АРХИЛОХ
ТетраметрыПризыв к мужеству
Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой.
Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!
Пусть везде кругом засады, — твердо стой, не трепещи!
Победишь, — своей победы напоказ не выставляй,
Победят, — не огорчайся, запершись в дому, не плачь!
В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй!
Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.
Можно ждать чего угодно...
Можно ждать чего угодно, можно веровать всему,
Ничему нельзя дивиться, раз уж Зевс, отец богов,
В полдень ночь послал на землю, заградивши свет лучей
У сияющего солнца. Жалкий страх на всех напал.
Всё должны отныне люди вероятным признавать
И возможным. Удивляться нам не нужно и тогда,
Если даже зверь с дельфином поменяются жильем,
И милее суши станет моря звучная волна
Зверю, жившему доселе на верхах скалистых гор.
Обидчику
...Бурной носимый волной.
Пускай близ Салмидесса ночью темною
Взяли б фракийцы его
Чубатые — у них он настрадался бы,
Рабскую пищу едя! —
Пусть взялй бы его, — закоченевшего,
Голого, в травах морских,
А он зубами, как собака, ляскал бы,
Лежа без сил на песке
Ничком, среди прибоя волн бушующих.
Рад бы я был, если б так
Обидчик, клятвы растоптавший, мне предстал, —
Он, мой товарищ былой.
Фрагмент
О многозлатном Гигесе не думаю
И зависти не знаю. На деяния
Богов не негодую. Царств не нужно мне:
Все это очень далеко от глаз моих.
Фрагмент
От страсти обезжизневший,
Жалкий, лежу я, и волей богов несказанные муки
Насквозь пронзают кости мне.
СЕМОНИД АМОРГОССКИЙ
Из поэмы о женщинах
Различно женщин нрав сложил вначале Зевс
Одну из хрюшки он щетинистой слепил —
Бее в доме у такой валяется, в грязи,
Разбросано кругом, — что где, не разберешь.
Сама ж — немытая, в засаленном плаще,
В навозе дни сидит, нагуливая жир.
Другую из лисы коварной создал бог.
Все в толк берет она, сметлива, хоть куда.
Равно к добру и злу ей ведомы пути,
И часто то бранит, то хвалит ту же вещь,
То да, то нет. Порыв меняется, что час.
Иной передала собака верткий нрав.
Проныра: ей бы все разведать, разузнать,
Повсюду нос сует, снует по всем углам,
Знай, лает, хоть кругом не видно ни души.
И не унять ее: пусть муж угрозы шлет,
Пусть зубы вышибет булыжником в сердцах.
Пусть кротко, ласково упрашивает он, —
Она и у чужих в гостях свое несет:
Попробуй одолеть ее крикливый нрав!
Иную, вылепив из комьев земляных.
Убогою Олимп поднес мужчине в дар.
Что зло и что добро — не по ее уму,
И не поймет! Куда! Одно лишь знает — есть.
И если зиму Зевс суровую послал, —
Дрожит, а к очагу стул пододвинуть лень.
Ту из волны морской. Двоится ум ее:
Сегодня — радостна, смеется, весела.
Хвалу ей воздает, увидев в доме, гость:
«Нет на земле жены прекраснее ее,
Нет добродетельней, нет лучше средь людей».
А завтра — мочи нет — противно и взглянуть,
Приблизиться нельзя: беснуется она,
Не зндя удержу, как пес среди детей;
Ко всем неласкова — ни сердца, ни души —
Равно — враги пред ней иль лучшие друзья.
Так, море иногда затихнет в летний день:
Спокойпо, ласково, отрада морякам —
Порой же, грозное, бушует и ревет,
Вздымая тяжкие ударные валы.
Похожа на него подобная жена
Порывов сменою, стихийных словно понт.
Иной — дал нрав осел, облезлый от плетей:
Под брань, из-под кнута она с большим трудом
Берется за дела — кой-как исполнить долг.
Пока же ест в углу подальше от лодей —
И ночью ест и днем, не свят ей и очаг.
А вместе с тем, гляди, для дел любовных к ней
Приятелю-дружку любому вход открыт.
Иную сотворил из ласки — жалкий род!
У этой ни красы, ни прелести следа,
Ни обаяния, — ничем не привлечет.
А к ложу похоти — неистовый порыв,
Хоть мужу своему мерзка до тошноты.
Да вороватостью соседям вред чинит
И жертвы иногда — не в храм несет, а в рот.
Иная род ведет от пышного коня:
Заботы, черный труд — ей это не подстать.
Коснуться мельницы, взять в руки решето,
Куда там! — труд велик из дому выместь сор.
К печи подсесть — ни-ни! — от копоти бежит.
Насильно мил ей муж. Привычку завела
Купаться дважды в день и трижды, коль досуг.
А умащениям — ни меры, ни числа.
Распустит локонов гривастую волну,
Цветами обовьет и ходит целый день.
Пожалуй, зрелище прекрасное жена,
Как эта, для иных, — для мужа — сущий бич.
Конечно, если он не царь или богач,
Чтоб тешиться такой ненужной мишурой.
Иную сотворил из обезьяны Зевс:
Вот худшее из зол, что дал он в дар мужам.
Лицом уродлива. Подобная жена
Идет по городу — посмешище для всех.
И шея коротка; едва, едва ползет;
Беззадая, как жердь. Увы, бедняга муж!
Что за красотку он обвить руками рад!
На выдумки ж хитра, уверткам счету нет,
Мартышка чистая! Насмешки ж — нипочем.
Добра не сделает, пожалуй, никому.
Но занята одной лишь думой день деньской:
Какую пакость бы похуже учинить.
Иную — из пчелы. Такая — счастья дар.
Пред ней одной уста злословия молчат;
Растет и множится достаток от нее;
В любви супружеской идет к закату дней,
Потомство славное и сильное родив.
Средь прочих жен она прекрасней, выше всех,
Пленяя прелестью божественной своей,
И не охотница сидеть в кругу подруг,
За непристойными беседами следя.
Вот лучшая из жен, которых даровал
Мужчинам Зевс-отец на благо, вот их двет.
А прочие, увы! по промыслу его
И были бедствием и будут для мужей,
Да, это зло из зол, что женщиной зовут,
Дал Зевс, и если есть чуть пользы от нее —
Хозяин от жены без меры терпит зло,
И дня не проведет спокойно, без тревог,
Кто с женщиной судьбу свою соедицил,
И голод вытолкнет не скоро за порог:
А голод — лютый враг, сожитель — демон злоп.
Чуть муж для праздника повеселиться рад:
Во славу ль божию иль, там, почтить кого,
Жена, найдя предлог, подымет брань и крик.
Верь, у кого жена, тому но к дому гость,
Заезжего с пути радушие не ждет,
И та, что с виду всех невинней и скромней,
Как раз окажется зловреднее других.
Чуть зазевался муж... а уж соседи здесь:
Злорадствуют над тем, как слеп он и как прост.
Свою-то хвалит всяк — похвал не наберет,
Чужую, — не скупясь, поносит и бранит.
Хоть участь общая, — о том не знаем мы;
Ведь это зло из зол, зиждитель создал, Зевс,
Нерасторжимые он узы наложил
С тех пор, когда одни сошли в Аид, во мрак
В борьбе за женщину — герои и вожди.
ГИППОНАКТ
Гермесу
Гермес, сын Майи милый, Килленский славный бог,
Молюсь тебе усердно: жестоко я продрог.
Дай хлэну Гиппонакту, плащишко шерстяной
Да башмачишек пару с сандальями устрой,
Да шестьдесят червонцев, что скрыты за стеной.
Гермесу
Не дал еще ты вовсе мне хлены шерстяной,
Чтобы зимой укрыться я мог от стужи злой;
Не дал мне ног в мохнатых понежить башмаках;
А мог я отморозить ступни свои в снегах.
На Плутоса
Еще ни разу Плутос — должно быть, слеп он стал —
Войдя ко мне в домишко, любезно не сказал:
«Дарую Гиппонакту мин тридцать серебра
И многое другое». Он глуп: не жду добра.
Приятелю
Я жалко жизнь покончу, от холода стеня,
Коль не пришлешь скорее мне меры ячменя,
Чтоб из муки ячменной, разболтанной в вине,
Желудку в утешенье, похлебку сделать мне.
Живописцу
Постой, художник злостный: как смеешь ты опять
Вдоль борта всей триеры змею свою писать?
Она ползет от носа как раз, ведь, на корму —
И страшное несчастье представилось ему:
Увы, бедняга-кормчий простится с жизнью сей.
Когда его в колено ужалит лютый змей.
ТРАГЕДИЙНАЯ СОЛЬНАЯ МЕЛИКА
ЭСХИЛ
Кара Прометея
Исполняется слово Зевеса: Земля
Подо мною трепещет.
Загудело раскатами эхо громов,
Пламя молний сверкает,
За кружил а ся вихрями черная пыль.
Налетели и сшиблись
Все противные ветры. Смешались в борьбе
Волны моря и воздух.
Узнаю тебя, Зевс! Чтоб меня ужаснуть,
Ты воздвиг эту бурю.
О Земля, моя мать! о небесный Эфир,
Свет единый, всеобщий!
Посмотрите, какие страданья терплю
Я от бога — невинный.
Ио-страдалица
Что за край, что за люди? Кто там на скале,
Обвеваемый бурями,
Тяжко стонет в цепях? О, скажите, за что
Он прикован безжалостно?
О, скажите, в какую страну забрела
Я несчастная?
Увы, увы!
Овод пронзил меня жалом,
Аргуса призрак. Спасите!
Страшно мне! Видите, вот он —
Тысячеглазый!
Вот он — со взором лукавым
Мертвый восстал из земли,
Вышел из ада,
Гонит меня по прибрежным пескам, исхудалую
Вздохи доносятся флейты пастушьей, унылой.
Гимн усыпительный. Горе,
Горе! Куда забрела я скиталица?
Зевс, о, за что ты меня на страданье обрек?
Мучишь, преследуешь полную ужасом
Жалкую деву, безумную?
Громом убей меня, в землю укрой,
Брось на съедение гадам морским!
Боже, внемли
Стонам моим!
Я уж скиталась довольно.
О, если бы знать мне,
Где мой приют.
Слышишь ли жалобы бедной изгнанницы?
Видение Кассандры
Аполлон! Аполлон!
Куда ты привел меня! мой погубитель!
Какой еще новый готовишь удар!
Аполлон! Аполлон!
Куда ты привел меня! — в какой привел дом!
Дом ненавистный богам!.. Злодеяний вертеп!
Удушье! убийство!.. Стены и пол
Человеческой политы кровью!
Словно в кровавый туман я гляжу...
Вон — душат детей!..
Жарят — отцу подают на обед...
Она... Что она замышляет?
Что там готовит еще?
Новое горе! горе ужасное!
Неотвратимое!
Непоправимое!..
И нет спасенья кругом!
Несчастная! ты приступила уж к длу...
В баню ведешь его, мужа-владыку...
Не успеваю и говорить...
Так все быстро вершится... вон она, вся дрожа...
Протянула уж руки к нему...
Боги! Что вижу еще!
Адская сеть!
Это брачное их покрывало...
Фурии! Фурии!
Ненасытимая кровью проклятого этого рода!
Запевайте ужасную песнь...
Новую жертву встречайте!
Смотрите — ах! ах! удержите, держите ее!.
Накинула адский покров...
Опутала... боги!., удар!
Упал он — упал.
Ах! вот и мне, злополучной, конец!
Жребий мой связан с его!
Что ж ты привел меня в дом свой! Зачем?
Или затем, чтоб одной смертью с тобой умереть!
Сладко поющая птичка дубравная!
Дали бессмертные крылья ей быстрые,
Дали бесслезную, вольную жизнь...
Мне же двуострый нож впереди.
СОФОКЛ
Самоослепление Эдипа
Я несчастный, несчастный!.. В какие места,
О мой демон, завел ты меня? И зачем
Вдруг рассеялся стон мой в воздушных волнах?
О куда ты завел меня, демон?
О мрак! О мрак!
Муть ужасная, несказанная,
Тьма проклятая, непроглядная!
О горе!
И снова горе. Боль терзает плоть,
Терзает душу память лютых дел.
О друг мой, друг!
Ты один из всех верность мне хранишь;
Да, тебе слепца не противен вид.
О горе!
Хоть я и темный — речи до меня.
Донесся звук, и я тебя узнал.
Аполлон то был, Аполлон, друзья!
Он делам моим злой исход послал.
По их своей рукой я вырвал — без сторонних сил.
Света дар — к чему?
Что мог отрадного увидеть я?
Куда глядеть стал бы я,
С кем любовно речь вести,
Чьему привету отвечать, друзья?
Ах, отправьте в даль поскорей меня!
Я погибелью над землей навис,
Проклял сам себя и богам родным
Ненавистен стал.
Вина Аянта
Он виной, что нежных венков
Нет для нас, что радостный звон
Мы глубокой чарки забыли,
Он, несчастный, сладкий напев
Звучной флейты отнял у нас,
Отнял сна ночного отраду.
Любви, любви лишил он нас, о горе!
Мы без ласки лежим; в кудрях
Виснут капли росы ночной
Будем помнить тебя вовек,
О постылая Троя!
Над спящим Филоктетом
Сон — избавитель от горя, от недуга,
Сон благовейный!
Вежды надолго смежи утомленному
И над очами зарю золотистую
Мира иного разлей!
Сон-исцелитель, явись!
А нам, дитя, где ход, где отдых?
Каков ближайший путь забот?
Ты видишь сам, он скован дремой;
Доколь же ждать велишь ты делу?
В выборе времени — опыт премудрости;
Все вершает Добрый час!
.. .. .. .. .. .. .. .. .
Ветер, ветер подул нам!
Он не в покое бессветном, беспомощном
Спит, распростертый под сенью туманною;
Свесились руки, и ноги не движутся,
Разум угас, точно житель Аида он!
Смотри же, не медлит час!
Свободный от страха труд —
Вот лучший труд: не хватает дальше ум мой.
Прощание Антигоны
Видите, граждане: ныне последний
Путь совершаю, смотрю на последний
Солнца вечернего свет.
Солнце мне больше не видеть вовеки:
К чуждым брегам Ахерона, в могильный,
Всех усыпляющий мрак,
Смерть уведет меня, полную жизни,
Смерть приготовит мне брачное ложе,
Свадебный гимн пропоет.
Там, на вершине Сепила, от горя
Мать Ниобея в скалу превратилась:
Всю, как побеги плюща,
Камень ее охватил, вырастая;
В тучах, под ливнем и тающим снегом
Плачет она, и дождем
Вечные слезы струятся на лоно:
В каменной, душной тюрьме мне готовят
Боги такую же смерть.
Ныне путь последний совершаю
Без родных, без милых, без участья —
И лучей божественного солнца
Больше мне вовеки не увидеть.
Я одна — пред смертью в целом мире,
И никто меня не пожалеет.
Горе Филоктета (После похищения его лука)
О, пещеры приветный мрак,
Теплый в стужу, прохладный в зной!
Знать, судьба не была с тобою
Мне расстаться, и в смерти час
Ты приютом мне будешь.
Ах!
Лоно скал, что наполнил я
Стоном жалобным мук моих,
Кто в нужде мне насущной
Помощь даст? Кто укажет мне
Б бездне томлений надежду-кормилицу?
О птиц вольный рой,
Смело резвитесь с ветрами звенящими:
Моей не стало силы!
О несчастная жизнь моя!
О разбитая горем грудь!
Нет уж друга в грядущем мне,
Нет; в пустыне немой один
Жалкой смертью погибну.
Ах!
Уж не взовьется в лазурь небес
Легкий вестник могучих рук,
Корм живой добывая;
Все коварный унес обман —
Вкрался умело он в сердце открытое
О Зевс! Дай ему,
Зла измыслителю, столько же времени
В моей томиться доле!
ЕВРИПИД
Томление Федры
Подняться хочу я... Поднять с изголовья
Мне голову дайте... Нет силы... Все тело
Мое разломило... За белые руки
Возьмите меня вы, за белые руки
Возьмите меня вы, за слабые руки.
Долой покрывало!
Мне ключ бы гремучий, студеный и чистый
Воды бы оттуда напиться... я после
В развесистой куще б улечься хотела,
Среди тополей и на зелени нежной.
Оставьте... Туда я... Я в горы хочу,
Где ели темней. Где хищные своры
За ланью пятнистой гоняются жадно.
О, ради богов!..
Когда бы могла я живить ее свистом,
О, если бы дротик к ланите под сенью
Волос золотистых приблизить могла я!..
Туда, Артемида, царица приморья,
Где кони песчаные отмели топчут!
О, если б туда мне теперь, на арену,
И мне четверню бы Венетскую в мыле!
Несчастная! Что я? Что сделала я?
Где разум? Где стыд мой? Увы мне! Проклятье
Злой демон меня поразил... Вне себя я
Была... бесновалась... Увы мне! Увы!
Покрой меня, няня, родная, покрой...
Мне стыдно безумных речей...
О, спрячь меня! Слез не удержишь... бегут.
И щеки горят от стыда... возвращаться
К сознанью так больно, что, кажется, лучше,
Когда б умереть я могла, не проснувшись.
Умирающая Алкеста
Солнце веселое, здравствуй!
В вихре эфирном и ты.
Облако вольное, здравствуй!
Ты, о земля, и чертог наш,
Девичий терем и ты,
Город мой отчий... простите!..
Уж вот они... вот... на воде...
Челнок двухвесельный, и там
Меж трупов Харон перевозчик.
На руль налегая, зовег он...
«Что медлишь?
«Что медлишь? — кричит, — торопись...
«Тебя только ждем мы... Скорее!»
Уводит... Уводит меня.
Не видишь ты разве? Туда,
Где мертвые... Пламенем синим
Сверкают глаза... Он — крылатый.
Ай!.. Что ты?
Оставь нас! В какой это путь
Меня снаряжаешь?.. Мне страшно...
Оставьте, оставьте... меня...
Стоять не могу... Положите...
Аид надо мною...
Ночь облаком глаза мои покрыла...
О, дайте мне детей моих, детей!..
Девы крылатые!..
Девы крылатые!
Дети земли, сюда!
Сюда, о сирены, на стон
Песни надгробной, девы,
С флейтой ли Ливии
Иль со свирелью вы, —
Слезного дара жду
Скорби взамен моей:
Муку за муку мне,
Песню за песню мне
В сладком созвучии!
Пусть Персефона примет от нас
В темном чертоге своем
Жертву рыданий для милых.
Милых усопших.
Сетование Елены
О, увы! увы! увы!
Под фригийской ли секирой,
Или эллинской, упала
Бль, в которой столько слез,
Столько слез троянских было?
Из нее ладью и весла
Приамид себе устроил,
К очагу спартанца ехать
За моею злополучной
Красотой — для ласки брачной.
О Киприда, о царица
И обманов и убийства!
Это ты хотела смерти
Для данайцев и троян
Вот судьбы моей начало!
Зевса строгая подруга
Окрылила сына Маи
Словом воли непреложной.
И от луга, где, срывая
Со стеблей живые розы,
Наполняла я беспечно
Ими пеплос, чтоб богине
Посвятить их Меднозданной, —
Неповинную Елену
По стезе Гермес эфирной
В этот грустный край уносит
Для раздора, для раздора
Меж Элладой и Приамом,
Чтоб напрасные укоры
На прибрежье Симоента
Имя резали Елены.
Елена и Менелай
Я нашла его: какая радость!
Я его, лаская, обнимала...
Сколько дней, о милый, сколько дней!..
Я дрожу от радости. Желанья
Волосы на голове вздымают,
И к тебе я крепко прижимаюсь:
Ты — мой муж, мой муж, моя отрада!
Плач Гекубы над трупом Полидора (Трен)
Мальчик, мальчик мой!
Пенясь в безумье,
Губы поют мои...
Выходец ада
Песнь мне внушает.
Нежданный грех!
Неслыханный удар!
К горю прежнему
Горе новое!
Уж не вижу дней
Пред собою я
Без горючих слез,
Без стенаний жалких!
Увы, о горе... о сон...
Я сон узнала свой!
Ты, сон чернокрылый,
Чтб видела я.
Тебя, знать, вещал он,
Вещал, что ушел ты
От божьего света
В обитель теней.
Рассвет
Четверня с горящей колесницей...
Это Гелий огибает землю,
И бегут испуганные звезды
В лоно свежей ночи.
Уж Парнаса, недоступны людям.
Нам на радость осветились выси,
Уступая солнцу,
И безводных в сенях Аполлона
Смол клубятся дымы.
На треножник села освященный
Дельфов дочь и Эллинам поет,
Фебовы угадывая речи.