Потом Илья ушел, Эля померкла, начала слоняться по квартире и пытаться слушать чужие бредни. Но они пролетали мимо нее, даже не касаясь. Она задавала вопросы в наивной уверенности, что ей интересен ответ, но не улавливала его, кивая в такт говорящему и смотря на него, как на часть декора.
Илья подходил к машине и вспоминал, как был ошарашен, выдыхал, кашлял, хватался за затылок и виски, когда Эля так безапелляционно и нагло выдала свой секрет. За всю его карьеру такого ужаса не происходило. Слава богу, что эта девица хотя бы с другого факультета, да все студентка… Стереотипы сменялись в его голове запретами и общественным осуждением. А с другой стороны расцветало, ломая ограждение, чувство гордости и невероятной польщенности. Юная прелестная девушка, вся история какая-то поэтичная. И что-то еще. Вроде… готовности попробовать? И одновременно желание бежать как можно дальше, а лучше к Марине. Кто как не она мудро рассмеялся бы над этим и шуткой разбавил опасения?
Все это мешалось, путалось в его голове, и он не нашел ничего лучше, чем оставить все в покое. Конечно, к Эле его, чего греха таить, тянуло. Чисто физически, что ничего не значило. Как тянет по десять раз на дню к особам другого пола, случайно встреченным где ни попадя. По его разумению люди тем и отличались от животных, что не делали все по велению тела. Ему, как мужчине, это было особенно близко.
Чувство вины периодически замещало желание. Но оно было так сильно, особенно на фоне голода последних лет, что Илья сдавался и погрязал в очарованности Элей все больше, особенно сегодня. Сейчас он думал о ней уже как о спасительнице и сказочном видении. Если бы она была соблазнительницей, было бы куда легче, растерлось бы чувство вины за то, что он вытворял с ней в своем воображении.
Но против воли Илья был ей благодарен. За то, что, как весна с ее песочными ручьями, она вытянула его из ада последних месяцев.
Подойдя к внедорожнику, Илья обнаружил, что с него сняты все колеса.
18
Людям свойственно обрастать новыми чертами характера по мере общения. Кто бы подумал, что кривляка Эля начнет беседу о политике. А Илья о любимой группе со странной увлеченностью. Говорил он мягко и спокойно, но в этом чувствовалась такая сила и душа, что Эля едва не приоткрывала рот, отчего Илья хотел замолчать и провести по нему пальцем.
Сидели на кухне, пахнущей чем-то особенным, въевшимся в стены. Каждая квартира пахнет по-своему. Стоял душный летний вечер в кирпиче. Остальные кто разбежался, кто уединился в ванной. Эля сварила молотый кофе в салатнице. Никита бесследно исчез в гуще комнат, где то ли слушал чьи-то басни или песни, то ли уже храпел… Последнее, что видела Эля – как активно он улыбался какой-то некультяпистой матрешке взамен стройной шатенке с балкона.
Было в Никите что-то… Отталкивающее свои блеском? Какой-то диссонанс меланхоличности и вредности, требовательности и воспитанности настолько безупречной, что она становилась тошнотворной. Эля видела в этом двуличие, но ведь такова была сама… Себе мы прощаем то, чего не терпим в других. Даже отдавая себе отчет в лицемерии, делаем проще для повседневности, на автомате мыслим шаблонами, когда мозг не работает в полную силу. Ошибка считать, что мнения людей такие же устаканившиеся, как их внешний вид, что они не пересыпаются даже в течение дня – потому что большинство мнений вовсе не существует, воссоздается за секунду до озвучивания под тяжестью личности оппонента или настроения, а потом гордо несется в массы как точка зрения.
Илья как осьминог вползал в ее глаза и уши, теребил язык… Они молчали и улыбались друг другу, старательно жуя бисквиты. Он хвалил ее кофе, она отмахивалась, что молотый из пачки – не тру…
Эля была полностью согрета теплом, отдающимся от асфальта, от камней, от Ильи… Какой-то совершенно другой, но не менее прекрасный. Успокоившийся, размягченный. Почему мужчины так часто напускают на себя суровость и занятость мировыми проблемами? Быть мужчиной… какая загадка, непостижимость. Но как же их мало… И они тоже самое думают о женщинах. Каждому в голову затесывается некий бестелесный образ, который живые люди не оправдывают просто по причине своей развернутости.
Все это носилось в ее голове какими-то комками, которые путались друг с другом, сливались, сталкивались и бились о черепную коробку. Бледный отсвет с улицы опутывал мгновения. Илья не понимал, что он все еще делает в квартире, набитой молодежью, но уйти казалось ему чем-то вредоносным, чем-то вроде апельсина, пораженного плесенью после восхитительного десерта – все вкусное пойдет насмарку. Уйти теперь – испортить ощущение полета, возвышения, очищения.
– Мне все рисуется та золотая осень, когда мы с бабушкой гуляли в парке, а я была совсем крошечная, – тихо произнесла Эля, и Илья в знак внимания даже перестал елозить ложкой по блюдцу. – Бывают воспоминания без событий. Только как мы шли по аллее, а сверху падали листья… Помню бабушкины ботики, но только потому, что часто вижу их теперь в шкафу. Может, в тот день она была в другой обуви, а в моей голове просто произошло замещение. Или вот сейчас, описывая это, я вспомнила то, о чем не думала уже давно – как дедушка поднимал меня в детский сад. Обычно я вставала плохо, любила покапризничать и поваляться, пока меня не вытурят из кровати уже непререкаемо мама или бабушка. Но перед дедушкой надо было выставить себя в лучшем свете, и я мужественно перенесла вставание, одевание и запуливание в детский сад. Учитывая, что разбудил меня он чуть ли не на рассвете, ведь сам был жаворонком. Куда он пошел потом? Наверное, по своим вечным делам в доме – тут забить гвоздь, тут замесить раствор… Иначе он не поднял бы такой большой дом, как наш. Теперь я подумала, что никто не сможет проникнуться ощущениями, какие испытываю сейчас. В лучшем случае каким-нибудь суррогатом. Не узнает всех полутонов и нюансов… Странно, что воспоминания разбавляются теперь новыми ощущениями, пристрастиями, фактами, относящимися уже не к тому дню, а более поздним, воссоздаются по фотографиям. То есть в них всегда лето или свежая весна, потому что я люблю их и потому что истосковалась по теплу и свету.
Илья какими-то непонятно расширенными глазами смотрел на Элю. Она замолчала, чувствуя вознесение от прикосновения к потаенным, почти полностью занесенным песками времени и несовершенством памяти событиям. Событиям, почему-то похожим на старинные предания и ощущения прикосновения к загадкам древнейших цивилизаций. Наверное, потому что это было становление ее цивилизации, слепливание во что-то единое из разрозненных кусочков жизни, которая так была вновь и так поражала… И при этом на Элю давило тепло ночи и сонливость, сопутствующая счастью. Она соображала очень туго. Остались лишь ощущения.
– Я вчера посмотрела фильм… Меня вдохновила одна сцена, когда девушка рассказывала про то, как астронавт вынужден был полюбить непонятное постукивание в корабле, чтобы уберечь себя от сумасшествия – он не мог найти его причину и устранить. Меня поразило, как ее собеседник слушал, с какими глазами, едва не разрываясь от восхищения, едва не переходя в детский смех восторга. Я не понимаю, зачем это говорю. Это надо видеть. Актерскую игру… Порой меня так переполняют впечатления, что хочется их выплеснуть, – Эля опустила голову, и волосы полились ей на лицо. – Но ведь другой человек все равно не прочувствует всей палитры внутри тебя.
– Зато он может понять… Порой мне становится тесно оттого, что студенты считают меня каким-то…
– Классиком?
– Классиком, – рассмеялся Илья.
– Распространенная проблема, – повела носиком Эля, опуская подбородок на скрещенные ладони и уплывая взглядом.
«Защитная реакция» – не без симпатии подумал Илья. Ему было тепло здесь и сейчас, и не только из-за лета, отставали вечные режущие думы о том, как жить дальше и какой вообще в этом смысл…
Несколько погодя Илья со смехом рассказывал о своей коллеге, уделяющей внешнему виду больше внимания, чем детям, подсознательно ожидая полнейшего одобрения своих слов. Люди не решаются перечить друг другу в такие моменты гармонии.
– Конечно, до фанатизма доводить ничего не стоит. Но ухаживать за собой очень приятно и полезно. Ты учишься себя любить, за собой следить и дисциплинировать себя. Умный человек без ухода за собой невозможен, потому что обратное – это просто к себе неуважение. Встречают по одежке и правильно делают. Если дурман из своей головы на других обрушиваешь – какая тебе цена? Грязные волосы – спутанные мысли, тьма. Душа светлая, рвущаяся не может иметь затравленный взгляд. Конечно, не всем везет, но «грех не во тьме»…
– Пожалуй, – переваривая услышанное, отозвался Илья.
Не то чтобы Эля открыла ему Атлантиду, но атмосфера ее голоса, жестов, какой-то льющейся искренности, цельности, силы предавали каждому слову особое, едва ли не сакральное значение. Их хотелось обдумывать. Их хотелось развивать. Эля приподняла голову и как-то странно на него посмотрела. Интуицией Илья чувствовал, что сейчас настанет что-то непоправимое, но почему-то не спешил заставить себя разрушить это липкое единение, засасывающее будто. Весь вечер он был какой-то отрешенный, как, впрочем, и всегда. Поцелуем в щеку, верно поняв исходящие от Ильи сигналы и воспользовавшись его замешательством, Эля разрубила его размышления. Бойкость и сила молодости победили.
Потом она танцевала в коротком серебряном платье с остатками Никитиной компании, и утомляюще громкая музыка уже не раздражала, а мобилизовывала. Открыто смеялась, запрокинув голову, но не выглядя при этом вульгарно, плавно двигалась, излучая счастье и наполненность. Спящий вулкан страсти, жажды жизни, справедливости, красоты… В женщину сложно влюбиться, если она этого не хочет.
И на него накатило. Кому и что он должен? В голове Ильи восставал приятный туман усталости, выходных, небольшого количества алкоголя, кофе и… чувства, похожего на возрождение весны. Он пробрался к Эле, опасаясь, не передумала ли она. Его кружило ее очарование, стройные ноги, женственность, которой он раньше почему-то не замечал. Били по мозгу аккорды какой-то тяжелой команды, которую он раньше не слышал. Он смело обнял ее за талию. Эля обомлела и уставилась на него в упор своими пухлыми глазами. Он вывел ее из зала за руку и начал нежно, но настойчиво целовать, трогать за волосы и улыбаться ей горячо и искренне после каждого поцелуя.