Корабельный инженер А.П. Шершов по указанию Н.Е. Кутейникова 20 июня 1903 г. вычислил элементы прочности корпуса для нового корабля в сравнении с целой группой "позднейших броненосцев французского, английского и итальянского флотов". После скандальных разрушениях палуб на броненосцах типа "Екатерина II" МТК особенно болезненно наблюдал за результатами действия на корпус конуса газов при стрельбе из 305-мм орудий. Так опасения за прочность палуб заставляли французов отнести концевые башни возможно ближе к оконечностям. Более конструктивно относились к проблеме англичане. Они в необходимых случаях подкрепляли конструкции палубы.
МТК предстояло сделать выбор и в пользу той или иной системы бронирования. В обстоятельнейшей — с приведением 23 кораблестроительных характеристик — таблице, составленной главным корабельным инженером Санкт-Петербургского порта Д.В. Скворцовым, новый проект сопоставлялся с пятью отечественными аналогичными броненосцами "Наварин", "Полтава", "Цесаревич", "Бородино", "Ретвизан". Проект имел меньшую величину коэффициентов полноты ватерлинии и мидель шпангоута в сравнении с "Цесаревичем", "Бородино" и "Ретвизаном", но по коэффициенту общей полноты 0,639 (расчет по длине между перпендикулярами) превосходил обоих, уступая лишь "Ретвизану" (0,678). Из этого следовало, что для ходкости обводы корабля были далеко не благоприятны. Это позднее А.Н. Крылов сделал признание о том, что обводы кораблей типа "Андрей Первозванный" были столь неудачны, что принятые в начале за образец для проектирования дредноутов, они потребовали вдвое большей мощности, чем та, к которой пришли в исходе испытаний. Пока же А.Н. Крылов, соблюдая правила игры, добросовестно исполнял поручавшиеся ему (по должности и. о. заведующего Опытовым бассейном) задания: расчет килевой качки корабля, буксировочные испытания его модели для определения мощности механизмов при скорости 18 уз.
В результате исследований, проведенных 8 мая 1903 г., период свободных колебаний корабля составил 5,09 сек. Оказалось также, что расположение концевых башен по длине корабля существенного влияния на качку не имеет. Общий характер килевой качки исследовался в условиях зыби длиной волны 106,7, 122, 137 и 152 м (500 фут) высотой 1/20 от длины. Качка при отсутствии хода корабля опасений не вызывала. При ходе же против волны величины видимого периода волн и периода свободных колебаний корабля сближаются, отчего начинают увеличиваться как размахи, так и вертикальные колебания корабля.; Избежать невыгодного совпадения периодов качки и сделать ее более спокойной, можно было путем "сравнительно небольших изменений скорости хода или курса". Понятно, что восстановление полубака до уровня "Бородино" (плюс полтора метра) было бы еще более эффективным путем повышения мореходности корабля, но никто, видимо, не решался предлагать изменения в высочайше утвержденный и всесторонне разработанный проект.
В бассейне, как об этом 4 июля 1903 г. А.Н. Крылов докладывал Н.Е. Кутейникову, было проведено испытание моделей корпусов проектируемого броненосца водоизмещением 16600 т и моделей приведенных к этому водоизмещению броненосцев "Полтава", "Ретвизан", "Бородино". Для названных броненосцев по методу В. Фруда были вычислены эффективные мощности на разных скоростях. А.Н. Крылов, исходя из результатов модельных испытаний, получал индикаторные мощности: для скорости 10 уз —2000 л.с., 16 уз —9800 л. с., 18 уз — 16660 л.с., 19 уз —21000 л.с. Соответствующая проекту — для 18-узловой скорости — и была выбрана (с запасом в 1000 л.с.), мощность для заказа машин Франко-Русскому заводу.
Фатальную роль могло сыграть и такое обстоятельство, как командировка А.Н. Крылова в Порт-Артур совершавшего летом 1903 г. свой первый практический рейс на учебном транспорте "Океан". А.Н. Крылов имел специальное поручение Н.Е. Кутейникова до самого ухода в плавание продолжать свою работу по экспертизе проекта. В таком "чемоданном настроении" он вряд ли мог позволить себе инициативу какого-либо принципиально нового предложения, вроде превращения корабля в дредноут. Впрочем, чрезвычайно загруженный проводившимся в бассейне разнообразными испытаниями, одновременным совершенствованием их методики, а также разработкой для флота по собственной инициативе "таблиц непотопляемости", А.Н. Крылов, по-видимому, особого интереса к проекту броненосца не проявлял. Упоминаний о работах над ним нет и в его "Воспоминаниях".
В стороне от активной работы над проектом оказался и второй выдающийся ученый того времени, помощник А.Н. Крылова по работе в бассейне профессор Морской Академии И. Г. Бубнов. Автор ряда уже известных работ по строительной механике корабля и теории проектирования корабля, он, как и А.Н. Крылов принадлежал к наиболее выдающимся ученым в области кораблестроения. Но оба они не были профессиональными конструкторами боевых кораблей, не занимались их практическим, последовательным и перспективным проектированием.
При всем исключительном вкладе в теорию корабля, строительную механику корабля, теорию компасов, качку и другие отрасли науки. А.Н. Крылов и И.Г. Бубнов не принадлежали к тем светилам мирового практического кораблестроения, кем в свое время были А. Дин (1638–1721), Э. Рид (1830–1906) и А. Ярроу (1842–1939) в Англии, Ф. Чапман (1721–1808) в Швеции, Дюпюи де Лом (1816–1885) и О. Норман (1839–1906) во Франции, Бенедетто Брин (1833–1898) и В. Куниберти (1854–1913) в Италии. В самодержавной России проектирование кораблей броненосной эпохи, было, как это ни парадоксально, делом исключительно коллективным, и понятие Главный конструктор, полностью отвечающий за проект, как это здраво было принято в советскую эпоху, не существовало. Авторство проекта вместе с составителем чертежей распределялось между отделами МТК и его председателем. Номинальный конструктор — строитель корабля — был перед МТК беспомощен, и потому не было в практике общепринятого у англичан 4 % запаса водоизмещения, бесконечно множилось, усугубляя перегрузку, усовершенствования по замечаниям свыше, а сам проект мог изменяться до неузнаваемости.
Дух творчества словно бы избегал всякого прикосновения к проекту. Даже в конструкциях якорного устройства, в котором англичане давно и бесповоротно перешли к простым и удобным схемам с втягивающимися в клюз бесштоковым якорем, проектировали по старинке. И якоря Мартина со штоком, как в доброе мониторное время, заказывали для неторопливой раскладки на палубе корабля. Впрочем, в этом виделся свой прогресс — ведь броненосцы типа "Полтава" в то время еще продолжали плавать со свисающими до ватерлинии заботливо предусмотренными МТК гигантскими якорями адмиралтейской системы.
Непоследователен был МТК даже в уже, казалось бы, сделанном выборе в пользу электрических приводов вспомогательных механизмов. В сентябре 1904 г. ГИК запрашивал минный отдел об обоснованности предусмотренного в проекте "Андрея Первозванного" возвращения к паровым приводам шпилевого устройства. И минный отдел, желая, видимо, отделаться от относящихся к его ведению электрических приводов, отвечал, что паровой привод лучше. "Паровые механизмы проще, грубее, и уход за ними и их исправление легче"! Неудобство протянувшихся по кораблю паропроводов признавалось несущественным, т. к. в бою приводимые ими механизмы (шпили и лебедки для подъема шлюпок) действовать не будут. Нет беды и от вызываемого этими трубопроводами чрезмерного нагревания помещений, где они проходят. Удобнее паровой привод и в условиях волнения, когда от рывков электрический шпиль выключается (и надо его снова включать), а паровой сразу продолжает работать при ослаблении нагрузки. В смысле веса и габаритов оба привода равноценны. Исходя из этих соображений минный отдел признавал предпочтительными паровые приводы. Независимость от паровых котлов, готовность к немедленному действию, компактность проводов — эти достоинства в Минном отделе не вспоминали.
Патриархальную отсталость проекта пытались восполнить традиционной канцелярской распорядительностью. Уже 13 июня 1903 г. Главный корабельный инженер Санкт-Петербургского порта представил на рассмотрение в МТК комплект проектных чертежей, включая сечения, а также тетрадь с расчетами продольной и вертикальной нагрузки. Чтобы успеть рассмотреть их с участием уплывавшего на "Океане" А.Н. Крылова заседание МТК назначили на субботу 21 июня.
В спешке однако, забыли о Балтийском заводе, которому предстояло строить один из двух кораблей. Его с проектом вообще ухитрились не ознакомить; считалось, видимо, что приглашенный на заседание начальник завода С.К. Ратник и два его главных инженера, скользнув взглядом по развешанным в отделении чертежам, будут вполне в состоянии "на лету" вникнуть во все особенности проекта, который тут же в исходе многолюдного четырехчасового заседания МТК с ходу собирался утвердить. В отличие от большинства присутствующих, смотревших на проект, замечал С.К. Ратник, лишь "с академической точки зрения", завод может иметь к проекту немало конструктивных замечаний, которые должны быть учтены в журнальном постановлении МТК. Странная эта "забывчивость" чинов под шпицем напоминала о существовавшей в МТК давнем обыкновении пренебрежения (или даже ревности, как было с проектом крейсера "Рюрик") министерства к административно самостоятельному заводу.
Чертежи были посланы с резолюцией Н.Е. Кутейникова от 24 июня. Но С.К. Ратник таким ходом дела удовлетворен не был.
7. С.К. Ратник предостерегает
В реальных условиях под его руководством шла постройка броненосцев типа "Бородино" и С.К. Ратник — начальник завода и фактически главный конструктор, наверное, как никто другой прочувствовал главную беду отечественного судостроения — перегрузку. Все знали эту беду, все понимали ее тягостные и горькие последствия, но из проекта в проект, повторяя как заклинание фразу "перегрузку нельзя допускать", Н.Е. Кутейников продолжал представлять на утверждение высшего начальства проекты, не имевшие запаса водоизмещения.
Неизвестно, была ли это "самовлюбленность" Н.Е. Кутейникова (о которой в 1906 г. говорил А. Н. Крылов) не допускавшего и мысли о каких-либо неточностях и недосмотрах в проектах, проходивших через его руководящие руки или какие иные причины.