства их ошибок.

– Я хотел бы начать с наших союзников, – комендант Олларии слегка поклонился, – их много, и они все чего-то хотят и не хотят друг друга.

– Погодите, – подался вперед Альдо, – лучше я скажу. Гоганы нас обманули, как последних дураков. Мы вообразили, что они всерьез сделают меня королем. Кошки с две, они об этом и не думают! Рыжие затащат меня на трон, получат, что хотят, и удерут. Всё! Они свое обязательство исполнили: у меня на башке корона, а пожар под моей задницей они тушить не нанимались.

– Его величество слишком крепко выразился, – заметил Люра, – но дело обстоит именно так. Более того, гоганам не удастся продлить пребывание Альдо Ракана на троне, даже если они захотят. Если хозяин в отлучке и у тебя есть ключ, ты войдешь в дом. Но хозяин вернется, и если он сильнее, тебе конец.

– Вы прекрасный рассказчик, граф, – сказал Робер, потому что нужно было что-то сказать.

– Ты согласен? – требовательно спросил Альдо.

– Более чем. – Зачем врать? Люра – мерзавец, но сейчас они в одной лодке. – Я, в отличие от тебя, влезал в чужой дом дважды. Первый ключ мне подсунул Штанцлер, второй – вы с господином маршалом.

– Штанцлер нам еще пригодится… – задумчиво протянул принц. – Хорошо, что ты его не пристрелил.

– Не уверен.

– Ваше величество, герцог, – Симон Килеан-ур-Ломбах поднялся и разлил вино, – предлагаю обсудить дриксенских «гусей» после. Всему свое время. Сначала следует укрепиться в столице, расплатиться с солдатами и избавиться от гоганов. Как вы понимаете, первое невозможно без второго, а второе противоречит третьему.

– Но выход есть, – Альдо с удовольствием взял бокал, – и какой лихой!

– У нас есть Оллар с его отречением, где-то бегающий Давенпорт, негоцианты, по требованию Манрика ссудившие деньгами Резервную армию, верные Фердинанду войска на границах, немножко Приддов и семнадцать генералов, полковников и капитанов, знающих про гоганов. Из этого можно приготовить отменный обед.

– Я отдам распоряжения о подготовке к торжественному въезду в столицу и коронации, – глаза Альдо сияли, – но, понимаешь ли, этот полковник… Разрубленный Змей, опять имя забыл!

– Ансел, – напомнил Люра, – на редкость честный пес, его не прикормили ни Манрики, ни гоганы, ни ваш приятель Штанцлер…

– Вот-вот, – обрадовался сюзерен, – Ансел. Он сначала решил устроить бучу, а потом передумал и удрал.

Удрал? Уйти из города с развернутыми знаменами под барабанный бой теперь называется удрать? Ансел с двумя полками прошел между барсинцами и красавцами Люра, те только зубами клацнули.

– По-своему Ансел прав, – граф не Маран, но Килеан со смаком отхлебнул вина, – давать бой, когда под ногами путаются горожане, удовольствие сомнительное. Лучше присоединиться к большой армии и выждать, когда мы съедим все запасы и передеремся.

– А вам не кажется, что Ансел прав без всяких «по-своему»? – Робер все-таки выпил, хотя утром обещал себе, во-первых, не пить, во-вторых, не пить с мерзавцами.

– Он был бы прав, – ухмыльнулся не подозревавший о зароке мерзавец, – если бы все шло так, как задумали гоганы.

– Робер, – влез сюзерен, – дай маршалу договорить. Сейчас всякие анселы не главное.

– Итак, – Люра поставил полупустой бокал на стол, – мы готовимся к коронации, но, опасаясь беспорядков, набираем заложников из числа сторонников Олларов. Зажиточных сторонников. Это просто мера предосторожности против Давенпорта и его единомышленников, так как с Анселом могли уйти не все. Одновременно его величество объявляет о переезде из Лаик в Тарнику, в Летний дворец, чтобы уже оттуда тронуться в Кабитэлу. Туда же мы приглашаем наших дорогих сторонников. Маршал Рокслей не в счет, он вряд ли переживет нынешнюю ночь, но остальные приедут. И вот тут-то на сцену выходит милейший Давенпорт.

– Короче, – вмешался Альдо, – мы соберем всех, кто перешел на нашу сторону по указке гоганов, в Тарнике и отправим вдогонку за достославным Гармиолем.

Лэйе Астрапэ, они сошли с ума! Оба! Собрать во дворце тех, кому обязан победой, какой бы она ни была, и перебить! На такое Лис и то не отважился…

– Не смотри на меня так, – засмеялся сюзерен, – лучше выпей и послушай. Меня там не будет. На выезде из Лаик на меня нападут.

– Его величество уцелеет, – торжественно провозгласил Люра, – но под ним убьют лошадь.

– Ты же сам видел, – радостно подхватил сюзерен, – она ни на что не годится. Мне нужен мориск, а не эта дохлятина!

– Разумеется, – Килеан-Люра был невозмутим, как бакран или даже как бакранский козел. – Его величество вернется в Лаик, чтобы оказать помощь раненым солдатам, таковых будет не меньше шести, и сменить коня. Именно в это время Чарльз Давенпорт ворвется в Тарнику и уничтожит предателей.

– Разумеется, это будет никакой не Давенпорт, – просиял глазами Альдо, – а…

– А ваш покорный слуга, – закончил комендант столицы. – Итак, мы избавимся от тех, кто знает о наших связях с гоганами и кто по той или иной причине связал себя с рыжими еретиками. При этом достославные не смогут ни в чем обвинить ваше величество. Найти и перебить предателей – что может быть естественней для человека, пристрелившего Рокслея на глазах свергнутого короля?!

– Ну, – подмигнул Альдо, – что скажешь?

Сказать можно многое, но надо ли? Если эти семнадцать такие же, как Люра, их нужно убить, закопать и придавить сверху чем-нибудь потяжелее.

– Язык проглотил? – не унимался сюзерен. – Ты понимаешь, что мы наконец избавимся от рыжей заразы?

– Пожалуй…

– Но это еще не все!

– Как вы помните, герцог, – как же он горд собой, этот выбившийся в маршалы поганец, – мы начали разговор с того, что нам нужны деньги для наемников и власть внутри Кольца Эрнани. Иначе с нами никто не станет разговаривать. Итак, что делает его величество, потрясенный убийством друзей? Как говорится, на войне как на войне. Он вынужден отдать приказ о казни Оллара и заложников.

– Заложников? – Робер ошалело потряс головой. – Убить заложников за то, что сделаем мы сами?!

– Для всех их убьет Давенпорт, – подсказал Альдо. – Он же в глазах моих подданных станет убийцей Фердинанда и заложников.

– Ваше величество, – Люра значительно покачал головой, – герцог Эпинэ обнаружил в нашем замысле существенный недостаток, который нужно исправить. Король должен быть милосердным. Приказ о казни отдаст кто-то другой, потому что вас ранят. О, совсем легко, в руку или в плечо, но это вызовет лихорадку. Тем не менее, узнав о казни, вы, несмотря на протесты врачей, вскочите на коня и в сопровождении то ли Окделла, то ли Придда, выбирайте сами, явитесь к эшафоту и остановите казнь.

– Лучше Окделла, – Альдо решительно хлопнул ладонью по колену и засмеялся: – Сын Эгмонта и потомок святого Алана, умоляющий государя о милосердии, – это красиво. А Придду самое место у эшафота Оллара, ведь у него перебили всех родственников.

– Не всех, – поправил Люра. – Кто-то отсиделся в Марагоне, да и после бегства Манриков из Багерлее выпустили тех, кто там еще оставался, но в главном вы правы: Придд со своими стрелками украсит церемонию. Кстати говоря, ваше величество, было бы неплохо дать Фердинанду шанс. Напомню, что по условиям отречения король отвечает за все, содеянное его именем, и призывает своих подданных сдаться.

– Согласен, – кивнул Альдо. – Я помилую Фердинанда, если он передаст мне истинных виновников злодеяний, да и заложников в этом случае можно отпустить. В обмен на сдавшихся преступников.

– Великолепная мысль, – одобрил комендант Кабитэлы. – Ваш манифест войдет в историю как образец милосердия, справедливости и предусмотрительности. Хотел бы я посмотреть, куда сунут Манрики с маршалами послание Оллара…

– Это их дело, – весело перебил Альдо. – Итак, я останавливаю казнь и разрешаю родственникам выкупить заложников. Все! Деньги у нас в кармане, мы платим солдатам, которые знать не знают, чего хотели их покойные начальники, и въезжаем в Олларию, то есть в Кабитэлу… Что скажешь? Ты согласен?

– А что мне остается?

– Но приказ о казни придется отдать тебе. Как Первому маршалу Талигойи. Остальное сделает Симон.

Как всегда, «мы» казним, «они» убивают, а ему на сей раз отведена роль палача. Был Рамиро-Вешатель, а как назовут Иноходца Эпинэ?

– Герцог, – улыбнулся Люра, – вы так красноречиво молчите. Видимо, вам разонравился наш план.

– Вы угадали, граф, – нет, это называется не «разонравился», это называется иначе!

– Господин Первый маршал, – комендант Олларии укоризненно покачал головой, – возьмите себя в руки.

– Выйдите, Люра! – внезапно прикрикнул Альдо. – И действуйте. С Первым маршалом Талигойи я как-нибудь договорюсь. Он все-таки не Давенпорт.

3

Чарльз Давенпорт поправил основательно отсыревшую шляпу и вскочил в седло. Очередной конь с пошлым имечком Каштан оказался гнедым мерином, на первый взгляд не выказывавшим норова. Радости от предстоящей прогулки он не испытывал, и Давенпорт его понимал. Он и сам был бы рад задержаться и проспать до весны.

– Сударь, может, останетесь? Ишь как хлещет!

– Я спешу.

– Ну, как знаете…

Стук захлопнувшейся двери, и все! Никого, только он, дождь и лошадь, четвертая за последнюю неделю. Не считая Бэрил, бывшей спутницей Чарльза четыре года. Оставляя вымотанную чалую, Давенпорт чувствовал себя последним подонком, но задерживаться он не мог. Не имел права. Следующие кони не успели стать для теньента никем, они просто его везли, пока могли, а потом уступали место новым. С этим Каштаном, кажется, повезло. Почти, потому что мерин оказался не только резвым, но и зловредным. Он бодро трусил по размокшей дороге, умело отыскивая лужи поглубже. Назло настырному седоку.

Дождь времени тоже зря не терял. Одолев плащ, он добрался сначала до камзола, потом до рубашки и, наконец, до спины. Ледяные струйки побежали вниз по позвоночнику, слегка подзадержались у пояса и ринулись вниз, в сапоги. Позапрошлой весной теньент Давенпорт сопровождал в Урготеллу экстерриора, но тогда было сухо и над трактом плыл запах цветущих кустов. Рафиано шутил, что они едут Рассветными Садами, а теперь он даже не в Закате, а в болоте. Здешние жители недаром осенью сидят дома – по такой погоде не торгуют и не воюют, хотя с Алвы станется. Топи Ренквахи были пострашней, а их прошли, и правильно сделали!

Снизу брызгало, сверху лило, со всех сторон дуло, но спать все равно хотелось. Из-за завтрака. Нечего было поддаваться на совместные уговоры пустого брюха и веселой трактирщицы – голод отгоняет сон лучше холода. И еще он отгоняет подлые мысли о том, что ты не сделал всего, что мог. Подумаешь, пристрелил одного предателя на глазах короля, король-то все равно в лапах предателей.

Нельзя сказать, что Чарльз Давенпорт боготворил Фердинанда, скорее уж наоборот, но это был его король, он ему присягал, и потом, есть средства, которые делают мерзкими любую цель. Теперь теньент не сомневался – Октавианская ночь, от которой засевшие в казармах вояки не отмылись до сих пор и не отмоются никогда, была таким средством. Разоренная Вараста была таким средством. Ложь на Совете Меча, когда Фердинанду врали в глаза, а тот слушал, кивал, верил, раздавал титулы и чины, была таким средством.

Больше всего на свете Давенпорту хотелось отправить изменников к Леворукому, и он знал, с чего, вернее, с кого начнет, когда вернется. С генерала Морена, будь он неладен!

Чарльз со злостью рванул повод, мерин Каштан укоризненно хрюкнул, и теньенту стало еще тошнее. За подлости надо спрашивать с подлецов, а не с безответной скотины. И он спросит, только сперва разыщет Ворона и расскажет ему все. И то, что случилось, и то, чего теньент Давенпорт не видел, но о чем догадывался. Если Алва захочет, пусть вешает его хоть за шею, хоть вверх ногами, как во время Октавианской ночки. Потому что Франциск, когда писал свой кодекс, был прав. Недонесение о государственной измене – преступление, которое нельзя прощать. Потому что знавшие и молчавшие открывают ворота смертям. Чужим, между прочим…

Чарльз Давенпорт привстал на стременах, вглядываясь вперед: ничего и никого, хотя с пути он не сбился. Тут и не собьешься – дорога обсажена изгородями из барбариса, за которыми мокнут облетающие сады. Дорак славен своими вишнями и своим спокойствием. Если у Кольца Эрнани еще поговаривали о безобразиях во Внутренней Эпинэ, а на дорогах нет-нет да и появлялись драгуны, то здесь царила полная тишь. Что думали местные власти и думали ли, Чарльз не знал, однако немногочисленные разъезды объезжал старательно. Отчитываться перед каждым он не собирался, но то, что Талиг дрых, словно перебравший гуляка, не замечая ни воров, ни грабителей, радости не внушало.

В серой полосатой мгле замаячило нечто темное и высокое. Теньент не сразу сообразил, что это деревья. Знаменитые на весь Талиг ундовы ивы полоскали в подступившей к самым корням воде ветви, покрытые мертвыми листьями, отчего-то облетавшими лишь весной. Теньент придержал мерина, стянул правый сапог, вылил скопившуюся воду, взялся за левый. Дуплистые гиганты нагоняли тоску, но по такой дороге галопом не поскачешь. Чарльз хмуро послал коня вперед, и Каштан вновь поплюхал по бабки в мутной жиже, но ни впереди, ни сбоку ничего не менялось.

Снова, несмотря на холод и дождь, захотелось спать. До тошноты и головной боли. Старые ивы безнадежно и глухо шумели, их жалобы мешались с причитаниями дождя и хмурым ворчанием реки. Скользкий повод так и норовил вырваться из рук, промокшая одежда не грела, а терла. Чарльз еще сознавал, на каком он свете и куда и зачем едет, но остальное заволокла бурая муть, из которой появлялись и в которой тонули чужие лица. Иногда знакомые, иногда нет. Ансел, Морен, Фердинанд, Рокслеи… Что сейчас с Анселом? Отправился в Ноймаринен или свернул к фок Варзов? И догадался ли кто-нибудь послать весточку Савиньяку?

Каштан неудачно шагнул, провалился в яму, с ног до головы окатив всадника ледяными брызгами, и визгливо заржал. Чарльз вздрогнул, но потом сообразил, что дурень не был боевым конем и помалкивать его не приучили. Ну и Леворукий с этим сокровищем, завтра или послезавтра он его сменит. До Урготеллы денег хватит, а после решать Ворону.

Глава 11Новая Эпинэ

399 год К.С. 5-й день Осенних Волн

1

Любопытно, откуда трактирщики берут названия? Вечером был «Филин-девственник», утром «Лев и рога», а сейчас «Лунный заяц». А он еще придирался к милым доракским «Баранам».

Марсель Валме с сомнением оглядел придорожное заведение с зеленым чудищем на вывеске. С одной стороны, они с Герардом честно заслужили полдник, с другой – смерть от голода им пока не грозила.

– Рэй Кальперадо, – произнес Марсель с тактом, достойным дядюшки Шантэри, – как вы полагаете, стоит ли нам почтить сию обитель своим присутствием?

– Сударь, – если б, сидя в седле, можно было подскочить, Герард бы подскочил, – как… как скажете, но я могу ехать дальше. Я не устал!

Не устал он, как же! Все устали, а он нет. Врет и не краснеет.

– Сударь, – Валме, как мог, скопировал интонации порученца, – если вас не затруднит, проверьте эту таверну на предмет горячего вина, свежего хлеба и тараканов. Последние мне неприятны.

– Да, сударь, – выпалило чудище, – я сейчас.

Ходячая исполнительность соскочила с равнодушной кобылы и юркнула в зеленую дверь. Валме зевнул и поглядел наверх. Жирные тучи обещали очередной дождь не сейчас, так к вечеру. Пожалуй, нужно послать «Лунного зайца» к кошкам и ехать, пока небеса в порядке исключения ведут себя прилично. Марсель совсем было собрался выуживать Герарда из заячьих объятий, но со стороны Олларии раздались топот и чавканье. Кто-то одинокий гнал коня по меньшей мере кентером. Курьер? Весьма кстати.

Валме вернулся на тракт вовремя – из-за поворота вынырнул заляпанный грязью всадник. Марсель чихнул и послал коня наперерез. Незнакомец ловко переложил поводья в левую руку, правая привычно скользнула к седлу. Похоже, вояка, но плащ и чепрак не курьерские. Марсель мило улыбнулся и в свою очередь полез в ольстру. Знать бы еще, не отсырел ли порох, хотя, если это неведомо хозяину, чужак тем более не угадает.

– Прошу простить, – виконт учтиво наклонил голову, – вы, случайно, не из столицы?

– Это мое дело… – начал незнакомец и вдруг перебил сам себя: – Если не ошибаюсь, я имею честь говорить с виконтом Валме?

– Не ошибаетесь, – кивнул Марсель, лихорадочно соображая, с кем же его свело. Усталое темнобровое лицо казалось смутно знакомым, но не более того.

– Вы, я полагаю, меня не помните? – Офицер – а это, без сомнения, был офицер – по-собачьи отряхнулся и шмыгнул правильным носом. Щеки бедняги покрывала щетина, а шляпа обвисла.

– Отчего же, помню, – выказывать забывчивость часто недальновидно и почти всегда невежливо, – просто мне странно видеть вас в столь плачевном состоянии.

– Так сложились обстоятельства. – Знакомый незнакомец сосредоточенно хмурился, словно умножал в уме шестнадцать на сорок восемь, если не хуже.

– Бывает, – поддакнул Валме, немедленно заинтересовавшийся упомянутыми обстоятельствами.

Сбоку раздался шорох, офицер вздрогнул и вновь потянулся к пистолету. Плохо!

– Успокойтесь, – на всякий случай Валме загородил обалдевшего при виде незнакомца Герарда, – это мой спутник. Итак, рэй, что нас ждет внутри?

– Сударь, – немедленно отрапортовал рэй, – внутри чисто, но очень просто. Есть вишневая наливка из Дорака и местное вино. На обед говядина, но нам могут зарезать курицу.

– Курицу мы, конечно, съедим, – Марсель расхохотался очень беззаботно, – и не одну, но для начала представьтесь моему другу. Мир воистину тесен.

Чудище незамедлительно выпалило:

– Корнет Кальперадо, порученец Первого маршала Талига.

Расчет оправдался. Грязный всадник как-то странно сглотнул и негромко произнес:

– Чарльз Давенпорт виконт Давен к вашим услугам.

Про Давенпортов Марсель помнил лишь то, что они обитают в Южном Надоре, любят воевать и состоят в отдаленном родстве с Рокслеями. Рокслеям же папенька не доверял, как и Окделлам, полагая, что от людей, чей герб украшает дикая свинья, можно ожидать лишь свинства и дикости. Давенпорт пожевал губами и отчетливо произнес:

– Не знаю, куда вы едете, но во Внутренней Эпинэ я бы не советовал ссылаться на Первого маршала. Разумеется, если за вашей спиной нет армии.

2

Виконта Валме Давенпорт встречал раз десять. Наследник хитрюги Валмона казался разряженным в пух и прах хлыщом, которому не мешало бы пару недель поголодать. Ни малейшего желания узнать сорящего деньгами бездельника поближе у Чарльза не было, однако после Октавианской ночки Валме, к всеобщему удивлению, сошелся с Вороном и, бросив любовниц и портных, отправился на войну. Об этом посудачили и замолчали, а теперь Чарльз сам не понимал, как узнал в хмуром офицере с провалившимися щеками столичного гуляку. Почему Валме уехал и, самое главное, почему возвращается, да еще вместе с порученцем Алвы?

– Не знаю, куда вы едете, – и еще я не знаю, что и сколько можно вам говорить, – но во Внутренней Эпинэ я бы не советовал ссылаться на Первого маршала. Разумеется, если за вашей спиной нет армии.

– Армии за моей спиной нет, – Валме поправил отнюдь не щегольскую шляпу, – и это, судя по вашему виду, весьма печально. В любом случае навестить «Лунного зайца» не помешает ни нам, ни вам.

Чарльз, не говоря ни слова, заворотил довольно хрюкнувшего мерина к двухэтажному строеньицу, над входом которого болтался барабанящий по луне зеленый длинноухий монстр. Видимо, заяц.

Пахнущий луком конюх увел лошадей, порученец Ворона распахнул дверь, и они вошли в дымное тепло. Давенпорт с овечьим равнодушием смотрел, как виконт занимает стол в углу дурацкой пятиугольной комнаты, говорит с хозяином, куда-то отсылает белобрысого рэя. Деваха в зеленом фартуке весело грохнула на стол кувшин и стаканы. Недавний щеголь сбросил плащ, под которым обнаружился капитанский мундир, и принялся деловито разливать вино. Красное. Совершенно прямые волосы Валме были по-кэналлийски стянуты на затылке, а место придворной «зубочистки» на боку виконта заняла боевая шпага.

– Вы шокированы моим внешним видом? – усмехнулся наследник Валмонов. – Уверяю вас, я и сам поражен. Ваше здоровье!

– Прошу меня простить, – Чарльз отодвинул бокал, – если я сейчас выпью, то упаду и усну.

– Вы упадете и уснете, даже если не выпьете. – Валме махнул рукой, подзывая дебелую тетку: – Хозяюшка, прикажите шадди. Покрепче, побольше и послаще!

– Благодарю. – Шадди и впрямь не помешает, как он сам не догадался! А все потому, что в Надоре «морисский орех» не в почете.

– Вообще-то, – будущий граф внимательно посмотрел в глаза Чарльзу, – вас надо не шадди поить, а затолкать в постель и поставить под дверью охрану. И я так и поступлю, но сначала вы мне скажете, почему мы не должны упоминать Алву. Манрики что, окончательно сбесились?

– Хуже, – буркнул Давенпорт. – Манрики сбежали. Вместе с Колиньярами, принцем и целой сворой всяческой сволочи.

– Разрубленный Змей! – Марсель Валме залпом осушил бокал и тут же наполнил. – Видимо, следует предположить, что в Олларии вспыхнула чума?

– Пожалуй, что и чума. В некотором смысле. – Чарльз потряс головой и с силой ущипнул себя за ухо, отгоняя подступивший с ножом к горлу сон. – Валме, что вы уже знаете? А то, боюсь, я сдохну раньше, чем доберусь до конца?

– Мы знаем, что Манрик загнал тех, кого невзлюбил, во главе с королевой в Багерлее, а во Внутренней Эпинэ случился мятеж.

– Тогда вы не знаете ничего. Резервная армия, которую собрал Манрик, перешла на сторону Ракана…

– Ракана? – не сразу сообразил виконт. – Этот-то откуда взялся? Не хочу показаться недоверчивым, но вы уверены, что не спите?

– Леворукий и все его кошки, – с тоской произнес Чарльз, – если бы я спал… Альдо Ракан как-то затесался в ряды мятежников. Генерал Люра… его-то вы знаете?

– Понаслышке. Он вроде бы один из протеже Манрика.

– Так думали. Люра вызвался утихомирить восставших и предал. Армии объединились, Ракан с Эпинэ двинулись на столицу, к ним стали примыкать гарнизоны. Один за другим! Все собранные Манриками, между прочим… Обстрелянных еще раньше выставили на север, вместе с Савиньяком, и он таки разнес каданцев вдрызг…

Дверь открылась и закрылась, пропустив лекарского вида мещанина и двух слуг, уныло зажужжала отчего-то не уснувшая муха. Шадди не несли. Чарльз еще разок щипнул себя за ухо.

– Сейчас… Я сейчас…

Валме сочувственно кивнул. Год назад он не вылезал от куаферов и играл в карты на любовниц, а теперь перед Давенпортом сидел офицер. Чего только не бывает, но в Олларии виконту делать нечего. Пусть едет в Придду или домой, к отцу, хотя Марсель Валме не похож на человека, готового все бросить и сбежать, как эти…

– Подонки!

– Простите?

– Манрики – трусы, – раздельно произнес Чарльз Давенпорт, – а Рокслеи, Придды, Краклы, Вускерды – подонки. Ну а Морена я убью.

Валме не ответил – сидел, смотрел, ждал продолжения. Только как рассказать едва знакомому человеку об удивленных глазах Фердинанда и улыбочке Генри Рокслея? О том, как звенело разбитое стекло, запах пороха мешался с ароматом фруктов, громко вопила фрейлина в желтом, а голова кружилась от высоты, бессильной злости и содеянного?

– Ваше шадди, – зеленая девица хлопнула на стол поднос с кружками. – Господа хочут сливки или просто?

– Просто! – Давенпорт залпом проглотил обжигающий напиток, не ощутив ни вкуса, ни запаха. Валме молча пододвинул ему свою кружку. Шадди в кружках… Хотя чего ждать от зеленых зайцев?

– Это действительно шадди? – вежливо поинтересовался Валме.

Наверное, шадди, а может, и нет. Какая разница. Он должен договорить, а остальное – потом.

– Манрики узнали о разгроме и сбежали вместе с Колиньярами. Казну и принца с принцессами уволокли с собой.

– А Фердинанд?

– Остался.

– Остался? – недоуменно повторил Валме. – Этот тюфяк?

Чарльз бы тоже не поверил, но король действительно остался. Его искали, но Фердинанд Оллар спрятался в каком-то тайнике.

– Можете не верить, – туман в голове понемногу рассеивался, значит, в кружках был все-таки шадди, – но его величество выпустил из Багерлее всех, кто там сидел, собрал Совет Меча, приказал готовить ополчение… Фердинанда арестовали у меня на глазах. Рокслеи и Морен. Он не сопротивлялся, почти… Приказал охране сложить оружие, но охрана… уже не была его. Спасибо Манрикам…

– А вы, виконт? – в упор спросил Марсель Валме. – Что делали вы?

Что он делал? Прозевал все на свете, хотя мог бы догадаться, что Рокслеи что-то затевают. Джеймс намекал на скорые перемены, а он-то думал, речь идет о Талиге без временщиков. Думал… У Каштана мозгов и то больше! Чарльз отодвинул пустую кружку – его собеседник все еще ждал ответа. Молча. Неужели это виконт Валме, славившийся болтливостью на всю Олларию?

– Я был в карауле у Малой Печати, – это не вранье, просто не вся правда, – услышал шум, вбежал в столовую. Все уже было кончено. Я выскочил в окно, в городе начинались погромы, но пройти было можно. Я добрался до казарм… Ансел уже все знал. Он решил прорываться в Придду. Из Олларии мы ушли вместе, у Корты Ансел свернул на север, а я – на запад. Сообщить Ворону.

3

Нужно возвращаться. Не к Фоме, к Алве, которого в Олларии нет, а где есть, одним кошкам известно. Знает ли Ворон, что творится в столице, или он умчался не поэтому?

– Теньент, – начал с главного Марсель, – я должен вас огорчить. Первого маршала в Урготелле нет. Эй, вы меня слышите?

– Да, – бедняга оторвался от заячьего шадди и попробовал держать голову прямо, – слышу.

Слышит он! Пустой, стеклянный взгляд. Не понимает? Очень может быть.

– Алва исчез. Получил какое-то известие и, никому не сказавшись, уехал. Мы решили, в Олларию.

– Все сходится, – Давенпорт очередной раз потряс сонной башкой. – Он узнал о предательстве Люра.

Узнал и умчался. Мог бы, между прочим, и сказать. Или не мог? Ворон любит разводить тайны, а они с дядюшкой своими несведущими рожами дурачили шпионов целый день.

– Вы что-то сказали? – вежливо переспросил Давенпорт. Глаза офицера были красней, чем у кролика, но зевать он перестал. То ли от шадди, то ли от новости.

– Так, – неопределенно махнул рукой Валме, – задумался. Непонятно, на что все эти господа надеются. Ызаргу ясно, править им до подхода первой же армии.

– Армии летать не могут, – теньент с тоской уткнулся в опустевшую кружку, – вожаки успеют сбежать, ну а мелочь… Когда ее жалели?

Это точно, заводилы удерут, а мелкоту перевешают, только кто? Фок Варзов и Лионель связаны Дриксен с Гаунау, Алва – Бордоном и Гайифой. Конечно, «павлинов» можно и бросить… Закатные твари, надо было сразу гнать к Эмилю, а не лезть в это болото. Тогда и плутать по всякой глухомани в поисках переправ и приличных дорог не пришлось бы… С другой стороны, они уже здесь!

– Слушай, – начал Марсель, чувствуя, что его заносит, как перед боем, – это затеяли гайифцы, чтоб мы их не тронули. Согласен?

– Да. – Чарльз Давенпорт с удивлением поднял глаза на Марселя. Ах да, он в запале перешел на «ты», ну и ладно.

– Рокэ никогда не делает того, чего от него ждут? Так?

– Так.

– Значит, и сейчас не сделает. Он останется на юге и будет воевать с Бордоном, как и собирался. Так?

Теньент кивнул и подпер подбородок рукой. Еще немного, и в спальню его придется тащить на руках. Ну и дотащим!

– А если не так, то все затеяли не «павлины», а «гуси» с «медведями». Эти ждут, что давить мятеж пойдет Лионель или фок Варзов, и устроят какую-нибудь подлость. Логично?

– Да, – кроличьи глаза слипались, но глядели осмысленно.

– Значит, на севере тоже нужно стоять, где стояли. И что у нас остается? Тронко и Кадела. Тронко к столице ближе, и там Дьегаррон с кэналлийцами, значит, нам туда!

– Сударь, вы во многом правы, – пробормотал засыпающий Давенпорт, – но я должен доставить рапорт Ансела Первому маршалу Талига.

– А как вы его искать собираетесь? В Фельп может и Герард съездить. Если вам неймется, езжайте вдвоем, а я поскачу в Тронко. Когда придет приказ наступать, мы будем готовы…

– Вы правы, – на измученном лице проступила заинтересованность, – от Тронко до Олларии не так уж и далеко.

– Именно. А то, что там сейчас творится, вы знаете лучше адуанов и лучше меня!

– Решено, – Давенпорт поднялся с места. Он явно собирался в седло, – я еду с вами.

– Правильно, – согласился Марсель, – но утром, а сейчас вы отправитесь в кровать.

– Сударь…

– Теньент Давенпорт, – рявкнул Марсель, подражая Дерра-Пьяве, – я вам приказываю… Закатные твари, я вам капитан при особе или птице-рыбо-дура?! А ну живо спать!

Глава 12Талиг. ТоркаПоместье Лаик

399 год К.С. 5-й – 7-й день Осенних Волн

1

Воро́ны деловито галдели над двумя повешенными. Еще один признак подступающей войны, который по счету – Жермон Ариго не помнил. Меньше всего генералу хотелось в такое время покидать север, но Рудольф зря не попросит. Нельзя поворачиваться спиной даже к самым корявым лапам, если в них оказался нож. Пока был жив Сильвестр, о мятежниках и заговорщиках можно было не думать, теперь придется смотреть не только вперед, на дриксов с гаунау, но и назад. Ариго с трудом представлял, как станет договариваться с Леонардом Манриком, а Сабве он и вовсе не знал, Колиньяры на север не заглядывали. С Эпинэ было не проще. Самого Робера Жермон последний раз видел перед своим отъездом в Лаик. Юный граф Энтраг обожал свою тетку маркизу Эр-При, но она отреклась от племянника точно так же, как и прочие родичи. Жозефина никогда никому не перечила. Ни отцу, ни брату, ни мужу со свекром. Сына она тоже не уймет, даже если захочет, а кто уймет?

Привычный ко всему жеребец равнодушно миновал «украшенный» дриксами ясень – торские лошадки дурака при виде покойников не валяют. Они и снежных бурь не боятся, едят что ни попадя, везут сколько могут и дальше, а то, что статью не вышли, так на войне нужны солдаты, а не столичные хлыщи, пусть и на четырех ногах… Ариго, сам не зная с чего, потрепал своего гнедого по шее, и тот благодарно фыркнул. Подумать только, когда-то Жермон Энтраг ездил на линарцах, зимой ходил в шелковых подштанниках, а Торку почитал уделом дикарей и неудачников. Нет, господа хорошие, здесь живут и воюют люди, а дикари торчат при дворе. Даже не дикари – падальщики, с которыми Ариго не хочет иметь никаких дел, но жизнь не спрашивает, а приказывает. В Эпинэ – так в Эпинэ!

Прошлое кусалось, царапалось, пыталось дотянуться до горла, но генерал его не гнал, пытаясь понять, с какой стороны заходить. Унять мятежников, выпроводить Манрика с его армией, навести порядок во взбаламученных графствах и к началу весенней кампании вернуться в Торку… Для этого нужно стать Сильвестром или Алвой, а Жермон был всего-навсего генералом от инфантерии, хоть и неплохим.

Самым умным было бы посоветоваться с ее величеством, но королева угодила в Багерлее за защиту мятежников. Именно королева, потому что сестры у Жермона Ариго нет. Он писал ей, долго писал. И когда она была девицей Ариго, и когда стала ее величеством. Писал и надеялся. Не на помощь – на ответ, на пустяковую записку, в которой желают здоровья и просят быть осторожным, но не было ничего. Ничегошеньки! А потом Ворон прикончил полузабытых братцев.

Если б королева продолжала молчать, Жермон бы думал, что она верит в его непонятную вину, но Катари написала. В нескольких местах буквы расплывались то ли от слез, то ли от умело пролитой воды. Любящая сестра на трех страницах объясняла, как она тоскует и молит Создателя, чтобы он сохранил ей брата. Как неистово брат ждал этих слов, и какими ненужными они оказались! Нет, Жермон не радовался свалившимся на Катарину бедам, тем более что она как могла сражалась с временщиками, но уважение не заменит издохшую любовь, а выгода – дружбу.

2

– Это нетрудно, – который раз утешил Альдо. – По большому счету, от тебя требуется только присутствие, ну и пара дозволений. Почувствуешь себя мной, чем плохо?

– Постараюсь, – не оценил шутку Эпинэ, – но если вы с Ричардом проспите…

– Не беда, – махнул рукой сюзерен. – Заложником больше, заложником меньше!

– Постой, – Робер оторопело уставился на Альдо, – казнь же остановят.

– Ну разумеется, остановят, только не в самом начале, – сюзерен был искренне удивлен. – От Фердинанда в любом случае надо избавиться, причем законно, в строгом соответствии с этим дурацким договором. Бывших королей оставлять в живых неразумно, и потом, если мы никого не казним, в серьезность наших намерений не поверят

– Проклятье… Ну так пускай сей подвиг возьмет на себя граф Килеан-ур-Ломбах.

– Не лезь на рожон, – нахмурился Альдо. – Люра сделает все, что нужно, но он не Первый маршал Талигойи и никогда им не станет. Он будет командовать казнью, но замещать меня придется тебе. Понимаю, что противно, но нам нужны деньги.

– И пока я буду смотреть, как рубят голову Фердинанду Оллару и дюжине негоциантов, ты пойдешь к разумной вдове?

– Не могу сказать, что я в восторге от твоих шуток, но я понимаю…

– Закатные твари, ну почему, когда ни кошки не понимают, через три слова на четвертое талдычат «понимаю, понимаю, понимаю»?!

– Хорошо, – не стал спорить принц, – я тебя не понимаю, но мне надо, чтоб ты понял меня. Мне нужны жизнь, корона и деньги, но карты легли так, что без денег не будет короны, а без короны – жизни. Можно сколько угодно жалеть о том, что мы полезли в это болото, но назад дороги нет. С этим ты согласен?

– С этим согласен.

– Идем дальше. Нам нужно выиграть время и избавиться от гоганов. Выгнать их прихвостней мы не можем, открыто убить – тем более, за ними стоят войска. Неужели тебе мало одного Люра и ты хочешь еще дюжину?

– Я предпочел бы не иметь ни одного.

– Обещаю, что граф Килеан-ур-Ломбах не нарушит фамильной традиции и кончит быстро и плохо, но сейчас он мне нужен. Пусть избавит нас от своих собратьев. Ты согласен, что нам гоганская свора не нужна?

Обмануть гогана может только гоган. Сколько раз они с сюзереном принимались хитрить в надежде уколоть ежа, и ни к чему хорошему это не приводило. Конечно, Люра не им чета, если он Манрика облапошил, то и с правнуками Кабиоховыми может справиться. Самое же мерзкое, что сюзерену эта игра нравится. Еще бы, так весело: Манрик надул Колиньяра, гоганы – Манрика, Симон – гоганов, а умный Ракан прикончит Симона и получит все и луну из лужи.

– Робер, – в голосе Альдо послышалось раздражение, – ты можешь предложить что-то лучшее?

– Нет, – честно признал Эпинэ, – не могу. Альдо, ты понимаешь, до чего мы докатились?

– Если я скажу «понимаю», ты начнешь кусаться.

– Я уже начал. Альдо, я выхожу из игры, с меня хватит. Фердинанд – ничтожество, но ваша затея марает не его, а нас.

– Хорошо, – сюзерен оттолкнул стакан. – Тебе мои затеи поперек горла, это я действительно понимаю. Забирай своих южан и убирайся в Эпинэ. Завтра же! Ричард уже взрослый, справится.

– Ты хочешь затащить мальчишку под эшафот?

– Ричард Окделл не мальчишка, а Повелитель Скал. И потом, должен же я верить хоть кому-то. Проклятье, этот жирный заяц все-таки нас рассорил! Вот пусть за это и сдохнет. Подумаешь, голову отрубят, да его за это четвертовать мало!

– Ты его убиваешь не поэтому.

– И поэтому тоже. Робер, неужели все так и кончится? Дружба, надежды, совесть – все?! Я останусь править ызаргами, ты запрешься у себя на юге, а что потом? Все, что мы сделали, мы уже сделали, если сейчас отступиться, все будет зря. И Рихард с Анатолем, и твои бириссцы, и даже Мупа…

– Альдо! – Вот так Леворукий и получает души. – Ты прав, мы зашли слишком далеко, а Фердинанд не стоит нашей дружбы. Пусть будет так, как ты хочешь, хотя…

– Хотя тебе это не нравится. Мне оно тоже не нравится, и хватит об этом. Симон берется за дело, вот пусть и плавает в дерьме, а я не желаю думать, что жрут ызарги. И тебе не советую. Главное, мы получим, что нам нужно, а грехи замолим потом. В старости.

3

Всадников в багряных с серым ноймарских плащах Жермон заприметил издали и не стерпел – поднял гнедого в галоп, наслаждаясь бросившимся в лицо ветром. Генерал Ариго числился по инфантерии, но верховую езду обожал, как и многие уроженцы Эпинэ. Увы, торские дороги редко позволяют гнать во весь опор.

– Мой генерал, – молоденький офицер вскинул два пальца к серой фетровой шляпе, – теньент Сэ к вашим услугам.

– Благодарю. – Ариго и без представления понял, что перед ним младший сын маршала Арно. В этой стране фамильных носов и глаз не спрячешься. – Что ты… вы здесь делаете?

– Дожидаемся вас. Разрешите докладывать? – Парень явно удался в деда Рафиано. Арно-старший начхал бы на субординацию, Арно-младший держался, хоть и из последних сил.

– Вижу, вас следует поздравить с производством, – Ариго кивнул на новенькую перевязь. – Я в ваши годы в корнетах ходил.

– Вы были не в Торке, а в Олларии. – Юный негодник уже делит мир на Торку и все остальное, многообещающе… Когда Арно Сэ объявится в столице, число тамошних бездельников, без сомнения, сократится.

– Теньент, – Жермон смотрел на сына, а видел отца, – у вас уже были дуэли?

– К сожалению, то есть к счастью, – по губам Арно скользнула плутовская ухмылочка, тоже семейная, – Торка мерзавцев не держит.

Одно лицо с отцом! Леворукий бы побрал Карла Борна – застрелить такого человека! Арно-старший до последнего надеялся образумить мятежников, но Борны всегда были с придурью, что мужчины, что женщины. Жермон и сам был Борном. Наполовину.

– Что ж, теньент, – если сейчас же не вылезти из прошлого, оно задавит, – докладывайте. По порядку.

– Да, мой генерал. Мы патрулировали тракт вплоть до Вайзтанне и встретили, – виконт Сэ счел возможным улыбнуться, – шпионов. Они изображали из себя заблудившихся путников и расспрашивали пастухов о дороге на Гельбе, но по ней не поехали. Пастухам это не понравилось, нам тоже.

– Мы видели двоих на ясене. Ваша работа?

– Наша, – теньент не выдержал и расплылся в улыбке. – Мой генерал, шпионов было пятеро, живыми удалось взять троих. Двое молчали, третий заговорил. Сейчас его сопровождают в Ноймар.

– Как вы их брали?

– На приманку, – парень все же забыл о субординации. – Я поехал вперед всего с одним солдатом. «Гуси» решили, что пятеро проглотят двоих, и подавились.

– Когда их послали, – Жермон с трудом подавил улыбку, – и зачем?

– После смерти его высокопреосвященства, – губы Арно сжались. – Шпионы прибыли в Олларию через Гаунау и Кадану в качестве охранников заказанных каданским посольством грузов. В столице их подменили. Уже новые «охранники» отправились назад, а лазутчики поехали во Внутреннюю Придду, а оттуда через Гельбе в Хексберг. Поглядели на корабли и домой ноймарским трактом. Пленный показал, что их послали проверить, действительно ли Хексберг остался без Альмейды, и разведать проходы из Надора в Северную Придду и Ноймаринен.

Неглупо… Очень неглупо. Добраться до Олларии в посольском обозе и уже оттуда двигаться к границам.

– Этот «гусак» не врет?

Арно на мгновенье задумался и резко мотнул головой:

– Не врет.

– В Дриксен «гусей» много, – Жермон задумчиво тронул усы, – всех не выловишь. Мне не нравится, что они ищут проходы вдоль гор.

– Никому не нравится, – выпалил Сэ и смутился. – Мой генерал, на той неделе прибыл курьер от фок Варзов. Принц Бруно принял под свое командование все войска на границе с Талигом.

– Сколько у него людей, известно?

– У курьера не было поручения на словах, но в Гельбе считают, «гусей» слетелось не меньше пятидесяти тысяч, а может, и все семьдесят.

– Неплохая стайка, – Жермон задумчиво свел брови. – Дальше.

– Мы вернулись назад и передали лазутчика, а взамен пришло сообщение от генерала Давенпорта. Мол, кто первый вас встретит, должен передать, что герцог Ноймаринен хочет вас видеть. Сейчас он в Ноймаре, ждет маркграфа, но на следующей неделе отбывает в Придду.

Похоже, старый волк покидает логово и мчится туда, где опасней, а куда отправят генерала Ариго? Когда Людвиг выезжал в Агмарен, о Бруно еще знать не знали, теперь же каждый человек на счету, а кавалеристы Шарли и подавно. Вряд ли фок Варзов их отпустит, да и от них с Райнштайнером больше пользы на севере, чем на юге. Мятеж увязнет в осенней грязи, а зимой какой-нибудь выход всяко найдется, только что к весне останется от, чтоб их, родовых владений и последнего Эпинэ с его олухами?

– Барон Райнштайнер тоже возвращается?

– Об этом мне ничего не известно, – на лице Арно мелькнула досада, – но монсеньор велел поторопиться.

– Значит, поторопимся, – кивнул Ариго…

Отряд на рысях обогнул заросшую ельником гору, похожую на двух влюбленных ежей, и вышел к Манлиевой развилке, в незапамятные времена обозначенной каменным обелиском. Когда-то у его подножья сидел каменный пес, время и ветры превратили его в причудливый серый валун. Изменился и герб Ноймариненов: собака уступила место волку. Потомки Манлия не стали рвать на куски издыхающую империю. Они до последнего прикрывали ей спину, потом службе пришел конец, и владыки перевалов стали свободны, как волки. Свободны, благородны и суровы.

Глава 13Талиг. Замок НоймарОкрестности Олларии

399 год К.С. 8-й день Осенних Волн

1

Рудольф Ноймаринен оторвал голову от какой-то бумаги, неспешно водрузил перо на роговую подставку и поднялся из-за стола. Выглядел герцог, мягко говоря, усталым.

– Нужда в твоей поездке отпала, – бросил он, знакомо потирая спину. – В поездке, не в тебе. Завтрак сейчас принесут…

Жермон кивнул и без церемоний уселся за длинный, покрытый серым сукном стол. Тех, кого Рудольф держал за своих, он не угощал и не предлагал садиться, дескать вы и так дома, что хотите, то и делайте. Об этом, как и о манере пожизненного Проэмперадора Придды бродить по комнате, размышляя вслух, знал весь Талиг. О чувствах генерала Ариго знал лишь сам Ариго, но за Рудольфом он бы прыгнул в Закат и сказал, что так и было.

Разминая шею, хозяин с силой повел плечами, резко звякнули, столкнувшись, две цепи – герцогская и вторая, широкая, из плоских золотых звеньев. Цепь регента?! Как же он ее сразу не заметил?! Рудольф поймал взгляд гостя и хмуро кивнул, подтверждая, что генеральские глаза не врут и герцог Ноймаринен в самом деле – регент Талига.

– К лету сниму этот ошейник к кошачьей бабушке. – Старый волк частенько начинал свои монологи с ответов на невысказанные вопросы. – Гадаешь, что стряслось? Не догадаешься, разве что с ума сойдешь. Людвиг должен был рассказать про Эпинэ…

И рассказал, но при чем тут регентство? Разве что короля после варастийских чудес потянуло на подвиги и он свалился с лошади. Или ему помогли? Тогда королем стал Карл, а Ворон – регентом. Может ли регент Талига воевать по найму в чужой стране? Может ли передать регентство? Жермон в законах не разбирался, его делом была война.

– Фердинанд умер?

– Если бы, – регент махнул рукой и побрел от стола к печке. – Когда я посылал к тебе Людвига, из Эпинэ тянуло дымком, не более того. Когда он добрался до перевалов, дым уже стоял столбом.

Пришел слуга, принес приборы и торские кружки с костяными ручками и откидными крышками. В Эпинэ вино со специями не кипятят даже зимой, в Ноймаре с глинтвейна начинают даже завтрак.

– Ну, с приездом!

– Спасибо, монсеньор.

В печи трещал огонь, пахло пряностями и вином, на длинном «рабочем» столе блаженствовала толстая старая кошка. Ее звали Метхен.

– В Эпинэ всплыл Альдо Ракан. – Герцог неторопливо отхлебнул. Волк, который перед охотой пьет глинтвейн. Старый волк, но от этого не менее опасный. – И Леворукий бы с ним, но собранная тессорием сволочь, которую назвали Резервной армией, переметнулась к мятежникам. Леонарда Манрика, судя по всему, прикончили свои же, Сабве, похоже, удрал. Видимо, в Каделу, так как в Олларии не объявлялся, а Ворон для него теперь хуже Ракана. Сообщить о поражении мерзавец, по великой своей занятости, забыл.

– Трус, – чудом не захлебнулся Ариго, – какой же трус…

– Не больше чем братец, – Ноймаринен с силой захлопнул крышку – он не любил остывшего. – Мне весть о поражении привез теньент Куртис. Из парня будет толк, так что я взял его в разведчики. Расспроси при случае, пригодится.

– Расспрошу, – пообещал Жермон, глядя, как регент бредет к печи и берет со стойки кочергу. – Кого испугался старший Колиньяр? Вас?

– Для начала – мятежников. Узнал про разгром и удрал вместе с Манриком. Карла с сестрами уроды прихватили с собой, а вот Фердинанда потеряли. Умник где-то отсиделся, вылез и начал править. Через неделю его ожидаемо продали со всеми потрохами. Что творится в Олларии сейчас, не знаю. Последние новости пришли от полковника Ансела, он вывел ту часть гарнизона, которая на что-то годилась, больше там сопротивляться некому.

– Где сейчас мятежники? – Ариго торопливо проглотил ставший горьким глинтвейн. – И какими силами располагаем мы?

– Мятежники в Олларии. – По лицу Рудольфа плясали недобрые отблески, само лицо тоже добротой не лучилось. – Хорошо, что ты быстро добрался.

– Мог быстрее, но возил Людвига к бергерам.

– Ну хоть гульнули напоследок. – Регент ткнул кочергой в черно-красную печную пасть. – Когда дриксы с гаунау узнают о наших делах, они обрадуются, а радость окрыляет. Не удивлюсь, если «гуси» попробуют полетать. И еще меньше удивлюсь, если кесарь замахнется на Хексберг, а Хайнрих – на перевалы.

О том, что в Хексберг хорошо если осталось два десятка кораблей, Рудольф напоминать не стал, Жермон это знал и без него. Когда флот уходил в Фельп, считалось, что Дриксен затаится. Кесарю надоело таскать павлиний хвост, он только и ждал, что этот хвост выдернут. Расчет на скрытое соперничество Паоны и Эйнрехта был верным. Пока не умер Сильвестр.

– Закатные твари, – пробормотал Ариго, – Алва знает?

– Нет, – отрезал герцог. – И когда узнает, ведомо только Леворукому и Фоме, а старый пройдоха станет тянуть до последнего. И будет на свой лад прав. Гайифа с Бордоном вряд ли позволят схватить себя за шиворот еще раз, да еще в строгом соответствии с Золотым договором.

– Значит, – подался вперед Жермон, – вы сейчас не просто регент Талига, вы еще и Первый маршал.

– Вот уж не думал, что снова влезу в эту упряжь… – посетовал Рудольф, прикрывая поддувало. – Придется перебираться, Ноймар для регентской ставки не годится. Ты едешь со мной, причем как граф Ариго. Вот уж не было бы счастья, да несчастье помогло,

– Монсеньор, я правильно понимаю, что мне придется… стать опекуном ее величества?

– Неправильно. – Регент повернулся к печи спиной, теперь ему предстоял путь к окну. – Королева осталась с королем, ну, или ее оставили.

Трое слуг – пожилой и двое мальчишек – приволокли подносы со снедью, которой хватило бы на трех генералов и одного крокодила, добавили свечей, вернули кочергу на место и ушли. Ноймаринен на ходу отломил кусок хлеба и обмакнул в подливу.

– Оказывается, я голоден… – удивился он и пошел дальше. – И ты, между прочим, тоже.

– Я всегда голоден, – попытался пошутить генерал, берясь за густо приправленную сельдереем зайчатину. Есть действительно хотелось, но думать и злиться это не мешало. – Как же дорого нам обошлась смерть Сильвестра, то есть обходится…

– Полной цены мы еще не знаем, – регент обернулся, скользнул взглядом по шпалере с видом Хексберг, – да и с платежами, боюсь, просрочили. Ринальди Ракан платил в девяносто седьмом году своего Круга, Эрнани Последний дотянул до лета девяносто девятого, а мы и того хуже.

Жермон угрюмо кивнул, древние беды его никогда не занимали, но с этими Изломами что-то и впрямь было не так.

2

За Эпинэ Люра заехал лично, проявил предупредительность, не упустив возможность лишний раз ткнуть в нос свою незаменимость. Мерзавец успел все: возвести эшафот, согнать людей, найти и подогнать по фигуре маршальский мундир, пока еще олларовский: черно-белый с алой перевязью наивернейшего рыцаря ее величества. Верхом на роскошном белоснежном линарце маршал и граф выглядел безупречно, так безупречно, что казался ненастоящим. Да он и был поддельным, как и все остальное: титулы, звания, клятвы, преступления, милосердие… Все, кроме скорой смерти настоящего короля.

– Монсеньор, не желаете? – Никола Карваль с красными, ввалившимися глазами вытащил видавшую виды флягу с летящим аистом. Робер уже пил из нее. У оврага в лесу Святой Мартины.

– Благодарю, капитан. Не поможет.

– Монсеньор, у нас нет другого выхода.

– Я знаю.

– Оллар не может остаться в живых, но его кровь на его собственных предателях и Ракане, а не на нас. Зато Эпинэ получит свободу, и мы скоро вернемся домой. Монсеньор, думайте о том, сколько нам предстоит сделать! Наши дети вырастут счастливыми и гордыми. Все, что мы делаем сейчас, мы делаем ради них!

– Не сомневаюсь.

Сколько можно убеждать себя, что другого выхода нет? Сколько можно надеяться, что эта подлость – последняя, без нее не обойтись, зато потом ты выйдешь на бережок и станешь пастись, отгоняя хвостиком мошек?! Не будет ни бережка, ни травки, только Закат. Сначала в этом мире, потом – в ином.

Тропка, на которую они с Альдо вступили в гоганском трактире, завела туда, куда и должна была завести, – в трясину. Они бьются, как провалившиеся в болото мулы, с каждым рывком увязая в грязи и крови все глубже. Никола с Альдо этого не видят: одному застит глаза «великая Эпинэ», другому – корона. Им можно позавидовать. Или пожалеть – одно другого стоит.

– Монсеньор, – попробовал зайти с другого конца Карваль, – каковы будут приказания?

– Охранять его величество, – отрезал Иноходец и, глядя на вытянувшуюся физиономию соратника, пояснил: – Я не желаю, чтоб мои люди болтались у эшафота.

– Но вы сами…

– Я обязан присутствовать как Первый маршал Талиг… ойи, но не как герцог Эпинэ.

Карваль, небывалое дело, промолчал, и Робер понял: борец за свободную Эпинэ несказанно рад, что может не смотреть на казнь. И это человек, без колебаний повесивший Маранов! От необходимости продолжать разговор Иноходца избавил Симон Люра, картинно осадивший коня рядом с хмурыми южанами.

– Господин Первый маршал, – закатные твари, как же этот, с позволения сказать, граф самодоволен, – у нас есть еще немного времени, возможно, вы пожелаете переодеться. Мои лакеи и мой гардероб в вашем полном распоряжении.

– Благодарю, не нужно.

– Будет весело, – Люра в тысячный раз за утро поправил свою проклятую перевязь, – особенно когда толстосумы поймут, что это всерьез. Первого выбираю я, второй за вами, третий снова за мной, и так сколько успеем до появления его величества.

– Выбираем? – переспросил Робер. – Я полагал, будет жребий.

– Зачем усложнять? – засмеялся свежеиспеченный граф. – Все великое просто. Вышивай наши рыжие друзья не бисером, а нитками, глядишь, получили бы, что хотели.

И опять подонок прав, слишком сложные расчеты срываются, но как выбрать из сотни ни в чем не повинных людей тех, кому не жить? Наша совесть – удивительно подлая штука: вытащил из толпы обреченных нескольких человек – спаситель, наоборот – убийца.

– Господин маршал, вы уверены в успехе? – Спокойно, Иноходец, спокойно. Придет время, и ты эту мразь прикончишь своими руками. Заодно со Штанцлером.

– Настолько, насколько можно быть уверенным хоть в чем-нибудь. – Сильная рука с наслаждением погладила алый шелк. – Чтобы чего-то добиться в этой жизни, нужно уметь три вещи: ждать, рисковать и понимать, когда нужно первое, а когда – второе. Сейчас время риска, герцог, иначе бы нас тут не было.

– Вы имеете в виду Излом эпох?

– Благодаря его величеству я больше не суеверен, – граф Килеан-ур-Ломбах еще больше приосанился. – Деревенские россказни деревенскими россказнями, а удача удачей. Четыреста лет назад ее поймал за хвост Франциск, сегодня – мы, а после нас хоть чума. Вы не согласны?

– Я не люблю чуму, – пожал плечами Эпинэ, – особенно в собственном доме, но, полагаю, нам пора… выдвигаться.

– Беру свои слова назад, – Люра слегка поклонился. – Я совсем забыл, что собираюсь жениться. Уверяю вас, я буду нежнейшим мужем, замечательным отцом и наивернейшим подданным и начну прямо сейчас. Итак, чума отменяется, а нас ждет прелюбопытнейшее зрелище.

Робер не ответил, притворившись, что не может справиться с расшалившимся Дракко. Удо Борн или Матильда раскусили бы немудреный обман немедленно, но Симон Люра Повелителя Молний не знал. К счастью для обоих.

3

– Проклятая спина, – регент поморщился и потер поясницу, это было знаком сразу доверия и озабоченности, – еще хуже Манриков, тех хотя бы удавить можно… Сколько я тебя знаю?

Если считать с первой встречи – больше двадцати лет, если с первого настоящего разговора – шестнадцать… Они встретились, когда герцог Ноймаринен был Первым маршалом Талига, а Жермон – столичным щенком, выброшенным в Торку. Теперь один – регент, второй – генерал, а Излом – вот он! Дриксы который год орут, что Олларам отпущен один круг, но Оллары – это еще не Талиг.

– Шестнадцать лет, Монсеньор.

– Твоего отца я знал меньше, чем тебя, – задумчиво произнес герцог, – но Пьер-Луи был справедливым человеком.

– Да, – подтвердил Жермон, потому что это было правдой. За отцом не числилось ни одного несправедливого поступка, ни одного злого слова. Только как назвать письмо, даже не письмо – записку, превращавшую графа Энтраг в пустое место и уведомлявшую означенное место, что оно незамедлительно должно отбыть в Торку и жить исключительно за счет жалованья?

Королевский указ отстал от родительского «благословения» всего на пару дней: геренций, как и все в Олларии, не усомнился в справедливости графа Ариго.

– Ты ничего не забыл. – Рудольф открыл кружку, крышка щелкнула, как капкан насторожили. – Забыть и не вспоминать – это разные вещи. Очень разные.

– Отец мертв, – Жермон посмотрел в глаза регенту, – это все, что я могу сказать.

– Мертв. – Витражи прятали звезды и облака, но не тьму. – Иначе бы я говорил не с тобой, а с ним.

Метхен покончила с остатками подливы и облизнулась, показав розовый язычок; за спиной что-то сухо треснуло. Свеча…

– Эсператисты не зря придумали исповеди, нельзя всю жизнь таскать в душе пулю. Что ты натворил?

– Прошло двадцать лет, не все ли теперь равно?

– Тебе не все равно, – Рудольф принялся растирать запястье, – но будет все равно, когда ты расскажешь.

– Вы этого не узнаете, – Ариго тронул пальцами свою кружку, тоже опустевшую, – по крайней мере от меня.

– Тебя послушать, – хмыкнул герцог, – так ты чужие души Леворукому продавал, не меньше. А хоть бы и так, время любой грех хоронит. Расскажи и забудь.

– Не могу, – выдержать взгляд старого волка было непросто, но Жермону это удалось, – потому что сам не знаю. И Арно Савиньяк не знал, обещал выяснить, не успел.

– Закатные твари! – Регент остановился, качнулась огромная, в потолок, тень. – Так какого ызарга ты молчал?!

– А такого! – огрызнулся Жермон. – Я хотел сначала доказать… Отцу, матери, братьям… После первого ордена я бы попросил отпуск и потребовал ответа, но отец умер раньше. О его смерти я узнал от фок Варзов. Через полгода. Мать мне так и не написала, мне никто не написал, а Торка меня и грязным съела.

– Торка нелюбопытна, – подтвердил Ноймаринен, возвращаясь к столу.

– Отец был болен, – зачем-то пробормотал Жермон, водя пальцем по резному дубу. Почему он по горячим следам не помчался в Гайярэ, не бросился за советом к тому же Савиньяку? Оскорбился? Испугался? Растерялся? Или все сразу? Теперь уже и не вспомнить. Загнанная в дальний угол боль – вот и все, что осталось в памяти от далекой, злой весны. Это было весной, и день был солнечный, до отвращения, до рези в глазах.

– Допей, – регент кивнул на свою кружку, – я не хочу.

Допить за кем-то – узнать чужие мысли. Бергеры привезли это поверье в Золотые Земли вместе с корабликом на флаге и ненавистью к гаунау и дриксам. Если бергер отдает свое вино, значит, верит собеседнику до конца, а Ноймаринены почти что бергеры.

– Что думаешь о Бруно? – неторопливо осведомился регент, почесывая за ухом незнамо как оказавшуюся у него под рукой Метхен. Прошлое осталось прошлым, а настоящим была наползающая война.

– Когда «гуси» осознают, что у нас творится, они обнаглеют, – предположил Жермон. – Шутка ли, такая возможность.

– Своего они не упустят, – согласился Рудольф, – но когда и как? Попрут сразу или подождут, пока мы бросимся на Ракана?

– А мы бросимся? – Ариго залпом прикончил чужое вино.

– Оставлять столицу в руках мятежников не дело. – Свечи плавились в серых человеческих глазах, заливая их звериным золотом. – Только Манрик позаботился о том, чтоб в Олларии приличных людей не осталось, а приличные люди загодя вывезли семьи. По крайней мере, я на это надеюсь. На письменном столе касера и стопки, принеси.

Фляга была бергерской, и касера тоже. Жермон откинул крышку, запахло дымом и можжевельником. Ариго любил этот запах, он не напоминал ни о чем, кроме Торки. Торка жила войной, Оллария – миром, но сейчас все смешалось.

– Мы не должны оголять границу и не должны отвлекать Алву от Бордона и Гайифы, но Савиньяк… – начал было Жермон и осекся.

– Вот именно, – подтвердил Рудольф, принимая касеру. – Если Савиньяк уйдет, гаунау пожалуют в Кадану и внакладе не останутся. Мы потеряем Северный Надор вместо Северной Придды, и потеряем надолго.

– Значит, Ракана должен есть Дьегаррон. Если только не зашевелятся «павлины».

– Вот слова умного человека, у которого нет интереса в столице, – регент усмехнулся, кошка перевернулась на спину, игриво дернув лапкой. – Ничего, отгоним кабанов, дойдут руки и до залезших в капусту зайцев, а пока пусть жрут, не до них!

Рудольф Ноймаринен замолчал. Он уже все решил, и отменить это решение мог только герцог Алва. Если б захотел. Или Фердинанд, если бы вдруг вернулся и посмел сказать «нет».

Глава 14Талиг. Окрестности Олларии

399 год К.С. 8-й день Осенних Волн

1

Для «прелюбопытнейшего зрелища» граф Килеан-ур-Ломбах выбрал ярмарочное поле на берегу Данара. Место было удачным во всех отношениях. Обширный, хорошо утоптанный плац мог вместить прорву народа и в отличие от городских площадей был безопасен. Ни крыш тебе, ни окон, за которыми могут затаиться стрелки, все подъезды как на ладони, никаких случайных прохожих, только радетели дела Раканов, солдаты, заложники да те, кого пригнали посмотреть на торжество справедливости. Робер слегка привстал на стременах, разглядывая флаги Раканов, Эпинэ, Окделлов и Приддов на высоких шестах, шпили и колокольни за рекой, затаившийся среди облетевших тополей тракт, мельницу на холме у прозрачной рощицы… Какое все мирное, и как же не вяжутся с этой идиллией шеренги солдат, обтянутый багровым сукном эшафот и верзила в кожаной маске!

– Не правда ли, палач хорош? – Люра указал хлыстом на темно-красную фигуру. – Он словно пятно невинности на рубашке невесты.

– Вы неподражаемы, – сдержанно произнес Робер.

Верный подданный и будущий счастливый супруг отвесил церемонный поклон и картинно взмахнул белым платком. В ответ тонко и зло запели флейты и загрохотал барабан. Люра убрал платок и послал линарца к эшафоту. Предзимнее солнце заливало статную, подтянутую фигуру полуденным золотом, играло на стволах мушкетов, обнаженных клинках, трубах, пуговицах, цепях, стременах, не делая разницы между топором палача и офицерскими шпагами. Хотя была ли она, эта разница?

Внезапный порыв ветра пришпорил увядшие было флаги, принес запах печного дыма и короткий колокольный звон. Четверть второго! Фердинанду Оллару осталось жить около часа, самым невезучим из заложников – немногим больше. Лэйе Астрапэ, как он будет выбирать смертников, как?! Солнечный зайчик отскочил от надраенной меди и угодил Роберу в глаз, на мгновение все утонуло в красном мареве, потом Иноходец вновь увидел две шеренги пехоты, притихшую толпу на берегу, эшафот с палачом, жалкие фигурки заложников, кавалерийский эскадрон за их спинами, обреченного короля в сером платье. Каково это – носить траур по самому себе, да еще чужой, эсператистский? Каково это – знать, что на твой вопль о помощи никто не ответил?

Застоявшийся Дракко переступил с ноги на ногу и недовольно фыркнул, воспрянувшие было флаги вновь обвисли, из-за рощи выплывала птичья стая. Запоздавшие гуси торопились на юг, через Померанцевое море в Багряные Земли. Мориски не охотятся на птиц, их добыча – звери, способные дать бой человеку. Талигойские гуси на чужбине в безопасности, их бьют только на родине.

Солнечные лучи ласкали небесных странников, расталкивали друг друга, смеялись, пробиваясь сквозь тонкие черные ветки, на одной из них чудом держался одинокий лист – алое, пронзенное светом сердце. Налетел ветер, листок вздрогнул, сорвался, закружился в последнем танце, то ли стремясь за улетающими птицами, то ли не желая умирать.

Дальние флейты закончили свою песню, теперь рокотали одни лишь барабаны. Скоро начнется… Пальцы привычно ласкали пистолеты – все в порядке, оружие никогда его не подводило, не подведет и сейчас. Рокот барабанов становился все сильней и сильней, потом оборвался резкой, бьющей в уши тишиной, и тут же раздался тоскливый крик: гуси, мерно взмахивая крыльями, исчезали в слепящей свободе.

Листок все еще кружился, уже у самой земли. Что ж, если ты не хочешь падать, ты не упадешь. Шаг в сторону, быстрый поклон – и осеннее сердечко замерло на раскрытой ладони. Золото и кровь – вечные спутники, они не могут друг без друга.

Пора, вот теперь уже пора. Осталось лишь потрепать по шее коня, сунуть за пазуху пойманный лист, натянуть перчатки. Улыбка, взгляд в небо, прыжок в седло…

– Господин Первый маршал, половина второго.

Лэйе Астрапэ, где он?! Ах да, конечно…

– Начинайте! – Герцог Эпинэ развернул Дракко и медленно поехал вдоль вооруженных до зубов солдат. Все спокойно, врагов в округе нет и не предвидится до весны, зубы показывают жителям столицы и окрестных городков. Чтобы поняли, что с новыми хозяевами не шутят.

– Господин Первый маршал, прикажете зачитывать манифест его величества?

– Зачитывайте. – Какое странное облако, похоже сразу и на птицу, и на двухголового коня.

– Господин Первый маршал, прикажете…

– Господин маршал, вы все знаете лучше меня.

За спиной – перепуганные мужчины и женщины, холодная, быстрая вода, а за ней – Оллария, которой приказано вновь стать Кабитэлой. Впереди – эшафот, заложники и кавалерийский эскадрон. Рядом – соратник. Белая лошадь, черно-белый мундир, алая перевязь… По мерзавцу палач в четыре ручья слезы льет, но умрут другие, а мерзавец будет щеголять титулами и похлопывать тебя по плечу. Альдо заверяет, что недолго, но Люра слишком полезен. Слишком.

Робер привстал на стременах, делая вид, что разглядывает что-то за строем кавалеристов. Воистину нет ничего подлей здравого смысла! Он должен выдержать час – и он выдержит. Никола прав, другого выхода нет. Герцог Эпинэ должен думать о своих вассалах и своей земле, а не воевать с самим собой.

Раньше надо было соображать, раньше! Когда ты не схватил Альдо за руку в доме достославного Жаймиоля, когда поддакивал Адгемару, братался с бириссцами, стрелял по талигойцам, брал золото и коня у Ворона. Когда прикончил гоганов и не прикончил Люра, хотя мог, а теперь деваться некуда. Даже если остановить казнь или задержать до появления Альдо, сюзерен не отступит, он слишком молод и уверен в себе.

А какая роскошная мишень эта красная перевязь! Кирасу Симон не надел, хотя пуля пробила бы и ее, кирасы годятся лишь для конного боя. Нет! Не сметь! Убить Люра сейчас, при всех, невозможно. Это приговор южанам и Альдо, и это ничего не изменит. Вернее, изменит, но к худшему. Псы, лишившись вожака, будут грызть всех, до кого смогут дотянуться…

Иноходец, наплевав на все приличия, уставился на тракт, чтобы не видеть плаху, палача и мразь на белом коне! Он будет вспоминать Мэллит, Матильду, Клемента, разглядывать кавалеристов, повторять правила стихосложения, считать кошек, наконец! Что угодно, только бы не видеть, не думать, не понимать, иначе он сорвется и разрядит пистолет в вызывающий алый шелк.

Вновь зарокотали барабаны, и ликтор громким равнодушным голосом принялся зачитывать манифест его величества Альдо Первого Ракана. Робер слушал и не слышал. Понимает Оллар, что его ждет, или нет? Одутловатое лицо было бледным и спокойным до бессмысленности, словно Фердинанд уже умер. Если бы он плакал, молился, просил пощады, проклинал, было бы легче, но этот бессмысленный до безмятежности взгляд… Словно у младенца или мертвецки пьяного. Неужели у Люра хватило совести и смелости дать королю саккоты? Робер скосил глаза на осанистого всадника на белом коне. Нет, этот человек до милосердия не снизойдет.

«…означенный Фердинанд отвечает перед Создателем и Нами за все преступления, совершенные с его ведома и по его приказу, как то…»

А когда спросят с сегодняшних победителей за все то, что натворили они? Как будут выглядеть у эшафота Люра, Альдо, Никола, он сам? В Сагранне Иноходец Эпинэ по крайней мере не чувствовал себя подонком и трусом. Тогда он еще не заглянул в глаза твари, которая прикинулась победой, твари, проглотившей их с потрохами и благими намереньями.

2

Маршал Люра изображал монумент самому себе, ликтор бубнил о немыслимых преступлениях и злодеяниях полного человека с бессмысленными глазами, длинный заложник в меховом плаще беззвучно шевелил губами, его сосед раскачивался, будто баюкал невидимого младенца. Робер не хотел их видеть и все-таки видел, хоть и смотрел поверх голов на пустой, как ночью, тракт и дальше, туда, где залитый солнцем лужок смыкался с рощицей, словно нарисованной черной тушью на синем нухутском шелке.

Ликтор добрался до восстания Борна. Нет бы догадаться заткнуть уши корпией! Это было трусостью, но Робер Эпинэ никогда не мог взглянуть в глаза покалеченной лошади, которую требовалось пристрелить. Мишель тоже не мог, хоть и понимал, что быстрая смерть милосерднее медленной.

Иноходец уставился на обнаженные тополя, пытаясь мысленно считать по-кагетски. Одинокого всадника, ехавшего сонной рысцой, он заметил не сразу. В седле незнакомец держался отменно, но на курьера не походил. Курьеры имеют обыкновение торопиться, а этот явно никуда не спешил. Скорее всего, кто-то из людей Люра, проверявших окрестности. Поравнявшись с эшафотом, всадник остановил коня, поднес руку к глазам, разглядывая забитую войсками площадь, затем, все так же неторопливо, свернул с тракта. Надо полагать, решил взглянуть на казнь. Как же, такое развлечение!

Робер с досадой опустился в седло, и перед глазами вновь оказались заложники, за которыми торчали морды кавалеристов. Из пасти ликтора вырывался пар, чтец почти добрался до Эгмонта Окделла, странное облако растаяло без следа, гуси скрылись за горизонтом, в небе стало пусто – ни облачка, ни вороны. Откуда все-таки этот всадник? Уж лучше смотреть на него, чем на Люра или Фердинанда.

Эпинэ заставил Дракко шагнуть вбок и слегка развернулся в седле. Одинокий наездник все той же ленивой рысцой двигался в сторону эшафота, между ним и оцеплением оставалось не больше четырехсот бье, когда гостя наконец соизволили заметить. От строя отделились пятеро всадников – теньент, капрал и трое солдат – и не спеша двинулись наперерез чужаку, но тот даже не шелохнулся в седле. Словно слепой или спящий.

«…среди выступивших против узурпатора был маркиз Эр-При с четырьмя сыновьями…»

Уломать Альдо вычеркнуть из манифеста упоминание о своей семье Иноходец не сумел. Сюзерен не понимал, почему его маршал не желает слышать об отце и братьях, и объявил это излишней скромностью. До принца так и не дошло, что творить подлости, прячась за память погибших, мерзко. Впрочем, затею Люра Альдо подлостью не считал, скорее тонким ходом, словно одно другое исключает. Герцог Эпинэ судорожно сжал поводья. Утром он зарядил пистолеты, оба. Проверил и зарядил этими самыми руками. Минут через десять пытка манифестом кончится, начнется пытка казнью, но стрелять нельзя. Ни в Фердинанда, ни в палача, ни в Люра. Стрелять нельзя! Ничего нельзя…

Всадники продолжали медленно съезжаться. Дурак-теньент исполосовал себе щеки бритвой, над губой виднелся тщательно замазанный прыщ. Вырядился как на парад, еще бы, такое событие! Солдаты – они и есть солдаты, в седлах держатся пристойно, но лошади, прямо скажем, не мориски, а вот капрал… Закатные твари, он что, привидение увидел?

Ветеран глядел Роберу в лицо: приоткрывшийся рот, округлившиеся глаза, поднятые брови. Метнулась вверх и вперед рука, из-под жестких седых усов вылетело какое-то слово, два слова, но Иноходец не разобрал. Пятеро всадников плавно, словно сквозь воду, поднимали стремительно увеличивающиеся лица-маски, теньент медленно и сонно потянул из ножен шпагу, а его спутники взялись за пистолеты.

Удивленные лица вздрогнули, пошли мелкой рябью, словно отражение в пруду, когда налетает ветер. Лэйе Астрапэ, он смотрит разъезду в спину, он не может видеть лиц, да еще так близко! Говорите, не может? А пегая кобыла! Робер знал, какая она, когда до твари было не меньше хорны. Он был сразу в двух местах, он был самим собой и еще кем-то, видевшим дальше и понимавшим больше. Эпинэ изо всех сил зажмурился, пытаясь прогнать морок, и стремительно открыл глаза. Пятерка всадников замерла в полусотне шагов от конного строя, а к ним бешеным карьером летел окруженный сиянием конь. Его всадник стоял на седле во весь рост – стройный черный силуэт, парящий в алом мерцающем мареве.

…Пять лиц, прямой блестящий клинок и четыре черных дула, глядящих в живот, в грудь, в голову. Три осла и старый волк! Этот выстрелит наверняка… Именно он узнал не то коня, не то всадника. Где же мы встречались, старый капрал? Не все ли равно, новой встречи не будет! Солдат слева дернулся, вспыхнул порох на полке пистолета. Все! Мир рушится вниз, машет черной клубящейся гривой, ноги привычно ловят стремена. Грохот копыт, грохот сердца, грохот выстрелов, разорванное неистовым бегом небо, немыслимо, невозможно синее, и такой знакомый свист над головой – есть! Второго выстрела не будет, у них вообще ничего не будет!

Странный всадник упал. Не на землю – на спину озверевшего коня. Лэйе Астрапэ, он опять в седле! Вразуми и сохрани, такого не бывает, это морисские сказки, и это явь! В правой руке сверкнул клинок – не шпага, кривая широкая полоса, остановившая солнце.

Один и пятеро, еще живых, но это сейчас пройдет. Капрал посылает коня вперед, закрывая своего теньента, поднимает второй пистолет. Как медленно движется старик, как медленно движется он сам, как медленно мчится конь! Теньент потерял стремя, у солдата рядом дрожат руки.

Серая истоптанная земля, смешная короткая тень, ветер в лицо, звон далеких колоколов. Капрал все еще целится, щуря левый глаз, правый широко открыт, он светло-карий и круглый, словно у собаки – умный пес защищает глупого хозяина. Между пистолетом и вороно́й оскаленной мордой остается четыре конских корпуса, три, два. Рука метнулась к сапогу, выхватывая из-за отворота кинжал. С такого расстояния можно метать что угодно: шпагу, секиру, нож – не промахнешься, но этого мало. Плавное, чуть ли не ленивое движение – и клинок входит в широко раскрытый глаз, прямо под низко нависшую бровь. Рука после броска все еще впереди, а мертвый только начал заваливаться на спину…

Убийце не составило труда выдернуть кинжал, справа от него вспыхнула солнечная полоса, метнулась вперед, столкнулась с шеей растерявшегося конника, прошла сквозь нее и погасла. Голова в шляпе подскочила и свалилась под неистовые копыта, к небу взметнулся кровавый фонтан. Черный гривастый зверь с яростно-восторженным визгом врезался в бок лошади теньента, опрокинув обоих.

Два уцелевших солдата ошалело хлопают глазами, пытаясь развернуть коней, безнадежно отстают, исчезают сзади, в алом, пахнущем солью тумане, перед глазами вырастают конские крупы, спины во все еще черно-белых мундирах, несколько удивленных лиц, их становится все больше. Какие глупые голубые глаза! Этот, рядом, не лучше. Красное перо, утиный нос, не хватает переднего зуба. Остроносый капрал что-то кричит, машет руками. Пытаются развернуться – без команды, наспех, мешая друг другу. Опять голубоглазый, значит, судьба…

Уже близко, еще чуть-чуть, еще… Хорошо! Стальная короткая молния бьет в поросшее блеклой щетиной горло. Рука мертвеца конвульсивно дергает повод, перепуганная лошадь шарахается в сторону, налетает на соседнюю, рыжую с белым пятном над глазом, в строю открывается брешь. Туда! Во имя Астрапа, скорей!

Кого-то срубили подковы коня, кого-то Робер Эпинэ просто вбил в землю. Черная молния сама выбирала дорогу сквозь человеческий лес, змеей скользя меж тупых растерявшихся деревьев. На его долю остались преграждавшие дорогу ветви, от одних он уклонялся, другие приходилось рубить, и он рубил. Короткими, расчетливыми движениями, уходя из-под бестолковых ударов и оставляя за собой истекающий кровью бурелом. Никаких уколов – секущие удары по шее, рукам, растерянным лицам. Какие глупости – у деревьев не бывает лиц, глаз, разинутых ртов. Значит, это не деревья. Что ж, тем хуже для них. Прошло не больше минуты и не меньше вечности, правая рука не успела устать, но силы нужно беречь, беречь для главного.

– Создатель!

– Леворукий!

– Разворачивай, чтоб тебя…

– Огонь!

– Что там? Что такое?!!

– Стой! Убью!!

Смешавшийся строй, ржанье, лязг оружия, запоздавшие команды, дикие вопли.

– Сударь, поберегитесь…

– Леворукий!

– Алва! – Фердинанд, словно проснувшись, с перекошенным лицом мчится к краю эшафота. – Не надо! Бегите! Во имя Создателя!!! Я не хотел… не хотел…

– Держите!

– Держите короля!

– Я вас!..

Человек в маске хватает толстяка в сером на самом краю помоста, тот кричит, неумело колотит палача ногами, из перемешавшихся рядов вываливается мальчишка на серой лошади. Правой руки у него нет…

Справа просвет, неужели конец? Да, он у цели! Пара ударов – и все; нет, не все, откуда-то вылез толстяк на раскормленной лошади, хотел удрать и врезался в костлявого капитана. Капитан легче, слева от него никого, значит, туда! Рука начинает неметь, ничего, теперь уже недолго. Удар в шею, и капитан уже не станет полковником. Заново рожденный толстяк машет шпагой, раздается дикое, оскорбленное ржание. Шальной удар шпаги пришелся по крупу Моро, и как же кстати!

Четвероногий ураган сметает последнюю преграду, то есть предпоследнюю, на пути возникает еще кто-то. Удар сабли, помноженный на скорость коня, выходит чудовищным, всадник без головы врезается в оказавшихся рядом, заливая коней и людей нестерпимо алым. Странно, рука не почувствовала отдачи, словно сабля резала тонкую ветку…

3

– Беги! Я не хотел… Беги!..

Истошный вопль перешел в длинный хрустальный звон. Где-то лопнула невидимая струна, вороной демон исчез, под Робером вновь был хрипящий Дракко. Эпинэ изо всех сил сжал бока полумориска, словно боясь, что тот исчезнет.

– Разрубленный Змей, да что там такое? – Симон Люра вертелся в седле, глядя на рехнувшийся эскадрон. Он еще ничего не понимал, как и заложники, и мушкетеры. Что-то было видно с эшафота, но палач был занят бьющимся Фердинандом. Робер поднес руку к показавшемуся ледяным лбу, он знал, что происходит, но ничего не делал, просто смотрел, как из взбаламученного строя вылетел черный всадник, точным, коротким движением свалив подвернувшегося кавалериста. Оставшийся сзади офицер поднял пистолет, целясь в спину незваному гостю.

– Оглянись! Во имя Астрапа, сзади!!! – Робер Эпинэ насилу удержал рвущийся из глотки крик. Наверное, удержал, ведь на него никто не обернулся. Герцог Алва выхватил пистолет, но не выстрелил. Офицер спустил курок, Рокэ стремительно завалился на сторону, но тотчас выпрямился. Моро рванулся вбок, выстрел, разряженный пистолет летит наземь, следом падает адъютант Люра.

Закатные твари, на что он рассчитывает?! Один против тысячи – это слишком даже для Алвы! Вороной резко развернулся и ринулся к Роберу. Так вот оно что! И слава Создателю, это лучший выход, по крайней мере для Повелителя Молний.

Моро несся вперед – черная, вырвавшаяся из Заката тварь. Дракко дернулся, но Иноходец не позволил полумориску сорваться с места. Пусть будет, что будет. Он заслужил. Хотя бы за то, что не прикончил Штанцлера и Люра.

– Берегитесь, Эпинэ! – Кто это кричит? Дурак, неужели не ясно: Повелитель Молний не хочет жить. Не хочет так жить.

– Стреляйте, – рычит Люра, – стреляйте же!

Робер пожал плечами, бездумно глядя, как вороной демон берет вправо и взмывает в длинном кошачьем прыжке. Лэйе Астрапэ, так вот кто нужен Ворону! Люра все понял и развернул коня, готовясь встретить врага, он даже успел вытащить из ножен шпагу…

Превратившийся в полет прыжок оборвался за полшага от изготовившегося к бою предателя. Алва стремительно и легко повернулся, привстал на стременах, раздался свист – и отвратительный, ни на что не похожий звук. Господин Люра раздвоился и с хлюпающим шлепком свалился по обе стороны захрапевшей и попятившейся лошади, что-то забулькало, словно в пыль упала откупоренная фляга.

– Разрубленный Змей, – взвыл бровастый полковник. – Разрубленный…

Кажется, он понял, что сказал, потому что осекся, дал шпоры коню и исчез за шеренгой мушкетеров, предоставив тому, что минуту назад было маршалом и графом, валяться в пыли. Удар пришелся наискосок от правого плеча к левому бедру, в точности по линии вожделенной перевязи. Алый шелк скрыл кровь, словно тело развалилось надвое само по себе…

– Перевязь Люра, – прохрипел какой-то офицеришка, заходясь в истерике. – Разрубленный Змей, перевязь Люра… Перевязь Люра…

«Перевязь Люра», теперь ее вряд ли забудут. Достойная награда за все предательства, за все шутки, за все советы, «Перевязь Люра», перевязь предателей…

Первый маршал Талига остановил коня у эшафота, как ни в чем не бывало зацепил поводья за луку седла и взбежал по устланной багровым ковром лесенке. Огромный палач, съежившись, отскочил от Фердинанда к дальнему краю эшафота, но Рокэ Алва на него даже не глянул. Небрежным движением стряхнув кровь, Ворон положил тяжелую морисскую саблю к ногам Оллара.

– Ваше величество, Первый маршал Талига выполнил приказ своего короля.

4

У смерти синий взгляд. Синий взгляд и исси́ня-черные, прилипшие ко лбу волосы…

Робер Эпинэ сам не понял, как оказался на эшафоте. Рядом всхлипывал и что-то бормотал Фердинанд, внизу потрясенно молчали, а Повелитель Молний видел лишь окровавленную саблю и синеглазого человека, если Ворон, конечно, был человеком.

– Кажется, здесь меня хотели видеть? – кэналлиец улыбнулся одними губами. – Я пришел, эти люди свободны.

Герцог слегка задыхался, его лицо и одежда были в крови. Кровь стекала по сапогам, исчезая в покрывавшей эшафот багровой ткани, словно в воде. Бред, ставший явью, кровавая волна, накрывшая всех: Ворона, Альдо, Дикона, его самого… Робер Эпинэ, сам не понимая, что делает, нагнулся, коснулся влажного сукна, поднес палец к лицу. Это кровь, и это не сон!

– Алва, вы ранены?

– Нет, – голос маршала звучал спокойно, но его рубаха насквозь промокла. Красный цвет скрывает кровь, красный, но не синий.

– Зачем? – выдавил из себя одно-единственное слово Повелитель Молний.

Во имя Астрапа, Ворон Рокэ, зачем ты сделал это?! Почему не предоставил трусливое ничтожество его судьбе, почему не выждал до весны, не пришел с армиями, не разогнал возомнивших себя львами кошек? Ты не сошел с ума, тебя никогда не пугала невинная кровь, так почему?!

– Не смотрите на меня так! – прикрикнул Рокэ. – Я в своем уме и не преисполнился благодати. Скорее наоборот.

Солдаты внизу опомнились. Они еще не решались нападать, но придвинулись друг к другу. Робер чувствовал, как стягивается кольцо, в центре которого были двое: низложенный король и его Первый маршал. Хорошо, что здесь нет Дикона. Спасибо Создателю, Леворукому, всем демонам этого мира, прошлым, настоящим и будущим, что здесь нет Дикона, а когда мальчишка появится, все уже кончится.

– Эпинэ, возьмите себя в руки, – вполголоса бросил Рокэ, – и делайте, что нужно. Это ваши люди, так командуйте ими, пока этого не сделали другие.

Робер вздрогнул и резко обернулся. Хмурый строй дышал совсем рядом. Псы! Псы, окружившие даже не волка – черного льва.

– Назад! – прорычал Робер, нарочито медленно спускаясь с эшафота. Двуногие псы угрюмо замерли, Роберу померещилась вставшая дыбом шерсть и угрожающее рычанье. Если они сделают еще шаг, он разрядит пистолет в лицо вот того, губастого, со шрамом. Он еще не вожак, но может стать вожаком. И хочет. Губастый оглянулся на дружков, поднял голову, собираясь что-то сказать, – не успел. Пуля оказалась быстрее.

– Я сказал, назад! – У него остался лишь один заряженный пистолет. – Герцог Алва предстанет перед его величеством. Фердинанд Оллар останется жив. Заложники могут идти по домам.

– А плата? – подал голос кто-то из задних рядов, кто-то, кого не было видно. – Мы должны получить нашу плату.

– Покойникам деньги не нужны, – отрезал Робер, кивая на губастого. – Он подтвердит.

Строй зашевелился, псы превращались в людей или почти людей. Откуда Альдо возьмет деньги? Казна пуста, «навозники» разбежались.

Повелитель Молний обернулся. Повелитель Ветров стоял за его спиной, скрестив руки на груди, словно поднятый им ураган его не касался.

– Вашу шпагу, герцог.

Закатные твари, какая нелепая фраза, нелепая и гадкая, как эта война.

– Сожалею, у меня не осталось оружия, – светским тоном заметил Ворон. – Впрочем, вы можете вытащить кинжал из шеи какого-то бедолаги. Или разграбить мой особняк.

– Но вы сдаетесь?

– Разумеется, нет, – пожал плечами Алва. – По ряду причин это было бы просто непристойно. Господин Ракан изволил связать мое появление с жизнью моего короля, заложников и судьбой Олларии. Я появился.

Дальние горы, мертвый казар, странная усмешка… «Жизнь велика, что ж, буду жить надеждой, что когда-нибудь какие-нибудь силы направят вашу руку». Неужели он все знал уже тогда, знал и купил себе быструю смерть ценой его, Робера, чести, свободы, жизни? Или не знал, но предчувствовал, а может, просто поддался мгновенному порыву? Неважно, почему тебе помогли, важно, что ты принял помощь и теперь в долгу как в шелку.

– Рокэ, это немыслимо!

– У вас были дурные советчики, – Алва говорил так, словно они сидели за бокалом вина. – Вам следовало потребовать Зверя или, на худой конец, Манриков, а вы потребовали меня. Что ж, карте место. Если вы, разумеется, не желаете прослыть шулерами.

Они уже шулера. Давно. С той самой минуты, как согласились на Варасту. Игра с Фердинандом стала еще одной подлостью: не первой и не последней. Манрика и Агния Ноймаринен мог отдать, и сюзерен потребовал Ворона…

– Рокэ, вы же были в Урготелле! Вы не могли вернуться.

– Как видите, смог.

Моро вскинул голову и прижал уши. Что там еще такое?

– Господин Первый маршал!

Незнакомый капитан, и не один, а с отрядом.

– Что вам угодно?

– Капитан Кавиот, гарнизон Барсины. Его величество приказывает доставить пленного в Багерлее.

Пленного? В плен нужно взять, но разве кто-то брал в плен бурю?

– Герцог Алва не пленник, – резко бросил Робер.

Кавиот и его люди бестолково затоптались на месте, Рокэ не повел и бровью, зато Моро ощерился и вызывающе заржал. Капитан поднял было пистолет и тут же опустил, беспомощно глядя на Робера. Эпинэ знал, о чем думает барсинец: половина его людей – покойники, а сам он если не покойник, то разжалованный неудачник. Моро красноречиво прижимал уши и коротко всхрапывал: он был вне себя. Мориск-убийца поопасней медведя, а мориск-убийца, защищающий хозяина?!

Над ярмарочной площадью повисла злая тишина, прерываемая лишь конским ржанием. Люди Люра и стрелки Придда исподлобья глядели на барсинцев. Помощи ждать не приходилось: армия Альдо так и не стала единым целым, а теперь будет еще хуже. Сюзерен не должен был посылать за Вороном, есть вещи, которые король делает сам, если он, конечно, король.

Рокэ отбросил со лба прилипшие волосы:

– Эпинэ, пора кончать этот балаган. Позаботьтесь о Моро, он несколько возбужден.

Робер протянул руку к уздечке, жеребец фыркнул и оскалился.

– Постойте, – для Алвы, кажется, не существовало никого, кроме коня, – я сам.

Кэналлиец на мгновение прижался лицом к черной гриве. То ли что-то шепнул, то ли Моро понял хозяина без слов, но мориск больше не пытался бороться. Конь замер, понуро опустив голову, по блестящей черной шкуре все еще скатывались кровавые капли.

«Я был бы вам весьма признателен, если бы вы предоставили мне любоваться Закатом в одиночестве…»

Нет, тогда, в Сагранне, Рокэ ничего не покупал. Такие не торгуются ни с судьбой, ни со смертью, ни с врагами, они бьются до последнего, вызывая оторопь у тех, кому не дано летать против урагана.

Алва вложил в руку Робера уздечку и скрестил руки на груди. Повелитель Ветров не сказал ничего, Повелитель Молний тоже, но один поклялся, а другой принял клятву.

– Прошу прощения, – Кавиота трясло. Кого он боится больше: Альдо Ракана, Робера Эпинэ, Ворона? – Прошу прощения, но я должен препроводить герцога Алва…

– Исполняйте, раз должны, – Алва коротко усмехнулся и спокойно пошел вперед. Мимо замершего Робера, мимо бледного Валентина и стрелков в лиловом, мимо мушкетеров Люра и кавалеристов Рокслея. Толстый негоциант с седыми висками всплеснул руками и грузно бухнулся на колени, следом в холодную пыль опустились другие заложники, Повелитель Волн поднял шпагу, салютуя уходящему. Ворон даже не повернул головы.

«Я в своем уме и не преисполнился благодати…»

А что же тогда ты сделал, забери тебя Леворукий?! Не слишком ли дорогая цена за разбитые замыслы Симона Люра? Не слишком ли дорогая цена за пощечину тем, что называют себя Людьми Чести? Или дело не в этом, но тогда в чем?!

Моро рванулся и закричал страшно и отчаянно, как кричат живые существа, теряя дорогих и любимых. Робер с трудом удержал бьющегося коня. Он этого не забудет никогда: съежившийся беззащитный город, ошалевшие вооруженные шеренги и одинокая стройная фигура, исчезающая среди сутулящихся спин и вжатых в плечи голов.

Кавиот наконец опомнился, но его хватило лишь на то, чтобы взять Алву в кольцо, чего тот, казалось, не заметил. Где Альдо найдет деньги, чтобы заплатить наемникам? Неважно, но Олларию теперь не тронут, не посмеют тронуть. Сюзерен не может в первый же день нарушить слово.

В одуряюще синем небе не было ни единой птицы, а перед глазами Робера Эпинэ кружили во́роны и вздымалась чудовищная волна. Если это – победа, то кто победитель? Робер Эпинэ знал кто, и еще он знал, что исполнит клятву, чем бы ему это ни обернулось.

Молния…

Сквозь расколотый кристалл

Молния…

Приложения