– Послушай, Олег, пока нет тела, есть надежда. Ее нельзя считать погибшей. Я работал над делами пропавших, знаю, что говорю. Давай я…
– Нет! Не лезь в это дело, Стриженов. Хватит! Хотя бы теперь оставь нас в покое. – Олег перебил журналиста и теперь говорил все громче и злее. – Ты что, хочешь, чтобы мы с детьми питали бессмысленные надежды, что она отыщется, вернется, а потом снова и снова разочаровывались? Нет! Я скажу детям, что Алиса разбилась в горах, они погорюют, потом оправятся и смогут жить дальше. Понимаешь?! Жить дальше. Не изводить себя бессмысленной надеждой, сомнениями, мыслями. Жить! Хотя что ты можешь понимать?! У тебя нет детей, нет семьи, и ты год за годом разрушал нашу. – Олег перешел на крик. – Слышишь, Стриженов? Это ты виноват, что мы ссорились все время. Ты вечно звонил среди ночи, ты виделся с ней, приезжал, гулял, рассказывал ей байки о своей замечательной жизни, полной приключений и путешествий. Ты думаешь, легко мне было терпеть ваши встречи? Когда она приходила домой за полночь, пьяная, счастливая, с этим шальным блеском в глазах. Когда наутро она часами задумчиво смотрела в окно. Скользила по мне взглядом и жалела, что я – это не ты. Но я терпел, терпел пятнадцать лет, из года в год, снова и снова. Потому что любил ее. Принимал. Мирился, что ты ее друг. Друг, черт побери! Могу себе представить, как вы дружили! Если бы не ты, мы бы поехали в отпуск вместе: в Турцию, в Тай, в Грецию, в конце концов, и она не оказалась бы одна среди снега и льда и была бы жива. Жива! А теперь ее нет. Даже если она выжила после аварии, среди зимы, льда и снега у нее не было шансов. Ни одного. – Олег сдавленно всхлипнул и зло подытожил: – Так что пошел ты к черту, Стриженов!
Из телефона донеслись частые гудки. Олег бросил трубку. Дмитрий ошарашенно смотрел на телефон, привычно барабанил пальцами по столу. Затем резко поднялся, набросил куртку и вышел из здания редакции. Ему хотелось пройтись.
На улице было сыро и промозгло. Вместо снега на обочинах дорог плавились от реагентов грязно-желтые кучи льда и снега. По широкому проспекту неслись машины. Откуда-то издалека слышались залпы фейерверка, кто-то продолжал отмечать наступление Нового года. Стриженов поежился от холода и ветра, застегнул молнию на куртке. Прислушался к себе и понял, что холод идет изнутри. Дмитрия лихорадило. Как ни старался он просто идти по улице куда глаза глядят и ни о чем не думать, мысли снова и снова возвращались к Алисе и к разговору с Олегом.
Стриженов понимал, что исчезновение Лисы – огромное горе для ее семьи. Понимал он и чувства людей, годами разыскивающих своих родственников, тех, кто до последнего надеется найти без вести пропавших, надеется даже тогда, когда больше нет ни одного повода ждать и верить.
По работе Дмитрий часто сталкивался с такими людьми, видел, как они тревожно вглядываются в чужие лица, словно хотят найти там ответы на свои вопросы. Хотят узнать, что случилось. Ищут уже даже не самих пропавших, а только покоя для себя. Эти люди говорили порой совершенно бессмысленные вещи и все сильнее день ото дня теряли связь с реальностью. Нет, никому бы Дмитрий не пожелал оказаться на их месте. Особенно близким Лисы. И все же слова Олега шокировали Стриженова: неужели муж Алисы действительно готов смириться с ее смертью, неужели он в самом деле считает, что Стриженов годами разваливал брак подруги? Был причиной ссор и скандалов и в конечном итоге опосредованно, но все же стал виновником ее исчезновения, ее гибели?
На последнем слове Дмитрий запнулся. Нет, этого просто не может быть, Лиса не могла погибнуть. Она где-то там на острове, она однозначно жива, в этом можно не сомневаться.
Стриженов зашагал еще быстрее, постепенно переходя на бег, прогоняя дрожь и озноб, избавляясь от тревожных мыслей. Несколько часов он кружил по городу, двигаясь то шагом, то бегом, пока мышцы не одеревенели, не отказались слушаться. Он размышлял, чем помочь Лисе, игнорировал настойчивое жужжание телефона, работу, ледяной ветер и промозглую январскую стужу.
Стриженов вспоминал Алисин голос, смех, запах ее духов, теплый, терпкий аромат от Dolce & Gabbana, он так любил этот запах. Вспоминал рыжие волосы, волнистой копной спадающие на плечи, ее пьянящие медовые глаза, родинку в уголке губ. Ее тонкие длинные пальцы, которые она порой запускала ему в волосы, проходя мимо.
Он мысленно спорил с мужем Алисы, уговаривал его не сдаваться, искать. Упрекал за недоверие, за пошлые намеки, звучавшие в разговоре. Неужели Олег в самом деле думал, что Алиса изменяет ему? О нет. Лиса никогда бы так не поступила. Их отношения со Стриженовым балансировали на тонкой грани, они шутили и заигрывали друг с другом, обнимались при встрече, и раз или два за все эти годы Дмитрий поцеловал Лису на прощание. Он остро скучал по ней, когда они не виделись несколько месяцев, и она скучала. Но больше упрекнуть их было не в чем.
Глава 3Дело Бьянки Йонсдоттир
В тот день в редакцию Стриженов больше не возвращался. Когда стемнело, он добрел до своей квартиры на северной окраине города. Сварил себе макароны, щедро посыпал их сыром и сел за стол. Он меланхолично жевал макароны и листал еще одну записную книжку, намереваясь позвонить бывшему коллеге, который несколько лет назад удачно устроился в пресс-службу МИДа и теперь делал головокружительную карьеру на мировой арене. Несмотря на протесты Олега, Стриженов решил не сдаваться и попробовать возобновить поиски Алисы Куратовой.
Но не успел журналист отыскать телефон знакомого, как у него самого протяжно запиликал мобильник. Звонили с неизвестного номера, и Стриженов, вопреки обыкновению, ответил.
– Дмитрий Константинович, здравствуйте. Это Дима Соломятников, – раздался в трубке неуверенный мальчишеский голос.
– Кто? – раздраженно переспросил Стриженов. Только детей ему сейчас не хватало.
– Дима, сын Алисы Куратовой. Мы с вами встречались однажды, лет шесть назад, помните? – Голос у звонившего был тихий и немного растерянный.
– Да-да, конечно. – Стриженов запоздало вспомнил, что мужа Лисы зовут Олег Соломятников, и их дети носят его фамилию. А Лиса после свадьбы фамилию не меняла, сказала, что слишком долго работала на фамилию, чтобы начинать все сначала. Еще Стриженов вспомнил Диму – худого, нескладного подростка, лет двенадцати-тринадцати. Впрочем, виделись они давно, и мальчик, должно быть, сильно вырос, сейчас ему лет восемнадцать.
– У вас есть время? Вы можете меня выслушать? – Парень прервал размышления Стриженова. – Я хочу поговорить о маме. Отец сказал, вы звонили сегодня, говорили, мама связывалась с вами на днях, предлагали помощь. Он, конечно, отказался. Он не верит, что ее… – юноша запнулся, – не верит, что найдут.
– Да, он это сообщил весьма доходчиво и недвусмысленно. Но я все равно позвоню друзьям из Министерства иностранных дел, объясню ситуацию, и Лису будут искать. Можешь не сомневаться, – пообещал Стриженов.
– Спасибо. Но я не об этом хотел поговорить. Дмитрий Константинович, а зачем мама вам звонила?
Стриженов немного помолчал. Честно говоря, он совершенно не собирался пересказывать мальчишке свой разговор с Лисой. Да он, признаться, и не знал, зачем звонила Лиса. Но что-то в голосе парня заставило его передумать, и журналист сухо сообщил:
– Она задала вопрос по работе. – Он помолчал немного и пояснил: – Хотела узнать, как найти информацию о старом, уже закрытом, уголовном деле.
– Так я и думал. Дмитрий Константинович, послушайте, в день исчезновения мама прислала мне на телефон странное письмо. Вернее, не письмо, а вордовский файл с заметками, статьями. Я не мог понять, что это значит и почему она отправила документ мне. А сегодня отец рассказал о вашем звонке, и я подумал, что, возможно, документ предназначался вам. – Голос парня дрогнул от нахлынувших эмоций.
Стриженов молчал, и парень принялся объяснять свою мысль:
– Мы тезки. Я у нее в телефоне записан как «Дима сын», а вы как «Дима Стриж». Контакты идут друг за другом. Мне кажется, она торопилась и случайно отправила документ мне. А на самом деле хотела показать его вам. Там что-то важное, какое-то убийство, расследование. Это было очень значимо для нее. Я уверен. Я перешлю его вам. Вы посмотрите и разберетесь, – не спросил, а скорее констатировал парень. – Думаю, там, в Исландии, что-то случилось, мама стала свидетелем какого-то преступления или еще чего-то и поэтому… – он снова запнулся, – поэтому она исчезла.
Стриженов внимательно слушал парня и вспоминал слова Лисы. Что она говорила тогда среди ночи? Связь прерывалась, он слышал далеко не все, но, кажется, она сказала: «Наткнулась на чудовищное событие… заметила нестыковки в ходе следствия». Фразы неповоротливые, официальные, как из учебника права. Сразу чувствуется, Алиса не на своей территории, она взялась за что-то непривычное. А потом, в день исчезновения, выслала Стриженову документы, но торопилась и перепутала получателя. Такое возможно.
– В день исчезновения, – негромко повторил Стриженов, – может быть, прямо из машины за несколько минут или секунд до аварии.
– Да, наверное, – согласился парень. – А это важно?
– Да. Это все меняет. Не вяжется с версией о несчастном случае.
«Черт! Похоже, мальчик прав: Лиса ввязалась в историю», – подумал Стриженов, а вслух скомандовал:
– Присылай файлы, я все посмотрю и постараюсь разобраться! И еще: Дима, почему Лиса вообще поехала в Исландию, да еще одна?
– Ну, она всегда мечтала там побывать, а отец… он не поддерживал идею, – неуверенно начал Дима. – Говорил, дорого, холодно, один снег, никакого отдыха, жалко отпуск тратить на такое. И мама все откладывала, откладывала поездку, лет десять, наверное. А осенью я поступил на журфак, съехал в общагу. Родители остались только с девочками, и что-то сломалось у них. Ссорились, спорили, не разговаривали друг с другом… – Он замолчал, то ли смутившись, то ли что-то обдумывая.
– И?.. – поторопил парня Стриженов. – Дальше что?