S-линии Мойки, в центре которой, в Казанском соборе, находится Её престол. Поэтому подавление православного духа татарским на линии S реки и выход в результате такого подавления чистого греческого православия из-под татарского пресса затруднены. И посему сразу после сгибания православия под тяжестью римских и тюркских оков в куполе Спаса Нерукотворного Образа пружина Слова распрямляется, чтобы породить устремлённые в небо купола татарского по форме русского православного храма Спас на Крови, копирующего московский Покровский собор, или собор Василия Блаженного, построенный под впечатлением от казанской мусульманской архитектуры. Когда один завиток S почти полностью заходит в другой в греческом куполе Спаса Нерукотворного Образа, это умирает греческое православие под католическим и тюркским гнётом. А затем Логосная пружина распрямляется в русских луковичных куполах татарского по орнаментальным и несколько тяжеловесным формам храма Спас на Крови. Греция воскресает и вновь возносится в небо в родившемся на её глазах русском православии с татарской, т. е. тюркской, примесью, от которой отказались греки, выбрав бескомпромиссное противостояние с турками. Но Византия остаётся в основе русского православия, той основе, от которой наша церковь отталкивается и к которой притягивается.
Глава 7Измерения линии красоты Мойки: подчинённость Кресту
Основных измерений S-Слова Мойки несколько. Одно из них – несомое Петербургом мировое, творческое, историческое, воспроизводящее процесс разделения церквей, начатый в XI веке и продолженный позднее. В этом случае изначальную тяжеловесную цельную церковь воплощает Исаакиевский собор; подготовку Востока к выходу из заданной цельности и хрупкую гармонию между восточной и западной церквями – Казанский собор; выход греческого, казалось бы, обессиленного борьбой с Западом и турками и умирающего Востока из прежнего единства – голландская церковь и Спас Нерукотворного Образа; воскресение Востока через византийский исихазм, оформившийся и открыто заявивший о себе в борьбе с католицизмом накануне падения Византии, а вскоре одевающий на Руси татарские одежды, – Спас на Крови.
Другое измерение – мировое, творческое, историческое XVIII–XIX веков. Это измерение содержит медленный исход из стилей барокко и классицизма, ориентирующихся на римскую античность, византийского православия. Начало процесса проявляется, когда Исаакиевский собор сменяется Казанским, в котором западный классицизм обретает лёгкость, присущую в большей степени Востоку. Помехами на пути освобождения от западноевропейской стилистики (хотя ещё в рамках классицизма) являются греческие, почти исчезающие в борьбе с римскими и тюркскими формы куполов голландской церкви и Спаса Нерукотворного Образа. Завершение же выхода из западных форм обнаруживает себя в Спасе на Крови, в котором греческие античные одежды Спаса Нерукотворного Образа превращаются в формы русского барокко, помнящие татаро-монголов.
Это измерение помогает выявить особенности мирового творческого исторического процесса в России петербургского периода в области государственности, позволяя понять следующее: движение в направлении от петербургской государственности в римских формах, несущих в себе государственность византийскую (римский внешний облик Исаакиевского и Казанского соборов, в которых, однако, идут службы по восточному обряду), ведёт к попыткам выхода из римской государственности сначала государственности византийской (голландская церковь и Спас Нерукотворного Образа), а затем татарской – отличительной русской. Соединение же трёх государственностей есть только на начальном этапе движения к Воскресению. Россия – Евразия. В этом её христианское своеобразие, что дал понять Пётр Великий, соединивший три типа государственности, «упаковавший» их и давший толчок для выхода одной государственности из другой. То, что этот выход завершился революционной катастрофой, а не Воскресением, есть следствие попыток царя создать в России земной рай, возможный лишь после Воскресения, до срока.
Без всякого сомнения, змеевидная линия Мойки имеет и множество других духовно-творческих измерений.
Но важно ещё и то, что эта линия водная. А вода сохраняет свою структуру, если движется не по прямым линиям, а по изогнутым. Вот почему она формирует извивы русел рек по таким линиям. И законы сохранения структуры воды в ходе её движения – лишь проявление законов жизни на планете. Так S-траекторию выписывает прорастающее из земли растение, что подтверждают кадры замедленной съёмки роста, например, цветка. И получается, что извилистые S-формы речных русел – проявление законов жизни на планете, её самоорганизации. Пробивающая для себя русло река – самоорганизующаяся система, одна из тех, которые являются объектом изучения синергетики. А если исходить из того, что планетарную жизнь создал Бог, станет очевидным: русла рек – проявления божественного самоорганизующегося Слова, развивающегося и эволюционирующего в ходе своей самоорганизации. Петербург же немыслим вне реки Невы и её многочисленных ответвлений, определяющих экономическую и культурную жизнь города. А с нашей точки зрения, – ещё и религиозную. Человек в городе, особенно в Петербурге, совершенствует речную линию, приближая её к идеалу божественной гармонии. Так синергетика соединяется с синергией – божественная самоорганизация с участием человека в делах Божиих. Линии набережных города отражаются в вертикальной области Слова Петербурга линиями куполов городских храмов, в то время как золотые извивы куполов, в свою очередь, отражаются в зеркалах окаймлённых набережными рек. Отчасти отсюда и особая значимость для Петербургского текста речных S-изгибов.
Однако этот текст существует лишь в контексте крестов…
В Евангелии от Иоанна, где говорится о божественном Слове-Логосе, или Христе, есть такие строки: «Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах. И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 13–15). Эти строки отсылают нас к ветхозаветному тексту о «медном змие»: «От горы Ор отправились они путём Чёрмного моря, чтобы миновать землю Едома. И стал малодушествовать народ на пути. И говорил народ против Бога и против Моисея: зачем вывели вы нас из Египта, чтоб умереть (нам) в пустыне? ибо здесь нет ни хлеба, ни воды, и душе нашей опротивела эта негодная пища. И послал Господь на народ ядовитых змеев, которые жалили народ, и умерло множество народа из (сынов) Израилевых. И пришел народ к Моисею и сказал: согрешили мы, что говорили против Господа и против тебя; помолись Господу, чтоб Он удалил от нас змеев. И помолился Моисей (Господу) о народе. И сказал Господь Моисею: сделай себе (медного) змея и выставь его на знамя, и (если ужалит змей какого-либо человека), ужаленный, взглянув на него, останется жив. И сделал Моисей медного змея и выставил его на знамя, и когда змей ужалил человека, он, взглянув на медного змея, оставался жив» (Чс. 21, 4–9). Упомянутое в Числах «знамя», на котором был выставлен «медный змий», христианское богословие понимает как Крест. А Крест неотрывен от Христа. И евангелист Иоанн, отождествляя вознесение Христа и змеи Моисеем в пустыне, наверняка имел в виду и «знамя»-Крест, вместе с которым был вознесён змий. Поскольку, согласно Иоанну, божественное Слово есть Христос, – можно предположить, что это Слово имеет форму Креста, обвитого змеевидной S-линией (той самой, о которой писал Уильям Хогарт и его последователи).
Отметим также, что уподобление Вознесения Христа вознесению «змия» восходит не только к ветхозаветной истории с «медным змием». Само сравнение Спасителя с последним, спасшим евреев в пустыне, понадобилось для того, чтобы противопоставить этого «змия» змию-искусителю – виновнику грехопадения первых людей. Его связь с вознесённым «медным змием» существует, несмотря на то что один – ад, а другой – небо. Вложенное Иоанном в уста Христа сравнение змия, вознесённого Моисеем, с Сыном Человеческим единодушно толкуется всеми богословами и отцами церкви как изображение змеиной природы падшего человека, вознесённой на Кресте. Когда Христос был во плоти, Он пребывал в «подобии плоти греха» (Рим. 8, 3), и это подобие соответствовало образу бронзового змия, который, имея вид змия, не имел змеиного яда. Христос был в «подобии плоти греха», но никоим образом не участвовал в грехе плоти (2 Кор. 5, 21; Евр. 4, 15). Слово-Христос, «ставшее плотью», уподобило её «змеиной», человеческой, поражённой грехом в результате действий «змия»-сатаны. При этом Сам Спаситель остался чист и безгрешен. Писание говорит, что в новом творении, после вознесения вслед за Христом всего человечества, люди, подобно Иисусу, сохранив свои тела, ставшие, однако, духовными, будут чисты и безгрешны и перестанут зависеть от змия-дьявола.
Петербургский рельеф места обнаруживает присутствие S-линий, преимущественно речных, в большом числе. Но они, на наш взгляд, лежат в основе Петербургского текста только тогда, когда оказываются неотрывны от крестов петербургских улиц, проспектов и каналов, воздеваются на них и делаются Крестами Распятия.
В результате евангельское Слово оказывается основой имперского Слова Петербурга, создавшего наш город. А Гиляров-Платонов был не совсем прав, противопоставляя волнистые и прямые линии.
Мы расширяем круг хогартовских S-образных линий красоты, пронизывающих произведения природы и искусства, с одной стороны, речными линиями Петербурга, несущими в себе единение природных сил и человеческого искусства, а с другой – богословским символом Христа – змеи, распятой на Кресте, – знаком уничтожения человеческого греха через Распятие. И притом соединяем эти две линии, накладывая их друг на друга. В результате речные линии города, выражающие его дух места, подчиняются Христу и Кресту. Ему подчиняется Петербург. Линия красоты города делается христианской.