— Не стоит. Я попробую… — И осеклась. — Господи!
Ирка проследила за моим взглядом:
— Что?.. Что еще?!
В другом конце двора, напротив Иркиного окна, стояла наша лиловая подводная лодка со спящим в ней капитаном дальнего… очень дальнего плавания.
— Я сейчас. — И я бросилась прочь из квартиры.
Он и вправду спал — откинул свое кресло и спал. Галстук ослаблен, верхние пуговицы сорочки расстегнуты, руки на груди скрещены, дышит глубоко и ровно…
Я не хотела его будить. Но на улице было еще не слишком тепло, а я выскочила, как была — в своем вечернем наряде и на шпильках.
Я обошла машину и тихонько попробовала дверь.
Клак! — открыто.
Какая халатная беспечность!.. Какая милая оплошность!..
Он не слышит. Так устал! А если бы это была не я, а злоумышленник?..
Услышал.
— Простите! Я не хотела вас тревожить. Я… я замерзла.
Он недоуменно посмотрел на меня. Потом улыбнулся. Поднял спинку кресла. Глянул на часы.
— Почти два часа проспал.
— Вы все время здесь?..
— Мне некуда ехать… Пока, во всяком случае.
— Поехали ко мне! — Я не успела даже обдумать приличность такого предложения.
— А мы разве не у вас?
— Нет. — Я засмеялась. — Мы у моей подруги. У нее юбилей… Ой! — опомнилась я. — Вы, наверно, голодный… А от меня, наверно, шампанским… Ну не будете же вы ночевать в машине! У меня трехкомнатная совершенно пустая квартира. Я вас покормлю. Не возражайте! — Впрочем, он не очень спешил это делать. — Я сейчас!
Я влетела к Ирке. Затейники уже рассаживали народ на второй присест.
— Ир! На минутку! — Мы зашли на кухню. — Прости меня. Я тебе все-все!.. Потом!.. Ну, ты же моя родная, единоутробная подруга! Ты женщина, наконец! Ты не можешь меня не понять!.. Он меня спас, между прочим! Я не могу его бросить! Сюда тоже не могу привести — ты же понимаешь…
Но Ирка уже собирала мне пакет с едой:
— Водку? Коньяк? Шампанское?..
— Моя ты драгоценная! — Я едва не плакала от распиравших меня чувств. — Я тебе все-все потом расскажу… Прости.
— Раздевайтесь. Проходите. Я на кухню. Хотите в душ? Или ванну примите… Вот только мужского у меня в доме ничего нет, чтоб вам переодеться.
— У меня все с собой. — Он потряс объемной сумкой — дивной сумкой из натуральной кожи, моей мечтой, можно сказать, я к такой уже лет десять приглядываюсь, да за ценой все никак не угонюсь…
— Вот здесь располагайтесь. — Я провела его в дочкину комнату. — Шкаф почти пустой… располагайтесь.
Я накрыла стол в гостиной, приготовила своему постояльцу постель, а он все не выходил. Заснул? Послушала — нет, плещется.
Появился — свежевыбритый и благоухающий, в джинсах и джемпере — по-домашнему.
— Ничего, что я в таком виде? Устал от костюма…
— Просто замечательно! Ничего, что я так?.. Не успела от вечернего наряда устать. Да… не пора ли нам?.. — Я протянула руку. — Симона.
Он улыбнулся:
— Очень приятно. Олег.
Мы ели какое-то время молча. Впрочем, я не была голодна. А гость мой, похоже, желудок свой заправлял еще раньше и дальше, чем бензобак.
Выпили шампанского за мою подругу. Потом — за дождь. Потом я сварила кофе — после того как Олег меня убедил, что спать он не хочет, а захочет, так никакой кофе ему не помешает.
Но спать мы не захотели еще очень долго. Мы проговорили часов до четырех. А когда все же разошлись, я не смогла уснуть. Я лежала, глядя в потолок, и почти беспрестанно плакала. Подушка промокала, я переворачивала ее, потом брала другую…
Отключилась я, когда на соседнем перекрестке стали погромыхивать трамваи и солнце уже ползло по крышам.
Я проснулась тем не менее первой. А может, Олег не выходил, пока меня не услышал?..
Было около десяти. Мы завтракали на кухне.
— У вас есть сегодня дела? — спросил Олег.
— Встреч никаких. А дела мои… они всегда со мной. Но ничего срочного. Можете…
— То есть вы будете дома?
— Могу быть, могу не быть. Лучше скажите, если вам что-то нужно. Я к вашим услугам.
— Да нет, помощи мне не требуется. Мне нужно заняться разведкой и кое-какими формальностями, от этого будут зависеть мои дальнейшие планы. Вы не против, если я до вечера оставлю у вас свои вещи?
— Ну конечно! О чем вы!.. А что вечером?
— Если все пойдет удачно, будет где остановиться… или сниму гостиницу.
— А если не удачно?
— Не знаю. — Он опустил глаза. — Возможно, буду проситься к вам еще на одну ночь.
— Вам о-очень долго придется проситься! — Я сказала это таким тоном, что он вопросительно и почти испуганно вскинул на меня взгляд. — Потому что вы меня обидели, — добавила я, глядя на него.
Он понял, в чем дело, и улыбнулся:
— Простите.
— Прощаю. Езжайте. До вечера.
Я дала ему свои телефоны, взяла его номер и сказала, что, как максимум, могу отлучиться к Ирке, но не надолго, и чтобы он звонил немедленно, как только будет знать исход сегодняшнего мероприятия.
— Ну, и просто так звоните. Я переживаю за вас.
— Спасибо. Обязательно. — И ушел.
Я проводила машину взглядом из окна его… то есть дочкиной, спальни и пошла в свою, плакать дальше.
Позвонила Ирка. Я рассказала ей все по телефону: приехать она не могла — вот-вот ближний круг на обед соберется. А я сама туда ехать не хотела. Я ничего не хотела. Я никого не хотела видеть. Кроме.
— Ну и что ты ревешь?
— Не знаю, Ирка! Как начала у тебя, так остановиться не могу.
— Плохой это признак, дорогая. Аналогичный случай был в Тамбове… Помнишь мою давнюю любовь?
— Помню, ты рассказывала, я тогда понять не могла… А сейчас вот сама… Прямо извержение…
— Ну что делать?.. Поплачь… Я с тобой. Я люблю тебя. Сказать тебе «брось» не могу. Сердцу не прикажешь. А вдруг радостью обернется?
— А вдруг…
— Так или иначе, теперь только вперед. И глупостей не делать. Так?
— Так. Хотя… когда же еще глупости делать, если не сейчас? Нельзя ж совсем без них жизнь прожить…
— Ростиславик расстроился. Соврать пришлось.
— Ой, как мне это сейчас до лампочки!
— Ой, как я тебя понимаю! Если б ты клюнула на него… ну, прости, я бы тебя не поняла… честно! Ты б меня разочаровала…
— Ах ты, паршивка!.. Что ж ты меня тогда сватала?!
— Да не я, говорю ж тебе, мамуля моя.
— Наташку надо ему мою подсунуть, ну, старую деву, ты знаешь. Вот парочка будет: утренние пробежки, жевание сырого овса…
— Аутотренинг, — подхватила Ирка, — релакс, отвары трав на ночь…
— Очистительные клизмы…
Мы повеселились по этому поводу, и я слегка отошла.
— Спасибо тебе, Ир. Прости меня.
— Все хорошо. Целую. Пока.
— Пока. Целую.
И мне вдруг окончательно полегчало. Акуна матата! Так или иначе.
Когда он сказал: «Я беден как церковная мышь», я засмеялась и сказала, что, наверное, это какая-нибудь ватиканская церковь.
Он тоже засмеялся и сказал, что у этой мыши даже церкви теперь нет, только и осталось — машина, то, что на ней, мыши… на нем то есть, надето, да крошки в карманах: пластиковая карточка с мелочью сотен в шесть-восемь и если удастся какой-то счет спасти, так еще несколько тысяч евро.
Ничего себе мелочь, подумала я скоропалительно, но потом поняла: у кого жемчуг мелкий, а у кого щи пустые… Все закономерно.
Нет, с такими глазами в бизнес забираться противопоказано. Хотя… там ведь в основном жена бывшая всем заправляла да ее семейство. А он — интеллигент, на своей репутации все дело держал. Доверчивый до глупости — вот и обвели его вокруг пальца. Еще неизвестно, сама ли жена с собой покончила… Это он с похорон едет.
Но я-то у Ирки ревела — еще знать ничего не знала! Да и ночью и сейчас не над его же тяжкой судьбиной убиваюсь.
А что тогда? Не знаю… не знаю. Просто душу тянет… ну просто клещами и тисками… Может, правда, сердце безнадегу чует? Как у Ирки тогда — так ничем и закончилось, только крови со слезами пролила море. А ведь вначале все прекрасно было — просто сказка! Ну ни дать ни взять — плохое кино! А она ревет, дуреха. Сначала мы думали — от счастья. Потом поняли — от счастья не плачут месяц и другой. И точно: полгода — и конец. Как чуяла. А может, наоборот — наплакала-накликала?.. Мысль-то материальна!..
Тогда — хватит! Только позитив в сознании!
Кстати, скоро пять, Олег может вот-вот вернуться. А ну-ка — в ванную!
Его бритва, одеколон, щетка зубная… Все дорогое, добротное. Рубашка… пахнет приятно… Полотенце даже с собой взял… пушистое, тоже пахнет приятно. Он им вытирался…
Стоп! Спокойно. Не впадайте, женщина, в преждевременный экстаз… И плакать не надо! Ну что это такое?! Может, климакс близится?..
Запиликал мобильный. Высветилось: ОЛЕГ.
— Да, Олег, слушаю вас.
Он сказал, что все хорошо, что будет в течение получаса.
Я сказала: жду с нетерпением.
На душе расцвели подснежники. Это сразу же отразилось на лице.
Вот и хорошо, так держать!
Он пришел с полными пакетами всякой всячины.
Я вопросительно посмотрела на него.
— Отпразднуем маленькую удачу.
— По-моему, вы всю свою маленькую удачу вот сюда… — я показала на пакеты, — вот сюда и спустили.
Он усмехнулся, а я добавила:
— Хотя, вероятно, у нас с вами масштабы разные.
Этот вечер не был похож на вчерашний. Мой гость был оживлен и, если бы не его сдержанные манеры, можно было бы сказать — игрив. Он не стал рассказывать, что за удача ему улыбнулась. Сказал только, что это еще не все, что забрезжила другая надежда. Но кроме этого, появилось и нечто более важное: осознание суетности, неполноценности и ограниченности его существования… Одним словом, его наивысшее представление о себе и своей жизни никак не вяжется с нынешним реалиями.
Не так давно мы с Иркой, всю жизнь задумывавшиеся над такой тривиальной, но неразрешимой темой, как смысл существования конкретной личности и человечества в целом, начали подбираться к ответам на свои вопросы. Если до недавних пор в нашем распоряжении были только философские труды идеологов материализма, потом — Библия и ее толкования религиозными идеологами, то сейчас открылись несметные богатства «независимой» духовной литерат