[10].
Коснулась Казанская своим дыханием и моей семьи… В ленинградскую блокаду бабушка моей жены шла по одному из петербургских мостов. Увидела измождённую женщину, прислонившуюся к перилам и готовую упасть. Подошла к ней, хотя подходить к умирающим в блокаду принято не было: надо было экономить собственные силы. Спросила, чем может помочь. Женщина сказала, что видит: перед нею хороший человек, – и попросила взять у неё икону. Икона была Казанским образом Богородицы. И этот образ был самым дорогим, что было у женщины, ушедшей из дома умирать и не хотевшей, чтобы любимая икона погибла – была украдена или уничтожена кем-либо.
Умирая на мосту через петербургскую Реку, женщина думала о Казанском образе…
Казанская икона Богоматери в Казанском соборе
Известно, что Знаменская церковь Царского Села, бывшая при Пушкине лицейской, хранит память о юности поэта – этого гения места Петербурга – и его стихотворении «В начале жизни школу помню я…». Ещё до войны в царскосельском храме с одной стороны от иконостаса располагалась Казанская икона, а с другой – «Знамение Богородицы», перед которой молился Александр Сергеевич.
Появляется ощущение, что две богородичные иконы – Казанская «Одигитрия» и «Знамение» – играют особую роль в духовно-религиозной жизни города. Ощущение усиливается, если вспомнить то, что писалось в моей статье, опубликованной в «Софии» и иных изданиях[11], по поводу значения новгородской иконы «Знамение Богородицы» для Петербурга. В них доказывалось: этот образ будто спускается из Новгорода по извивам местного рельефа на самое дно геологической впадины Приневской низменности, в самую западную и низкую её часть, где возведён Петербург, демонстрируя преемственность Новгорода с Северной столицей.
Но ведь и Казанская, подобно «Знамению», «падает» из древних новгородских пределов в геолого-метафизическую впадину Петербурга – прямо по Неве…
Глава 2Философия посада
И, падая, Казанский образ Богородицы оказывается в месте рождения Петербурга – у стен Петропавловской крепости на Большой Посадской. Название этой улицы, как и Малой Посадской, отсылает к… посаду. На Руси посадом называли часть города, расположенную за городской стеной, где жили ремесленники и торговцы. Это была территория за пределами княжеского, боярского или церковного поселения (кремля, детинца, монастыря, центрального укрепления) – та часть города, к которой посад прирастал и где находилось торжище и ремесленные слободы.
Петербургские Посадские улицы в наше время
Первоначальный Петербург возводился руками мужиков, согнанных из разных областей России. И закономерно, что город, обустраивавшийся вокруг первого (как, впрочем, и последнего) петровского крепостного сооружения на местности Петербурга, стал стихийно обретать черты древнерусского посада, к тому времени уже начавшего превращаться в посад русский провинциальный. Среди таких черт едва ли не главная – радиально-концентрическая планировка улиц вокруг крепостной стены. По сей день формы улиц рядом с Петропавловской крепостью и Заячьим островом порой сильно отличаются от прямолинейной петербургской планировки как своими «дорегулярными» косыми углами кварталов, так и волнистыми изгибами. «На Петроградской стороне радиальные улицы, значительное их число, сориентированы на шпиль Петропавловского собора»[12].
Мне давно представлялось, что понятие «Петербургский текст» точно не определяется ни на одном из языков русской или европейской культуры и не имеет отношения к лингвистике в общепринятом понимании, а выражается вариантами своего рода иероглифа, идеограммы, являющей собой змеевидную или волнистую S-линию, воздетую на пересечение прямых линий креста, чему посвящена не одна моя книга или статья. Но я всегда считал себя одиночкой, так как не находил единомышленников в таком понимании городского текста. И лишь недавно, побывав с экскурсионным туром в подмосковной Коломне, я купил в ларьке со знаменитой коломенской пастилой подготовленную к печати учёными петербургского Пушкинского дома книгу из серии «Коломенский текст». Она являла собой главы автобиографических воспоминаний «Из пережитого» Никиты Петровича Гилярова-Платонова[13]. Автор доказывал, что основой коломенского текста является волнистая линия. Предисловие к книге, написанное В. А. Викторовичем, было озаглавлено «Философ коломенского Посада», а одна из главок предисловия называлась «Мудрость волнистой линии». В. Викторович писал: «Глубинную причину происходившей нивелировки провинции Гиляров усматривал в захватившем русские умы духе упростительства. По поводу ослабления Коломны и других провинциальных центров автор “Из пережитого” замечает: “Во всех этих проектах и мероприятиях действует фронтовой идеал, который заседает в душе русских умников.
Петербургские Посадские улицы в наше время
Разнообразие коробит, волнистые линии колют глаз, личная самостоятельность, местная особенность приводит ум в замешательство. Безотчетное чувство принуждает приводить все к одному уровню, превращать, хотя бы насильно, всякий органический процесс, если возможно, в механический. Между прочим, и мысли спокойнее. Она приучается к общим местам, следовательно, к безмыслию; жизнь совершается по общим формам, следовательно, двигается, а не живёт”.
Сопротивление господствующей прямой линии Гиляров-Платонов впервые оказал в 1857 г. в статье “Новые объяснения по старому спору”: “Судя по всему, что высказывается противниками народности в науке, я хочу думать, что для них высшее выражение красоты есть фронт; что им в особенности нравятся города с прямыми улицами и однообразно выкрашенными домами и до крайности противны все просёлочные дороги, хотя бы удобные и покойные; что их взор оскорбляется дубами и липами, тогда как утешается пирамидальным тополем или кипарисом; что каналы они предпочитают рекам и гладко вымощенную площадь пёстрому лугу; что вообще им приятны линии прямые, а волнистые для них возмутительны…”»[14]. По Гилярову-Платонову, в Коломне волнистая линия в разные исторические периоды в той или иной мере угнетается прямой, приводящей действительность к нулю.
Не исключено, что среди тех, кто созидал посад вокруг Петропавловской крепости, были уроженцы Коломны. А Коломна, через которую протекает Москва-река, – предместье Москвы. Хотя Пётр шёл к основанию Петербурга будучи не только московским государем, но и из бывших новгородских владений, и по ним. А это значит, что посад на Петербургской стороне неизбежно нёс «волнистые» черты новгородского посада.
Но Пётр в ходе сотворения Петербурга не мог остановиться лишь на философии посада. Самодержцу мешали это сделать его имперские и всемирные «прямолинейные» претензии, пусть к моменту закладки Петропавловских крепости и собора ещё не осознанные в полной мере.
Да и само месторасположение Заячьего острова диктовало «антипосадские» устремления.
«Есть в биографии Петра факт – Царь Пётр впервые увидел Неву 28 апреля 1703 года. В ту пору Нева вскрывалась на Святого Георгия 21 апреля и за один день почти полностью очищалась ото льда. Через четыре, самое большее – через шесть дней начинался второй ледоход – ладожский. И всё!
Значит, Царь Пётр впервые увидел Неву, когда уставшая от ледохода река была чарующе спокойной. Удваивая берега в зеркале вод, она лишала землю реальности. Не то – есть видимое, не то – нет его, лишь световое марево рождает чудо-миражи. Какие?
Чтобы понять, нужно “взлететь умом под облака”. Если не удастся, можно встать в центре Троицкого моста и внимательно разглядеть панораму Невы, убрав “лишнее”: все здания до единого.
Смотрите… Тонкие линии берегов разделяют видимое на Безграничное небо и Бездонные воды. Остров посередине “держит” в состоянии взаимной уравновешенности верх и низ, правое и левое. В результате Безмерное пространство “застывает” или “погружается” во Вселенский покой, который, как везде и всегда, соотносится в мироощущении людей с самой Вечностью.
То, что увидел Пётр, было поэтическим образом Безграничного пространства и Бесконечного времени, воплотившегося в соотношении Неба – Земли – Воды. Этот образ должен был вызвать призраки Первых дней творения, когда не было ничего, лишь зачарованная тишина затаилась в ожидании чудодейственного Слова!»[15]
Широкий и тройной разлив реки (Большой Невы, Большой Невки и Малой Невы) здесь был не сравним с разливом Москвы-реки, Коломенки и Оки у Коломны или Волхова у стен новгородского Детинца. Каждая из трёх петербургских рек, принимающих в этом районе, при разветвлении Большой Невы, неровные S-образные формы, словно несёт в себе две других. Хотя «волнистость» невских речных форм и может сближать их с композиционными линиями посада, линии петербургской реки и посада в действительности мало связаны друг с другом, и разлив Невы не укладывается в посадскую философию.
Для нового города требовалась новая философия.
Но царь ещё не был готов отождествить судьбу новоявленной столицы с невским разливом. Возможно, он даже раздражал самодержца с его прямолинейными претензиями своей вольностью.
Глава 3Философия Амстердама
И Пётр решил перенести центр Петербурга на Васильевский остров, прорезав его пространство по проекту
Доменико Трезини прямыми, как в Амстердаме, каналами, которые он видел лично во время путешествия в Европу. Философия посада сменилась философией Амстердама.
Следуя за царской мыслью, Казанский образ Богородицы переместился на Васильевский остров.
Философия Амстердама была голландской философией усмирения человеком водно-волновой, волнистой стихии, её подчинения прямизне ради человеческой жизни, но не ради ее сведения к нулю, о котором говорила «антипрямо-линейная» философия посада Гилярова-Платонова, а также прямолинейные стремления многих императоров, часто игнорирующих жизнь отдельного человека. Каналы Амстердама были построены ввиду низкого расположения города относительно уровня моря для осушки городской территории с целью её расширения, т. е. увеличения жизненного пространства простых людей.