Но Василь взял дело в свои руки. Стремительным движением он шагнул к ней, обнял лицо и припал к ее губам.
Лиска сначала даже растерялась, а его губы становились все требовательнее. Ее первый поцелуй… она была уверена, что его сорвет Радим… о, как же она хотела подарить его именно рыжеволосому охотнику!
Мысль вырваться и убежать исчезла в тот же момент, что и появилась. Зачем бежать? Бежать от того, кто готов подарить небо и луну?
Руки Василя стали смелее. Она почувствовала, как правая спускается по плечу, вниз, а левая ложится на волосы, прижимая ее еще сильнее.
Поцелуи тоже стали смелее. Она чувствовала прикосновение его языка к своим сжатым зубам. А потом расслабилась.
Будь, что будет.
Нет смысла себя беречь для того, кто уже не вернется.
И для кого-то другого – тоже. Она – ведьма. Совсем юная, но это не имеет никакого значения.
Ей никогда не стать простой крестьянкой.
Василь получит то, чего хочет, и уйдет. Лиска была в этом абсолютно уверена.
А если закрыть глаза – можно представить, что это Радим. Что это Старый Лис дарит ей горячие поцелуи и медленно, но решительно расплетает ее косу.
Василь все продолжал ее целовать, а Лиска, отвечая ему, проводила взглядом упавшую наземь красную ленту.
А ведь только муж может такое сделать. В первую брачную ночь.
Надо закрыть глаза. И представить, что ее целует другой.
Так она и сделала, не замечая, что из глаз опять текут слезы.
А вот Василь заметил.
Он внезапно оторвался от ее губ и, тяжело дыша, убрал руку от ее волос.
– Василиска… ты плачешь? Почему? О, боги! Прости меня, прости! Я…
– Все хорошо… я не плачу, – она открыла глаза.
И всхлипнула.
Василь громко сглотнул, а потом резко отстранился от нее, чуть не споткнувшись о корень, торчавший из земли.
Солнце будто этого и ожидало, скрывшись до следующего дня и оставив их в вечерних сумерках
Волосы Василя перестали быть рыжими, а стали просто серыми. Он смотрел на нее во все глаза, и Лиска видела, что он начинает сердиться.
– Прости меня… – не зная, что еще сказать, прошептала она.
Он все еще тяжело дышал.
– Нет, родная. Не так, – хрипло произнес он. – Я… ты прости меня за это все… Самообладание подвело. Я люблю тебя, Василиса. И я не собираюсь пользоваться тем, что… боги, я же знаю! Ты ведь Нелюдима любишь! Это видно. И он тебя обидел, поэтому ты меня и не оттолкнула.
– Василь…
– Я его убью. Я не знаю, что он сделал для того, чтобы ты так легко подчинилась мне, стараясь его забыть, но я его убью. Я знал, что будет непросто. И собирался честно бороться. Нет, Василиса… если ты думала, что я воспользуюсь ситуацией, то нет. Я сделаю тебя своей женой. Я добьюсь тебя. А Нелюдима ждет серьезный разговор. Он не посмеет больше тебя обидеть.
– Не надо! – Лиска даже испугалась. – Василь, все хорошо… я… просто это я неправильная. Это я все… Ты очень хороший. Правда, я действительно так думаю.
Она и представить себе не могла, что Василь будет настолько серьезен. Но это ничего не меняло.
В ее сердце пустота. Ее душа принадлежит тому, кто оставил ее без сожалений.
– Прости меня… – прошептала Лиска.
Василь глубоко вздохнул.
– Давай провожу до избы.
Лиска сжала зубы и покачала головой. Отсюда она всегда уходила с Радимом. И она не уйдет с другим… то, что еще несколько минут назад она была готова отдать этому другому свою честь, она и не вспомнила.
– Я сама… прости меня, Василь… хочешь, я верну…
И она протянула ему перевязочку.
Он отступил на шаг.
– Это теперь твое. Я тебя все же провожу… стемнело совсем.
– Ты лучше скажи, ты до деревни сам доберешься? – перебила его Лиска.
Он был прав: сумерки сменились ночью, и теперь в лесу было совсем темно. – Я то эту дорогу наизусть знаю… дойду. А ты?
Василь огляделся по сторонам.
– Ты уверена? – отрывисто спросил он.
– Уверена, – ответила Лиска.
– Тогда я… напрямую пойду. Можно я завтра еще к тебе наведаюсь? У меня есть еще один подарок…
Лиска хотела было спросить, не брачный ли браслет, но сдержалась.
– Можно, – сказала она.
Все равно Радима ей больше не дождаться.
– Хорошо… – Василь шагнул к ней, легонько поцеловал в макушку и скрылся в ночной чаше.
А Лиска пошла домой, забыв лук на полянке. Ветки цепляли ее распущенные волосы, а она думала о том, что она никогда не будет счастлива.
Ее счастье ушло, оставив после себя только пустоту.
Погруженная в свое горе, она не сразу поняла, что вокруг творится что-то странное. Лес, обычно замирающий в ночи, был живым. Слышались птичьи крики, где-то возмущенно пищала мышь, трещали кроны…
Она была глуха и слепа, но реальность ворвалась в ее разум, когда она вышла к избушке.
Потому что на крыльце, залитом чем-то темным, топталось нечто жуткое, словно сотканное из мглы. Бледная морда, похожая на лицо молодой женщины, изуродованное огромными шрамами, крылья, словно клочки тьмы, тонкое тело, будто собранное из кусков других тел… мара открыла рот, и Лиска с ужасом увидела сотню клыков, покрытых кровью…
Девушка застыла на миг, а потом вскинула руку… осознав, что оставила лук на поляне.
Понимая, что обречена, Лиска вздохнула полной грудью, будто стараясь надышаться перед смертью, и в нос ударил запах крови и требухи. Жуткое существо на крыльце развернулось и, сунув морду в открытую дверь, дергаными движениями начало вытаскивать из избушки…
Лиска закрыла глаза. Она не хотела знать, что осталось от Душицы. Не хотела видеть искореженное тело последнего родного человека, что у нее был.
Осознание опустилось на нее, и все мысли исчезли. Смерть Душицы ударила по голове, и Лиска почувствовала, как сознание покидает ее.
Или это только самообладание?
Ветер коснулся ее волос, и сейчас он не был ласковым. Он яростным шквалом обрушился сначала на нее, а потом на склонившуюся над телом Душицы мару. Лиска открыла глаза, чтобы увидеть, так ли это.
Да. Послышалось страшное рычание и визг, и создание, ставшее проклятьем всех окрестных земель, закрутилось волчком, разбрызгивая вокруг капли крови. Своей крови, черной, как деготь.
Но Лиска еще не закончила. Сегодня, сейчас она впервые осознавала и принимала свои силы. Злость и опустошение завладели ею, и она попросила ветер, чтобы маре было больно. Очень больно…
Она попросила ветер разорвать чудовище на части… на клочки, вливая в это желание всю боль, что она испытывала.
Она осталась одна… совсем одна. Больше никогда ее волос не коснутся узловатые пальцы старой вещуньи, не осветит все вокруг ее усталая улыбка. Не будет длинных вечеров, когда за окном воет метель, и так и хочется спрятаться от всего под меховым одеялом. В такие вечера Душица была особенно разговорчива. Учила Лиску прясть и вышивать, рассказывала о дальних странах и своем даре.
Даре, который ее не спас.
Визг становился все громче и тоньше, и Лиска с несвойственной ей кровожадностью наблюдала, как ветер разрывает чудовище на части. Запах крови становился все сильнее, и теперь к нему примешивался странный аромат сосновой смолы. Откуда он? Или это кровь мары так пахнет?
Наверное. Лиске было все равно. Когда чудовище, последний раз взвизгнув, испустило дух, девушка почувствовала лишь облегчение. Оказывается, этот тонкий визг раздражал ее слух. Ветер стих, и девушка была вынуждена подойти к подножию крыльца.
Живот Душицы был разорван, и туда Лиска старалась не смотреть. А вот лицо тетушки было спокойным. Она как будто заснула. И снилось ей что-то очень приятное, потому что Лиска видела улыбку на губах старой вещуньи.
Склонившись над тетушкой, девушка поняла, откуда ей мерещится запах смолы. Не смола это. А отвар асфоделя.
Тетушка уже была мертва, когда мара пришла сюда. Она знала…
«Иди. Это очень важный день.»
Она знала.
Знала, что Лиска больше никогда не увидит ее живой. Поэтому и обнимала так крепко, поэтому и говорила, что любит ее…
Любит.
Радим!
Лиска краем сознания понимала, что потом ее накроет. Потом она оплачет тетушку, что ее вырастила. Но сейчас разум был почти чист.
И сердце не колотилось, а спокойно стучало. Пока она не вспомнила: мары никогда не приходят в одиночку.
Не помня себя, Лиска бросилась сквозь лес к опушке, понимая, что Старый Лис еще точно не ушел из деревни. Он там… а еще там мары. Не может быть, чтобы пришла только одна. Они приходят стаями и выкашивают деревни до последнего младенца!
Даже до Душицы добрались… если бы Лиска не задержалась на полянке с Василем, тоже была бы мертва, наверное!
Ветки царапали кожу, цепляли распущенные волосы, норовя выдрать целый клок, но Лиска не замечала. Она бежала к опушке, повторяя про себя, как молитву: «Только живи, только живи, только живи…»
Весь мир сузился до одного человека. Лиска понимала, что это неправильно, но так же она понимала, что ей плевать. Плевать на всех вокруг. Душица мертва, и последним оставшимся человеком в этом мире, который для нее хоть что-то значил, был Радим.
И пусть он ее обидел. Она уже не сердится! Она готова простить ему все, что угодно, только бы он был жив!
– Жи…ви, – задыхаясь, шептала она на бегу. – Жи…ви…
Лес все никак не кончался. Странно, когда они с Радимом шли к Безымянке, а он рассказывал ей всякую ерунду, дорога казалась ей короткой, а сейчас ей казалось, что она уже целую вечность бежит.
– Жи…ви…
Наконец, в деревьях появился просвет, и сквозь него Лиска увидела, что Тихая Падь… пылает.
– Нет!
Она споткнулась, больно подвернула ногу и упала на землю.
– Жи…ви…
Поднялась, зашипела от острой боли, но продолжила бежать. Все потом. Потом она поплачет над смертью тетушки. Потом осознает весь ужас происходящего. Она – ведьма, она может подчинять себе ветер, и ветер их спасет. Вспомнилось то, что в Тихую Падь ей нельзя… Но и это уже было неважным.