– Это же… давным-давно! – присвистнул Гальяш.
Ирбен, который как раз двумя пальцами приподнял с драгоценной россыпи длинную нитку хрустальных бус, равнодушно пожал плечами. Чур тем временем старательно пытался ухватить хрустальные шарики лапами и попробовать на зуб.
– Не так уж и давно, – откликнулся Ирбен, легкомысленно размахивая нанизанным на золотую нить хрусталем перед любопытным носом Чура. – Для деревьев или камней так и вовсе недавно.
– Для камней разве что! – фыркнул Гальяш, внимательно рассматривая монету.
Профиль нынешнего властителя – князя Тамаша Звады, потомка Олельки – был на этот, в золоте отлитый, похож мало. А Медвежье Ушко, может быть, эти самые монеты держал в руках и говорил своим трем десяткам храбрых, вместе с которыми пришел через непролазную пущу к будущей Ружице…
Здесь Гальяш сильно задумался, так как не очень представлял, что князь Олелька мог бы сказать. Наверное, что-то важное, что-то мудрое и вдохновляющее, вроде…
Выдумать слова для воображаемого князя Гальяш не успел: темнота вокруг вдруг зашипела на змеиный манер, зашевелилась с тихим недобрым шорохом. И зазвучала оглушительно – притом беззвучно, сразу отовсюду и внутри.
«Незваные гости! – шелестела тьма. – Незваные гости! Появились и грабят! Коварство! Предательство! Но достаточно интересно, какие они на вкус, эти незваные гости. Какие же?..»
Хрустальные бусины посыпались на камень с мелким стуком. Взъерошенный Чур жался к ногам Ирбена, беспомощно скалясь на полную шипения и шелеста тьму, побелевший Ирбен вцепился Гальяшу в рукав, а оторопелый Гальяш сжал в кулаке монету с профилем князя Олельки. Защитные огоньки, позвякивая, окружили их троих плотным кольцом, но тьма все наступала и теснила огни, и круг сужался.
– Что это? – шепотом спросил Гальяш у Ирбена, почти оглохнув от вездесущего шепота тьмы.
Ирбен замотал головой так сильно, что ударила по побелевшей щеке длинная яшмовая серьга.
– Не… не знаю… – проговорил он растерянно. – Разве что…
«Господин над сокровищами!» – выкрикнула тьма так громко, что резкой вспышкой отозвалась у Гальяша в затылке.
Ирбен зажмурился и сжался, по-прежнему отчаянно цепляясь за руку Гальяша.
Тьма же раздалась в стороны и выросла, сгустившись, в невиданную фигуру: до самого свода возвышалась огромная угрожающая тень, увенчанная змеиной головой. Ярко горели глаза, налитые кровью, и на плоском лбу сидела, разливая золотой свет, изумительной красоты корона. Тело – кольца, змеиные изгибы – едва проступало в темноте, заполняло собой пустоту заброшенного много веков назад зала. А с высоты хищно глядели узкие зрачки, и в пасти, где клокотало шипение, блистали длиннейшие ядовитые клыки – каждый с полруки Гальяша размером, не меньше.
– Вот так з-зубищи… – выдохнул ошеломленный Гальяш.
Польщенная тьма зашипела со злобной радостью, стремительно, рывком приблизилась – так, что уродливая змеиная голова с костными наростами оказалась напротив головы Гальяша. Теперь он, если б захотел, мог легко протянуть руку за круг ослабевших волшебных огоньков и прикоснуться к переливчатой чешуе. Правда, судя по всему, это было бы глупо.
Пальцы Ирбена у Гальяша на локте мелко задрожали. И мысли Гальяша дрожали почти так же – разбегались от страха, от звучания змеиного голоса повсюду, даже внутри собственной головы. От гнилостного дыхания чудовища перехватывало дух, и трепетно билось сердце, напряженно отсчитывая мгновения.
«Зубищи! – насмешливо повторил змей, и огненный цветок-корона на его голове засиял еще ярче, а налитые багрянцем глаза сузились. – Нравятся наши клыки, гость? Эти клыки растерзают тебя, когда мы станем питаться. Смотри же, смотри и удивляйся нашему величию!»
Кольца огромного тела, едва различимые в темноте, шевельнулись, прошелестели по камню, подбираясь ближе. Голова змея снова вознеслась под самые своды заброшенного зала – гордо, словно нарочно показываясь во всем угрожающем блеске.
«Скажи нам, гость, – настойчиво шептала со всех сторон гулкая тьма, – скажи нам, гость, скажи! Поражает ли наша красота?»
«Дурак хвастливый», – тут же подумал Гальяш. И поспешно согласился:
– Да-да, конечно! Как можно видеть тебя и не изумляться!
Тьма зашипела удовлетворенно, и веяло от нее сейчас не столько угрозой, сколько самовлюбленностью.
– Ходят слухи о твоей красоте и мощи, – говорил Гальяш под внимательным взглядом змеиных глаз. – И… ну и вот, мы решили посмотреть собственными глазами. Чтобы полюбоваться и чтобы…
«Лжешь, – уверенно сказала тьма. – Лжешь, гость. Вы явились за моим золотом. Лжешь!»
– Мы не знали, что это… твое золото, – заметил Гальяш немного растерянно и легонько толкнул Ирбена локтем.
В общем-то это была чистая правда: они-то полагали, что золото под валуном никому не принадлежит. Змей же, зловеще ухмыляясь, полз вокруг них, с тихим шорохом передвигая огромное тело и не сводя с Гальяша жадных глаз. От этого хищного взгляда холодело и замирало сердце, а все тело застывало, словно каменное.
«Все сокровища в земле – наши. Мы знаем всё. Мы слышим всё. Наша мудрость равна лишь нашей красе».
– Теперь-то я это понимаю, – сказал Гальяш, стараясь не замечать, как ходит между змеиными клыками долгий раздвоенный язык. – Только вот…
Страшная голова снова резко бросилась вперед, оказалась совсем рядом, настолько близко, что дыхание чудовищного змея обожгло Гальяшу лицо. Гальяш зажмурился, а тьма гудела от ехидного вопроса: «Только – что?»
«Судьба ваша и назначение, незваные гости, в том, чтобы стать яством. Чтобы мы насытились, напились свежей крови. Каковы же вы на вкус?..»
Ирбен ахнул – тихонько, так, что услышал только Гальяш. А змей гулко расхохотался и снова затанцевал вокруг них, наверное, выжидая, пока под натиском зловещей темноты совсем выцветут и исчахнут чары волшебных огоньков.
– Что ж… – проговорил Гальяш, зубы у которого начали мелко постукивать, будто от холода. Язык же, к счастью, словно сам по себе, городил свое. Совсем как тогда, когда Гальяш рассказывал о материнской несушке, из-под которой достали золотое яичко. – Судьба есть судьба, не поспоришь. Только вот… если уж мы все равно станем твоим яством…
Заинтересованный, змей приостановил кружение и замер, немного наклонив голову, снисходительно прислушиваясь.
– Может быть… – Гальяш притворно вздохнул. – Может быть, ты все-таки позволил бы нам лицезреть твое истинное величие?
«Лицезрите, любуйтесь, – милостиво позволила тьма, и змеиная голова, приподнявшись гордо и самовлюбленно, так и замерла. – Любуйтесь и падайте ниц!»
Гальяш в напряженной тишине несколько раз покашлял в кулак. Змей посмотрел на него вопросительно и немного раздраженно.
– Темно, – сказал Гальяш, разводя руками. – Честно говоря, мне плохо видно даже твою корону, а уж о чешуе и не говорю. Может быть, ты… ты вовсе не такой великий, как нам рассказывали!
Говоря, он опять слегка толкнул локтем Ирбена, и тот, помигав, согласно тряхнул яшмовой серьгой и подхватил:
– И правда! Может быть, все эти слова о величии – так себе, побасенки.
– Или… – Гальяш понизил голос, и озадаченный змей свел вместе костные наросты над глазами, – или ты – не в укор будет сказано – в темноте потому и прячешься, что на самом деле вовсе не…
«Домыслы! – вскричала тьма возмущенно. – Домыслы и ничтожные наветы! Мы есть сила, мы есть мудрость и краса!»
От ярости огромного змея ходуном заходили древние стены, а в ушах у Гальяша зазвенело.
– Нам бы только, – скромно подал он голос, – увидеть тебя как следует, во всем блеске и славе, а не вот так, урывками, в сумерках.
– Чтобы убедиться, – подпел Ирбен, – что нас проглотит не какой-то там раскормленный уж, а настоящий господин над всеми змеями.
«А корона?! – возмутилась тьма, и змеиная голова приблизилась, скаля ядовитые клыки. – А наша сверкающая корона разве не доказательство, что мы – единственный и несравненный господин под землей, повелитель рода змеиного?»
– Корона, подумаешь! – небрежно отмахнулся Гальяш, всем телом ощущая колебание могущественной тьмы вокруг и ее раздражение, которое, нарастая, кажется, заставляло чудовище забыть о голоде.
– Корону и я могу надеть! – заявил Ирбен, подбоченившись (руки у него все еще дрожали). – Но не корона делает повелителя повелителем.
«Придержите-ка остроумие, – сердито посоветовала шипящая тьма. – Мы докажем вам, сейчас же докажем, прямо на месте, что мы – само совершенство!»
– На месте не получится, – решительно возразил Гальяш, чувствуя слабину чудовища. – Посмотри сам: и темно, и тесно. Негде развернуться.
– А вот на поверхности, – подхватил Ирбен, – о, вот уж где раздолье! Мы могли бы измерить тебя шагами и… убедиться в твоей необыкновенности и величии.
«Довольно! – сердито отрезал змей. – Так и сделаем, незваные гости, а после мы поглотим вас, расправимся, раскусим!»
Тут Гальяш с Ирбеном молча обменялись заговорщицкими взглядами. Что бы уродливый змей ни говорил, раскусить их истинные намерения у него пока что не вышло. Он мог сколько угодно распространяться о собственном величии и неимоверной мудрости, но пока самое обычное – или, лучше сказать, прямо-таки невероятное – самолюбование затмевало змею глаза.
– Мы пойдем первыми, – предложил Гальяш, указывая на подземный ход, через который они с Ирбеном попали в зал. – Покажем тебе дорогу наверх… подготовимся. Ладно?
«Мы знаем все пути, – надменным шипением отозвалась тьма. – Мы путешествуем возле самых корней гор, по своим тропам. Знайте, гости: если надумаете сбежать, мы накинемся и ударим в спину!»
С таким напутствием, под жадным змеиным взглядом, который, почти вещественный, ощущался затылком, Гальяш на негнущихся ногах зашагал к стене. Ирбен, с усталыми волшебными огоньками на плечах, беззвучно двигался следом и кусал губы, а рыжий Чур, непривычно тихий, часто перебирал ногами впереди.