на албанских гор каменистые плечи…
Где-то там, в европейской дали, одна,
от стран-сестер километрами многими
отделена,
среди волн и врагов,
открытая всем ветрам,
Албания сквозь ночи плывет к утрам.
Границы Албании тесней
обычных границ.
Там в горах из-за каждой сосны
недобрым взглядом следят за ней.
Там на море в тумане видны
бронированные борта.
Там граница через дикие проходит места…
Я помню одну из осенних ночей.
Наш пионерский отряд
на заставе гостил пограничной…
Для ребят эта ночь была такой необычной!
И однако мы спали всю ночь.
А солдаты наш сон стерегли,
к пулеметам припав.
О, суровые будни застав
под холодным дождем,
на холодной постели земли,
на переднем крае страны…
Нам в солдатских постелях в ту ночь
снились лазурные сны!..
Родина моя,
Коммунизма застава,
омываемая волнами со всех сторон,
великой армии суровый заслон.
Из дальних далей, с разных сторон
слышится волчий вой…
Родина моя,
как я горжусь тобой!
Я хочу, чтобы все тобою гордились —
ты в ночи
не дремлешь
одна
рядом со смертью,
с базами атомными,
которые за морем притаились.
Родина, ты моей любовью сильна.
Если прикажешь
моему поколенью и мне —
мы встанем стеною неколебимой!
Пусть я буду в самом сладостном сне,
пусть я буду в объятьях моей любимой—
все отброшу, кроме ружья.
И останется только песня моя,
которую в сердце с детства носил —
песня славы идущих в атаку рот:
«За родину, за родину, не жалея сил!
За родину, мужчины, за родину вперед!..»
Северный ветер ночью и днем
о чем-то шепчет акациям…
Но те не согласны — поводят плечом:
как видно, не резон соглашаться им.
А ветер обиду в душе затаил —
и вот уже листья слетают к земле,
мокрые и тяжелые…
Ветер им отомстил —
акации стынут голые…
Зима листву захватила в плен
и уводит по тротуарам на пустыри.
Нет ничего тяжелее на свете,
чем колонны пожухлые эти,
бредущие от зари до зари
по простуженным тротуарам…
Печальные листья напомнили мне так просто
о моем городишке старом,
о дождях проливных,
о деревянной ограде погоста,
о дороге, над которой висит тишина…
Греко-итальянская война!
На дорогах оккупантов полки.
Я, босой, притаился у ветхой ограды —
я считаю штыки.
Теперь мы так далеко
от этого времени, от канонады.
Но, лишь только услышу слово «война»,
накатывает воспоминаний волна.
И снова я вижу на тротуарах
вереницы листьев, пожухлых и старых…
Земля,
ты самая красивая планета
между планетами —
с девушками своими и сумерками,
с деревьями и поэтами…
Земля, ты так молода!
Шоссе… Тротуары…
Гигантские города…
Земля!
К лицу ли тебе эти надписи,
сердце на части режущие:
«Противоатомное убежище!»
Уран и атом…
Физик я — куда там:
с наукой вечно были нелады.
Но как любил я вездесущий атом
и элементов звучную латынь!
Цепных реакций формулы-пружины
бросали нас в мечту —
к планетам мчались звездные машины,
одушевляя тьму и высоту.
Вперед к созвездьям!
К нераскрытым тайнам!
Сезам, откройся! Небосвод, пусти!
Сатурн, уйди с дороги, не мешай нам!
Ты слышишь, идол смерти,
прочь с пути!
Уйди, а то кольцо свое отдашь!
И ты, Венера, не нужна сейчас нам:
мы молоды, но путь счастливый наш
мы не покинем вопреки соблазнам.
Эфир…
И звезды — мириады звезд!
Комета пронесла свой жаркий хвост…
Летит Земля без фонаря, во мраке
(еще здесь не стоят столбы и знаки),
одна летит, и путь ее не прост…
Но сновиденья
как рукою снимет —
газетчики кричат нам по утрам
не о Венере,
а о Хиросиме,
которую испепелил уран.
И не Сатурн, а зверь страшней Сатурна.
с огнем играя, топчет наши сны.
Он сам сгорит!
Уже готова урна
для праха злого чудища войны!
Война —
в полях обуглились ромашки,
пустуют пляжи, матери одни…
И вместо накрахмаленной рубашки
ты носишь гимнастерку и ремни…
Война —
сердца возлюбленных в разлуке,
в окне теплушки — ежики волос,
и монотонный перестук колес,
и горестно протянутые руки…
Война —
без вечеров в любимой школе,
без танцев, без прогулок по ночам…
Вы слышите, ровесники, не дам
свою рубаху на съеденье моли!..
Вместе с отчизной моей и планетой,
Двадцатый мой век,
я влюбился в тебя.
Ты — век Коммунизма.
Я тобой существую, любя
лицо твое без морщин,
и ритмы твои,
гений женщин твоих и мужчин,
ум твой, крепчающий год от года.
Мне нравится твоя мораль и мода.
Ты блестишь металлическим блеском.
Ты можешь быть добрым и резким.
Как боится тебя рутина!
Ты ржавчину одолеваешь каждодневные трудом.
Циники тебе противны:
они считают, что мораль и искусство —
необитаемый дом…
Я счастлив, что я твой сын.
Пусть бездарные шарлатаны
роются среди древних руин,
вдохновенье ища.
Мой век, хочу я петь о тебе,
от радости трепеща!
Я готов шагать твоими шагами,
жить в твоем ритме я готов.
Хочу назначать свиданья
не в лесах, не у тихих прудов
(о, это настолько старо!),
хочу прибегать без опозданья
на станции наших метро
и остановки трамвая!
И на память о том
уносить не цветы,
лепесточки в волненьи срывая,
не цитату, вписанную в розоволистый альбом,
а номер ее телефона,
записанный цифрами четкими…
Мой век,
быстрый, как бег электрона,
неудержимого бег.
С тех пор как поэму я начал,
прошло два года едва лишь,
но тянет уже
все в ней сделать иначе
и хочешь ремонт учинить ей до срока…
Кресты на зачеркнутых строфах и строках,
как будто строительные леса,
поднявшиеся в небеса.
Чтобы не было катастрофы,
я заранее
вывинчиваю целые главы и строфы.
Среди шума и пыли
переиначиваются строки…
Так и ты, мой век,
мир подверг
перестройке!
Пусть дрожит старина —
законы, титулы и тираны…
Всей Земле починка нужна.
Перестраивайтесь, страны!
Кровь человеческая все горячей.
И ты, Коммунизма век, все ясней —
Прекрасен цвет крови!
Весь мир отражается в ней!
Пусть красными сделаются горизонты.
Пусть алыми станут бульвары.
Пусть багровеет
облаков холодная масса.
Пусть застелят весь горизонт они,
протекая над могилою
Карла Маркса
в туманном Лондоне.
…Я шагал по площади Красной,
по граниту зеленому.
Здесь, у ее Мавзолея,
мне открылось, влюбленному,
будущее наше,
алого флага алее!
Быстрее, чем ТУ-104,
чем спутники и ракеты,
пробившие небесные своды,
проносятся в этом мире
юные годы…
Лазурные годы!
Ночью русские вьюги ломятся в двери…
Москва в миллионах морозных огней…
В стратосфере
пролетают спутников стайки над ней.
А дальше — в космическом Где-то —
в галактику канет ракета.
Путь Земли по орбите астрономически строг.
Она летит без фонаря, во мраке…
Но точно выбирает единственнейшую из дорог,
хоть и не стоят на ее обочинах дорожные знаки.
Мерцают, как добрые свечи,
звездочки и кометы во мгле.
«Добрый вечер!» —
говорят они Земле.
Кружится колесо вселенной
по законам мировой автоматики…
Солнечная система
поворачивается в галактике,
а та, разматывая седоватые космы,
уносится в космос.
Бездна вселенной
не дает нам в себя заглянуть —
и трудно осмыслить
ее беспредельную суть.
Вселенная ускользает от наших мыслей,
скользкая, как змея.
Время и пространство
над нашим мозгом нависли
вопросами
без ответа.
Вечно длится ужасная эта
война между яростными колоссами.
Первый колосс —
это космос с его потрясающей вечностью.
А второй — это мозг
с его бесконечностью,
мозг, заселивший людей черепа,
мозг, который вовеки не исчерпать!
Кто же более бесконечен?
Кто же из двух — победимый?
Вся вселенная легла нам на плечи.
Как мы малы —
и как велики мы!
А когда человеческие дела
мне кажутся бренными и пустыми
(бывает со мной и такое) —
я зову на подмогу