Как мы и предполагали, Ману не вернулся в школу после летних каникул. Официально было объявлено, что он подал заявление об отчислении, но мы не могли знать, было это инициативой Хан Ману или на отчислении настояла школа. Не вернулась после каникул и Ким Таон – она перевелась в другую школу, очень далеко от нашей. Из всех, кого непосредственно коснулось чудовищное происшествие, в школе осталась лишь прекрасноликая Юн Тхэрим.
Весь последний семестр в нашем классе было неправдоподобно тихо. Возможно, в других было иначе – мне не довелось узнать, что происходило в классах Чончжуна, Ману и Таон. Я не имею в виду, что у нас все время стояла гробовая тишина. Одноклассницы по-прежнему общались, сплетничали, шутили. Могли захохотать или накричать друг на друга. Но громкое веселье или ссоры не захватывали окружающих, как случалось раньше, – смех и крики словно застывали в пространстве. Когда громкий звук обрывался, фоновая тишина становилась еще очевиднее, и от этого тягостнее. Мы замирали, испытывая коллективное чувство вины, классная комната становилась похожа на вакуумную камеру. Нас накрывало волной горечи и уныния, но затем волна отступала.
Когда я смотрела на пустующий стул у окна или проходила мимо дверей литературного клуба, порой возникало странное ощущение, что привычные места сестер заполняет неведомая прозрачная субстанция. Иногда я с изумлением ловила себя на том, что в классе, школьном коридоре или на спортивной площадке почти вижу какое-то движение или слышу звуки, хотя прекрасно понимала, что сестер там быть не может. И я была далеко не единственной, кто проходил через это.
Но постепенно все возвращалось на свои места. Безумное напряжение, которое мы испытывали из-за надвигавшихся итоговых экзаменов, вытеснило остальные переживания. Да, с нашими школьными товарищами случилось несчастье, да, кому-то пришлось уехать за границу, а кому-то – сменить школу. Но мы-то остались. Всякое случается. Бывает и хуже. Такова жизнь. Твердя подобные фразы, мы для себя закрывали нашумевшее дело.
Прошли экзамены, и мы окончили школу. На выпускном Юн Тхэрим выглядела еще красивее, чем обычно, – возможно, так казалось из-за того, что ее теперь нельзя было сравнить с Ким Хэон, а может, это было время ее расцвета. Все взгляды были направлены на нее, и Тхэрим упивалась вниманием.
Мы с Таон зашли в кафе в здании библиотеки. Я спросила, что она будет пить, Таон сказала, что ничего не хочет, и согласилась лишь на стакан воды. Я взяла лимонад, воду и чашку кофе, поставила лимонад и воду перед Таон и села напротив со своим американо. С близкого расстояния стало заметно, как сильно она была накрашена.
Я собиралась завести обычный студенческий разговор, спросить, на каком факультете она учится, где собирается работать, какие лекции особенно нравятся, где любит обедать и так далее.
Первый же ответ прозвучал неожиданно. Я думала, раз учусь на четвертом курсе, Таон должна быть второкурсницей, однако она возразила, сказав, что учится на первом. Оказалось, что в последних классах она брала академический отпуск на год. Я кивнула. Конечно, я могла это понять. Старшая сестра убита, мотивы преступления не выяснены, преступник не пойман. Кто бы в такой ситуации смог как ни в чем не бывало ходить в школу? Тем более Таон, всегда по-матерински заботившаяся о сестре. Бедняжка, как же ей было…
На этом месте Таон прервала мои размышления:
– Я тогда это сделала.
Фраза не была ответом на какой-либо вопрос, но мне сразу стало понятно, о чем говорит Таон. Бедняжка, бедняжка…
– А потом уже не могла остановиться.
Я снова кивнула. Ну, разумеется. Не могла остановиться. Принесла фотографию Хэон и попросила сделать похожей на сестру. Села на строгую диету.
Запланированный необременительный разговор свернул с безопасной дорожки.
– Стало полегче, когда сделала?
– Полегче? Что должно было стать легче?
Я растерялась. Таон без стеснения призналась, что делала пластические операции, и я потеряла бдительность.
– Я имею в виду, может, немного отлегло от сердца, не знаю…
Я еще не закончила говорить, как меня шокировала реакция Таон. С протестующим воплем и тряся головой, она заявила, что ей осточертело все это слышать. На лице появилось отвращение, кожа стянулась в неестественные складки – возможно, последствие операций, – и Таон стала выглядеть невыносимо вульгарно. Было очень горько слышать от Таон безобразные слова и видеть, каким уродливым стало ее лицо, но одновременно я судорожно соображала, как дальше себя вести: позволить общаться со мной в том же духе, выразить недовольство или спокойно встать и уйти. Я не могла ни на что решиться.
Таон повернулась назад и грозно уставилась на посетителей, сидевших неподалеку от нас. Трое студентов громко делились прогнозами на товарищеский матч Южной Кореи и Сенегала, который должен был начаться через пару часов.
Я почувствовала огромное облегчение. Реакция Таон была вызвана разговором парней о футболе, а не моими словами. Это можно было понять. Хэон убили, когда завершался предыдущий чемпионат мира, и в сознании людей, знавших об убийстве, два этих события были неотделимы друг от друга, как сиамские близнецы: стоило вспомнить одно, и тут же вспоминалось второе.
Я отхлебнула кофе, наблюдая за Таон. Как ни в чем не бывало она развернулась к столу, выпрямила спину, и мне отчего-то представился краб в желтой броне. Хирурги сделали Таон похожей на старшую сестру, но о полном сходстве не могло быть и речи. Никто и никогда не мог бы выглядеть, как Хэон. Лицо Таон казалось лицом состарившейся Хэон, сделавшей операцию по омоложению. Застывшей маской, которая никогда не превратится в оригинал, но и не даст ему окончательно сгинуть. Мне хотелось понять, куда исчезла прежняя Таон.
Встретившись со мной взглядом, она улыбнулась. Вернее, заставила губы сложиться в улыбку.
– Зачем вы меня сюда привели?
Я не знала, как ответить. Что значит – сюда? Могла ли я предвидеть, что в кафе библиотеки зайдут студенты, обсуждающие футбол? Найдется ли сейчас хоть одно заведение, где не будут говорить о приближающемся чемпионате? Тем более сегодня, когда играет Южная Корея?
– Думали, я растрогаюсь, – опять прервала мои мысли Таон, – и поспешу выложить все, что со мной случилось? Хотели пожалеть меня? Подбодрить? Взять обещание звонить, когда будет грустно?
Губы Таон по-прежнему улыбались.
Мне стало нехорошо. Таон попала в яблочко. Именно так я и представляла наше общение. Меня замутило сильнее. Я чувствовала необъяснимый стыд и одновременно – желание сделать Таон больно. Я знала, что это неправильно, что это как дать пинка скулящей больной собаке, но мне ужасно хотелось ударить Таон словом. Она позволяла себе быть жестокой, значит, могу и я. Тем не менее я заставила себя успокоиться и сдержаться. Наверняка после смерти сестры Таон пришлось выдержать множество встреч с людьми, желавшими ее утешить, но, столкнувшись с агрессией Таон, в замешательстве или в гневе отвернувшимися от нее. Подумав об этом, я смогла взять себя в руки. Иначе оказалась бы одной из многих.
Глотнув воды, Таон потянулась за сумочкой. На стакане остался след от ярко-красной помады. К купленному мною лимонаду Таон не притронулась.
Уже поднимаясь со стула, она вдруг села обратно и спросила:
– Кстати, не поддерживаете связь с Юн Тхэрим?
Я ответила, что иногда вижу ее на встречах одноклассниц.
Таон достала из сумочки телефон.
– Дайте мне номер, пожалуйста.
Я ошарашенно уставилась на Таон.
– Чей? Тхэрим?!
Губы Таон странно дернулись, я подумала, что она хотела засмеяться.
– Зачем мне ее номер? Ваш, конечно.
Я покорно продиктовала номер, и Таон внимательно набрала цифры. Закончив, она взглянула на меня.
Вместо того чтобы узнать ее номер, я спросила, где она сейчас живет.
– Там же, куда тогда переехали.
Я не знала, где это, но кивнула.
– Живу с мамой, но поскорее хочу отдельную квартиру. Перееду, как только смогу.
Не зная, будет ли уместным порадоваться или посочувствовать, я опять безмолвно кивнула.
– Хотела еще спросить, – сказала Таон, слегка склонив голову к плечу. – Вы все еще пишете стихи?
От неожиданного вопроса лицо мое залилось краской. Я поспешила ответить, что уже не пишу.
– Вот как.
Таон взглянула на лимонад и произнесла:
– Леденец… лимон…
Я продолжила:
– Бетти Бёрн.
Ее глаза засияли, и я увидела в них задорную живость прежней Таон. Я подумала, что и мои глаза тоже могли ей о чем-то сказать.
– Вы помните!
– Оказывается, помню.
– Как бы я хотела, чтобы вы продолжили сочинять!
Я решила не развивать тему.
– Знаете, в школе я иногда думала, как было бы здорово, если бы моей сестрой была не Хэон, а вы. Мне так нравилось разговаривать с вами! Если бы только было возможно вернуться в прошлое…
Словно столетняя старуха, Таон глубоко втянула воздух и медленно выдохнула.
– Простите. Мне и самой от себя противно. Я… я как-нибудь позвоню.
Сказав это, Таон встала и ушла. Длинные волосы, желтое платье, белые туфли на каблуках, белая сумочка. Я долго смотрела ей вслед, а потом в одиночестве допивала остывший кофе. Студенты, спорившие о товарищеском матче и о том, кто из его участников лучше справился бы со сборной Того в группе чемпионата, вскоре тоже разошлись по своим делам.
Допив кофе, я принялась за лимонад. Несмотря на освещение, казалось, что в кафе стало темнее – возможно, потому, что стемнело снаружи. Мне вспомнилось одиночество после переезда в Сеул. Как в те зимние дни мне не с кем было даже поговорить и я одна занималась, одна сидела за обеденным столом, одна шагала домой по холодным улицам.
Таон когда-то очень нравились мои стихи, и она думала, что я продолжаю писать. Но я забросила поэзию, как только по настоянию отца поступила в педагогический колледж. До сих пор никто не интересовался, сочиняю ли я, как раньше. Таон сказала, что хочет, чтобы я опять начала писать. Этого мне тоже никто до сих пор не говорил. Таон была не единственной, кто изменился, потеряв многое из прежнего. Я тоже кое-что потеряла. На самом деле, если сравнивать нас двоих, моя ситуация была гораздо плачевнее. Таон полностью осознавала, чего лишилась, а я жила, не имея ни малейшего представления об утрате. Между тем я считала, что прекрасно ее понимаю, и, слушая и разглядывая Таон, упивалась своей терпимостью. Но это Таон меня раскусила, и я едва подавила желание смертельно ее обидеть. Я спросила себя, хочется ли мне, как Таон, вернуться в прошлое.