льтат остался прежним. Не сдержавшись, он вскрикнул. Ощущение, что кто-то стоит с той стороны и держит дверь (иначе почему она не открывается?), нахлынуло на мальчика с новой силой. Дэнни стоял неподвижно, задержав дыхание, надеясь расслышать шорох в комнате брата, который сказал бы ему, что там действительно кто-то есть. В то же время он молился, чтобы ничто не нарушило могильную тишину, иначе (услышь он что-нибудь) у него остановится сердце.
Дэнни продолжал стоять, желание взяться за ручку исчезло, однако развернуться и уйти — на это тоже необходимо было мужество. Внезапно раздавшийся телефонный звонок пронзил мальчика страхом, словно электрический ток. Один телефонный аппарат находился в гостиной, другой — в кухне, но Дэнни показалось, будто кто-то выстрелил из револьвера у него над ухом. Зацепившись одной ногой за другую, он едва не упал, вовремя упершись руками в стену. Потом помчался по лестнице вниз. Он был доволен, что появился повод убраться от злополучной двери. Без телефонного звонка это было бы нелегко сделать, как если бы его приклеили к ней с помощью клейкой ленты. Звонил Сид Абинери.
— Привет, Гроза Новой Армии! — выпалил он. Сид несколько раз уже называл его этим прозвищем, и, хотя Дэнни всякий раз просил друга заткнуться, в глубине души оно ему нравилось, несмотря на излишнюю пышность. — Ты придешь ко мне? — спросил Сид.
— Да. Могу сейчас.
— Валяй! Жду. — И Абинери положил трубку.
Дэнни вновь ощутил невыносимое давление одиночества. И вспомнил про дверь. Почему же все-таки происходит то, что происходит? Вопреки всему! «Может, рассказать Сиду? — подумал он. — Ага, и наверняка потерять единственного друга!» Во всяком случае, имелся такой шанс. И пусть он был невелик, Дэнни предпочтет молчать. Сегодня, по крайней мере.
Он быстро вышел из дому и направился к Силу. Лучше молчать. Но там, у друга, в какой-то момент Дэнни захотелось рассказать Сиду о странностях с дверью. Они сидели у Сида в комнате. Комната эта находилась на первом этаже, между кухней и спальней родителей. Когда-то, по словам Сида, он жил на втором этаже, но вот уже два года, как перебрался на первый: какой смысл бегать наверх, если можно не бегать? Дэнни отметил про себя, что в этом есть своя логика. К тому же Сил (то ли в шутку, то ли всерьез) пояснил, что так он меньше встречается в доме со своей сестрой. Улыбнувшись, он добавил, что Миранда тоже довольна этим. Сид предложил Дэнни бутербродов, и они наелись до отвала. Поболтали о школе, потом Сид сказал, что сестра уже приходила, но, наверное, ускакала к своему женишку. Это «наверное» вернуло Дэнни к мрачным размышлениям. Он уже плохо соображал, о чем это болтает Сид. Скорее всего, он тоже не заходит в комнату старшей сестры, опасаясь скандала.
Почему же не открывается дверь? Этот вопрос сверлил ему мозг. Мальчик словно раздваивался. Он понимал, что этого не может быть, но знал, что именно это и произошло. Он заметил и еще кое-что, тоже довольно непонятное. Когда мать избила его на кухне, он думал, что не сможет двигаться после этого, не причиняя себе боль, пусть не сильную, но все же…. Однако прошло лишь несколько часов, а он чувствует себя так, словно его никто и пальцем не тронул. Уж не приснилось ли ему это? Нет, он знал, что это не сон. Просто мать, как видно, била его не так сильно, как ему показалось. Все-таки она не профессиональный боксер, а он не младенец, ему уже девять лет и два месяца. Он ясно помнил, что после того, как ушел с кухни, одна щека горела огнем, а на спине болело в двух местах. Значит, на нем быстро заживает. И…
— …будет подольше, — сказал Сид. — Ты бы хотел?
— Что? Что ты сказал?
— Ты что, спишь? Я говорю: пусть такая жара стоит подольше. Как будто лето не кончилось.
— Да, да. Я тоже хотел бы, — заверил друга Дэнни, с трудом соображая, чего бы ему хотелось на самом деле. Одно было ясно — он постарается (должен, по крайней мере, постараться) не забивать голову разной ненужной дрянью. Черт с ней, с этой дверью! Но это оказалось не так легко.
Вечером, когда вся семья ужинала, а папа поглощал еду так, словно с минуты на минуту кто-то придет и отберет ее у него, Дэнни вновь задумался, почему мать ведет себя так, будто ничего не произошло. Вернувшись от Сида, он сразу же столкнулся с матерью, обычным, будничным голосом предложившей ему обедать. Она спросила его о школе, о новых одноклассниках. При этом она, хоть и не была очень ласковой, все же не вела себя с ним так сухо, как это бывало прежде, когда он делал что-нибудь не так. За ужином мать говорила все те слова, которые и полагается говорить женщине, сидящей за столом с мужем и двумя несовершеннолетними детьми. К нему она обращалась так, словно днем не было разбитой бутылки молока, не было ее гнева и ударов по спине, и Дэнни не знал, что все это значит. Может, мама немного жалеет о происшедшем, даже раскаивается, что, не сдержавшись, слишком сильно наказала его? Сама она ни за что не признает себя виноватой, как это не раз бывало в ссорах с отцом. Наверное, поэтому она молчит о случившемся, хотя обычно не упускает случая, чтобы отчитать его при всей семье. Хотя вряд ли. Просто она решила, что с него достаточно, и все это в прошлом. Идя спать, Дэнни прошел мимо комнаты Джонни, даже не взглянув на дверь, словно, посмотрев на нее, он бы окаменел на веки вечные.
В тот вечер он заснул на удивление легко, и ночь прошла без сновидений; она промелькнула, как одно мгновение, пока наутро его не разбудил отец своим обычным ласковым прикосновением.
Глава третья
Впервые Дэнни Шилдс увидел крошечного человечка, этого омерзительного Лилипута, словно сделанного в мастерской, находящейся где-нибудь в глубинах ада, пятого октября, в воскресенье. Минули три учебные недели. Дэнни перестал думать о двери в комнату старшего брата через несколько дней после первого горького опыта. У мальчика хватило духу повторить попытку лишь один раз, в четверг восемнадцатого октября.
Духота вынудила-таки прийти прощальную грозу, обрушившуюся на Оруэлл так, словно наступил час всемирного потопа. Шилдсы сидели в гостиной, никто не произносил ни слова, с благоговением вслушиваясь в разбушевавшуюся стихию. Казалось, кто-то проделал дыру в дне реки, текущей по небу, и теперь вся эта масса воды низвергается на их дом. Телевизор благоразумно выключили, но даже матери не хотелось открывать рот.
Дэнни сидел плечом к плечу с братом. Общий враг (более надуманный, чем реальный) помирил их, так как ни тому, ни другому не улыбалось сидеть в своей комнате с чувством, что он остался один на всем свете. И это несмотря на то, что еще утром Джонни дал ему ногой по заднице, со злостью прошипев: «Пусть этот очкарик Сидди носа не показывает в мой дом». То, что дом был такой же его, как и Дэнни, его мало интересовало. Дэнни был ужасно расстроен, но сейчас душа его была настроена на всепрощающий лад.
Крупные капли молотили по крыше, точно камни. Постепенно гром прекратился, но дождь не перестал, лишь стал слабее. Джонни, изнемогавший от безделья, с нетерпением ожидал его окончания. Когда дождь стал выдыхаться, он вышел из гостиной, приоткрыл входную дверь, высунул голову и поморщился, как будто куснул лимон. Потоки воды, еще не схлынувшие, заполнили все вокруг, подпитываемые непрекращающимся дождем. Лужайка перед домом превратилась в небольшое озеро, а подъездная дорожка — в речку, вышедшую из берегов. Если бы Джонни рискнул пойти прогуляться, ему пришлось бы запастись надувной резиновой лодкой.
Стремительно темнело. Джонни тяжело вздохнул и захлопнул дверь, смирившись с тем, что придется сидеть дома. Он вернулся в гостиную и стал без особого внимания смотреть телевизор, только что включенный. Мать попросила Джонни что-то принести из его комнаты. Тот поднялся неохотно, но все же пошел выполнять поручение. Потом не спеша вернулся. Дэнни, не обращая на него внимания, смотрел телевизор. Ему захотелось пить. Он встал и направился на кухню.. Налив сока и утолив жажду, Дэнни уже хотел было вернуться в гостиную, когда вдруг ему пришло в голову, что Джонни теперь уж точно не запер дверь, раз не пошел гулять и остался дома. Любопытство вновь заставило его подняться на второй этаж.
Он взбирался по лестнице аккуратно, стараясь, чтобы его не услышали из гостиной. Оказавшись перед злополучной дверью, Дэнни на секунду остановился. Времени было в обрез. Он взялся за ручку, повернул, но дверь не поддалась. Дэнни едва сдержался, чтобы не заколотить в дверь кулаками. Он сумел взять себя в руки и вернуться в гостиную. Никто ему ничего не сказал, но сам он был уверен, что щеки у него горят огнем от перенапряжения.
В тот вечер Дэнни ушел спать раньше всех. Но засыпать он не собирался. Сидя на кровати, он чутко прислушивался в ожидании старшего брата. Спать ему совсем не хотелось, поэтому он не боялся прозевать Джонни. Минул целый час (Дэнни показалось, что до рассвета уже рукой подать), прежде чем Джонни изъявил желание отойти ко сну. Он не спеша, словно раздумывал, не повернуть ли назад, поднялся по лестнице и зашел в ванную комнату в противоположном от комнаты Дэнни конце коридора. Дэнни слегка приоткрыл дверь и одним глазом стал наблюдать. В коридоре было достаточно темно, чтобы надеяться, что брат его не увидит. Но даже и будь иначе, Дэнни все равно хотел увидеть собственными глазами, как Джонни заходит к себе в комнату. На миг он представил ухмыляющуюся физиономию брата, как бы вопрошающую, довольно ли он получил на сегодня и чего ему не хватает. Но даже такой поворот, казалось, не мог поколебать его решимость. Как бы ни повел себя брат, Дэнни обязательно увидит, что он сделает при входе в комнату. Не может быть, чтобы Джонни воспользовался ключом. Послышался шум воды, льющейся в бачок, и через секунду появился Джонни, на ходу поправляя свои спортивные штаны. Едва не поддавшись первому побуждению спрятаться, Дэнни все же остался на своем наблюдательном посту, затаив дыхание. Видимость была плохой, но достаточной, чтобы различить движения брата. Невозможно было понять, куда он смотрит, и Дэнни решил было, что брат его заметил и сейчас, минуя свою комнату, подойдет. Но неожиданно Джонни проворно взялся за почти неразличимую медную ручку и… не задерживаясь, исчез в комнате. Дэнни так и остался стоять с разинутым ртом. Теперь не оставалось сомнений, что Джонни без ключа откры