во «всей правде»: какая вся правда? Опомнитесь! Вопрос остается, о чем же шла речь, когда спорили, – о готовности России к революции или же о способности построить социализм? Ленин по-наполеоновски совершил бланкистский переворот и затем начал строительство социализма, который достраивал Сталин согласно выдвинутой им теории о построении в одной стране. Что смог, то и построил, как бы это ни называть. Их противники тоже оказались правы, что не умаляет достижений сталинизма, колоссальных достижений. Однако, согласно народной мудрости, что посеешь, то и пожнешь. Чего достичь не удалось, того не удалось, и случилось с нашей советской страной то, что случилось, в конечном счете. Как в сказке про трех поросят: построенное из камней устояло, а из прутиков и соломы – разлетелось.
Были горячие головы, готовые последовать за Троцким ради проведения марксистской перманентной революции в троцкистском варианте. Марксистская перманентность происходит по законам истории, троцкистская проделывается в ручном режиме. Напомню словами самого Троцкого, что это значило, что предвещало. Ради ясности лишние слова уберу, оставлю тезисы, в чем состоит «перманентный характер социалистической революции, как таковой»: «В течение неопределенно долгого времени и в постоянной внутренней борьбе перестраиваются все социальные отношения… Общество непрерывно линяет… Один этап преобразования непосредственно вытекает из другого… Процесс развертывается через столкновения разных групп перестраивающегося общества… Взрывы гражданской войны и внешних войн чередуются с периодами реформ… Революции хозяйства, техники, знания, семьи, быта, нравов, развертываются в сложном взаимодействии друг с другом, не давая обществу достигнуть равновесия».
Таков путь, пройденный, например, Францией, где чередование внешних и гражданских войн с периодами реформ продолжалось почти сто лет от штурма Бастилии в 1789 году до Парижской коммуны 1871 года, результатом явилось равновесие до сих пор поддерживаемое – Третья (по счету) Республика. В России, не знавшей революций до начала ХХ века, нашлись головы и силы противостоять воплощению троцкистского варианта нескорого будущего. Сам Троцкий, владевший пером, противостояние сил описал, и эти выдержки показывают, что у Троцкого были основания упрекать Сталина в политическом плагиате: «Борьба, начавшаяся с искусственного оживления исторических воспоминаний и с фальсификации отдаленного прошлого, привела к полной перестройке миросозерцания правящего слоя революции… Эта переоценка ценностей производилась под влиянием социальных потребностей советской бюрократии, которая становилась все более консервативной, стремилась к национальному порядку, и требовала, чтобы уже совершенная революция, обеспечившая за бюрократией привилегированные позиции, была признана достаточной для мирного построения социализма… Бюрократия глубочайшим образом сознает связь своих материальных и идейных позиций с теорией национального социализма. Это ярче всего выражается именно сейчас, несмотря на то, или благодаря тому, что сталинский аппарат, под натиском противоречий, которых он не предвидел, изо всех сил забирает влево и наносит довольно суровые удары своим вчерашним правым вдохновителям… Сталинская бюрократия обнаруживает чисто тактический характер левого поворота при сохранении национал-реформистских стратегических основ».
Революционная политика – всё та же политика, разница заключается в том, кто будет революционную политику проводить. Результат революции, признанной достаточной, осуществился три четверти века спустя: партийно-государственный аппарат, выстоявший в борьбе с внешним врагом, распался под натиском внутренних противоречий, несмотря на грандиозные победы и колоссальные достижения пришел к поражению. Суть в нерасторжимом сочетании: победы-достижения-коллапс. Такова проблема нашего развития: неприемлемость западного пути, который ведет к устойчивому результату ценой, какую даже русскому народу не под силу заплатить, а с другой стороны, чуждые социализму, не говоря о коммунизме, потребности советской бюрократии, унаследованные и усугубленные постсоветской бюрократией.
Ни ленинским, ни сталинским противникам не посчастливилось увидать осуществления своей правоты, но хотя бы со значительной задержкой все-таки сбылось, о чем они предупреждали и что предсказывали. Социализм ста лет не продержался по тем причинам, о которых противники говорили: недостаточная развитость капиталистической основы, незрелость рабочего класса и превращение сельского населения в подобие колониальных рабов. Революция-гражданская-война-реставрация – обычный цикл соблюдается не всегда и не везде, но соблюдается. Американцы после победы своей революции отсрочили гражданскую войну на семьдесят пять лет, мы за такой же срок, совершив революцию, выдержав войну гражданскую и мировую, дожили до реставрации.
В сталинские годы страна избавилась от полуколониального положения, но было бы лицемерием или неведением забывать, что это было достигнуто ценой перманентного дефицита, отсутствия водопровода в деревнях и горячей воды в провинциальных городах, чего у нас нет до сих пор, и ни крестьяне, ни рабочие не вышли на улицы защитить образ жизни, каким они жили. Обогатившаяся псевдо-советская верхушка начала пилить сук, на котором сама же держалась, а народ, проявляя ребяческую доверчивость, осмеянную ещё Аристофаном, вышел поддержать псевдосоветскую власть, не замечая, что власть подрывает себя – в своих интересах. Адепты самовлюбленца Шумпетера совершили творческий слом, что по-нашему означает ломать – не делать.
У железного занавеса
«Железный занавес это, пожалуй, самый заметный и значительный термин времен холодной войны».
На исходе войны моя мать работала в Художественных мастерских Большого театра, в числе прочих поручений красила, обновляя, советский герб над сценой. К матери я приходил после уроков, в театральной проходной приходилось и слезу пустить, чтобы разрешили пройти – было строго. Сидел в сумрачном пустом зрительном зале, на сцене репетировали балет «Раймонда» – музыка Глазунова, любимца Маленкова. Был ли выбор репертуара предвидением обозримого будущего, то есть правления Маленкова, нельзя сказать, мне было не до балета, звуки музыки усиливали чувство голода, казалось, конца этому не будет, хотя то были наши танцевальные звезды, однако уж очень хотелось есть, и я ждал, когда же мать спустится с колосников, можно будет идти вниз, в буфет, днём работал как рабочая столовая, по талонам выдавали обед.
Из разговоров в столовой я узнал, что на ночь в Большом во все зеркало сцены опускается противопожарный железный щит. Тогда же первый поджигатель войны, как стали называть Черчилля, заговорил о железном занавесе, но мне и в голову не пришло, что это предохранительный заслон, о котором я услышал в буфете Большого. Много лет спустя, когда я уже работал в Институте мировой литературы, мне удалось прочитать «По большевистской России», книгу пацифистки леди Сноуден, она побывала у нас в 1921 году с делегацией Красного Креста. В её книге, вышедшей в 1923 г., попалась фраза: «Мы оказались за железным занавесом». Прочёл я в спецхране и Розанова, его «Апокалипсис нашего времени», вышедший в 1918-м. У Розанова символом России, не понимающей происходящего, служил Большой театр и чистая публика партера. Пока эта публика (иронизировал Розанов) наслаждалась музыкой, пением и танцами, из гардероба стащили шубы, «и со скрежетом и грохотом опустился железный занавес русской истории». Могла ли леди Сноуден прочесть Розанова? Ответ пришел ещё немало лет спустя.
«Русские люди мне нравятся».
«Был такой писатель Пристли».
Начало холодной войны сразу дало о себе знать у нас дома. С Пристли, который во время войны вёл на БиБиСи просоветские передачи и за послевоенный визит которого в СССР отвечал мой отец, было разорвано (разрыв, похоронив Пристли заживо, спровоцировал Константин Симонов), журнал «Америка» и газета «Британский союзник» исчезли, «Песенку английского бомбардировщика», которая в исполнении Леонида Утесова звучала чуть ли не каждый день по радио, перестали передавать.
Вину за послевоенную конфронтацию никто среди американских и английских историков сейчас целиком на нас не возлагает. Консервативных убеждений британец Альфред Джон Тейлор упрекает своих соотечественников и за горячую войну. В самом деле, главы ведущих западных держав выражали намерение стравить нас с немцами[114]. Звучат австралийские, прочерчиллевские, нарочито антисталинские голоса, и я хорошо себе представляю их положение по аналогии с нашей пропагандой, ничего другого, вне зависимости от фактов, они говорить не могут. Но есть уровень предвзятости, до которого мы не опускались. У нас было общепризнано, что союзники тоже воевали.
Некоторые зарубежные голоса до сих пор продолжают сообщать о намерении Сталина (очевидно, на радостях выжившего из ума) принимать Парад Победы верхом на коне. Это пишут называющие себя историками, не сочли они нужным проверить, как возникла нелепая легенда – была вписана литобработчиком в издание мемуаров Жукова, вышедшее после смерти полководца. О чем думал литобработчик, занимавший в Союзе писателей заметное место, кто знает, но источником ему будто бы послужил сын Сталина. Лишним доказательством придуманности этой версии служит приведенный в псевдомемуарах разговор, будто бы состоявшийся между Жуковым и Василием Сталиным. О намерении престарелого вождя научиться верховой езде они говорят не языком конников, это – Жуков, окончивший Кавалерийское училище, и Василий Иосифович, занимавшийся конным спортом с юношеских лет.