Её знаменитые первые четыре такта — «тему судьбы» — слышали все. Сам Бетховен говорил об этом главном мотиве: «Так судьба стучится в дверь». И когда заключённые слышали этот пароль, то расступались по обе стороны проволоки, пропуская Якоба и Вику.
25 апреля победного года недалеко от Торгау на Эльбе войска 1-го Украинского фронта армии СССР встретились с войсками 1-й армии США. Жизнь всегда интереснее и порой непригляднее, чем её потом описывают. Вот и «встречу на Эльбе» приукрасили. Немцы успели взорвать мост и он наполовину погрузился в воду. Поэтому для лейтенанта Билла Робертсона и сержанта Фрэнка Хаффа пробраться по разрушенному мосту, чтобы встретиться с сержантом Николаем Андреевым, было рискованной затеей. Кстати, ещё до исторической встречи Робертсона могли просто убить, потому что советские войска приняли их за немцев и открыли огонь. Наконец, лейтенант едва не угодил под трибунал, потому что ему было приказано не удаляться от штаба и к реке не выходить. Но раз уж потом всё так славно получилось, то судить его передумали.
Это историческое отступление к тому, что по мосту освобожденные невольники шли не только на восток, где их ждали не с цветами, но и на запад. Сотни русских девушек. Среди них была и Виктория Сорина.
Многим даже удалось добраться до Бельгии. Только напрасно они рассчитывали на такие вещи, как границы, защита государства, сила закона. Закон был на стороне силы, в Бельгии хозяйничали воины НКВД и отлавливали «предателей». Бельгийские власти, конечно, вели себя тихо, к Якобу Вику не допустили и посоветовали встретиться с «товарищем из Советского Союза». Вот этот товарищ и взялся опекать Викторию. На её робкое возражение, что, мол, мы любим друг друга, услышала голос родины:
— Какая, к чёрту, любовь! По тебе Колыма плачет.
Хорошо, что через неделю, показавшейся вечностью, появился Якоб с документами, дававшими право находиться в Антверпене ещё три месяца, и протянул их «товарищу». Да только время летит быстро, и накануне последнего дня появился полицейский вместе с упомянутым товарищем. Тот предупредил, что завтра — домой.
Но спасительная судьба постучала в жизнь Якоба и Вики ещё раз. Ночью знакомый священник их обвенчал, и вместо Колымы началась жизнь молодожёнов Смейтс — бельгийских подданных. Якоб открыл собственную парикмахерскую, понимал и в строительстве, благодаря чему 28-летие супруги отпраздновал в новом доме. Вика учила язык, воспитывала детей, которых вскоре было уже четверо. Первенца назвали Александр-Василий-Хендрик. В Бельгии мужчины могут носить три имени, так вот второе — в честь кубанского дедушки.
И вдобавок Виктория Васильевна стала… фламандской художницей. Дело в том, что рисовала она с детства, и кубанские земляки не сомневались, что у неё в этом смысле большое будущее. Но при чём тут фламандцы — Рубенс, Ван Дейк?.. Первое-то признание пришло в лагере, где она рисовала совсем другие сюжеты: служащим-немкам понравилось, как она делала пасхальные открытки. А ко дню рождения Якоба написала его портрет. Ту давнюю работу супруг бережно сохранил, а однажды предложил: мол, покажи свои работы в институте живописи — ты же хотела стать художницей…
Вскоре вернулась взволнованная с папкой рисунков: их посмотрели и предложили учиться.
Это было только начало. После пяти лет института — частные уроки у тамошнего мэтра. Очень недешёвые. Правда, супруг тут же нашёл выход и присмотрел жилище поскромнее. И четыре года Вика осваивала опыт фламандских мастеров кисти. В итоге — золотая медаль на вернисаже в Нью-Йорке за портрет «Старик». Потом ещё шесть лет в Королевской академии художеств. Училась, конечно, она, но возможность это делать дал ей опять-таки Якоб, взвалив на себя немалую часть домашних дел. Зато теперь Виктория Васильевна, профессор Академии художеств, занялась любимым делом, её картины знают во многих странах и охотно покупают. В общем, семья, мягко говоря, не бедствует.
А потом начались регулярные поездки в родной Хаджох. Кубанцы расспрашивали землячку о жизни, разглядывали фотографии. И радовались её счастью. Ведь золотая свадьба, которая уже позади, о чём-то говорит. Время беспристрастно проверяет наши былые решения и наказывает за ошибки. Но тут супруги ни о чём не жалеют.
Родину свою женщина никогда не предавала, и родине, наверное, выгоднее (если уж для кого-то понятнее такие категории) иметь счастливую соотечественницу в счастливой семье, чем ещё одну изломанную судьбу, оправдываясь при этом извечной присказкой: время-де было такое… Только кроме России Виктория любит и Фландрию, так же как и Якоб — Россию. И кому от этого плохо?
Шпионаж в Южной Африке
Этого шпиона, приговоренного в Южно-Африканской республике к пожизненному заключению, освобождали на самом высоком уровне: наш президент Ельцин обратился с просьбой к южноафриканскому президенту, и после десяти лет отсидки агента выпустили. Конечно, сам агент был непрост: контр-адмирал, командующий военно-морской базой и много чего передавший в Москву. Работал вместе с помощницей, любимой женой, которая тоже оказалась в тюрьме. И без его освобождения Москва не соглашалась ни восстанавливать дипломатические отношения, ни торговать.
Почему же он, сидя в далекой Африке решил таким образом помочь стране трудящихся? Уже потом, оказавшись на свободе, скажет, что чувствовал себя не предателем, а политическим активистом, боровшимся против порочного режима апартеида… Как режим апартеида был связан с натовскими секретами, он не пояснил. Апартеид, конечно, и так рухнул, но по совсем другим причинам. Просто у Дитера был зуб на родную страну.
Родился в семье выходца из Германии, который очень симпатизировал нацистам. На новой родине таких не любили и во время второй мировой войны отца интернировали. На сына это произвело тяжелое впечатления. А поскольку он был трудным ребенком, то на притеснения отца отреагировал своеобразно: угнал автомобиль и попал в уголовную историю. Отец использовал прежние связи и убедил отправить парня не в тюрьму, а в армию. Там у него дела пошли хорошо, Герхардт с отличием окончил военно-морскую академию и был награждён Мечом чести. Потом женился на англичанке. Но прежние унижения не забылись и, действуя по принципу «враг моего врага — мой друг» (СССР не одобрял политику южноафриканцев), — стал искать контакты с русской разведкой.
Для начала предложил свои услуги местной компартии. Информация о ценном кадре попала в советское посольство в Лондоне, где в 1962 году и приняли «инициативника», дав ему конспиративную кличку Феликс.
Начались шпионские будни. Но со временем его Джанет поняла, чем подрабатывает муж, которого за такие дела по законам ЮАР вполне могли повесить и оставить детей (а их было уже трое) без отца. Состоялся принципиальный разговор, однако офицер был твёрд: или жена помогает мужу, или развод. Джанет выбрала развод и уехала с детьми в Ирландию. Идейного офицера это не смутило, он тут же женился на другой, по имени Рут, теперь уже из Швейцарии. Та на все предложения супруга реагировала правильно. Офицер не может быть женат на иностранке? Что ж, она принимает гражданство ЮАР. Намекнул, что работает на советскую разведку? «Я буду делать всё то, что делаешь ты, любимый».
Дружный семейный дуэт начал работу. Супруги приехали в Москву, где Рут прошла инструктаж и стала агентом под кличкой Лина. Но что она могла знать? Знать — мало, а вот узнать могла многое. Как жену высокопоставленного офицера её часто приглашали на светские рауты, где в своем кругу жены непринужденно обсуждали дела мужей. Оставалось только умело направлять разговор и запоминать. Тем более что она знала пять языков, включая африкаанс.
Дитер Герхардт снабжал советскую разведку информацией о новых образцах оружия, создаваемого на Западе. А супруга ездила в Европу для встречи со связными. Передавала фотопленки, получала инструкции, расписание радиопередач из центра, средства тайнописи и, конечно, деньги. Такого рода новости стоили дорого, счёт шёл на сотни тысяч долларов за каждую успешную операцию. А чтобы не возникало вопросов по поводу персидских ковров и недешёвой живописи, Дитер ссылался на матушкино наследство и везение на скачках.
Так продолжалось два десятка лет. Связные менялись, но всех их звали одинаково: «Боб». Их объединяло ещё и то, что все они были очень обаятельны и могли внушить искреннюю любовь к себе и своему делу.
Супруги не раз бывали и в Москве, и даже вдвоём. В столице они жили в семикомнатной квартире (там даже была бильярдная) в знаменитом Доме на набережной с видом на Кремль. Эту конспиративную квартиру Главного разведывательного управления обслуживала экономка, она же готовила еду. А помимо учёбы и инструктажей, им устраивали и обширную культурную программу. Побывали в Большом театре на премьере балета Хачатуряна «Спартак». Сидели на первом ряду, и Дитер оказался рядом с самим композитором. Впечатления были такие яркие, что потом, вернувшись на квартиру, открыли шампанское. Были и в театре кукол, ездили в Загорск, Ленинград, Сочи… Кураторы старались, чтобы ценным работникам было что вспомнить. Так и случилось: они и в Африке отмечали советские праздники — 1 мая и 7 ноября (конечно, дома, втихую). Даже своего ребёнка назвали Грегори, в честь московского «куратора», Григория Широбокова, с которым долго работали, стали друзьями и не раз откровенничали. Когда Дитер попробовал так же пооткровенничать с другими сотрудниками этой организации — в частности, высказать своё неодобрение советского вторжения в Афганистан, — то попало за это наставнику, и встречи с ним прекратились.
Но, как заметил философ, всё, что имеет начало, имеет и конец. Герхарда выдал его же коллега, двойной агент из ГРУ. Дитера арестовали в нью-йоркской гостинице в январе 1983 года, где он оказался по делам. Сначала отпирался, а когда понял, что о нём многое знают, приуныл. После одиннадцатидневных допросов выдал одного из связных, Виталия Шлыкова. Того взяли в Цюрихе, куда этот «Боб» прибыл на встречу с Рут. При нём были 100 тысяч долларов для неё. Шлыкова, конечно, арестовали и он два года провёл в швейцарской тюрьме. И считал, что очень повезло, потому что мог оказаться в южноафриканской.