12.22. Небо над заливом Термаикос. ЛКР «Фрунзе», боевая рубка
Третий полный залп лег удачно. Сверху отлично видно, как вздыбилась вода вокруг головного крейсера итальянцев. Корабль исчез в дыму и пене.
– Есть… – выдыхает штурман.
Пилот быстро оглянулся – сзади чисто! – и во все глаза уставился вниз. Сейчас вода осядет, из пены выкатится подбитый враг – горящий, кренящийся, тонущий…
Он показался – все тот же стремительный силуэт, раскрашенный всеми оттенками голубого, под цвет адриатической волны. Ни огня, ни дыма – даже над трубами. Разве вышел чуть в сторону.
– Есть попадание, – уверенно докладывает штурман. -На «Больцано» повреждены рули!
Не может такое оказаться всего лишь близким накрытием. Не должно!
В рубке «Фрунзе» командир тоже считал именно так. Не должно. Убедившись, что крейсер не несет на циркуляцию, что он нормально держит новый курс, командир корабля констатировал:
– Попадание… только по нервам командующего крейсерским отрядом. Решил выйти из-под огня, который ведут не по нему. Вот и славно. Пусть держит ближе к берегу, его там есть кому приветить.
Ближе к берегу – ближе к греческим восьмидюймовкам. Даже если ни один дальнобойный снаряд не попадет, свое дело они сделали: теперь «Фрунзе» предстоит стоять не против пятерых, а против двоих. Шансы растут – а то ли еще будет?
12.23. Боевой информационный пост «Фрунзе»
В чреве крейсера на бой тоже смотрят сверху, только не на живое море, как летчики, а на разрисованную штурманами карту. Которую надо постоянно дорисовывать. Здесь нет соленых брызг, нет пенных усов под носами идущих полным ходом кораблей. Да и сами корабли лишь засечки на линиях пройденного пути. При засечках отметки. Здесь открыт огонь. Здесь перешли на полные залпы. Здесь – излом линии: отвернул «Больцано» и крейсера, что держатся ему в кильватер.
На карте видно то, что из кабины самолета разглядеть трудновато. Вот пролив пересекают две черты: сектор обстрела береговой батареи. Итальянцы к нему приближаются – с каждой новой отметкой, с каждым новым сотрясением корпуса.
Дальше в сторону Салоник отмечена зона маневрирования «Фрунзе». Он уже здесь, и не должен отсюда уходить, чтобы противник оставался под огнем с берега. Если враг отойдет дальше – не добьет до советского корабля. Ринется на сближение – попадет в очень неприятную для себя зону: на то расстояние, при котором снаряды «Фрунзе» уже будут пробивать чужую броню насквозь, а итальянские – еще нет.
Правда, здесь расчет – на привычных трусоватых макаронников. А они сегодня что-то хороши. Волей-неволей вспомнишь, как шел на финскую столицу советский Балтийский флот. Сквозь огонь, теряя корабли… Неотвратимо.
– Можно подумать, – сказал Косыгин, – что они берут пример с наших под Хельсинки.
– А кишка у них не тонка? – буркнул один из штурманов.
Ренгартен пожал плечами и хмыкнул. Тут ему под нос записку и сунули. Обычный способ общения – чтобы других специалистов не отвлекать.
– Саламин, – сообщил начсвязи наверх, в рубку, – установили делегатскую связь с Афинами. Противник продолжает бомбардировать город, но вяло. Подводные лодки перезарядили аппараты, готовятся к новой атаке.
Главное: четыре линкора не идут к Салоникам. Или заняты – или уверены, что имеющихся сил достаточно. «Фрунзе» пока эту уверенность не поколебал. В конце концов, даже от англичан итальянцы уходили, только получив попадание. Хотя бы одно.
А голос корректировщика продолжает выдавать курс и скорость врага – и непременное, набившее оскомину, полное ложной надежды:
– Накрытие. Близкое накрытие. Накрытие…
Михаил Косыгин уходит от этих докладов в заботу о мелких повреждениях: где-то лопнул трубопровод, где-то отошли контакты, где-то сорвало с креплений, распахнуло и намертво захлопнуло люк, который, так его и разэдак, и должен быть закрыт – но так, чтобы можно было отдраить.
Вот в очередной раз дернулась зеленая черта на экране радиоуловителя.
– Падение, – голос Веренича.
И, мгновение спустя, голос корректировщика.
– Попадание! Попадание, «Джулио Чезаре», носовая оконечность. Точно по сопатке!
Летчик орет во всю глотку. Чистый восторг. Зато в голосе Лаврова – гордость. Командир доволен, его корабль только что перекрыл рекорд Каннингхэма. Попадание – с добрых двухсот кабельтовых. На четверть дальше, чем сумели англичане при Пунта-Стило. Тогда итальянцы сразу начали отходить. Так что – победа?
Светлеют лица. Вражинам еще полстолько переть под огнем до того, как они смогут ответить – неужели выдержат? Не может такого быть! Сейчас итальянцы переложат рули, повернут в отрытое море. Вот-вот корректировщик доложит, что противник поменял курс.
– Они продолжат, – говорит Ренгартен.
Голос летчика докладывает о противнике: курс прежний, скорость прежняя.
– Хотят еще? – уточняет Косыгин. – Будет им еще.
Ноздри раздуты, глаза сияют – словно сам наводил пушку, как в парусные времена.
– Не будет, – сообщил Ренгартен. – Бруто Бривонези не трус, но и не сорвиголова. Думаю, он не верил, что из наших пушек с такой дистанции можно попасть в корабль… Мы уже воюем. Итальянцы начинают бой сейчас. Хотелось бы знать – с чего?
В угадайку играть нет времени, да и голос алюминиевой птицы выдает ответ:
– Головной линкор отворачивает к весту.
12.25. Небо над заливом Термаикос
Головной линкор на корректировщике определили как «Конте ди Кавур» – по характерной надстройке набалдашником. У его близнеца, «Джулио Чезаре», верхотура малость аккуратнее. Он тоже тяжело катится вбок – только на отступление это похоже все меньше и меньше. Сейчас итальянские линкоры удивительно красивы: все башни развернуты в сторону «Фрунзе», на мачтах вьются пестрые сигналы. Флагман дублирует радио, мателот репетует. Их не портит даже боевая раскраска, ядовитая смесь голубого -под цвет воды и ясного неба, черного – цвета ночи и шторма, и желтого – цвета песка средиземноморских берегов. Хороши – но пилоту нужно крутить головой. Да и следить нужно не только за линкорами и крейсерами. Вот четверка итальянских эсминцев: тип «солдати», какие именно -не разобрать. Прибавили ход, подрастили пенные усы под носами и пенные дорожки за кормой. Идут… Ах, как идут! Столько греческая «Ольга» и во сне не выжмет.
Только с чего они надрывают машины? Не в торпедную же атаку собрались, с двадцати-то миль? Но мчатся так, словно вообразили себя гидросамолетами и намерены взлететь. Даже на глаз дают узлов тридцать пять, спереди – разлетающийся брызгами бурун, над трубами – жаркое дрожание воздуха, за кормой – быстро расползаются черные полосы.
Включили дымогенераторы!
Вот он, ход итальянского флота.
Прикрыться дымовой завесой, сблизиться – и дать бой, а не изображать самоходные мишени. Эсминцы прорезают строй линкоров, закрывают большие корабли дымным облаком. Переложили руль на борт – поворот вышел лихой, с таким креном, что борт волну черпает…
На мостике, услышав доклад, помполит вытирает лоб рукавом, выдыхает:
– Отбились.
Линейный крейсер отвечает ему, в очередной раз выбросив огонь изо всех стволов. Командир не дробит огонь. Рано.
Коррректировщик этого не знает, зато видит: эсминцы резко сменили галс.
Долгую минуту спустя штурман в информационном посту констатирует:
– Идут зигзагом.
– Так меньше шансов получить плюху, – откликается Косыгин.
Наверху летчики пытаются разглядеть в дыму хоть что-то, угадать курс и скорость противника. «Фрунзе» стреляет по прежним показаниям, не заботясь, что о результатах залпов уже не докладывают.
На мостике капитан первого ранга Лавров принимает решение.
– Дробить огонь. Доложить расход боеприпасов.
«Фрунзе» пропускает залп. Снизу старший артиллерист
сообщает, что потрачено девяносто девять облегченных фугасов. Остается еще по сто девятнадцать снарядов всех типов на ствол. На залив Термаикос опускается короткая тишина – на срок, за который итальянские корабли успеют пройти двадцать семь кабельтовых.
Бой замер. Впереди – шесть минут тишины.
Только тяжело шипят, разрывая воздух, восемнадцать снарядов двух последних залпов «Фрунзе». Одни уже опу-
стили острые носы, вот вот упадут. Тем, что за ними, лететь почти минуту – а потому падают они как раз тогда, когда носовой КДП заканчивает доклад.
Падают. Ни с корректировщика, ни с надстройки не видно поднятой взорвавшимися от удара о воду пены. Зато вспышку желто-алого пламени не увидит только слепой!
– Попадание! – орет корректировщик.
– Попадание! – вторит дальномерный пост.
Даже в рубке видно, как встает среди курящейся над горизонтом дымки яркий сполох. Через полминуты – вторая вспышка.
– Отвернут, – словно молитву, выдохнул Патрилос.
Но молитвы политических работников, верно, плохо доходят до небес. Проходит минута, и становится ясно: бой не окончен. Итальянские линкоры продолжают идти вперед.
12.26. ЛКР «Фрунзе», башня номер один
В крайней носовой башне, той, которая «Тихоокеанская» и «Ворошиловская» разом, тепло, почти жарко, в воздухе, несмотря на вентиляцию, висит гнилой запах сгоревшего пороха. Главная причина тому, что внутри не тропики, но воняет гадостно – распахнутый настежь люк в задней части. Только что через него выбрасывали наружу асбестовые футляры от зарядов – а теперь летит дружное « Ур а!»
Здесь не видели даже далекой зарницы, отблеска в дыму. Расчет башни зажат зажатые между механизмами, притиснут к разделяющим обитаемое пространство на боевые отделения переборкам. Люди видят лишь маховики, рычаги да шкалы с указателями. Слышат приказы командира и голос трансляции.
– Артиллеристы – молодцы! – проносится по кораблю. – Два залпа – два накрытия – два попадания! В дым, без корректировки, по догадке! Видел бы сам Фрунзе, Михаил Васильевич, – одобрил бы. Сейчас неприятель прячется от нас в завесе, но это ненадолго. Захотят пострелять – вылезут, тут мы их и встретим. Вашей точной стрельбой, орлы!