– Мистер Мортон, это наш новый сотрудник, мистер Ли Скорсби. Мистер Скорсби, это Пьер Мортон.
– Боюсь, вы слишком торопите события, мистер Поляков, – возразил Ли, игнорируя Мортона. – Я передумал. Вы не сможете заплатить столько, чтобы я согласился работать с этим человеком.
– Как вас там зовут? – переспросил Мортон. – Я не расслышал.
Голос у него был низкий и спокойный. Деймон-змея поднял голову, похожую на драгоценный камень, и уставился на Эстер. Ли погладил зайчиху по голове и в упор посмотрел на Мортона.
– Меня зовут Скорсби. И всегда так звали. А вот у вас, когда мы в последний раз встречались, имя было другое. Вы тогда говорили, что ваша фамилия Макконвилл.
– Никогда вас раньше не видел.
– Значит, у меня зрение лучше вашего. И вам не стоит об этом забывать.
Все голоса в комнате стихли, все лица обратились к ним. Казалось, воздух между двумя мужчинами потрескивает от напряжения, и даже Поляков выглядел растерянным, переводил взгляд с одного на другого, как будто он торопился вернуть себе контроль над ситуацией, который у него вдруг отобрали.
Однако первой заговорила Ольга. Она ела пирожные и совершенно ничего не заметила. Промокнув губы, она спросила громко, как будто в комнате еще стоял гул разговоров:
– А у вас в стране, мистер Мортон, есть медведи?
Мортон-Макконвилл моргнул и повернулся к ней. Но его деймон продолжал смотреть на Эстер.
– Медведи? Да, мисс, думаю, что есть.
– Вот ужас! – сказала она и по-детски поежилась. – Папа собирается избавиться от всех медведей.
Поляков пожал сначала одним плечом, потом другим, словно боксер, разминающий мышцы, и шагнул вперед, встав прямо перед Ли.
– Думаю, вам пора, Скорсби.
– Уже в пути, сенатор. Счастливо оставаться.
– Не смейте меня так называть!
– Ох, простите. Всякий раз, как вижу заносчивого хвастуна, так сразу кажется, что передо мной сенатор. Обознаться-то нетрудно. Всего хорошего, мисс.
Даже Ольга заметила, что атмосфера в гостиной изменилась. Ее милое глупое личико обратилось к Ли, потом к отцу, к Мортону и снова к Ли. Никто не обращал на нее никакого внимания, – только Ли быстро улыбнулся ей и с сожалением отвернулся. Однако не она была последней, кого он увидел, выходя из комнаты, и даже не Мортон. С краю в толпе подпрыгивал поэт и журналист Оскар Сигурдссон, и его глаза горели радостным предвкушением.
– Так что мы решили? На какой мы стороне? – спросила Эстер, когда они вернулись в маленькую и холодную комнатку пансиона.
– Черт меня побери, Эстер, – сказал Ли, в сердцах запуская шляпу в угол. – Ну, почему я никогда не могу удержать проклятый язык за зубами!
– Да у нас и выбора-то не было, – возразила она. – Этот мерзавец прекрасно помнил, где мы встречались.
– Думаешь?
– Точно тебе говорю.
Ли сбросил башмаки и на всякий случай достал револьвер из кобуры. Он проверил барабан, решил, что тот крутится слишком туго, и раздраженно потряс головой: где теперь взять масло? После того шторма, когда Ли использовал револьвер в качестве молотка, случая пустить оружие в ход у него не было, и теперь проклятый механизм заело. И ведь надо было им застрять на острове, воняющем всеми мыслимыми сортами масла, а у тебя самого при этом ни капли смазки!
Он бросил револьвер на пол и растянулся на кровати – спать. Эстер беспокойно свернулась рядом на подушке.
Пьер Макконвилл был наемным убийцей, на его счету было по меньшей мере двадцать жизней. Ли повстречал его как-то в Дакоте. Перед тем, как выиграть в покер свой воздушный шар, он целое лето работал на Ллойда, хозяина одного ранчо. На этом ранчо произошел самый обыкновенный спор из-за раздела земли. Однако спор этот перерос в небольшую войну, которая, прежде чем дело сумели уладить, унесла жизни дюжины человек. Конкурент Ллойда нанял Макконвилла, чтобы тот отстреливал его людей одного за другим. Прежде чем его поймали полицейские из Рапид-Сити, он успел убрать троих: двоих работников ранчо застрелил издалека и не попался, а потом совершил ошибку – затеял в салуне, за картами и выпивкой, ссору с племянником Ллойда, юным Джимми Партлеттом, и грохнул его при свидетелях, готовых поручиться, что убитый первый начал… Вот только один из них передумал и рассказал, как все было на самом деле.
Макконвилл позволил себя арестовать с таким видом, словно выполнял мелкую формальность. Ему предъявили обвинение в убийстве, но продажные или напуганные присяжные его оправдали. После чего он, разумеется, застрелил чересчур совестливого свидетеля – прямо на улице, в открытую, даже не пытаясь прятаться. У полицейских нашлось неотложное дело в Рапид-Сити, и они уехали. Но это было второй ошибкой Макконвилла: стражи порядка, хоть и неохотно, но все-таки развернули лошадей и снова арестовали его. После короткой перестрелки, Макконвилла схватили и повезли в тюрьму – на этот раз в столицу округа. Правда, он туда не доехал. Полицейских, которые его сопровождали, больше никто не видел. Все решили, что Макконвилл ухитрился перестрелять их и скрыться, а там и мистер Ллойд решил, что вся эта история ему надоела, продал ранчо по дешевке сварливому соседу и уехал в Чикаго.
На том суде Ли довелось сидеть на скамье свидетелей: он видел гибель одного из работников ранчо, а еще его просили описать характер юного Джимми Партлетта. Костлявое лицо Макконвилла, его долговязая фигура, глубоко посаженные черные глаза и огромные руки… – такое захочешь, не забудешь. И уж тем более взгляд, которым он через весь зал смотрел на свидетелей обвинения: оценивающий, холодный, расчетливый, без признаков каких-либо человеческих чувств.
А теперь Макконвилл явился в Новый Оденсе и охраняет политика, а Ли был так глуп, что надерзил ему.
Посреди ночи Ли встал по нужде. Он ощупью пробирался по темному коридору, набросив для тепла пальто, когда Эстер прошептала:
– Ли! Слушай…
Он замер. Из-за двери слева доносились приглушенные горькие рыдания.
– Это мисс Ланд?
– Да.
Не в правилах Ли было оставлять девушку в беде, но он решил, что если мисс Ланд узнает, что он слышал, как она плачет, ее это расстроит еще больше, и продолжил свой путь на цыпочках и ежась от холода, и так же прокрался назад, надеясь, что пол не скрипнет и не выдаст его.
Однако не успел он добраться до своей двери, как за его спиной щелкнул замок и в коридор упал луч света. Мисс Ланд стояла на пороге в ночной сорочке, с распущенными волосами. Глаза ее были красными, а щеки – мокрыми. Выражение лица описать было бы затруднительно.
– Прошу прощения, если потревожил вас, мисс Ланд, – тихо сказал Ли, глядя в пол, чтобы не смутить собеседницу.
– Мистер Скорсби… Мистер Скорсби, я надеялась, что это вы. Простите… могу я спросить вашего совета? – сказала она и неловко добавила: – Мне больше не к кому обратиться. А вы, я уверена, джентльмен.
У нее был низкий голос, и звучал он ровно и нежно… Ли успел об этом забыть.
– Разумеется, мисс.
Прикусив губу, мисс Ланд быстро посмотрела направо, а потом налево.
– Не здесь. Не могли бы вы…
Она отступила в сторону и чуть шире открыла дверь.
Оба говорили очень тихо. Ли подхватил Эстер на руки и шагнул в узкую комнатку. Там было так же холодно, как и у него, но пахло не табаком, а лавандой, и одежда не валялась на полу, а была аккуратно сложена и развешана.
– Чем я могу помочь вам, мисс?
Она поставила свечу на полку над пустым камином и закрыла тетрадь, лежавшую на круглом столике, покрытом кружевной скатертью, рядом с чернильницей и пером. Потом пододвинула Ли стул.
Он сел, по-прежнему стараясь не смотреть на нее, – вдруг леди смущена и не хочет, чтобы кто-то видел ее слезы. Но тут он подумал, что если леди проявила достаточно отваги, чтобы затеять этот странный ночной разговор, следует уважать ее и не пытаться относиться к ней снисходительно. Он поднял голову: мисс Ланд стояла, высокая, стройная, неподвижная. На ее щеки ложился слабый отблеск свечи.
Ли ждал. Мисс Ланд, кажется, раздумывала, как сформулировать вопрос, сжав руки у губ и глядя в пол.
– Меня попросили кое-что сделать, – вымолвила она наконец, – и я боюсь сказать да… Возможно, лучше было бы сказать нет. Лучше не для меня, а для лица, обратившегося ко мне… с просьбой. Я не слишком опытна в таких вещах, мистер Скорсби. Вряд ли у кого-то есть подобный опыт… пока это не случится с ним в первый раз. Я здесь совершенно одна, и мне не у кого спросить совета. Я плохо объясняю. Мне так неловко беспокоить вас…
– Не нужно извинений, мисс Ланд. Не знаю, смогу ли я дать совет, который поможет вам, но я постараюсь. Если я правильно понял, лицо, обратившееся к вам с просьбой, надеется, что вы эту просьбу выполните, – иначе оно бы к вам не обратилось. И… и еще мне кажется, что лучше всего судить о том, хорошо это или плохо, может только само это лицо. И еще я думаю, что вам не стоит беспокоиться о том, что ваш отказ кого-то расстроит. Принимать во внимание свои цели и нужды – в этом нет ничего постыдного. Куда хуже делать то, что вы считаете нужным для другого человека, если вас саму это не устраивает. Ведь в деле, о котором мы говорим, замешаны вопросы чести, не так ли?
– Да.
– Такие дела никогда не бывают простыми.
– Поэтому я и обратилась к вам.
– Мисс Ланд, если вас просят о том, чего вы и сами хотите…
– Очень хочу.
– …и если это никому не причинит вреда…
– Я думаю, это может причинить вред… тому, кто меня попросил.
– Предоставьте ему судить об этом самому.
– Да, я понимаю… Да.
– Значит, достойным решением будет ответить согласием на просьбу обратившегося к вам лица.
Мисс Ланд стояла совершенно неподвижно – высокая, худая, неуклюжая девушка, в белой сорочке и босиком. Лицо ее было так беззащитно… Казалось, будто все ее чувства обнажены. Ум, честность, застенчивость, отвага и надежда перемешивались на нем так открыто, что Ли был тронут до глубины души. Еще немного, и он влюбился бы в нее. Она нежно прижимала к груди своего деймона. Ли видел, как изящно она преодолевает неуклюжесть юного тела… ибо она была еще очень юна. Как будет гордиться тот, кто завоюет ее расположение, подумал он. А еще подумал, что если ему когда-нибудь повезет заключить в объятия такое сокровище, он даже не взглянет никогда на бестолковую куклу вроде мисс Поляковой.