А открыться не могла.
Я по улице хожу,
Об одном о нем тужу.
Но ни разу он не спросит,
Что на сердце я ношу.
Только спросит — как живу,
Скоро ль в гости позову…
Не желает он, наверно,
Говорить по существу.
Я одна иду домой,
Вся печаль моя со мной.
Неужели ж мое счастье
Пронесется стороной?
Александр Прокофьев
Товарищ
А. Крайскому
Я песней, как ветром, наполню страну
О том, как товарищ пошел на войну.
Не северный ветер ударил в прибой,
В сухой подорожник, в траву зверобой, —
Прошел он и плакал другой стороной,
Когда мой товарищ прощался со мной.
И песня взлетела. И голос окреп.
Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!
И ветер — лавиной, и песня — лавиной…
Тебе — половина, и мне — половина!
Луна словно репа, а звезды — фасоль…
«Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль!
Еще тебе, мамка, скажу поновей:
Хорошее дело взрастить сыновей,
Которые тучей сидят за столом,
Которые могут идти напролом.
И вот скоро сокол твой будет вдали,
Ты круче горбушку ему посоли.
Соли астраханскою солью. Она
Для крепких кровей и для хлеба годна.
Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам, —
Мы хлеба горбушку — и ту пополам!
Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной,
Тебе — половина, и мне — половина!
От синей Онеги, от громких морей
Республика встала у наших дверей!
Разговор по душам
Такое нельзя не вспомнить. Встань, девятнадцатый год!
Не армии, скажем прямо, — народы ведут поход!
Земля — по моря в окопах, на небе — ни огонька.
У нас выпадали зубы с полуторного пайка.
Везде по земле железной железная шла страда…
Ты в гроб пойдешь — не увидишь, что видели мы тогда.
Я всякую чертовщину на памяти разотру,
У нас побелели волосы на лютом таком ветру.
Нам крышей служило небо, как ворон, летела мгла,
Мы пили такую воду, которая камень жгла.
Мы шли от предгорий к морю, — нам вся страна отдана,
Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана!
Из рук отпускали в руки окрашенный кровью стяг.
Мы столько хлебнули горя, что горе земли — пустяк!
И все-таки, все-таки, все-таки прошли сквозь огненный
шквал.
Ты в гроб пойдешь — и заплачешь, что жизни такой
не знал!
Не верь ни единому слову, но каждое слово проверь,
На нас налетал ежечасно многоголовый зверь.
И всякая тля в долине на сердце вела обрез.
И это стало законом вечером, ночью и днем,
И мы поднимали снова винтовки наперевес,
И мы говорили: «Ладно, когда-нибудь отдохнем».
Бери запоздалое слово и выпей его до дна,
Коль входит в историю славы единственная страна.
Ты видишь ее раздольный простор полей и лугов…
Но ненависть ставь сначала, после веди любовь!
Проверьте по документам, которые не солгут, —
Невиданные однолюбы в такое время живут.
Их вытянула эпоха, им жизнь и смерть отдана.
Возьми это верное слово и выпей его до дна.
Стучи в наше сердце, ненависть! Всяк ненависть
ощетинь!
От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти,
Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха.
Вот это я понимаю, а прочее — чепуха!
Враги прокричали: «Амба!»
«Полундра!» — сказали мы.
И вот провели эпоху среди ненавистной тьмы.
Зеленые, синие, белые — сходились друг другу в масть,
Но мы отстояли, товарищ, нашу Советскую власть.
«Громкая пора…»
Громкая пора…
Огонь, атака,
Вся моя вселенная в огне.
«Не плакать!
Не плакать,
Не плакать!» —
Кричала Республика мне.
Это было так во время оно,
Временем, не шедшим в забытье,
Так она кричала миллионам,
Всюду заселяющим ее.
Локоть к локтю в непогодь и стужу,
Все законы бури полюбя,
Мы прошли, приказа не нарушив,
Чтобы стать достойными тебя.
Наш поход кому дано измерить?
Мы несли до океана гнев
И прошли сквозь ветер всех империй,
Всех объединенных королевств!
Вейте, ветры молодые,
Вейте
Над просторами родных полей…
Сосчитай нас, вырванных от смерти,
По великой милости твоей…
В Прионежье, Ладоге и Вятке
О тебе, страна моя, поем,
И скрестились руки, как на клятве,
На железном имени твоем…
Маяковскому
…Я ни капли в песне не заумен.
Уберите синий пистолет!
Командармы и красноармейцы,
Умер
Чуть ли не единственный поэт!
Я иду в друзьях.
И стих заметан.
Он почти готов. Толкну скорей,
Чтобы никакие рифмоплеты
Не кидали сбоку якорей!
Уведите к богу штучки эти.
Это вам не плач пономаря!
Что вы понимаете в поэте,
Попросту — короче говоря.
Для чего подсвистывание в «Лютце»,
Деклараций кислое вино?
Так свистеть во имя Революции
Будет навсегда запрещено!
Никогда эпоха не простит им
Этот с горла сорванный галдеж…
Поднимая руку на маститых,
Я иду с тобою, молодежь!
Боевая! Нападу на след твой
И уйду от бестолочи той —
Принимать законное наследство
До последней запятой.
Я ни капли в песне не заумен.
Уберите синий пистолет!
Командармы и красноармейцы,
Умер
Чуть ли не единственный поэт!
И, кляня смертельный вылет пули,
Вековую ненависть свинца,
Встань Земля, в почетном карауле
Над последним берегом певца!
О знаменах
Полземли обхожено в обмотках,
Небеса постигнуты на треть.
Мы тогда, друзья и одногодки,
Вышли победить иль умереть.
Выступили мы подобно грому,
А над нами, ветром опален,
Полыхал великий и багровый,
Яркий цвет негаснущих знамен.
Пули необычные с надрезом,
Спорили с просторами полей.
Мы гремели кровью и железом
Лютой биографии своей.
Умирая, падал ветер чадный,
Все испепеляя, гибла медь,
Но знаменам нашим беспощадным
Не дадим, товарищи, истлеть.
Все они проходят в лучших песнях,
Достигая звездной высоты.
Если их поставить разом, вместе,
Не было б истории чудесней,
Не было б сильнее красоты!
Вступление
Года растут и умирают в этом
Растянутом березовом краю.
Года идут. Зима сменяет лето
И низвергает молодость мою.
Я стану горьким, как горька рябина,
Я облюбую место у огня.
Разрухою основ гемоглобина
Сойдет лихая старость на меня.
И, молодость, прощай. Тяжелой пылью
Полки ветров сотрут твои следы,
И лирики великие воскрылья
Войдут в добычу ветра и воды.
И горечь трав и серый дым овина
Ворвутся в область сердца. И оно,
Распахнутое на две половины,
Одним ударом будет сметено.
Мы на земле большое счастье ищем,
И, принимая дольную красу,
Я не хочу, друзья, остаться нищим
И лирики немножко запасу.
«Задрожала, нет — затрепетала…»
Задрожала, нет — затрепетала
Невеселой, сонной лебедой,
Придолинной вербой-красноталом,
Зорями в полнеба и водой.
Плачем в ленты убранной невесты,
Днями встреч, неделями разлук,
Песней золотой, оглохшей с детства
От гармоник, рвущихся из рук!
Чем еще?
Дорожным летним прахом,
Ветром, бьющим в синее окно.
Чем еще?
Скажи, чтоб я заплакал,
Я тебя не видел так давно…
«Мне этот вечер жаль до боли…»
Мне этот вечер жаль до боли.
Замолкли смутные луга,
Лишь голосила в дальнем поле
В цветах летящая дуга.
Цветы — все лютики да вейник —
Шли друг на друга, как враги,
И отрывались на мгновенье,
Но не могли сойти с дуги.
Я видел — полю стало душно
От блеска молний и зарниц,
От этих рвущихся, поддужных,
На серебре поющих птиц.
А у меня пришла к зениту
Моя любовь к земле отцов,
И не от звона знаменитых,
В цветах летящих бубенцов.
И я кричу:
«Дуга, названивай,
Рдей красной глиной, колея,
Меня по отчеству назвали
Мои озерные края».
«Лучше этой песни нынче не найду…»
Лучше этой песни нынче не найду.
Ты растешь заречною яблоней в саду.
Там, за частоколом, вся земля в цветах.
Ты стоишь — как яблоня в молодых летах.
Ты цветешь, как яблоня, — белым цветком.
Ты какому парню машешь платком?
Улыбнулась ласково, ты скажи — кому?
Неужель товарищу — другу моему?
Я его на улице где-нибудь найду,