: Да, все это сложно. Мы — там, он с бабушкой — здесь… А как твоя Ирина? Она же скоро школу заканчивает? Может, ей в Москве поступать? С университетом могу помочь, у меня там половина сокурсников на кафедрах. Пусть с факультетом определится.
ОН: Пусть. Только она, по-моему, не в университет, а замуж собирается.
ОНА(оживляясь): В десятом классе? А за кого?
ОН: Встречается с одним мальчиком. Правда, они уезжать собираются. В Америку.
ОНА: Да? По еврейской линии?
ОН: По армянской. У них дядя — миллионер в Лос-Анжелесе.
ОНА: А ты?
ОН: Был бы это мой дядя — я бы подумал… Ладно… А как тебе Союз после года в Америке? Есть разница?
ОНА: Знаешь, первое впечатление — чисто женское. Мне кажется, что американки покупают себе одежду на два размера больше, чем нужно, а наши — на два размера меньше.
Константин, смеясь, подливает бальзам в чашки.
ОН: Давай выпьем. За встречу!
Они чокаются и пьют. Затем Вера встает, вынимает из сумки большую коробку и ставит на стол.
ОНА: У меня для тебя тоже — маленький сувенир!
Константин извлекает из упаковки видеомагнитофон. Он немного смущен подарком.
ОН: Вера, ну… Спасибо! Будем устраивать закрытые просмотры. О! Тут кассета выходит автоматически! Знаешь, как у нас борются с тлетворным влиянием Запада? Приходит милиция и выкручивает в парадном пробки.
ОНА: Зачем?
ОН: Да-а, воздух свободы… А затем, что когда они с понятыми входят в квартиру (зажимает себе нос пальцами, как прищепкой, и измененным голосом переводчика видео продолжает), «Эммануэль» еще в видике. Встать, суд идет! Пять лет за распространение порнографии.
ОНА: А если не порнография?
ОН: Ну, тогда три года за пропаганду насилия.
ОНА: Сказали, что подходит к любым телевизорам, даже советским. Можем сразу проверить. (Достает из сумки две видеокассеты.) Все на английском, хотя понятно и без перевода.
Взяв халат, Вера уходит в ванную. Константин возится с магнитофоном. Он подключает магнитофон к телевизору, включает телевизор, переключает каналы. На одном из них — встреча Горбачева с трудящимися.
ГОРБАЧЁВ: Главное — нАчать, но процесс уже пошел.
ЖЕНЩИНА: Михаил Сергеевич, вы только будьте к народу поближе!
ГОРБАЧЁВ: Куда же еще ближе, товарищи?
Константин нажимает на кнопки видеомагнитофона, и голос Горбачёва сменяется охами и вздохами… Внезапно гаснет свет. В темноте раздаются голоса Веры и Константина.
ОНА: Костя, что случилось?
ОН: А это нас арестовывать идут. Я же сказал, что хочу магнитофон проверить…
ОНА: Ничего себе шуточки. Ты где? Ой, что это?
Раздается грохот перевернутого стула.
ОНА: Я к тебе иду.
Слышен звон разбившейся чашки.
ОН: О, черт!.. Встречаемся на кровати.
Вдруг загорается свет, и выясняется, что в темноте Вера и Костя разминулись, прошли мимо кровати и идут в разные стороны. Увидев это, они хохочут и падают на постель.
ОН: Да-а! А я уж думал — проверочка, и будет мне Верочка передачи носить.
ОНА: На то, чтобы передачи носить, у тебя есть жена.
ОН: Уже нет. Я развелся.
Повисает пауза. Вера и Костя лежат на двуспальной кровати, не касаясь друг друга.
ОНА: Зачем?
ОН: Не зачем, а почему. Надоело.
ОНА: Но раньше тебя, кажется, все устраивало?
ОН(после паузы): Я уже в порту начал учить немецкий, и в отпуске подрабатывал гидом-переводчиком с гэдээровскими группами. По крымско-кавказской линии с ними ходил. И вот как-то летом в Сухуми веду экскурсию по обезьяньему питомнику. Жара страшная, группа устала… Экскурсовод, чтобы немного расшевелить туристов, рассказывает об одном обезьяньем семействе. «У этого самца есть две жены: одна любимая, вторая нелюбимая». А в немецком языке глагол «любить» — «либен», а «жить» — «лебен». Я тоже от жары очумел, и перевожу: «Дизес манн хат цвай фрау. Айн лебедингер, айн ун лебендегер». То есть, одна жена живая, а другая — неживая. Тут и группа оживилась: «Покажи, — говорят, — какая из них неживая». А я так понимаю, что «нелюбимая». «Наверно, вот эта». Они говорят: «Она же шевелится». А я: «Ну и что, все равно неживая». Долго мы так объяснялись, пока я не сообразил, в чем дело. Хотя, если вдуматься, нелюбимая — она все равно что неживая…
Повисает тяжелая пауза.
ОНА: И что ты собираешься делать?
ОН: А ты?
ОНА: А при чем здесь я? Ты развелся, я тебя об этом не просила.
ОН: Выходи за меня.
ОНА: Не помню, говорила ли я тебе об этом… но я замужем.
ОН: Я серьезно.
Вера встает с кровати, берет халат и нервно комкает его.
ОНА: И я серьезно. У американцев есть поговорка: «Не надо чинить то, что не поломалось». Извини, но, по-моему, ты как раз этим и занимаешься. Прекрасно знаешь — у меня с мужем нормальные отношения, мы вместе много лет, у нас сын, друзья, и я не понимаю, зачем что-то менять? Да и потом его снимут с должности, отзовут из-за границы. Ради чего?
ОН: Действительно, ради чего? И ради кого? Конечно, я не могу тебе предложить служебной квартиры с видом на Гудзон. Но ты же сама говорила, что твой муж — слуга, и никакого не народа, а такого же слуги, только на ступеньку выше.
ОНА: Да при чем здесь это?..
Константин тоже встает и ходит по комнате.
ОН: При том! Я не верю, что ты его любишь, что тебя волнует его карьера. Ты просто не хочешь терять все эти удобства, поездки… А я для тебя — просто постельная принадлежность. Наши с тобой отношения — «Дама с собачкой»… сто лет спустя. Я — в роли собачки.
Константин со злостью пинает собственную сумку, стоящую на полу.
ОНА: Прекрати! Ты не знаешь, что он может и какие у него друзья!..
ОН: Вера, ну неужели тебе не надоело? Ложиться спать в одну постель, а просыпаться в другой?
ОНА: Ты тоже спал в разных постелях. Если тебе это так претит, почему ты развелся только сейчас, через десять лет? Или это не ты, а с тобой развелись?
ОН: Не имеет значения.
ОНА: Имеет. Костя, это глупо. Любой брак — это два-три года счастья, а потом — мирное существование. И у нас с тобой было бы то же самое. Семья — это в конечном итоге домашние тапочки. А наши встречи — туфли на высоких каблуках. Ты хочешь лишить нас праздника? Через какое-то время ты опять станешь искать его. И я тоже. (Пауза.) А дети? Как им это объяснить? (Пауза.) Костя, пусть все будет, как было.
ОН: Нет, как было — не будет. Даже если ты не захочешь выйти за меня.
ОНА: Что ты имеешь в виду? А, ну конечно, ты же не сможешь долго жить один. Я права? А я чувствую — что-то не то… Теперь все ясно.
ОН: Что ясно? Я восхищаюсь твоей логикой! Я делаю тебе предложение, и тем самым разрушаю наши отношения? Это же бред!
ОНА: Это ты бредишь!
ОН: Прав был мой отец: жен меняют те, кто не умеет вовремя менять любовниц.
Вера хватает плащ.
ОНА: Я пойду. Закажи мне такси.
ОН: Куда?
ОНА: В Америку.
Константин берет в руки ее халат, брошенный на кресло.
ОН: Так, не привыкнув, и уедешь?
ОНА: Да пошел ты!
Вера снимает с пальца кольцо, бросает его на стол, хватает свою сумку и уходит, хлопнув дверью.
Константин ходит по номеру, потом наливает себе чашку бальзама, выпивает залпом. Поперхнувшись, кашляет. В этот момент раздается стук в дверь. Константин бежит открывать, но через несколько секунд возвращается, разочарованный. В руках у него — пакет в ярких надписях на английском.
Константин вынимает из пакета коробочки с лекарствами, затем бросает их на стол и выбегает из номера.
Через некоторое время звонит телефон. В пустом номере долго раздаются звонки…
АКТ 5-й
1990 год.
Номер в стамбульской гостинице. С улицы доносится крик муэдзина, призывающий правоверных на вечерний намаз.
По номеру разбросаны коробки, в центре комнаты стоят два танка — детские игрушки с дистанционным управлением. Ваза с 25 розами.
Появляется Константин в элегантном костюме, в галстуке, с дипломатом. Подходит к телефону, набирает номер.
ОН: Олег Павлович, это Константин. Из Константинополя. То есть, из Стамбула (Пауза) Если мы сумеем отгрузить 300 тысяч, турки откроют аккредитив под 9 долларов за штуку, на 10 они не соглашаются (Пауза.) По всем правилам стамбульского базара. Уходил. Прощался. Не возвращают. (Пауза.) Хорошо. Перезвоните мне, я в «Диване». Нет, я трезвый. Это гостиница так называется. (Смеётся, кладёт трубку.)
Открывается дверь, входит Вера. В руках у нее большие пакеты.
ОНА: Как переговоры? Ты давно вернулся?
ОН: За три минуты до тебя. Переговоры — нормально. Они, конечно, упрямились. Но я показал им товар лицом…
Отвернувшись от Веры, Костя надевает противогаз, поворачивается. Вера смеется. Константин не без усилий снимает противогаз.
ОН: Что вы смеетесь? Что вы все смеетесь? Лучше наших противогазов только наши газы. Не понимать это может только турок. Еще неизвестно, куда повернет Хусейн после Кувейта.
ОНА: Ну, тогда давай обмоем и контракт, и покупки. Поздравь с обновками! За пять танков — кожаная куртка. Представляешь, прицепился ко мне один турок. «Наташа! Наташа! Зайди ко мне в магазин!» Начал передо мной дубленки раскладывать… Такое впечатление, что они женщин никогда не видели.
Константин открывает бар, достаёт красивую бутылку.